Салют Победы

Салют Победы

…На самолете «Тихорецкий комсомолец» я несу боевую вахту над Черным морем. По приказу командования меня перевели на службу в авиацию Черноморского флота, в полк, из которого я был командирован в Заполярье. Новенький «Тихорецкий комсомолец» не имеет ни одной царапины: он так и не побывал в воздушном бою!

Эту ночь многие не спали. Не спали и у нас на аэродроме. Летчики, техники, мотористы, собравшись группками, беседовали. В эту ночь даже самые неразговорчивые и замкнутые охотно рассказывали о своих планах, мечтали вслух о будущем. Всем оно представлялось радужным: у многих из нас руки стосковались по любимой работе.

С первого дня войны мы мечтали о счастливом Дне Победы. Четыре года ждали этого радостного известия. И все же позывные Москвы застали нас врасплох. Вихрем ворвалась долгожданная весть: война кончилась! Победа!

В ту же минуту началась ружейно-пистолетная пальба — стихийный салют в честь победы, добытой ценой большой крови, великого всенародного горя, тяжелых лишений и страданий, ценой огромного самоотверженного труда. Здесь же, на летном поле, возник митинг.

И первое слово о павших, о тех, кто погиб за этот светлый, счастливый день.

На улицах маленького приморского городка, расцвеченного красными флагами, толпы счастливых, ликующих людей. Сегодня нет незнакомых — все поздравляют друг друга, обнимают, целуют. У многих на глазах слезы; радость и счастье переполняют сердца.

Музыка, песни, улыбки, веселье — таким запомнился этот весенний день, день всенародного торжества, первый день мира. День, который никогда не изгладится из памяти народа!

* * *

Миновала война, заново отстроились разоренные города и села, и стали краше, чем до войны, восстановленные из руин заводы и фабрики. Позарастали густой травой и буйно цветущей повиликой окопы и ходы сообщения. Над бывшими полями сражений, где свистели пули и земля содрогалась от взрывов, тонко гудят шмели. На некогда неприступных водных рубежах хохочут, купаясь, мальчишки, знающие о войне лишь по книгам и фильмам. Все реже находят на опушке леса, где проливалась горячая кровь, позеленевшие винтовочные гильзы и ржавые солдатские каски. И эти находки становятся музейными экспонатами. Но стоит зайти в любой советский дом, и на самом почетном месте вы увидите портрет отца, сына, мужа, сражавшихся за любимую Родину. Во многих семьях вспоминают погибших… Сколько молодых людей, подобно нашей Ярославне — Вале Терешковой, не знали отцовской ласки!

* * *

В землянках, выдолбленных в гранитной скале, тяжело нависшей над маленькой северной речкой, разместился наш истребительный авиационный полк.

— Как чайки, в скале живете, — говорил нам приезжий молодой военный корреспондент.

Тяжелое это было время — осень 1941 года. Гитлеровские захватчики настойчиво рвались к Кольскому заливу. Нам, летчикам-истребителям, приходилось пять — восемь раз в сутки подниматься в небо по боевой тревоге. Почти все время находились в боевой готовности.

Сафоновский И-16 первым уходил в воздух, первым бросался в атаку на врага и не знал поражений. В перерыве между боями Борис Феоктистович учил нас искусству побеждать.

— Почему ты не вступаешь в партию? — как-то спросил меня Борис Феоктистович Сафонов.

Я и сам не раз задумывался над этим. Рядом со мной сражались летчики-коммунисты. И как сражались! Достоин ли я, тогда молодой еще летчик-истребитель, быть среди них?

После того как на моем счету было четыре сбитых вражеских самолета, я подал заявление. Рекомендовали меня Сафонов и комиссар полка Проняков. Я никогда не забуду это партийное собрание, которое проходило на полевом аэродроме, около боевых машин, готовых в любую минуту взмыть в небо навстречу врагу.

И только закончилось голосование, как в небо взвилась красная ракета — сигнал дежурной группе — «Воздух». Ракета описала дугу и, рассыпаясь, медленно опустилась на летном поле. Командир группы Борис Сафонов, выруливая на взлет, показал взмахом руки из кабины: «Все за мной!» Один за другим поднялись два звена истребителей. Среди них и моя машина.

С земли приказали: сделать разворот в сторону первого эшелона фашистских бомбардировщиков. Я успел заметить, что за ведущей восьмеркой гитлеровцев шли еще несколько групп «юнкерсов». Их прикрывали десятки «мессеров». Да, бой будет ожесточенный.

Сафонов, как всегда, первым атаковал врага. Пилот гитлеровского бомбардировщика не смог уйти от его молниеносного удара. Задрав вверх правое крыло, «юнкерс» заскользил к земле и, перевернувшись, врезался в землю на опушке реденького леса. Вскоре вслед за ним еще четыре юнкерса, оставляя за собой плотную полосу черного дыма, рухнули вниз.

Потеряв ведущего, бомбардировщики заметались. Некоторые из них нырнули в облака. Но это было только началом. Спасаясь бегством, «юнкерсы» сбросили бомбы на свои же окопы.

На аэродром мы возвращались довольные победой.

Так началась моя партийная жизнь.

Кандидатский стаж для фронтовика был установлен в три месяца. Но для меня он удлинился в несколько раз из-за того, что я скитался по госпиталям. Наконец я возвратился на Север в свой родной полк.

Весна 1943 года принесла мне немало радостей. Я вновь летал, сражался, сбивал вражеские самолеты. В семье летчиков-сафоновцев я ощущал себя нужным и полезным человеком. Совсем счастливым почувствовал я себя, когда после десятого сбитого мною вражеского самолета на коротком собрании, опять же на летном поле, мне вручили партийный билет.

Вот уже более двадцати лет стараюсь всегда и во всем быть достойным высокого звания члена партии, созданной Лениным.

Нет для человека ничего дороже, чем партийный билет коммуниста! А для тех, кто получил заветную красную книжку в тяжелое для Родины время, на фронте, он ценен и дорог вдвойне.