Глава I. Детство и школа (1661—1680)

Глава I. Детство и школа (1661—1680)

Рождение Дефо. – Его семья. – Гонение диссентеров при Карле П. – Окончательный раскол церкви. – Судьбы пуританства. – Первый воспитатель Дефо. – Период реставрации. – Характеристика Карла II. – Общественный разврат. – Пуританская семья. – Детство. – Школа. – Академия в Нъюингтоне. – Образованность Дефо. – Влияние домашнего воспитания на его последующую жизнь. – Конец школьного образования.

Даниель Дефо родился в Лондоне в 1661 году – через три года после смерти Кромвеля и в первый год реставрации Карла II. Отец его был богатый мясник и известный диссидент (dissenter), то есть член свободной религиозной общины пуритан, не признававшей государственной епископальной церкви, и пользовался большим уважением между своими единоверцами как честный, религиозный человек, готовый постоять за свои убеждения; он умер в преклонном возрасте в 1706 или 1707 году. Хотя Даниель Дефо, видимо, относился с полным равнодушием к своему происхождению и редко упоминает о своих родичах, но известно, что он был потомок коренных английских земледельцев-собственников (yeomen): дед его владел небольшою фермою в Норгемптоншире. Этим ограничивается все, что мы знаем о его предках, и никаких сведений о матери, братьях и других членах его семьи не сохранилось.

Детство и юность Дефо совпадают с временем возвращения Стюартов в Англию и периодом всеобщей реакции, небывалого общественного разврата и гонений на пуритан, начавшихся уже через год после вступления на престол Карла II. В 1661 году, несмотря даже на сопротивление самых преданных ему людей, король настоял на утверждении парламентом закона о церковном единстве (uniformity act), которым все пуританские священники, составлявшие тогда большинство, обязывались подчиниться, соблюдать все формы богослужения епископальной церкви и, самое важное, принять епископское рукоположение. С истечением последнего срока, назначенного правительством на памятный Варфоломеев день (24 августа), были изгнаны из церквей и своих приходов до двух тысяч священников (то есть почти пятая часть всего английского духовенства), не захотевших подчиняться новому закону. Никогда еще такой внезапной крутой меры не практиковалось в английской церкви. Громадный переворот, вызванный Реформацией в прошлом столетии, сопровождался сравнительно небольшими изменениями в личном составе английского духовенства. Даже всемогущий Синод (Ecclesiastical commision), учрежденный в 1583 году Елизаветой для противодействия кальвинизму и действовавший с таким неограниченным произволом во всех религиозных вопросах, касающихся свободы совести, отрешил всего несколько сот священников. Знаменитый архиепископ Лод, при Карле I накинувшийся, в порыве своей преданности государю и церкви, с такою свирепостью на пуританское духовенство, все же не мог многого сделать, встретив непреодолимое препятствие на своем пути в ограничениях закона и в распространении пуританских стремлений в массе народа. Более значительные изменения в составе духовенства произошли во время следовавшей затем междоусобной войны, завершившейся гибелью Карла I; но эти перемены совершились постепенно, и в основании их скорее лежали политические, чем религиозные причины. Большинство священников было отрешено Кромвелем и за их его сподвижниками за их преданность королю или за их безнравственность, праздность и невежество. Переворот же, сделанный в день св. Варфоломея, имел чисто религиозный характер и являлся беспримерным по своей неожиданности и всеобъемлющему влиянию. В числе изгнанных оказались самые искренние, талантливые и образованные представители английского духовенства. Они находились во главе больших приходов и занимали университетские кафедры. За ними стояла лучшая часть приходских священников, более всех поработавшая среди городского люда и способствовавшая пробуждению в нем небывалого доселе благочестия и нравственного чувства. Англиканская церковь в лице пуританского духовенства с его паствою теперь добровольно отсекала от себя свою лучшую часть и с тех пор сделалась изолированною среди западноевропейского протестантства. Изгнанная из лона церкви вместе со своими пастырями самая работящая, свободолюбивая и нравственная часть городского населения образовала независимые религиозные общины, поставив во главе их своих прежних священников. Под общим именем нонконформистов, или неподчинившихся, они соединились с другими, более крайними, религиозными сектами (индепендентов, или независимых, квакеров и так далее), отделившимися от государственной церкви еще во времена религиозных гонений Елизаветы, и образовали могущественную народную партию, проникнутую духом религиозной и политической свободы и лучшими преданиями пуританства.

В числе отрешенных священников был и пастор Самюэль Энсли. Прежние прихожане – в том числе пользовавшийся влиянием отец Дефо – поставили его во главе свободной религиозной общины, или конгрегации, в Бишопс-гет-стрит, где была устроена их молельня. По отзывам, встречающимся в сочинениях Дефо, Энсли являлся благочестивым, высокообразованным человеком, пользовавшимся большим уважением своей паствы; он был очень близок с семейством отца Дефо и имел большое влияние на воспитание мальчика, сохранившего о нем самые лучшие воспоминания, о чем можно судить по длинной элегии на смерть друга и воспитателя, изданной Дефо в 1697 году. Вильсон в своей старинной многотомной биографии Дефо предполагает даже, что последний был женат на одной из дочерей Энсли.

Пуританское движение, возникшее при Елизавете, охватившее затем, во время борьбы парламента с Карлом I, все классы английского общества и сделавшееся господствующим направлением в стране при Кромвеле, теперь уступило место той реакции и распущенности нравов, которые характеризуют царствование Карла II, признаваемое во всех отношениях за самый развратный период в английской истории. Всякое чувство законности, всякое сознание личных прав и политической свободы, отвоеванное народом ценою стольких жертв, самые элементарные понятия о нравственности – казалось, все это погибло безвозвратно.

На престоле сидел, по-видимому, добродушный roue[1] и праздный сластолюбец, неспособный ни к какой деятельности, лишенный всякого таланта государственного управления, хотя бы и направленного к уничтожению завоеванных народом политических прав. Он, по-видимому, был занят только своими удовольствиями и бесчисленными любовницами, из которых наделал герцогинь, сделавшихся родоначальницами многих из самых аристократических семейств нынешней Англии. Трудно было поверить, чтобы этот легкомысленный весельчак, неспособный ни к какому делу, со своими вечными bon-mots[2], этот циник, надо всем смеявшийся, – в истории сохранилось его народное прозвище: веселый король (the merry king) – мог иметь какие-нибудь серьезные поползновения на английскую свободу. Но в этой обманчивой внешности заключалась главная сила нового короля. При всей своей наружной пустоте, ветрености и праздности Карл II не был лишен дарований, хитрости и известной доли упрямства в преследовании своих целей. Он с усмешкой относился к убеждению своего отца в «божественном праве королей» и не желал разыгрывать многотрудную теперь роль автократического владыки (он был слишком ленив для этого) со всеми наружными атрибутами полновластия. Он сказал как-то лорду Эссексу, что не желает походить на Великого Могола, окруженного толпою бессловесных рабов, готовых задушить шнурком каждого по мановению его руки; но он не мог признавать себя королем, пока всякой челяди было доступно критиковать его действия или его министров и поверять его счета. По его мнению, «король, распоряжения которого можно приостановить или министров которого потребовать к ответу, – король по названию только». Он не имел определенного плана тирании, подобно его отцу, но был намерен действовать самостоятельно, насколько это позволяли обстоятельства, и во все свое царствование никогда не упускал из виду этой цели. Поэтому все его действия в этом направлении представляются какими-то случайными попытками, не связанными никакою общею мыслью и от которых он отказывался при первом проявлении решительного отпора со стороны парламента или народа. Если общество было сильно вооружено против его министров, он сменял их. Под давлением партии он кассировал через несколько месяцев после появления свою же прокламацию о свободе вероисповедания (1772 год). Когда в народе распространились пущенные разными проходимцами и шпионами ложные слухи о существовании католических заговоров, Карл II отдал в жертву обезумевшей толпе множество невинных людей, пока религиозные страсти ее не были удовлетворены. Он легко подчинялся требованиям партии или толпы, когда за ними стояла сила, и так же легко, при первом удобном случае, возобновлял свои неудавшиеся попытки.

Кроме своего прирожденного стремления к самовластию, свойственного всему дому Стюартов, Карл II был в душе предан католицизму, и возрождение его в протестантской Англии было, может быть, единственною определенною идеей, которой он скрыто держался всю свою жизнь. Но надо всем этим царила одна преобладающая мысль: он не желал, говоря его собственными словами, «опять поехать в путешествие». Отец его погиб в борьбе с парламентом, и Карл II твердо решился жить в мире с ним, пока не будет опираться на достаточную силу[3] и пока не представится удобный случай затеять ссору с надеждою на успех. Такой случай представился вскоре после падения министра Шэфтсбери, может быть, единственного талантливого человека, сколько-нибудь отстаивавшего народные интересы, посреди шайки продажyых креатур, окружавших Карла II, когда он был в ореоле народной популярности, напоминавшей первый год его возвращения, и когда всю Англию охватил небывалый порыв преданности престолу. Но, к счастью для страны, Карл II умер как раз в этот год (1685), когда преданная толпа окружила дворец и у его смертного одра собрались только что обманутые им протестантские епископы, просившие его благословения как главы англиканской церкви. Вслед за выходом их из королевской спальни туда тайно был проведен случившийся во дворце патер Гедльстон, который исповедал короля и причастил по католическому обряду. Последние минуты этого замечательного циника и обманщика, продававшего за деньги самые дорогие интересы своего народа, также довольно характерны. В своих предсмертных страданиях он просил извинения у окружающих за то, что «так долго возится со смертью». Одна из его любовниц, герцогиня Портсмутская, склонилась вся в слезах над его подушкой. Он думал в это время о другой своей фаворитке. «Позаботься, – прошептал он своему брату и преемнику, – чтобы бедная Нелли не умерла с голоду».

Детство и юность Дефо совпали с этим периодом разгрома пуританизма и торжества самой беззастенчивой реакции. Под общим названием нонконформистов (неподчиняющихся), или диссентеров (несогласных), соединилось теперь множество людей искренно религиозных, хотя и разных оттенков мысли, проникнутых идеями свободы и равенства и стремившихся к общему идеалу нравственного совершенства. Громадная социальная революция, пережитая народом во время междоусобной войны и протектората Кромвеля, оставила неизгладимые следы в лучшей части нации. Библия стала настольной книгой в самом бедном семействе городского ремесленника; влияние ее было громадно, и она более всего способствовала перерождению низших классов народа.

С детства Дефо был воспитан в строго религиозном направлении; но родители его были чужды того религиозного аскетизма и узости понятий, часто переходящей в ханжество, которые зачастую встречались между пуританами. Широкие христианские взгляды, отличавшие Дефо впоследствии, его терпимость и стремление, чтобы религиозные вопросы не были вечным поводом к борьбе и раздорам, вполне подтверждают это. Из разных отрывков и случайных намеков, встречающихся в его сочинениях, видно, что в детстве Дефо был бодрый, веселый мальчик и что его не стесняли и позволяли вволю играть со сверстниками. В одной своей статье он, между прочим, говорит: «От товарища мальчика, во время драки на кулачках, я узнал, что никогда не следует бить лежачего». Между английскими диссидентами того времени было в обычае делать рукописные копии с Библии, и молодой Дефо предпринял этот труд, причем, по его собственному выражению, «работал как вол»; но, переписав пятикнижие Моисеево, он не имел сил продолжать долее и принужден был оставить эту добровольно принятую на себя обязанность. Хотя из Дефо и не вышел строгий пуританин, но автор «Робинзона» любил Библию, которая (как то видно из его сочинений) навсегда осталась путеводителем его жизни. Здоровое, бодрое направление его таланта, твердость в убеждениях и та непреклонная честность, которые отличали его в продолжение его жизни, без сомнения, были привиты ему домашним воспитанием.

Родители предназначали Дефо к духовному званию и, по совету его первого наставника Самюэля Энсли, четырнадцати лет отдали мальчика в школу, или учебную академию, в Ньюингтоне (Newington Academy), которую держал некто Чарльз Мортон, также изгнанный пастор англиканской церкви. Здесь готовились преимущественно сектантские священники, и Дефо всегда вспоминал с самым теплым чувством об этой школе, давшей ему много полезных реальных знаний, которые так пригодились ему впоследствии и которые едва ли он мог приобрести в других учебных заведениях того времени, пользовавшихся правительственной поддержкой, где почти весь курс сосредоточивался на изучении древних языков. Ньюингтонская школа резко выдавалась между ними по своему, так сказать, реальному, жизненному направлению. Здесь главное внимание было обращено на изучение родного языка, на котором преподавались не только все другие науки, но даже философия и богословие, и здесь, без сомнения, Дефо научился владеть в совершенстве тем живым, картинным и, в лучшем смысле слова, народным языком, которым написан «Робинзон Крузо» и другие его произведения. Кроме своего родного, он знал латинский и греческий языки и бойко говорил по-французски. Он имел сведения из математики, знал хорошо историю и географию и был прекрасно знаком с промышленным и экономическим положением разных стран. Из этого видно, что Дефо обладал обширным по тому времени образованием, и Свифт, хотя и превосходивший его блеском своего таланта, не имел никакого права называть его в одной из своих полемических статей безграмотным писакой. Готовясь к духовной карьере, Дефо прошел и обычный курс философских наук и богословия; но в конце своих занятий в Ньюингтонской академии он отказался от мысли сделаться священником. Положение сектантского пастора было в то время шатким и часто унизительным. Многие из предназначавшихся к этой карьере молодых людей ни по своим нравственным данным, ни по своему образованию не были пригодны к той обязанности, которую они на себя принимали; многие смотрели на нее только как на способ добывать средства к существованию, правда, весьма жалкому и плохо обеспеченному. Вообще Дефо, как то видно из разных мест в его сочинениях, был довольно невысокого мнения о современном духовенстве. Еще в юные годы научившись уважать добросовестность и строго относиться к своим поступкам, он решился, не дожидаясь окончания курса, отказаться от той карьеры, к которой его предназначали, и остальное время в школе, где ему пришлось пробыть пять лет (обыкновенный курс продолжался три года), посвятил чтению.

Девятнадцати лет Дефо окончил свое школьное образование и по совету отца решил заняться коммерческим делом.