Памяти родителей

Памяти родителей

Прошел всего год после моего окончательного выхода из тюрьмы, и в течение следующего я потерял обоих родителей… Столько невосполнимых утрат за короткий период: мама, папа, Цой… Наверное, за этот короткий промежуток времени я побывал на похоронах больше, чем за всю остальную жизнь. А потерял столько, сколько уже никогда не потерять. До 13 лет я рос, окруженный любовью и нежностью родителей. Прежде всего, конечно, мамы. Папа, человек по структуре более суровый, да и видящий свою задачу в воспитании во мне мужчины, особо не сюсюкал, но давал мне тоже немало. Его оплеухи и темные углы, когда ленился или плохо учился, были хоть и обидны до слез, но очень действенны. Сейчас родители с большим достатком вкладывают в образование детей заграницей, занятия теннисом и другими элитными видами спорта, тогда же такой возможности не было.

И все-таки я учился в лучшей школе, меня устраивали в разные кружки, чтобы не проводил досуг на улице, и в музыкальную, и в хореографическую, и резьбы по дереву.

Приобщение к спорту — тоже заслуга родителей. Прежде всего, конечно, мамы. Я гордился, как здорово она гасила по мячу на волейбольной площадке, как здорово плавала, и старался от нее не отставать, хотел, чтобы и она мной гордилась…

А когда я заканчивал школу, отца стало интересовать, кто меня окружает, с кем общаюсь. Иногда советовал — с этим не дружи, не водись, а вот этот хороший парень. Иногда я прислушивался к советам, иногда — нет, ибо все-таки сам давал оценку своим знакомым. Чем, наверное, слегка раздражал. Куда сильнее их шокировали мои увлечения импортными пластинками. Моя страсть к западной музыке и потребность ее громко слушать особенно нервировали папу, и сама по себе, и тот факт, что из-за плохой изоляции все это наверняка известно соседям. А о чем там поют — может о чем-то враждебном, позорном?.. В общем, не только обычный конфликт отцов и детей, но и в чем-то идеологические разногласия. Они, коммунисты и в целом весьма идейные люди понимали, что поступление в Россию пластинок нелегально. И хотя никаких подробностей я не сообщал, явно подозревали, что я ходил на черные рынки, производил какие-то обмены Вел деловые разговоры, обрывки которых наверняка доходили до их ушей.

Вообще отца я запомнил строгим и суровым, и в то же время очень человечным. Приходя в хорошее настроение, он много смеялся, рассказывал анекдоты. Когда к нам наведывались гости, мог вполне артистично играть за столом какую-то роль, а уж тамадой-то бывал почти всегда. Но строгость в отношении меня подчас казалась мне чрезмерной. Нет, побоищ и драк не было, но мог отвесить оплеуху, мог и в угол поставить, и даже в зрелом возрасте, когда я стал старше. Я сдачи не давал и спокойно выслушивал его брань, в крайнем случае сбегал из дома. Мама, конечно, совершенно другое — ей мог многое доверить, к ней приходил за лаской и сочувствием.

Самое же тяжелое испытание для них, конечно же, мой арест. Думаю, они частично догадывались, чем я занимался, хотя старался свои деяния максимально скрывать. Находя в моей комнате большое количество иностранной валюты, товары, которые и в глаза не видели, они жутко переживали, они предупреждали: — Сынок, хватит, тебя ждет тюрьма. Это ведь незаконно!

Все время, пока я сидел, отец боялся осложнений на работе — в отличие от мамы, которая боялась только за меня. Она внутренне более свободный человек, очень мужественный, очень настоящий, как миллионы таких же рядовых коммунистов, прошедших войну и все трудности. Отец же при первой возможности припоминал причиненные мною неудобства и расстройства, но не со злобой. С каким-то глубинным сожалением. Но не со злобой. По-моему, он прежде всего винил себя, что не мог меня воспитать, не мог остановить мои преступные поползновения.

Когда же я попался во второй раз, тут папа меня просто возненавидел. Каких только слов я не услышал — и отщепенец, и негодяй, и враг. Он очень переживал, и ненависть боролась в его сердце с отцовскими чувствами. И в итоге они побеждали — он мог говорить разное, даже убить грозился, но когда дело доходило до конкретики, требовалось приехать в зону, или перевод сделать…

После моего окончательного выхода на волю отец умер через год, не дожив дня до своего 73-летия. Меньше чем через год не стало и мамы — в августе она поехала в Белоруссию на очередной слет фронтовиков. Там, среди своих, среди однополчан, ее и подстерегла смертельная болезнь сердца. Сердца, которое столько вынесло из-за меня.

Спасибо за все.

И простите.