I. ВРАГ МОЕГО ВРАГА — МОЙ ДРУГ
I. ВРАГ МОЕГО ВРАГА — МОЙ ДРУГ
Крадучись между деревьев, прячась в густых зарослях, человек вышел на лесную опушку.
Был он немолод — лет сорока, невысок, коренаст. Из распахнутой поддевки домотканного сукна выпирала могучая грудь. На крепкой шее — большая, словно вырубленная топором, коротко остриженная голова. Большой нос, толстые губы. На польский манер, ниже бритого подбородка свисали черные усы.
Глаза, карие, умные, ни на миг не терявшие властного и гордого выражения, скрашивали эти несколько тяжелые черты.
Вышедшего из лесу можно было принять за крепостного, которого укрыл от панской неволи дремучий чешский бор. В ту пору, в начале XV века, немало таких беглецов бродило по горам и лесным дебрям Чехии.
Но нет, то не был простолюдин: на разбитых, измазанных грязью сапогах поблескивали рыцарские шпоры, у пояса висел короткий меч.
Рыцарь добрался до могучего дуба у края дороги, прильнул к нему. С опаской глядел он по сторонам из-под густой сени ветвей.
— Ни души, — вздохнул, наконец, облегченно. — Там, внизу, может, засада?..
В глубине лежала залитая лунным светом долина, опоясанная лесистыми холмами южной Чехии. Вокруг замшелой церковки мирно спали семь убогих хат. Чуть забылись под луною небольшие пруды. Поодаль, на пригорке, — обнесенный частоколом, ветхий деревянный замок.
Деревушка звалась Троцнов. Принадлежала она захудалому роду троцновских дворян.
Путник втянул полной грудью благоухание зацветшего троцновского луга. Здесь, среди этих холмов, протекла вся его жизнь.
Ян Жижка, рыцарь и сын рыцаря, пришел в родные места после долгой с ними разлуки. Вот уж год его неотступно преследуют по всей округе отряды Генриха Розенберга, богатейшего чешского феодала и первого сановника королевства — в прошлом Наивысшего бурграфа.
Между рыцарем и могущественным паном шла кровавая распря. Началось с того, что пану Генриху приглянулся Троцнов. Деревушка лежала в самом сердце обширных владений пана. Феодал предложил Яну Жижке, старшему в роде, продать ему деревушку. Рыцарь и слышать о том не хотел.
Тогда пан Генрих набавил цену — раз и другой.
Вдовый Жижка жил с младшим братом Ярославом, теткой, сестрой и дочерью в большой нужде. Несколько сотен коп пражских грошей[1] дали бы ему и семье его довольство и сытость. Розенберг посулил братьям еще и службу в его отрядах. Замолви вельможный пан словечко — и оба рыцаря могли бы наняться и того выгоднее: стать под знамена стольного града Праги или найти себе ратное дело при иностранном дворе, как то было в обычае беспоместных чешских дворян.
Но на троцновском погосте покоились мать, жена и отец Жижки. Подобно отцу своему, рыцарь Ян вот уж двадцать лет пахал своими руками троцновскую землю и (вместе с братом и пятнадцатью обязанными ему барщиной крестьянами убирал скудные ее урожаи.
Как было покинуть дедину?[2] Добровольно отдать ее чужаку?
Рыцарь указал посредникам Розенберга на дверь.
Могущественный пан не привык встречать отказа своим желаниям. Он не на шутку разгневался. На свет появились подложные записи в дворовых досках. Подкупленные свидетели утверждали согласно, что Жижка владеет Троцновом не по праву: троцновские земли исстари, мол, принадлежат Розенбергам.
Земский суд[3] вынес решение в пользу сильного.
В Троцнов пожаловал бурграф ближнего королевского города Будейовицы. На паперти троцновской церкви протрубил рог. Глашатай прочел приговор.
Приходилось смириться…
Однако рыцарь Ян решил дело по-иному: созвал верных ему людей и вместе с братом Ярославом ушел в леса, отослав Розенбергу боевую перчатку.
Но троцновский рыцарь затеял наперед проигранную партию — очень уж силен был пан Генрих. Одна надежда оставалась все же у Жижки: пан Генрих самому королю чешскому Вацлаву IV нанес тягчайшее оскорбление, когда пятнадцать лет тому назад похитил Вацлава и держал его в заточении в своих замках. Жижка знал, что королю совсем не за что любить всесильного магната. Потому он и надеялся: «Суд пошел за Розенбергом, а король будет за меня».
«Да и то, — говорил себе Жижка, — лучше сложить- голову за честь рода и за правое дело, чем склонить ее до самой земли перед насильником, почти что чужеземцем, который не раз похвалялся на пирах тем, что до конца онемечит Чехию».
Троцновский рыцарь с головой ушел в борьбу с насильником. А пан Генрих, узнав о первых налетах Жижки на его владения, поклялся, что изловит нищего прощелыгу, собьет с него шпоры и повесит, как последнего холопа.
Но как ни усердствовал вельможный пан, Жижка не давался ему в руки. Мятежный рыцарь обманывал погоню, обходил засады и сам наносил ответные удары. Пылали города и местечки Розенберга, гибли его обозы с заморским добром, горели скирды на полях…
Вот и сейчас Жижку привел в родные места большой замысел против некоронованного владыки южной Чехии.
* * *
Ждут ли его этой ночью в Троцнове? Друзья там или недруги?
Рыцарь приложил ко рту сложенные ладони и трижды прокаркал вороном. В деревне кто-то, видно, чутко вслушивался в ночную тишь. В окошке ближней хаты затеплился и тотчас погас огонек. У раскрытой двери помахали раз-другой зажженной лучиной… Значит, розенберговских в Троцнове не было.
Жижка стал спускаться.
В хату крестьянина Микулаша Брады уже прибыли важные особы — посланец моравских панов Лихтенбургов и былой сосед Жижки, владелец замка Быстржицы молодой пан Краирж. Прискакал под покровом ночи и другой сосед, пан Алеш Битовский.
Вскоре явились переодетые крестьянами рыцари— бурграфы королевских замков Гуси и Звикова. Оба не раз укрывали Жижку и его людей в управляемых ими замках.
Панов и рыцарей, прибывших на тайное ночное свидание, свела воедино давняя ненависть к Розенбергу, желание отомстить чванливому вельможе, часто глумившемуся и над ними.
Троцновский рыцарь, поднявший оружие во имя попранной рыцарской чести, был для этих господ сущей находкой. Сами они ничем не рисковали. Все опасности и тяготы ложились на плечи былого владельца Троцнова.
Знатные господа уселись впотьмах на лавки вокруг корявого крестьянского стола, стали обдумывать смелый удар, как взять с налету Новоградский замок.
Новые Грады Розенберг укрепил так, что к ним и подступиться как будто невозможно. Это не то, что замок Словеницы — его Жижка захватил с двумя десятками людей.
Но пан Алеш бывал не раз гостем пана Генриха в Новых Градах и знает там каждую башню, каждый закоулок. У пана Алеша есть среди стражи Новых Градов свои люди, добрые друзья. Они обещали помочь.
— Если ударишь темной ночью, в условленный заранее день и час, — горячо убеждал пан Алеш, — в сумятице сможешь прорваться, вот тебе мое вельможное слово!
— Наружный ров — в двадцать локтей… Проберешься, положивши длинные лестницы. Подъемный мост не на цепях, а на толстых канатах… Твои люди приставят те самые лестницы, обрубят канаты с двух сторон топорами. Мост упадет! С дозорных башен сразу подымут тревогу. Надо, не мешкая, всей дружиною кинуться влево, к решетке ворот наружной башни.
— Решетку перед тобою поднимут, — сообщал пан Алеш, — это уж моя забота. За башней будет новый ров. Второй мост опустят, — я и о том позабочусь. За мостом справа вход в главные ворога. Тут тоже откроют. Главное, не бросай лестниц, иначе все пропало… За воротами частокол и толстая стена с бойницами. У стены придется биться. Если всем сразу с налету — непременно одолеешь. Кто прорвется от стены на нижний двор, пусть обойдет господские покои и через ров и вторую внутреннюю стену с бойницами пробивается дальше, не бросая лестниц, в верхний двор.
— Из охраны все, кто только будет до конца сражаться за своего пана, — продолжал пан Алеш, — стянутся тогда в верхнюю башню. Пока они там с луками и самострелами — помни, замок не твой! Вход в верхнюю башню поднят на сорок локтей. Здесь-то и нужны будут лестницы! Они там, наверху, зажгут факелы и засыплют подход стрелами. Но как увидят, что твои люди по лестницам взобрались до порога и проникли внутрь башни, так всему делу и конец, — вот тебе мое вельможное слово! Сразу побросают мечи и самострелы! Вяжи их, приставь людей, а сам спускайся вниз и беги с остальными к господскому дому. С левого угла изнутри каменные сходни в подвал. Заберись туда, облей все, что горит, смолою — и прощай Новые Грады!
План был отчаянный. Но Жижке не раз удавались рискованные удары. А этот, при удаче, крепко подденет ненавистного врага.
Не раздумывая долго, троцновский рыцарь согласился.
* * *
Условившись о всех подробностях предстоящего дела, паны и рыцари покинули Троцнов.
Жижка с верным Микулашем вышли из хаты на волю, под озаренный луною небесный свод.
«Где дочка Анешка? — Микулаш отвез ее к пану Соколику. Там ее приютили друзья. — Тетка? — В Праге… С нею и сестра. Все три в надежном месте».
Рыцарь Ян вздохнул облегченно: хоть эта забота спала с его плеч. Обо всем постарался его Микулаш!
— Спасибо тебе, Микулаш, за верную службу!
Крестьянин стянул с головы войлочную шляпу, коснулся губами плеча Жижки:
— Вашей рыцарской милости предан до гроба!
До рассвета еще целый час. Рыцарь присел под дубом, где сорок лет тому назад его родила на свет матушка, Катерина Жижка. Затем поднялся, прошел над высохшим рвом по давно не разведенному мосту в заброшенный, покривившийся Троцновский замок.
Воспоминания обступили со всех сторон…
Вот здесь, в нижнем покое, началось его суровое детство. Здесь спал он в углу на куче соломы… На стене еще висит старое отцовское седло.
Мальчику не было и пяти лет, когда отец, рыцарь Ян, усадил его на Гнедого, туго связал ноги под брюхом и стегнул коня что было мочи. Конь сразу понес. Маленький Ян чуть было не свалился. Удержался, вцепившись ручонками в гриву.
— Добрый будет рыцарь! — порадовался отец.
Дна года длились эти уроки. А семи лет его отдали в пажи богатому рыцарю. Он прислуживал за столом, чистил одежду, носил письма с любовными и излияниями феодала даме его сердца, научился бренчать на цимбалах для услады слуха пирующих, когда в замок съезжались гости.
Четырнадцати лет посвятили его в оруженосцы. Он по-прежнему услужал за столом, резал пищу, разливал вино, подавал воду для омовения. Но он стал и нужным помощником рыцарю на поле битвы. С пятью другими юношами нес он оружие своего повелителя: то шлем, то латы, то копье, то меч.
А потом рыцарь заметил преданную службу оруженосца, его ловкость и силу и доверил ему вести своего боевого коня. Это было высшей для оруженосца честью.
Бывало в походе сдерживает он на длинном поводу горячего араба, а рыцарь впереди, среди других рыцарей, скачет на смирном иноходце. Но нот далеко перед ними заклубилась пыль: приближаются рыцари враждебной стороны. Мигом подводит оруженосец своему господину накрытого кольчугой коня, уже оседланного, с притороченной к седлу секирой. Другие оруженосцы спешат обрядить рыцаря для боя. А он, старший, зорко следит за тем, как накладывают латы из двух десятков разъемных частей — наплечников, нагрудников, набедренников, наколенников, перчаток, как опоясывают рыцаря мечом, подвязывают к плечу копье.
Малейшая оплошность, допущенная в эту минуту, будет стоить рыцарю жизни. Плохо снаряженный для боя латник, отягченный многопудовой броней, в первой же стычке рухнет с седла и окажется беспомощным, как рак, выброшенный на берег. Он станет легкой добычей противника, который только и ищет случая запустить острие копья или меч в щель небрежно стянутых лат.
Юный Ян глядит, как сшибаются в смертельном бою «железные паны», — лошадь на лошадь, рыцарь на рыцаря. Он не спускает глаз со своего господина, держится к нему поближе и ждет знака — подать ли свежего коня, вложить ли в прикрытую бронею руку новое копье или меч.
Порою им овладевал горячий боевой азарт. Хотелось броситься на помощь, сразить врага ударом копья или секиры. Но, горе оруженосцу, который вздумал бы на поле боя поддержать рыцаря оружием. Если б даже далась рыцарю при этом победа, она стала бы горше поражения и смерти: навеки потерял бы рыцарь честь, уважение соратников.
…Предаваясь воспоминаниям, Жижка обошел замок, затем вдоль прудов вернулся к деревне.
Троцновская церковь напомнила ему о незабвенном дне его молодости: в тот день юношу двадцати одного года посвящали в рыцари… Торжество врезалось в память во всех подробностях. Всю ночь накануне провел он с рыцарем-воспреемником. Чуть забрезжил свет, его омыли водой, накинули на плечи белый балахон, подвесили на шею меч на серебряной цепи.
У алтаря, впереди толпы съехавшихся на торжество дворян, стояли отец и мать. Посвящаемый на коленях принял их благословение. Воспреемник надел на него рыцарские доспехи, снял с шеи меч и передал священнику. Потом снова принял его в свои руки, высоко поднял его и звонко ударил сталью в медь правого наплечника:
— Во имя Георгия-воителя посвящаю тебя в рыцари! Будь храбр и верен рыцарской чести.
И пристегнул к его сапогам шпоры.
А потом? Живо встали в памяти юношеские горести. Хотелось славы на поле боя, блеска рыцарских турниров… Но содержать боевого коня, оруженосца, пажей молодой рыцарь не мог. Пойти в наемники к богатому феодалу или торговому городу, продать свой меч — гордость не позволила.
Так и случилось, что после долгой школы рыцарства, пройденной за годы детства и юности, Жижка, возмужав, получив шпоры, обратился по бедности в мирного мелкопоместного дворянина, рыцаря вне рыцарских забав, далекого от поединков и турниров, вне ратного дела.
Жил он с тех пор безвыездно в своей деревне и работал в поле, как простой крестьянин.
Рыцарь пожал плечами: уж не по своей воле теперь, в сорок лет, стал он орудовать секирой вместо плуга. Трижды проклятый Розенберг!
К Жижке подошел Микулаш:
— Скоро начнет светать.
— Да, Микулаш, мне пора! Прощай, да не забудь, передай всем троцновским: как скосят — пускай, не мешкая, свезут свое с поля. А что останется, господское, я все спалю до последнего снопа! Запомни мое слово: ни одного троцновского черна в закрома пана Генриха не попадет! Жди от меня вестей.
Жижка вернулся в лес…
А через три недели от Новых Градов осталась лишь груда пепла.
* * *
Розенберг стянул в свои владения сотни новых наемников: он решил во что бы то ни стало извести троцновского рыцаря.
Для Жижки настали тяжелые дни. Люди его в поисках пищи несколько раз — нападали на купеческие караваны, шедшие по главной торговой дороге в Будейовицы. У троцновского рыцаря появился новый могущественный враг — королевский торговый город. Будейовицы содержали в своих стенах несколько сотен хорошо вооруженных людей, особо обученных борьбе на торговых путях.
Зажатый в тиски между отрядами Розенберга и города Будейовицы Жижка изнемогал. Лучшие его люди гибли в жестоких сечах или, попав в руки врага, кончали свой век на дыбе и виселице.
К весне 1409 года кольцо преследователей, угрожающе сжалось. Троцновского рыцаря ждала скорая и неминуемая гибель.
Но тут нашлись у Жижки заступники в Праге.
Паны противной Розенбергу придворной клики били челом королю. В апреле 1409 года Вацлав IV в королевском замке Жебрак продиктовал секретарю своему грамоту «на имя бургомистра, советников и общины города Будейовицы». Он повелевал им разрешить несогласия, возникшие между ними и рыцарем Яном Жижкой.
А в июле того же года другой своей грамотой Вацлав объявил, что «принимает в свою королевскую милость Яна, по прозванию Жижка, своего любезного подданного», и прощает ему все его Королевское повеление на этот раз направлено было не только Будейовицам, но и пану Генриху Розенбергу.
Побуждения Вацлава понять нетрудно. До нищего рыцаря ему не было дела, но он ненавидел Розенберга и ему назло вырывал из его рук затравленную добычу.
Пойти против королевской воли пан Генрих на этот раз не решился.