Отъезд из Вадовиц в Домбиэ
Отъезд из Вадовиц в Домбиэ
Не помню, как нас «упаковали» в вагоны, как довезли до Домбиэ. Один момент стоит в памяти. Дочка еврейского богатея принесла мне на прощанье хлеба. Что ж, спасибо и на этом! Еще денщик пана Верачка передал записку от Марины с просьбой не вскрывать до отхода поезда.
Тепло, ласково прощалась со мной Марина — по-хорошему, по-товарищески, просила принять от нее на дорогу пять долларов. Она просила прощенья за маленькую «уловку», «не вскрывать до отхода поезда»,— иначе ведь я не принял бы.
Молодец. Марина!
В большом лагере Домбиэ, целом городе с десятками бараков различных наименований и назначений, мы провели три—четыре недели. О жизни в Домбиэ пусть пишет тот, кто прожил там долгие месяцы.
Перед отъездом нас кормили лучше. Мы впрочем, в этом не так нуждались. В лагере была налажена связь с организацией, получалась небольшая денежная помощь, доставлялись припасы.
Зато поляки удвоили моральные пытки, обогатив свой и так обильно снабженный арсенал новым орудием. За малейший проступок вычеркивали из очередного списка на отправку. При полной неопределенности и неизвестности о порядке составления списков и о сроках отправления поездов эти милые шутки отчаянно били по нервам. Особенно свирепо нас обыскивали и при поступлении в лагерь, и после. Искали денег, литературы. Пять долларов Марины один мой приятель запрятал в каблук, устроив там какой-то хитрый тайничок. Я торжествовал, но, когда перед самой отправкой заглянул в свой сейф, там ничего не оказалось. Трюк был настолько известен, что кто-то из соседей легко воспользовался деньгами. Мне жаль было бумажку, — это была последняя память о Марине. Записку я разорвал сейчас же по прочтении.
Перед отъездом нас повели в баню. Издевательски гигиенические купанья стоили жизни не одному пленному. Часами дрожишь, бывало, голый в холодном предбаннике, потом — струя тепловатой или чрезмерно горячей воды — и уже гонят дальше. На влажное тело натягиваешь мокрую, вонючую одежду, грязным комком брошенную из дезинфекционного отдела...
После бани нас отделили свирепым кордоном от остальной массы пленных. Несколько человек были застрелены за попытку передачи записки отъезжающим.