Глава I. Рождение идеи

Глава I. Рождение идеи

Франклин и Морзе. – Рождение и семья Морзе. – Детские годы. – Талант к рисованию. – Юношеские произведения. – Школа и Йельский колледж. – Первая идея телеграфа. – Поездка в Англию для изучения живописи. – Жизнь в Лондоне. – Морзе делается известным художником. – Возвращение в Америку. – Мысль о телеграфе его не покидает. – Вторая поездка Морзе в Европу. – Его неудачи и возвращение домой. – Счастливая идея на корабле. – Изобретение телеграфа.

Как первые исследования электричества соединены с именем Бенджамина Франклина, так электрический телеграф неразрывно связан с именем Сэмюэля Морзе.

Франклин хотел видеть результаты, к которым приведут его открытия через сто лет; мы можем составить некоторое понятие о том, что было сделано за эти сто лет, если вспомним, что известие о смерти Франклина, последовавшей в 1790 году, дошло во многие места земного шара только через год, между тем как телеграмма о смерти Морзе восемьдесят два года спустя облетела чуть не весь мир в несколько дней.

Морзе, как и Франклин, родился в Бостоне, 27 апреля 1791 года, через год после смерти своего великого предшественника. В это время сообщения между людьми не отличались быстротой; по рассказам современников, письмо из Лондона в Эдинбург шло тогда не менее трех дней, и то если благоприятствовала погода и на пути не попадались разбойники.

Морзе родился в весьма почтенной и образованной семье педагогов; отец его был священником и автором известного в то время учебника географии, дед – директором Принстонского колледжа.

В раннем детстве, насколько известно, он не обнаруживал особенных талантов, кроме страсти к рисованию, развившейся в нем очень рано, и ему сильно доставалось в школе от его старого учителя за порчу классной мебели, которую он украшал разными изображениями людей и зверей.

В четырнадцать лет он сделал весьма удачный рисунок своей семьи, а несколько позже написал масляными красками картину, изображавшую высадку первых поселенцев Америки, так называемых «отцов-пилигримов», которая потом висела в Чарльстоунской ратуше. Мальчик обнаруживал сильную склонность к научным занятиям и много читал, но не разбрасывался в выборе книг. Рассказывают, что в четырнадцать лет он написал биографию Демосфена, которая, конечно, не была напечатана, но указывала на его раннее развитие и начитанность. Вообще-то он любил сосредоточиваться на каком-нибудь одном предмете и изучал его основательно.

Врожденная любовь к искусству в соединении с настойчивым стремлением к знанию даровитого и пытливого ума представляли ту благодарную почву, где зародилась великая идея, осуществлению которой Сэмюэль Морзе отдал большую часть своей жизни.

Окончив начальную школу в Бостоне, молодой Морзе был помещен своим отцом в известный в то время Йельский колледж в Массачусетсе, где он и закончил свое образование.

Первая идея телеграфа зародилась в голове Морзе, когда ему было девятнадцать лет, во время лекции об электричестве, читанной в колледже профессором Дэ. Даровитые люди в разных странах трудились в то время над решением этого вопроса. Франклину вместе с другими уже удалось передать электрический ток на некоторое расстояние, и многое уже было подготовлено в результате научных исследований, без которых Морзе, как и другим изобретателям, не удалось бы осуществить свою идею. Вся тайна телеграфа заключалась в следующих словах лекции, которую слушал молодой Морзе вместе с другими студентами колледжа:

«Если ток наэлектризованной жидкости встретит задержку на своем пути, то он сделается видимым и при своем дальнейшем движении оставит след на промежуточном теле».

Эти слова неизгладимо запечатлелись в его уме; он постоянно вдумывался в их значение и перечитал все, что только было написано по интересующему его вопросу; познакомился со всеми научными исследованиями и попытками разных изобретателей; посещал лекции по своему любимому предмету и специально занимался химией и электрическими опытами. «Тот факт, – писал он впоследствии, – что электричество можно сделать видимым в любом месте на пути тока, было первым семенем, из которого развилось и выросло в моей голове изобретение телеграфа».

В то же время не покидало его и стремление к искусству, проявившееся с детских лет: он хотел сделаться художником, и его особенно привлекала портретная живопись. По совету двух известных в то время американских художников – Стюарта и Ольстона – отец Морзе решил послать молодого человека в Европу для изучения живописи под руководством известного тогда в Англии Бенджамина Уэста.

Отец его был далеко не богатый человек, и потому поездка в Англию требовала от Морзе самой экономной жизни, так что ему пришлось отказаться от многого, и в том числе от своих электрических опытов. В первом его письме к родным встречается место, из которого видно, насколько затруднительны были в то время сообщения и как тогда уже занимала Морзе мысль о быстрой передаче известий.

«Мое главное желание, – пишет он, – чтобы это письмо поскорее пришло к вам, и мать могла успокоиться, что я благополучно доехал. Если б я только мог моментально передать известие! Но три тысячи миль не перелетишь в один момент, и пройдет еще много недель, пока вы услышите обо мне».

Морзе был любимым учеником Уэста; последнего, помимо таланта, привлекали в нем особенное терпение и настойчивость, которые обнаружил молодой человек в стремлении достичь возможного совершенства в своих произведениях. Этим качествам Морзе был во многом обязан и своим успехом в главном деле жизни.

Талантливый ученик вполне оправдал надежды своего знаменитого профессора; его картина «Умирающий Геркулес» (классические сюжеты были тогда в моде) обратила на себя общее внимание на выставке Лондонской академии художеств, и молодой американский художник получил за нее первую золотую медаль.

После того Морзе пробыл некоторое время в Англии, занимаясь живописью еще два года; но жить ему было очень трудно на те ограниченные средства, которые давал ему отец, и он испытывал многие лишения.

Благодаря своим ученикам Морзе получил известность в художественном мире Лондона и познакомился со многими выдающимися людьми того времени. Он вращался в самом развитом и образованном обществе; в числе его знакомых, кроме известных художников, были поэты Кольридж, Роджерс и другие.

Как трудно было ему перебиваться в это время, видно из сохранившегося его письма к отцу. «С деньгами я как-нибудь справлюсь, – пишет он, – хотя и должен отказывать себе в самых первых потребностях, к которым я привык дома… пью я одну воду… целый год ношу одно платье; оно совсем обтрепалось, сапоги в дырах; чулки требуют пересмотра матери, и моя шляпа сделалась рыжей… По приезде в Лондон я порядочно истратил на себя; а теперь приходится отказывать себе в необходимом, потому что иначе не хватит денег на модели, посещение галерей и коллекций…»

Он был в гостях у знаменитого филантропа Вильберфорса[1], когда пушечные выстрелы возвестили лондонскому населению о победе над Наполеоном при Ватерлоо. Через несколько дней молодой художник отправился из Ливерпуля на родину, в Бостон, куда и добрался спустя восемь недель после четырехлетнего пребывания в Англии.

Морзе теперь было двадцать четыре года; он вернулся из Европы известным художником, но совершенным бедняком. Он выставил в Бостоне свою картину «Суд Юпитера»; публика наполняла галерею и восхищалась произведением, но никто не покупал его и не заказывал художнику другой картины. Почти без гроша поехал он в Конкорд, в Нью-Гэмпшир, и там кое-как существовал портретами местных знаменитостей и богачей. Для поправки дел они с братом в это время даже придумали усовершенствованный насос, который пытались продавать под броским названием «Осушающая и наводняющая помпа». Но дело это не пошло.

Затем мы его видим в Чарльстоуне, где он имел лучший заработок, так что дела его несколько поправились; отсюда в 1818 году он вернулся на родину с женою и небольшим капиталом в три тысячи долларов. Выставленная им в это время большая картина «Собрание в национальном Капитолии» не принесла ему ничего, кроме убытка. После того он переехал в Нью-Йорк, где основал Национальную академию рисования и читал лекции в «Атенеуме», перебиваясь, главным образом, своими картинами и журнальной работой. Наконец город Нью-Йорк дал ему заказ на большую картину, изображавшую Лафайета, бывшего тогда героем американского общества; но, – что было гораздо важнее для его будущих работ, – он посещал в это время лекции профессора Дана и пользовался каждым случаем, чтобы беседовать с ним о «возможных применениях вольтовой спирали», наводившей его на мысль об электромагните, составляющем теперь такую существенную часть аппарата Морзе. «Как заставить электричество писать?» – вот что поглощало теперь все его мысли.

Некто Гаррисон Дайер из Нью-Йорка в это время (1827 год) устроил маленькую телеграфную линию на Лонг-Айленде. Он пользовался статическим электричеством и употреблял только одну проволоку, которая давала одну искру, оставлявшую красный след на лакмусовой бумаге, и потом ток уходил в землю, не совершая кругового движения. Условленные промежутки времени между искрами обозначали разные буквы. Этот примитивный аппарат, больше всего, впрочем, походивший в то время на телеграф, был оставлен в 1830 году. Главная трудность для изобретателя заключалась в недостатке батареи. Элемент Даниеля или равносильный ему еще не был изобретен; а без него все усилия Морзе ни к чему бы не могли повести. Трудно поверить этому – хотя у нас и бывали такие случаи – но несчастный изобретатель Дайер должен был бежать из страны вследствие судебного распоряжения об его аресте как заговорщика, «пытавшегося устроить тайное сношение между разными городами».

До 1835 года недоставало двух главных элементов для успешного действия телеграфа, а именно: батареи Даниеля, дававшей постоянный ток, и реле, усиливавшего или возобновлявшего этот ток на любом расстоянии от его источника. Эти два изобретения были необходимы для осуществления его идеи, и Морзе ясно сознавал это. Как видно, научные исследования тогда еще не вытеснили у него любовь к искусству, и в 1829 году наш художник-изобретатель опять поехал в Европу для изучения старых мастеров; но мысли его в это время были заняты упомянутыми вопросами, а также выработкой удобной телеграфной азбуки. В Европе он при всяком случае старался сходиться с учеными, чтобы познакомиться с их взглядами о «возможности иметь сообщение между отдаленными местами при помощи электромагнетизма», и идея телеграфа ни на день не покидала его. Он провел некоторое время в Париже, где между прочим написал для нью-йоркской выставки большую картину, изображавшую внутренний вид Лувра, но, кроме убытка, ничего от нее не получил. В бытность его в Европе он был избран заочно профессором эстетики и рисования Нью-Йоркского университета.

В 1832 году мы видим Морзе, тогда уже повсюду известного американского художника, возвращающимся в Нью-Йорк на корабле «Sully» из Гавра. Ему шел уже сорок второй год, и жизнь ему далеко не улыбалась; известность ничего не принесла Морзе, кроме бедности, и вся его художественная карьера до сих пор состояла почти из одних неудач и лишений. К довершению всего перед самым отъездом он испытал сильное огорчение из-за несостоявшегося правительственного заказа на картину для ротонды вашингтонского Капитолия, на что он имел право рассчитывать. Когда он ступил на борт корабля «Sully», самые мрачные мысли обуревали его, но он боролся с этим чувством и старался быть любезным товарищем в компании других пассажиров – его спутников.

Как-то вечером маленькое общество собралось в кают-компании, и один из присутствовавших, посещавший перед тем научные лекции в Париже, стал рассказывать о виденных им удивительных опытах с электромагнетизмом. Кто-то при этом спросил Морзе, влияет ли на скорость электричества длина проволоки.

«Нисколько, – был ответ, – оно проходит моментально по самой длинной проволоке».

При этом мысль о пишущем телеграфе опять пронеслась в его уме.

«Если только можно сделать видимым присутствие электричества в любой части провода, – сказал он, – то я не вижу, отчего нельзя передавать известий с помощью электричества».

Множество новых идей захватило его. Он вышел из каюты, чтобы предаться своим мыслям. Всю эту ночь он проходил по палубе корабля. Он знал, что электрический ток пробегает почти моментально по самой длинной проволоке и что при встрече препятствия появляется искра. Отчего эта искра не может представлять слово, букву, цифру? Отчего перерыв в появлении искры также не может соответствовать известной части речи? Отчего не придумать азбуку для передачи слов электричества? К рассвету в его памятной книжке уже была написана азбука, почти совпадающая с той, которая теперь известна всему миру.

«Эту азбуку, – по словам Риди, биографа Морзе, – человек мог передавать миганием глаз, топотом ног; умирающие пользовались ею, когда у них не хватало голоса говорить и силы писать; заключенные переговаривались при помощи ее в своих одиночных камерах; глухонемые пользуются ею, прикасаясь пальцами. Применения ее бесконечны. Это всемирный телеграфный язык».

В течение остального пути Морзе разрабатывал свою идею. Он сделал чертежи и показал их своим спутникам, интересовавшимся этим предметом; и впоследствии показания их в судах сослужили добрую службу Морзе, подтвердив, что изобретение электрического телеграфа было сделано осенью 1832 года.

Прощаясь с командиром судна по прибытии в Нью-Йорк, Морзе весело сказал ему:

– Ну, капитан, если вы когда-нибудь услышите о телеграфе, вспомните, что изобретение это было сделано на борту доброго корабля «Sully».