Тихон Пузанов Из дневника

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Тихон Пузанов

Из дневника

Январь апрель 1933 года

1 января 1933 го, воскресенье

…Как прежде утро развернулось в борьбе за жизнь. Старик со своим «активом» в семь дворов, забрав оружие – ломы, лопаты, трости железные – пошли искать хлеб… Трудами и заботами начинают люди новый год. Жизнь течет пока без пересадки. Она бывает у людей только один раз – в могилу. Но человек, имеющий пока запас энергии, не станет так рано вспоминать эту пересадку. Ему нужно драться за жизнь до последней минуты, за любовь…

* * *

Немного о часах… рассказал нашим о своем положении. Хоть бы в Вешенскую к часовому мастеру… Отец с дедом посоветовали разломать теперь ненужные дощатые закрома и продать в союзхлеб. К вырученным деньгам добавить и купить часы.

Ломали с отцом закрома, построенные дедом еще двадцать лет назад. В мою обязанность входило вытягивать из досок гвозди. Трудно было дергать дедовские гвозди…

Перед вечером кончили. Завтра, если доски продадут, то, должно быть, пойду в Вешки покупать часы. С черным циферблатом… за семьдесят рублей… да…

Собрание. Общее хуторское и двух бригад колхозников. Еще раз спрашивают:

– Будешь в колхозе работать?

Сегодня решительный день по хлебозаготовкам. На чем дело кончится?

В тишине и будто мартовской слякоти дремлет ночь. Густеет туман, и оттого темней.

2 января, понедельник

Сельисполнитель летает по дворам с одной песней:

– На собрание!

…Ночь. Между облаков зеленеет половинчатый горбоносый месяц. В бригаде гомон и шум, слышу голос Серикова:

– На собрание идти с ломами, с лопатами, с тростями. Прямо с собрания пойдем искать.

Тихо и редко срываются снежинки. Глухая стукотня идет в домах. Молодые не ладят со стариками: напряженное время.

В «Большевистском Доне» прочитал: «Да здравствует вторая пятилетка!»

* * *

Завтра, должно быть, пойду в Вешки покупать часы. Наверно, в скором времени буду работать в Кружилинском совхозе. Без дела надоело. А без денег – и вовсе.

У меня планы: выписать на 33-й год газеты и журналы.

* * *

По дороге едут две подводы с людьми. На одной из них веет красный флаг. Передней подводой правит молодой парень. Предколхоза из кучи людей кричит ему:

– Пацан, чеши быстрей! Ну? Скажи своему Громку: едет правление, всех кверх дном!

Парень в испуге бьет уставшую лошадь, еле бежит.

И действительно, в Средний Громок на двух подводах поехало «безжалостно расправляться с классовым врагом» восемнадцать человек. Что будет назавтра?

* * *

Пашка «Беляк» ловко прихитрился. Есть нечего, так он залез к дяде Висару в хату, сбухал три пирога. На пирожках с картошкой захватила его Масевна, жена Висара.

– Ты чаво, вражина, делаешь?

– А тебе чего надо? («Беляку» пятнадцать лет.) Пирожки ем, не видишь?

– Мы чаво ж, обязаны?

– Обязаны! Вы молчите, а то я все скажу. Я знаю, по скольку раз вы мололи! У кого хлеб брали? Дед-то не с трактором, а колхозным сторожем! Не с ним воровали хлеб? Так вот, помалкивай же!..

Отец хочет занять у Ивана В. двадцать рублей и своих доложить пятьдесят…

А что, если купишь часы, а на работу не поступишь? Я думаю на днях сходить еще раз в Кружилин и точно узнать насчет должности хронометражиста.

3 января, вторник

За мое отсутствие в доме случилась перемена: нас обыскивали. В куренях издолбили пол, печку (грубу) ломали, ничего не нашли, потому что его нет! Искало человек двадцать.

В хуторе мертвая тишина. Вечером, как правило, собрание. Оскомину набили эти собрания. Смутное время, много народу сидит в тюрьме, на каждого дело.

Обозами беспрерывными плывут облака, зеленеет искристый месяц. Плывут невеселые дни, а сам все ждешь какого-то радостного, большого события в личной жизни…

4 января, среда

Ветром по хутору прошлась новость: у Мишки Лося в землянке нашли чувал «меляноиуса» и полчувала проса. Сам Лось сейчас сидит в тюрьме. Как-то на собрании он говорил:

– У меня ищите хоть пять лет – не найдете.

А теперь все наизнанку вывернулось. Кроме этого, у Лося нашли какие-то ремни, лемехи от плуга, лопаты и все сегодня увозили со двора.

Лосю не поздоровится теперь. Его сосед «Петлюра» с ума сошел, в больнице лежит.

Берут в руки единоличников…

К людям подходит печальный гость – голод. От одного этого слова по спине мороз дерет. Свою безжалостную руку он незаметно просовывает во дворы, в семьи колхозников, единоличников.

Голод. Что это значит? Я думаю, что верховная власть до такой срамоты не допустит колхозников. За воров, у кого вскрыли ямы, говорить не приходится, они свое заслужили. Но есть колхозники – труженики – невиновные, а голодают. Что-то неладное. Какой-то огромный перелом. Что будет дальше?

* * *

Ночь. С Ерика тянет ветер. В хуторе мертво, как в дикой степи. Изредка, не то от неволи, не то с голоду завоет собака, и снова покой и тишина. Не слышно песен, и игрища не стали собираться: суровый отпечаток недовольства лег на молодежь.

5 января, четверг

В половине четвертого к нам пришел сельисполнитель, разбудил меня:

– Вставай, в бригаду зовут! Одевайся теплей – должно быть, патрулем назначат…

В комнате бригады тихо. Спят несколько человек; кто на лавке, кто на грубе.

На столе желтела керосиновая лампа, дремал за кучей бумаг Козин Иван.

Вскоре вошел один из штурмовой бригады и крикнул ему:

– Давай патруля!

– Вон, – указал на меня Козин.

– Идем!

Вышли из бригады. Незнакомый человек сказал мне:

– В вашу обязанность входит смотреть за двором Лосева Михаила.

На хуторе орали петухи, в штаб сзывали людей. Бабы выходили со слезами…

Позвали «на чай» и нашего деда с бабкой. Дали срок в полсуток. «Если за этот срок не внесете 18 центнеров зерна – выселим!» И так всех.

Вчера в десять часов вечера в школе было собрание двух хуторов. Из края приезжал представитель, помощник краевого прокурора. На собрании он прямо заявил: «Ваш район, и в частности ваш колхоз, план хлебозаготовок, установленный крайкомом ВКП(б) на 1 января 1933 года, сорвал. Крайком дал вам срок до десятого. Если ваш колхоз в этот период не выполнит оставшиеся по плану 1700 центнеров хлеба, вы будете выселены в северные края. За тем я и приехал, чтобы предупредить, чтобы вы после на партию и Советскую власть не обижались!»

От керосиновых ламп стало еще темней. Люди молчали. «Ну говорите, что ж вы!»

Из колхозников никто не выступил. В президиуме выработали обещательное постановление. Колхозники молча подняли руки «за».

* * *

Целый день провел над изготовлением модели трактора. Успел прочно сбить раму и оформить четыре коляски кругового рычага. Но, наверное, приостановлю свое дело, чтоб нервы до конца не расстроить…

* * *

Незаметно сели сумерки. Сельисполнитель известил: на собрание. Кроме этого, желающие могут идти на суд в Базки. Судить будут известно за что: за воровство хлеба…

В Среднем Громке нашли три ямы. В одной было тридцать пудов. Администрация говорит, что если не выполним к десятому – выселят.

6 января, пятница

В час ночи пришла с собрания бабушка. Старик спал тихо, как мертвый.

– Дед, вставай.

– Чиво такой?

– Иди скорее в бригаду, там такая заварилась… страсть божия… Сериков, как бешеный. Добивался, добивался от каждого слова – как хватит счетами об стол – щепки полетели:

– Что вы молчите, подлецы? Знайте, во-первых, я вас покладу, потом сам ляжу. А вот эту (он показал на Васину жену) сейчас идите и выкиньте ее из хаты, выкиньте в чем есть, остальное везите в сельсовет, сейчас же!

– Куды я денусь с детьми-и-и…

– Замерзай! нам не жалко!.. Предупреждаю, если кто ее пустит на квартиру – его выкинем!

Шесть сельисполнителей пошли приводить приказ в исполнение.

Через час Васины дети ревели на снегу. Их у него, как мошкары, и все один другому пить не подадут.

…Морозная, лунная, с зеленым отсветом ночь глотала детский рев и плач, а легкий ветер разносил по хутору жуткую тревогу.

Сериков перед потупившимися людьми бил о стол кулаком:

– Бедняки! Что ж вы молчите? Среди вас живут кулаки… Мы еще пять дворов выкинем вот так же. Безжалостно расправимся с классовым врагом! Взяла слово беднячка, соседка Саньки Филатова:

– Я вот скажу: один раз Сашка убирался ехать за картошкой в Семеновский, а возвращался с хлебом…

– Добре…

Высказывались и другие. Люди вязали друг друга. Вечером в Базках судили Дашуху. Она давала подписку, что у нее хлеба нет, а потом нашли в яме – дали десять лет.

Остается четыре дня. А там, должно быть, сплошная выселка. Хоть в пыль разлетись, а план хлебозаготовки не выполним.

* * *

Старик только что пришел с собрания, известил вздыхая: на нас, кроме десяти неуплаченных рублей, еще накинули двадцать.

– Хоть со двора уходи, – сказал он.

– Это за сопротивление, – рассудила бабка.

– Говорят, в ямах…

Ванька Козин ворочает делами. Ныне актив и себя за слабую работу по хлебозаготовке оштрафовал по пять рублей, а Васю Васильева – на сто.

Санечку из колхоза выгнали за то, что не прикрепляет к себе быков. Еще предупредили: сделаем так, как с Васиной женой.

Холодный ветер очистил от облаков северную часть неба. Неужели за тем далеким горизонтом придется устраивать жизнь… Власть, наверное, не будет снабжать продуктами: ей не до людей…

Морозно. На юге застыли неподвижные облака. Ветру их не достать. Зима все сильней захватывает свою власть.

* * *

Пришел с работы отец, новость принес: муки не дали и работу бросили. Без муки дела нет. С часу на час ждем, вот придут и скажут: «Убирайтесь». А куда? Хоть на снег падай.

Нет жалости к человеку. Это ж зверство. Другое дело, если бы нас поймали с хлебом или с нашей стороны какое вредительство – за это следует. А то ведь работали честно, сейчас у нас до пятисот трудодней. Разве не доказательство преданности колхозу! Нет?

Некоторые говорят: ты, мол, шкуру свою спасаешь, работая в колхозе…

Подбираются до хозяев-колхозников. Если их выселят, с оставшейся беднотой реветь будем. Они ни арбы, ни ярма сделать не смогут.

7 января, суббота

Второго бригадира нашей бригады, Мишку Калинчонка, посадили. Перед тем, как запереть его в холодную, один из агитбригады забрался на верх потолка, затаился там. После в кладовую и Мишкину жену. Думали, что они заговорят насчет хлеба, а Мишка шепотом жене: «Скажи Николаю, чтоб камыш прибрал…»

И жену выпустили.

На собрании Сериков спрашивал: «А што представляет из себя Николай Шпынев?»

Этот парень все время был сельисполнителем. Дядя его – Николай Виссаревич – сейчас секретарь колхоза. Он в ГПУ не одного спрудил…

8 января, воскресенье

Меня разбудил Сериков и коротко приказал:

– Иди сюда! Вышел.

– Буди Козина Ивана, пускай сейчас же готовит сводку о ночной работе по всем видам и потом с ним зайдете ко мне.

В бригадном доме все спали, сплошным храпом дышали обе хаты. Бабка Данилиха гремела рогачами – стряпалась у печки.

На шейке возле грубки, свернувшись калачиком, лежал Козин. Разбудил…

…Сводка готова. Зашли к Серикову. Он написал еще записку.

…Десятого января – выселка. Кому-кому, а нам в первую очередь. Дед по наряду за половой ездил за Осинов, весь день проездил, промерз. Прибежал запыхавшийся сельисполнитель:

– На собрание!

Скрипят порожки, люди идут на собрание…

Штабных еще нет. Все сидят в ожидании: кто спит, кто за разговорами. Вошли штабные, уполномоченный Сериков:

– Почему валеж? Спите? Вставайте!

Открыли собрание.

– Товарищи, агитировать вас теперь не будем, об этом говорено много. Теперь будем принимать меры к тем, кто саботирует хлебозаготовки.

Мы сейчас, до собрания, наметили оштрафовать мясом Калмыкова Михаила. Он является братом бригадира Виктора Калмыкова. Отсюда можно полагать, что возможность по хищению хлеба у них была: живут они на отшибе, что хочешь могут сделать. Так вот, граждане, правильно ли мы подошли к этому? Может, нет? Другого оштрафовать?

Молчат все, как воды в рот набрали.

– Оштрафовать, заставить вскрыть яму! Не откроет – еще раз оштрафовать… два, три… до тех пор, пока признается.

Бригадное переходное знамя, прикрепленное к крыльцу, трепыхалось, как птица, связанная за ноги.

Гудел встревоженный лес. Глухо и одичало.

9 января, понедельник

День хмурился белесым морозным небом. Еще до сумерек открыли собрание. Выступал Сериков: «Нынешний день должен быть окончательным днем в переломе выполнения хлебозаготовок. Разбили вас всех по десятидворкам, а вы по-прежнему не хотите выполнять…

Скажите мне: будем выполнять план по хлебозаготовке или нет? Чего ж вы, паскуды, молчите? Ну?!»

Сериков не добился от толпы нужных результатов. «К черту всех». А потом, немного успокоившись, начал допрашивать по одиночке:

– Хлеб брала?

– Карманом…

– Ты!

– Озаток нагребла…

– Будем выполнять?!

Молчание.

– Вы скажете мне! – раздраженно стучал кулаком по столу Сериков. Толпа немела. Потом начинал один голосок, а за ним подхватывали:

– От хлебозаготовок не отказываемся, но… выполнять нечем… – Сериков впился глазами в толпу и яростно крикнул:

– Если вы мне к двенадцати часам не сделаете перелом в работе – пересажаю председателей десятидворок!

Собрание наметило подозрительные дворы, и прямо с него пошли проводить повальный обыск. Правда, решение это вскоре отменили, но в плане оставили четыре двора: новосела «Петлюры», Филарета Лосева, Варьки Уласовой и «Шамохи». У новосела и Варьки рыли не особенно (Уласова – сестра красноармейца).

У Филарета развалили грубку, печь, пол проломали и ничего не нашли. То же самое сделали у «Шамохи».

Промерзшие, посиневшие вернулись ни с чем. Только и новостей: печи поломали, да бригадир по нечаянности железной тростью пропорол до мосла ногу Катьке Козиной.

…Сериков и Ушаков, нагнувшись над столом, пишут в два карандаша. Второй передал писульку первому, тот ее прочел и сказал: «Давай конверт. Запечатаем. Так нельзя».

Вручили мне конверт, и я поехал в правление. Тут председатель Шевченко и секретарь партячейки Богатырев.

– Я сегодня хотел и не хотел, – говорит секретарь, – а посадил одного за «еврейские погромы».

– Что это за «погромы»? – сощурился присутствующий райпрокурор Кузнецов.

– Повальный обыск делают, ломают печи, полы…

– А разве неверно?

– Што? – коршуном набросился секретарь партячейки Богатырев, погрозил пальцем:

– О-о-о, друг, погоди, погоди…

Шевченко шмыгнул носом, покосил взгляд на посыльных.

– А ну, пошли к чертовой матери! – крикнул предколхоза на нас, сельисполнителей.

– Так ответ дайте ж, – сказал я.

– После, после! – орал Шевченко.

Начальники захлопнулись дверью и долго ругались, спорили: правильно ли при обыске печи ломать?

* * *

Мне дежурить остается одни сутки, а там пойду узнавать насчет работы. Пустота на душе, ко всему горькая и отвратительная безразличность.

10 января, вторник

Умылся, сел завтракать. Вместо хлеба на столе лепешки из обмолоченных кукурузных кочанов. Невкусные, одна мякина, но деваться некуда. Правда, тянется еще картошка. Доедим, а там, если не возьмут корову, – зарежем ее. Не пропадать же?..

Все бы это ничего, но Сериков хочет вышвырнуть нас из дома. Куда идти? Зима. Холод. Неужели жизнь угаснет бесследно? А? Как выпутаться из этого положения?

* * *

Гонит ветер вихрастые тучи, и они, устав от долгого пути, бесшумно сбрасывают свой груз: метель. И кажется, что эти бездомные счастливее нас, потому что вечно странствуют и не нуждаются. Да и гордой воли их никто не лишит.

Солнце! Ты даешь людям энергию для того, чтобы они использовали ее, улучшали свою жизнь. Но люди нашей планеты не умеют владеть ею. Путаются и злуют.

2 апреля, воскресенье

Своим неторопливым шагом идешь ты, наша молодая жизнь. Что мы видим сейчас в тебе хорошего? Все хорошее как под воду ушло, а поверх остался мусор серых неприветливых дней. Единственное в голове – как прийти к счастливому будущему? Другие наоборот: ждут готового. И таких большинство, они ничуть не заинтересованы своей работой, делают как-нибудь, как отбывают наказание. Они не живут настоящим. Все это складывается в мучительные трудности, ведь коллективный труд еще не вошел в сознание, в кровь молодых, и люди мечтают о единоличной жизни.

* * *

Залаял Зорик и смолк. По порожкам прогудело несколько шагов, в хату вошло два человека.

– Ну так, – начал один, – где у вас мужчины?

– Дед сеет в колхозе… парень вот, – отвечала дрожащим голосом старуха.

– Алексей, сын твой, ночью нигде не ездил на лодке?

– Нет, он дома ночевал… Зачем, а?

– Нынешней ночью в Белогорке амбар обворовали. След до самого Дона: пшеница сыпалась. Нас, сторожей, теперь в оборот возьмут. Там ГПУ всю Белогорку перевернуло…

У нас как раз сидела Дашка, соседка. Сторожа к ней: «А твой Михаил?»

– Тогда, значит, у вас посмотрим в чугунах… Признавайся, бабка, пока не посмотрели. Есть ворованная пшеница? Говори!

– Нету… глядите.

Послали за человеком от сельсовета. У меня по телу пошла дурная кровь, хмелем ударило в голову. Вот это новость! Смотрю в окно горницы: в сарай, где стоит корова, пошли обыскивать. Спустя минуту вынесли мешок с зерном, сзади шли побледневшие от испуга мать и брат. Сторож злобно буркнул матери:

– Неси в бригаду, там составим акт.

Мать понесла… в чувале было не больше трех пудов последней в доме пшеницы. Сторожа вошли в хату:

– Ну-ка, бабка, вынимай чугуны! Вот тот чугун с водой… Тот большой тащи! С чем он? С крупами небось?

Повернули половником кручу, и трудно было понять: пшеница или кукуруза?

– Ну, что это, бабка, не пшеница?

– Кукуруза разваренная…

– Каво ты хочешь обмануть?

Завязался спор. В это время у нас сидел Андреян.

– Ну-ка, поди сюда, – позвали сторожа, – посмотри, что это? Ты ж посторонний.

Андреян испуганно глянул в чугун.

– Это кукуруза красная, – ответил.

– Ты чего подпевалом пристроился? Гляди лучше, а то знуздаем! Андреян еще раз вклюнулся в чугун.

…Сторожа ушли, в комнате наступила тишина, и старуха тихо простонала…

5 апреля, среда

Как можно дальше жить? В нашей бригаде остались девчата и бабы, мужчин ни одного, всех поугнали в тюрьмы.

Сейчас колхознику, работающему в поле, дают на день фунт кукурузы. Скоро быки и люди положатся.

Не пойму я эту жизнь, к чему она приведет. Сейчас положение в колхозе хуже рабства. Нужно скорее забыться сном…

8 апреля, суббота

В полдень пришел из Базков Мишка, принес новость: всех сторожей из тюрьмы выпустили, а от отца передал записку, в которой он просит передать ему пальто, чулки и каких-нибудь харчей – голодует. А мы сами ложились до такой степени, что завтра совсем нечего варить…

19 апреля, среда

С каждым днем все туже становится жизнь. Черной пастью смерти грозит голод.

В полдень бабушка варила из семечек щавеля с примесью муки затирушку – одеревенелый, пресноватый вкус у нее.

Как удивительно дерзко устроена человеческая жизнь: люди страдают от людей! Болезнь – другое дело, это природа, но чтоб горы хлеба, а люди голодали… Хлеб у сильных людей, они не дают его слабым.

Занимался ли когда воровством в таком масштабе раб? Почему несчастный колхозник ворует? Голод заставляет!

На пятом году коллективизации крестьяне совсем стали разбитыми. Заленились работать? Нет! Они за четыре года не видели от колхозного хозяйства дохода, с каждым годом жизнь экономически срывалась вниз.

Особенно подкосила колхозную жизнь «кулацкая политика партии». Под маркой кулаков с полей ушли специалисты земледелия, люди, умеющие править хозяйством. Таких людей в колхозе надо бы удержать, они б и лодырей выжили, а бедняков поддержали. Знал ли тот или иной рабочий, присланный властью из города, кто в деревне кулак, кто лодырь, кто бедняк? Не знал он!

Я сужу по своему хутору. Возьмем Мишку Калинчонка (он сейчас кулак). Как он работал в поле? Сумасшедший труд у него – потому и доход от хозяйства.

Через дорогу живет чистокровная беднячка «Царица». Что она летом делает? Копается на своем огороде, в полдень окно завесит и спит или по талам ежевику собирает. Осенью у нее, кроме картошки, ничего нет. И идет она к тому же Мишке: «Дай за ради Христа хлебца, я тебе отпряду». И за фунт пряжи ее одаривают продуктами на целый месяц.

29 апреля, суббота

…Нынешний день в нашем хуторе от голода умерли три человека. Иван Семенович вчера ходил – нынче мертв. Бабка Карповна… Петька Павлович.

У Ваньки-цыгана умерла жена, остались четверо маленьких детей. Как он с ними жить будет? Как ты так в упор подошла, смерть?

…Новости привез зять, Фроськин муж: на станциях пачками гибнут люди, искатели лучшей жизни.

Пошла паспортная система, многие поуехали со справками, а их на работу нигде не принимают.

Лаврентич ноне утром прямо в бригаде умер от голода.

* * *

Поступок они сделали вот какой: по наряду поехали бабы за соломой, на гумне бык лег, долго колотились с ним, не могли поднять. А потом за это дали десять лет тюрьмы.

…Ивгеше вручили «десятку» за украденные в колхозном амбаре восемь килограммов пшеницы. После суда прокурор выступил с речью: «…расхитителям общественного достояния наша беспощадная кара».

* * *

По хутору пронеслась интересная для нас новость: в этом месяце известный писатель Дона Шолохов ездил с докладом в Москву, к самому Сталину, выложил ему все вершившиеся у нас события, связанные с так называемым саботажем. Будто бы Шолохов сообщил, что в нашем районе в среднем за день умирает от голода сорок человек. И Сталин распорядился всем колхозникам дать в месяц по пуду хлеба.

Сначала к новости отнеслись спокойно: верили и не верили. Сомнений не стало после того, как на Базковское заготзерно от государства поступил наряд на выдачу хлеба колхозникам района.

Наш колхоз хлеб выполучил, но его не дают, говорят, будто бы на торжества майские…

На полях все то же: быки положились, работать некому…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.