1707 год

1707 год

«1707 год в истории России ничем не примечателен. Военные действия не велись, крепости не осаждались. Внутренняя жизнь страны тоже не ознаменовалась какими-либо существенными событиями — ни социальных, ни административных, ни финансовых, ни экономических изменений не произошло. Этот год был годом, так сказать, черновой работы, быть может, неброской и сиюминутной, но крайне необходимой, ибо этой работой закладывался фундамент будущих побед», — пишет один из современных биографов Петра Великого.

Калишская победа во многом изменила стратегическую обстановку. Однако Август ею не воспользовался и официально объявил о заключении мира с Карлом XII. Измена Августа стала тяжелым ударом для России. «Сия война над нами одними осталась; того ради ничто так не надлежит хранить, яко границы, дабы неприятель или силою, а паче лукавым обманом не впал», — писал Петр I генерал-адмиралу Ф. М. Апраксину.

Петр готовил страну к обороне, однако не исключал и возможности заключения мира со Швецией. Царь обратился к правительствам Англии, Франции, Австрии и Голландии с просьбами о посредничестве. Он готов был уступить большую часть завоеванных земель (за исключением Санкт-Петербурга и побережья Финского залива).

Западноевропейские державы, продолжавшие Войну за испанское наследство, не были заинтересованы в прекращении войны между Россией и Швецией. Более всего они опасались изменения баланса сил за счет присоединения Карла XII после заключения мира с Петром I к антигабсбургскому союзу.

В результате открытого вмешательства Карла XII во внутренние имперские дела (восстановление прав силезских протестантов) общее впечатление было таково, что король идет на явный конфликт с императором Иосифом I. Опасность усугублялась тем, что вождь венгерских повстанцев Ференц II Ракоци временно восстановил независимость Венгрии от Габсбургов, а французская армия была готова прорваться через Рейн к шведам в Саксонию. Угроза шведской и французской гегемонии в различных частях Европы становилась реальностью. В этих условиях европейские дипломаты антифранцузского Великого союза (Австрия, Англия и Голландия) убеждали шведского короля начать поход на Россию.

Впрочем, и сами шведы не стремились к мирному урегулированию дел на востоке. Карл XII заявлял, что будет говорить с царем о мире только в Москве, взыскав с него 30 миллионов талеров контрибуции. Шведские министры открыто заявляли, что их король намерен свергнуть русского государя с престола, уничтожить регулярную армию и разделить Россию на мелкие княжества. Русский Север, Новгород и Псков должны были отойти под власть шведской короны, Украина и Смоленск — к Польше под властью Станислава Лещинского.

Русские военачальники и дипломаты, находившиеся во Львове и в Жолкве (ныне г. Нестеров Львовской области на Украине), просили Петра I ускорить свой приезд для непосредственных контактов с руководителями Речи Посполитой и выработке стратегического плана дальнейших действий. Царь прибыл в Жолкву 28 декабря 1706 года, и уже в начале января 1707 года начались интенсивные переговоры путем переписки и личных встреч с руководителями антишведской Сандомирской конфедерации (1702–1717) — великим коронным гетманом А. Н. Сенявским, польским коронным гетманом Г. Огинским, примасом С. Шембеком и др.

Сандомирская конфедерация оставалась единственным союзником Петра I в самое тяжелое время Северной войны. Во главе ее стоял А. Н. Сенявский — глава независимого правительства, вооруженных сил и распорядитель финансов. В январе сандомиряне объявили междуцарствие и подтвердили союз с Россией, заключенный в 1704 году.

Я. В. Брюс приехал в Жолкву, где находился Петр I, в середине января 1707 года и находился там до начала мая. «Вестей здесь (в Жолкве) никаких нет, токмо что сего часа присланы из Львова на латынском языке статьи, на которых король Август с шведами помирился. Только еще невозможно ведать, что в оных содержитца, доколе будут переведены. А когда переведены будут, то и к вашему высокородию пришлютца», — писал 15 января 1707 года Я. В. Брюс генерал-фельдмаршалу Б. П. Шереметеву.

Понимая необходимость обучения солдат в мирное время, Я. В. Брюс доложил Петру I о необходимости выделения пороха для занятий по стрелковой подготовке. В письме от 29 января начальник артиллерии сообщал: «Царскому Величеству о пороху я докладывал, и по оному приказал, что пороху на всякой баталион для учения по 10 пудов будет довольно, тольки бы учить солдат, в цель дабы стреляли пулями, а тот, которой ныне в патронах обретаетца, беречь».

В это время в Жолкву прибыли А. Д. Меншиков, Б. П. Шереметев, Н. И. Репнин, Л. Н. Аларт и другие генералы. Широкое военное совещание состоялось в апреле. Главный вопрос, который на нем рассматривался и по поводу которого Петр I консультировался с руководителями Сандомирской конфедерации, был вопрос о военных действиях в случае шведского нашествия. В первой редакции «Гистории Свейской войны», над которой работал сам царь, сохранилась запись: «В Жолкви был генеральный совет, что давать ли с неприятелем баталию в Польше или при своих границах, где положено, чтоб в Польше не делать, понеже, ежели б какое несчастие учинилась, то б трудно иметь ретираду. И для того положено давать баталию в своих границах, когда того необходимая нужда требовать будет. А в Польше и на переправах и партиями, также оголожением провианту и фуражу, томить неприятеля, к сему и польские сенаторы многие совет свой давали».

Кратко изложим основные положения Жолковского стратегического плана, ибо в его реализации в дальнейшем активное участие принимал Я. В. Брюс. По мнению ряда исследователей, это был план «активной защиты».

Военные действия были рассчитаны на использование глубины театра военных действий и имели своей задачей измотать противника. Для этого планировалось вести «малую войну» силами кавалерии и мобильных отрядов — «корволантов», закрыть шведам важнейшие коммуникации и нанести решающий удар, «когда для того необходимая нужда будет». Для противодействия шведам планировалось доукомплектовать, обучить и перевооружить армию.

Рассматривались два возможных театра военных действий — северо-западный (направление Минск — Борисов) и юго-западный (направление Волынь — Киев), в зависимости от того, куда будут наступать шведские войска. На этих направлениях принимались меры, чтобы лишить противника провианта и фуража. Согласно плану предполагалось укрепить и вооружить новой артиллерией крепости Киева, Смоленска, Москвы, Пскова и др. Петр I разослал во все города, расположенные в полосе «от границы 200 верст поперек, а в длину от Пскова через Смоленск до Черкасских (украинских) городов», приказ, чтобы жители этих городов «от прихода неприятельского были во всякой осторожности и опасении».

Выполнению Жолковского плана должны были способствовать возобновление союзного договора с Польшей и участие в военных действиях против шведов польской коронной и литовской армий.

В этот период тревожного ожидания шведского нашествия и подготовки страны к отпору врага, когда сигнал к походу мог прозвучать в любую минуту, Я. В. Брюс внимательно следит за внешнеполитическими новостями. Так, в письме от 4 июля он извещал Н. И. Репнина: «О шведцком выходе из Саксонии еще не слышел. И сказывают, что будто провианту сбирает на четыре месяца и мнят, что вскоре с Цесарем (Иосифом I Габсбургом) войну начнет, понеже четыре полка шведцкие, которые от наших людей выгнаны в Шлонскую землю (Силезию), также поступают тамо, как наперед сего делывали в Польше. Тако ж есть ведомость, что соединенные войска (антифранцузского союза Англии, Голландии и Австрии) вступили во Францию и осадили город Тулон, в котором превеликое богатство и множество всякого снаряду. А именно, однех пушек больших медных больше 1000. И надеютца оный в несколько дней взять, потому что город негораздо крепок. И ежели сие зделаетца, то могуть соединенные всю Францию разорить, понеже ни единой крепости до Парижа нет. Того ради, когда такие поступки увидет шведы, то в тотчас разрушат мир с Цесарем. О чем в Вене шведцкие люди дали знать».

Находясь с Петром I и А. Д. Меншиковым в Варшаве, начальник русской артиллерии информировал генерал-фельдмаршала Б. П. Шереметева о последних известиях: «Сказывают, будто швед пошел из Саксонии 10 числа (июля), на три дороги, в Польшу, а от иных слышно, что еще в три месяца не выйдет, иные же подтверждают, что конечно на Цесаря зачнет воевать».

Получив новости об антигабсбургском восстании в Венгрии, Я. В. Брюс извещал наследника престола царевича Алексея Петровича, что его кандидатура рассматривается в качестве кандидата на венгерский престол: «Венгри три особы назначили, из которых хотят себе изобрать короля, в котором числе Ваша Царская Высокость, король Август, да королевич Прусской (Фридрих-Вильгельм)».

Воспользовавшись тем, что шведы грабят контрибуциями Саксонию (всего за время оккупации Карл XII умудрился получить от Августа денег, провианта, обмундирования и снаряжения на огромную сумму — 35 миллионов рейхсталеров) и в ближайшее время не собираются ее покидать, русские войска вошли в Польшу и перекрыли две главные операционные линии: через Литву (современна я территория Белоруссии) севернее Полесья и Волынь. Главной оборонительной линией русских в Польше стала река Висла.

В 1707 году начальник артиллерии показал себя и зрелым общевойсковым начальником, военным специалистом широкого плана. Эти новые черты наиболее отчетливо выражены в письмах к главнокомандующему русской армией генерал-фельдмаршалу Б. П. Шереметеву. Получив известие об отступлении русской армии, Я. В. Брюс не смог воздержаться, чтобы не выразить своего негативного к этому отношения, рискуя вызвать неудовольствие своего начальника.

В письме от 28 сентября 1707 года Брюс чуть ли не выговаривает генерал-фельдмаршалу: «А что ваше высокородие о походе своем из Слутцка изволите писать и тому я зело удивляюсь, что без всякие нужды начели издалека уступать и лутчей бы неприятелю, когда нужда придет, голодные места оставлять. А не такие места, как сказывают, около Слутцка обретаются. А ежели то место драгунским полкам прочать, и то еще того дивния будет, ежели без нужды, покинув Вислу, да удалятца от неприятеля так далеко, а ближные [места] около наших рубежей зело было надобно беречь и не голодить до последняго часу. А что нестаточное дело шведу нынешнем временем за Вислу итти, то может, мнитца мне, всяк видет, понеже подлинная ведомость есть, како ко мне пишут из Варшавы 18 дня, что перешло за Одру реку на польские рубежи всего 20 тысяч шведов. А король остался в Шлесии (Силезии), будто для отбирание костелов каталицких и для отдачи оных лютеранам. А конечно он смотрит на французскую войну. Того ради возможно видеть, что он вышеписанное число войск послал токмо драгун из Польши. О чем чаю ему давно известно, и в новинках о том явилось, что не хотим стоять и уже отчасти выгнаты. А что оне гораздо б королевского войска удалились, тому я не могу верить. А ежели бы удались вышеписанным числом, чтоб дерзнули за Вислу итти, то, чаю, всяк нам смеятца будет, что мы не дали с ними баталию. А по нынешнему удалению пехоты хотя бы и похотели, то невозможно будет за дальностию того учинить. А ежели бы пехота была в близости, то не чаю, чтоб вышеписанной корпус осмелился итти за Вислу. А хотя бы и перешел, а у нас бы не было охоты к баталии, то бы зело возможно и в то время уступить, а он бы нескоро перепрянул с 80 миль к Слутцку».

Таким образом, Брюс высказывает удивление, что Б. П. Шереметев отступил от Вислы, даже не пытаясь начать боевые действия. И это отступление не было вызвано необходимостью. С 20-тысячным шведским корпусом вполне могла справиться близко стоявшая русская пехота. Даже если бы ее постигла неудача, то врагу достались бы «голодные земли», а не богатые фуражом и продовольствием территории вокруг Слуцка, уцелевшие во время войны.

Я. В. Брюс оказался прозорливым человеком. Не прошло и нескольких месяцев, как король Карл XII, вступив 11 сентября 1707 года в Польшу и избегая фронтальных атак, начал стратегический обход русских войск. Никем не сдерживаемый на замерзшей Висле, в начале января 1708 года «простыми целесообразными движениями Карл разрушил русские планы задержать наступление шведов на польских речных рубежах». При этом шведы ни разу не вошли в прямое соприкосновение с русскими войсками. Король вытеснил русскую армию из Польши одними лишь маневрами.

Примечательно рассуждение Я. В. Брюса о гренадерских войсках и их значении. В письме Шереметеву от 18 октября он пишет о крайне неблагополучном состоянии гренадерских рот. Созданные для усиления пехотных полков, они, по существу, оставались «чуждыми» в своих полках. Полковые начальники в первую очередь заботились о своих солдатах и мало обращали внимания на гренадеров, считая, что у них есть собственные командиры. С учебой гренадеров тоже не все обстояло благополучно. Отсутствие единой системы обучения приводило к тому, что каждый командир учил гренадеров по той системе, с которой сам был знаком или которая была ему ближе. В результате этого в русской армии учили гренадеров артикулам «по голландской, бранденбургской и саксонской манере». Брюс рекомендовал выбрать одну из них для обучения. В конце письма Яков Вилимович замечает, что, по его мнению, гренадеры будут только тогда в добром порядке, когда будут сформированы в отдельные гренадерские полки.

Идея Брюса была реализована уже на следующий год. В 1708 году в русской пехоте появились пять гренадерских полков.

В течение всего 1707 года Я. В. Брюс продолжал принимать активное участие в делах своего ведомства, как Приказа артиллерии, так и походной артиллерии. Уже в январе он требует от дьяка Н. П. Павлова срочно прислать подробные ведомости о наличии всей артиллерии, вплоть до находящейся в гарнизонах, а также полные списки личного состава артиллеристов.

Я. В. Брюс постоянно интересовался запасами пороха и доставкой его «незамедлительно» к армии.

Иностранный наблюдатель, современник описываемых событий, отмечал, что «порох делают в Москве сильный и хороший, кроме тех случаев, когда должностные лица в личных интересах смотрят сквозь пальцы на нарушения в процессе его изготовления».

Я. В. Брюс приказывал Н. П. Павлову принимать изготовленный пороховыми уговорщиками порох согласно образцам («У подрядчиков в приеме пороха смотреть накрепко, чтоб оной порох в приемных во всех бочках сходен был с первым опытом, которой есть в Приказе артиллерии»), а также самому по возможности присутствовать у его приемки. Глава артиллерийского ведомства предостерегал приказного дьяка от злоупотреблений: «Також слышно здесь, что ты сам долю в подрядах имеешь, о чем тебе паки подтверждаю опасность имети. И ежели доподлинно сыщется, что ты в подрядах пай имеешь, и тебе всеконечно бедство будет».

Начальник артиллерии был возмущен низким качеством пушек, отлитых мастерами Тимофеевым и М. Арпольтом, которые оказались «зело внутри криво вылиты». Присланные в армию гранаты и пушечные ядра тоже явились «худого литья».

Чтобы повысить ответственность мастеров и приемщиков, Брюс вынужден был прибегнуть к жестким мерам. Он приказал переливать испорченные орудия за счет литейщиков, а у приемщиков, принимающих бракованные ядра, гранаты и бомбы, вычитать из жалованья, а в особых случаях бить их «долгой плетью».

Главный вопрос, который волновал Я. В. Брюса как начальника артиллерии, — состояние лафетов. Многочисленные справедливые нарекания военачальников на их плохое качество заставили Брюса предъявить более высокие требования к изготовлению станков и лафетов на Пушечном дворе. В письмах-распоряжениях к Павлову он неоднократно напоминает, что лафеты к пушкам должны делаться по образцам, присланным из Киева еще в конце 1706 года, а не по чертежу капитана бомбардирской роты лейб-гвардии Преображенского полка В. Д. Корчмина, на котором колеса значительно ниже.

Спор между В. Д. Корчминым и Я. В. Брюсом по поводу размеров колес лафетов обусловлен их различным подходом к проблеме повышения боеспособности русской артиллерии. Корчмин стремился всеми мерами облегчить вес системы, для того чтобы сделать артиллерию более маневренной. Брюс, человек широкообразованный, прекрасно разбиравшийся в вопросах артиллерийского искусства, безусловно, понимал необходимость увеличения маневренности артиллерии на поле боя. Однако в тот момент он считал главным в повышении ее боеспособности — надежность материальной части.

Возможно, и не стоило бы столь подробно останавливаться на конфликте Корчмина и Брюса, если бы первый достойным образом отстаивал свои позиции. Под флером усовершенствования артиллерии, пользуясь симпатией Петра I, впрочем, как и все артиллеристы бомбардирской роты, он вмешивался в дела Приказа артиллерии и даже пытался руководить самим главным начальником артиллерии. Корчмин мотивировал свои действия тем, что он якобы располагает указом царя, что не соответствовало действительности.

В письме от 17 мая 1707 года Ф. Ю. Ромодановскому Яков Вилимович рассказал о сложившейся ситуации: «Как поехал Царское Величество из Жолкви, то приказал мне ехать в Острог ко артиллерии, при которой чаю нынешное лето быть. А как я в Острог приехал, застал я тут господина Корчмина, которой просил у меня указ, чтоб в Приказе артиллерии его слушали. И сказал мне, будто имеет о том указ от Царского Величества, и хотел было мне оной показать. И я того указу не смотрел, а сказал ему ежели какой указ имеешь, и ты, приедучи к Москве, объяви князю Федору Юрьевичу для того, что он на Москве управляет. Потом я, подумав немного, попросил того указу посмотреть. Только ж слыша такую от меня отповедь, не показал мне, а чаю для того, что тот указ с ево прошением несходен. И я для того доношу милости твоей, да бы вы о сем были известны. И прошу у тебя, государя, милости, ежели милости твоей какой указ, принадлежащей артиллерии, объявит, пожалуй изволь ко мне список прислать».

Я. В. Брюс был так расстроен и оскорблен поведением В. Д. Корчмина, что вынужден был обратиться за разъяснением к князю А. Д. Меншикову. «Прошу всеуниженно вашего сиятельства, дабы изволили уведомитца о том и ко мне пожаловали б отписали, есть ли у него какой указ от Царского Величества до артилерии надлежащей, чтобы мне неведанием не пострадать. А ево милость (Корчмин. — Авт.) уже нарочито начел в мои дела вступатца. Како я из ево слов слышал. Також прислал ко мне на другой день моего приезда письмо не просительное, но повелительное о присылке к нему одного из дворян, которой приставлен к артиллерийским лошадям, чего я учинить не мог. И впредь не буду делать. Разве буду отдан ему под команду».

Получив распоряжение готовить Москву к обороне от шведов, В. Д. Корчмин отправился в столицу, где развернул кипучую деятельность. Он явился к князю-кесарю, которому также не показал царский указ. По словам Ф. Ю. Ромодановского, Корчмину было «велено… альтилериюописать и осмотреть, и чево каких припасов мало, приполнить; ему ж велено Кремль и Китай (город. — Авт.) починять и совсем управлять, как обычай к военному делу».

По приказу Корчмина с железных заводов Нарышкина и Меллеров в Москву стали свозить боеприпасы «годные и негодные, старого и нового литья» (против чего так боролся Я. В. Брюс).

Кроме того, для строительства новой земляной крепости в Китай-городе, между Спасских и Никольских ворот, Корчмин стал забирать с Пушечного двора различный шанцевый инструмент (лопаты, кирки, ломы, мотыги и пр.), припасенный для нужд артиллерии.

Дьяк Приказа артиллерии Н. П. Павлов писал Брюсу: «Василий Дмитриевич Корчмин афицеров бомбардирских, пушкарей и мастеровых людей, которые обретаютца на Москве, по имянному списку пересмотрел. И по ево приказу господин Шперрейтер, да инженер Гран, да Леонтий Магницкий, которой учителем на Сухаревой башне, с ним обрисовали Кремль и Китай город для того, что ему те оба городы велено осматривать и укреплять, где пристойно, поставить по ним пушки. И под которыми медными и чугунными пушками и мортиры станков нет, приказал тотчас зделать з задними колесы. И ныне те станки делают с великим поспешением. И по ево приказу наряжены к нему на двор 4 человека бомбардиров с шпаги, из Верхней школы 4 человека учеников, да по 2 человека подьячих».

В связи со строительством новых фортификационных укреплений началось настоящее разорение Нового Пушечного двора. Там по приказу Корчмина сносили «учительные школы и всякие мастерские избы, и анбары, и сараи, в которых были положены всякие артиллерийские и иные припасы». На время прекратились занятия в Артиллерийской школе.

Я. В. Брюс совместно с Н. П. Павловым принял энергичные меры для восстановления Пушечного двора и складов. Временно часть амбаров была переведена на Полевой пушечный двор к Красному пруду. Под новую застройку артиллерийское ведомство получило также часть Суздальского подворья и двор окольничего М. В. Собакина.

Совсем уж мелкой местью начальнику артиллерии, сумевшему отстоять свои права, выглядит распоряжение В. Д. Корчмина «отломать» крыльцо у Приказа артиллерии по самый «рундук, что у сенных дверей». Вероятно, таким образом «талантливый фортификатор» намеревался превратить приказ в неприступную для шведов крепость.

Возможно, именно за поддержкой против Корчмина начальник артиллерии обращается в таинственном письме к царскому любимцу (а возможно, и сводному брату государя) И. А. Мусину-Пушкину. «Дерзнул вашего высокородия просити о нужде своей, которая за нещастием моим на Москве учинилась. О чем милости вашей донесет капитан Брылкин, чего зазорюсь писать. Того ради прошу вашего высокородия, дабы пожаловали онаго капитана доношение выслушили и аще ли возможно по его прошению милостивое решение по желанию моему учинили», — писал Брюс боярину в ноябре 1707 года.

Ссора с Корчминым и далеко не простые отношения с некоторыми высокопоставленными лицами из царского окружения усложняли и без того трудную обстановку, в которой приходилось действовать Я. В. Брюсу. Готовясь к походу в Литву, Яков Вилимович был вынужден постоянно заниматься производством и распределением артиллерийских припасов. Пытаясь спасти военные запасы своего ведомства в Москве «от разорения», он резко ограничил доступ к ним начальников различных рангов. Еще 29 марта он отдал распоряжение Приказу артиллерии, категорически запрещающее отпускать какие-либо припасы без его ведома.

«По письмам полковничьим без моего ведома никаких припасов отпускать не вели», — писал он Н. П. Павлову. В августе Брюс требовал от дьяка еженедельных отчетов о приходе и расходе артиллерийских припасов и денежной казны.

Много сил и энергии пришлось затратить главному артиллерийскому начальнику, чтобы обустроить артиллеристов на зимних квартирах и создать им сносные условия быта.

Я. В. Брюс был одним из немногих военачальников XVIII века, которые относились к простому солдату не как к «пушечному мясу». Датский посланник при русском дворе Георг Грунд писал о петровских солдатах: «В России еще не научились ценить человека, а часто относятся к нему хуже, чем к лошади, и люди тысячами падают и погибают от нехватки провианта».

Приехав в Борисов, Брюс уведомил светлейшего князя А. Д. Меншикова, что квартиры «зело скудны и разорены» и провиант вынуждены доставлять из Минска, отстоящего от Борисова в 14 милях. От этого изнемогают артиллерийские лошади, и в дальнейшем от них «мало пользы будет».

Артиллеристы были размещены вместе с пехотными полками под командованием бригадира И. Ю. Бутерера. Поскольку Я. В. Брюс задержался с приездом, то пехотные полки, не исключая малозначительные подразделения, получили лучшие квартиры и территории для сбора провианта и фуража. Борьба с Бутерером, который «всякие дела по своему гнет», и с полковником М. Б. Шереметевым, сыном генерал-фельдмаршала, была ожесточенной, о чем свидетельствует переписка Брюса с их начальником Б. П. Шереметевым.

В одном из писем Я. В. Брюс сообщает, что «зело худы квартеры отведены пушкарям», и приводит слова своего заместителя полковника И. Я. Гинтера, который, если невозможно будет сыскать иных квартир, «хощет в поле выйти и зделать землянки стоя, о чем мне не мало печально есть, что оное так изобижено при солдатах». «Того ради прошу вашего благородия, — с горечью пишет Я. В. Брюс, — когда какой подвиг войску вновь будет, дабы к пушкарям милость явить и оные квартеры понарочитей отвести. Понеже бо оные в чинах государевых в квартерах и в иных порядка рангы всегда перед пехотою имеют».

Интересно, что в этой переписке с Б. П. Шереметевым Брюс впервые называет артиллерийское подразделение «Артиллерийским полком».

В одном из писем Г. И. Головкину артиллерийский начальник сетовал: «Зело, государь, мне слышеть печально, что пушкарей квартерами забидели, тако что принуждены в тесноте как свиньи лежать. Того ради прошу вашего превосходительства да явити милость к оным, пожалуйте, повелите им хотя малую заботу в квартерах дать. Понеже вашему высокородию известно, что в иных государствах оные перед пехотою ранг всегда в квартерах имеют».

Заботясь о своих подчиненных, Я. В. Брюс приказал «всегда над бомбардирами и над пушкари и над протчими служители смотреть чтоб себя в пьянстве не имело». Из шкур забитых волов по его распоряжению изготовили «штеблеты для зимняго походу, а из овчин и из козлин… пушкарям и протчим служителем… душегрейки», а к празднику Рождества Христова начальник артиллерии приказал выдать на каждого человека по 20 фунтов мяса и по 2 фунта масла.

Несмотря на массу каждодневных и очень важных дел, Я. В. Брюс не оставлял своих научных занятий. Он продолжал разрабатывать конструкции различных зарядных камор для гаубиц и мортир, рассчитывая наиболее рациональный вес порохового заряда. «Что принадлежит масштаба, — писал он Петру I, — и я оной сделал токмо цилиндрические камеры вымерять. А ежели иная какая явится, то надлежит оною во цилиндрическую превратить. И тем масштабом вымерять таким обычаем, како описание при том масштабе положенное являет. Ежели Ваше Величество да не имеет порохового масштаба, которым вымеряется колико пороха в бомбу, також и в сферическую камеру входит, и я такой в тот час сделаю и пришлю к Вашему Величеству».

В другом письме Петру I начальник артиллерии писал: «При сем до Вашего Величества послал я два образца о превращении камеров. Един, как из цилиндрической сделать, коносферическую, а другой како из коносферической зделать цилиндрическую, обе по масштабах, а каким такою пропо[рцию], как Ваше Величество, мне изволили чертеж пожаловать. А каким правилом сие доли сыскивать, о том надлежит зело пространно писать. Того ради ныне оное оставлю до того время, как Бог мне щастия даст очи Вашего Величества видети».

В октябре 1707 года Я. В. Брюс посылает государю «фонтанную трость» («которую изволили у меня в квартире видеть, будучи в Варшаве») и пытается уговорить поступить на русскую службу мастера, ее изготовившего.

По распоряжению царя Брюс занимается переводом на русский язык книги «Приемы циркуля и линейки, или Избраннейшое начало во математических искусствах». По завершении перевода Брюс намеревался лично привезти книгу Петру I. Однако, судя по письму А. Д. Меншикову, Яков Вилимович не смог лично вручить рукопись государю и послал перевод книги с почтой в декабре 1707 года.

Вероятно, для работы над переводом начальник артиллерии попросил Н. П. Павлова прислать ему «на латынском и словенском и греческом языках Алексикон (Лексикон — словарь. — Авт.)».

По окончании этой работы Я. В. Брюс планировал приступить к переводу книги И. З. Бухнера «Учение и практика артиллерии».

Не забывал Я. В. Брюс и о своих астрономических занятиях. Он просил Н. П. Павлова прислать ему «трубу зрительную, буде не сыщещь большую, малую б хотя».

«Зрительная труба» была приобретена для Брюса за один рубль один алтын и пять копеек у армян, которые заверили, что она английской работы («А сказывают, что она аглинская»).

В декабре 1707 года царь поручил Я. В. Брюсу рассмотреть проект генерал-адмирала Ф. М. Апраксина, чтобы внести в герб свои исправления и дополнения. И с этим поручением командующий русской артиллерией успешно справился, показав себя сведущим специалистом в геральдике.

«В гербе я токмо цветы, которых много было в полях, — писал Я. В. Брюс, — да едину из фигур переменил, а именно, поставлен был корабль белый в желтом поле, и понеже белое значит серебро, а желтое золото, которые оба металлы суть. А по искусству геральдическому не подлежит в гербах мета на металле ставить, кроме украшение около гербов, (в которых не есть силы). Того ради я желтое поле отставил и написал таков же серебряной корабль в синем поле. Також отставил я и вишневое поле, на котором был якорь поставлен, и написал я оной в таком же поле, на котором был якорь поставлен, и написал я оной в таком же поле, как и корабль, потому что якорь х кораблю надлежит. Також и для регулярства, понеже сие оба поля накось в прямой линии стоят. Сверх того редко употребляется вишневый цвет в гербах потому, что оной цвет якобы неестественен сам в себе, но сочинен из красного и синего цвета.

Из фигур переменил я звезду, понеже оных никогда в правильных гербах, употребляют, кроме того, что под старшим, другой молотшей брат одное фамилии таким знаком определяется. И ставится оной знак при других фигурах, и то неподлинно такою звездою: яко сия о семи лучах. Но употребляется о пяти субцах, которые называются колесцом из сапожной остроги. Того ради, я такое острожное колесцо о пяти субцах написал, а вовсе оного отставить не посмел, потому что не ведал, какую фигуру без [воли] Вашего Величества вместо того написать. А поставил я оную в красном поле для того, что против ее накось стоящая фигура в таком же поле. Також разделил я щит главнешей золотым, а не серебряным крестом (ибо оной вящей честь являет), яко Ваше Величество из ризунка [лутшей видеть может]».

Как следует из письма, Яков Вилимович выступил еще и в качестве рисовальщика, послав царю рисунок — эскиз герба.

По мере возможности Брюс продолжал вникать в дела Гражданской типографии в Москве. В июльском письме заведующему типографией В. О. Киприанову он приказал прислать по нескольку экземпляров каждой из напечатанных гравюр. С «образцовых»(ненапечатанных) необходимо было сделать «абрисы для лутчего исправления» и также направить их начальнику артиллерии. В свою очередь Киприанов просит своего патрона защитить типографию от каких-то претензий аптекаря Данилы Турчанина.

В 1707 году Я. В. Брюс смог наконец-то встретиться с любимой супругой Марфой Андреевной. Пользуясь затишьем на театре военных действий, он пригласил жену приехать в Жолкву. Путешествие продолжалось довольно долго из-за того, что она «в Калуге заскорбела (заболела. — Авт.) и даже «посылала к Москве за доктором».

В конце января 1707 года генерал-фельдмаршал Б. П. Шереметев отдал командирам полков распоряжение оказывать М. А. Брюс содействие в поездке, выделять ей лошадей и провожатых. В феврале супруги наконец-то встретились.

Заботясь о перенесшей болезнь супруге, Я. В. Брюс приказал прислать из Москвы «зенчилинц (видимо, корень женьшеня) 2 фунта, которое привозят из Сибири». При этом Яков Вилимович не считался с высокой ценой чудодейственного средства. «А преж сего такое коренье в покупке было фунт по 20 рублей, а ныне ежели по той цене не сыщещь, то хотя и дорожей купя, и всеконечно, присылай не умедляв», — писал он дьяку Павлову.

Спустя некоторое время Я. В. Брюс просит прислать по 3 фунта чаю и кофе, для него же было приобретено 2 пуда «кенарского»(канарского) сахара.

В начале октября 1707 года Я. В. Брюс направился на «зимние квартиры» в Борисов, стоявший на берегу реки Березина — еще одном водном рубеже, где планировалось сдерживать шведское наступление. «Я сего числа приехал в Минск и получил указ от господина фельтмаршала идти в Борисов город, где будет артиллерия обретатся», — сообщал Яков Вилимович князю А. Д. Меншикову.

В аналогичном письме Н. И. Репнину начальник артиллерии писал: «И я, день спустя, побреду в оное место, которое не лутчей деревни московской». В письме князю В. В. Долгорукому Брюс дает меткое ироническое определение своей новой квартире: «Сказывают — оное второй Париж и гораздо еще лучшей нашего славного города Клина».

Благодаря переписке Я. В. Брюса, а также письмам Марфы Андреевны к родственникам, мы можем узнать некоторые подробности их жизни на зимних квартирахи получить представление о гардеробе супругов.

Извещая сестер о своем приезде в Борисов, Марфа Андреевна просит прислать из своего московского дома рысью шубу под бархатом, собольи пластинчатые меха, серебряные нашивки, венгерскую соболью шубу под бархатом, беличью венгерскую шубу под алым сукном. В других письмах она заказывает 32 пуговицы, 26 петель больших, 6 малых, булавок, лент алых и лазоревых, алого флеру с зубчиками.

Для изготовления шлафрока Брюс просит Павлова приобрести высококачественный беличий мех. Из Москвы Брюсу присылают белый парик, пистолеты, завесы китайские, 9 аршин красного «понсового» сукна. Подьячий Прохор Трофимов преподнес своему начальнику «клинок шпажный».

Из Кенигсберга Я. В. Брюс выписал удобную коляску. Для своего домашнего обихода он просил прислать из Москвы «ренскова две бочки ис пряных, только чтоб было не кисло, ценою не свыше 30 рублев за бочку». Вторая коляска и некая книга были приобретены для Брюса у князя Б. И. Курагина, отправлявшегося с дипломатической миссией в Ватикан.

В конце октября Брюс заказывает (неизвестно, для себя или для супруги) в Москве лекарство, о чем пишет Н. П. Павлову: «По посланной росписи, пожалуй, прикажи в верхной в аптеке или у Ивана Григорьевича зделать лекарство четвертую долю. И ежели оная доля станет ценою ниже пяти рублев, то прикажи зделать хоть оных в 1/2 доли. А что оное мне надобно просто в аптеке сказывать не для чего. И ежели тебе свободно, пожалуй, сам за оным походи или прикажи Трофимову. А зделав, положа в удобное влагалище, пришли сюда чрез почту без замедления, понеже в оном имею немалую нужду».

Надо полагать, что Я. В. Брюс был сведущ в лекарственных средствах. Вероятно, он порекомендовал Меншикову, страдавшему легочной болезнью, принимать лекарственную водку, и даже сам ее заказал в Москве. «При сем письме, — писал он Н. П. Павлову, — посланное от меня письмо в Немецкую слободу отвези сам и отдай тетке моей по подписке неумедля. И которую лекарственную вотку по оному письму она тебе отдаст, ежели похощет, заплати ей деньги, положа их в два или в три ящика, и чтоб не раздавилась склянка, сюда в поход в письмом сиятельнейшего господина (А. Д. Меншикова) пришли чрез почту. И чтоб их довесть в [целости бы] положь сена, понеже оные возки надобно к употреблению его сиятельству. А что они надобны ему, только отнюдь оного не сказывай».

Дьяк выполнил распоряжение, «обертя в пенку и учредя в деревянный ящик, послал… водки скляночку круглую».

Нельзя не отметить любовь Брюса к лошадям. Во многих письмах начальник артиллерии отдает различные поручения своим подчиненным, связанные с покупкой, обменом и лечением его собственных лошадей. Хорошая лошадь поднимала престиж владельца среди генералитета, высших офицерских чинов и польских магнатов. Брюс старался, чтобы его конюшня состояла только из породистых и холеных лошадей.

Узнав однажды, что купленный им жеребец приведен в Москву «гораздо хвор и несытен», Яков Вилимович спешно отправил инструкцию по его лечению. В ней явно прослеживается широкий кругозор этого человека, разбирающегося даже в ветеринарии. «Антимонию и селитры взять поровну и, истолча, просеять, дабы мелко было, и смешать хорошенько вместе. Потом взять горшок немалой, дабы та материа токмо половину оного заняли. Потом бросить на оную материю горящей уголь, от чего материя загорится, и пойдет дым великой, которого дыму беретца надлежит. А как перестанет гореть, то, простудя, истолочь намелко и давать оного порошка лошади по семи золотников на тощей живот чрез день недели з две. Вышеписанную материю надлежит на дворе жечь и, усмотрев, с какой стороны ветр, с той стороны и человеку зажигающему стать, дабы ему дым в нос не попал. Ежели надеятся можно, что горшок крепок, то возможно оной покрыть доскою железною», — писал он своим подчиненным.

Я. В. Брюс старался поддерживать дружеские отношения с власть предержащими и особенно с находящимися в царском фаворе сподвижниками Петра I.

Почти раболепным письмом он поздравляет светлейшего князя А. Д. Меншикова с пожалованием ему «княжества Ингерманлантцкого». Ко дню именин князя он отправляет в его ставку полковника И. Я. Гинтера с отрядом артиллеристов, запасом пороха и снаряжением для устройства фейерверка. При этом Брюс подробно расписывает, что необходимо приготовить, каких размеров и в каком количестве. Через некоторое время Я. В. Брюс сам отправляется поздравить светлейшего с именинами.

Яков Вилимович в 1707 году в письме брату Роману, пытаясь отвести от него гнев светлейшего и самого царя, советует: «Давай письменную ведомость, сколь часто можешь, ко князю (Меншикову. — Авт.) о строение городовом, коликое ево прибудет, також бы о состояние о городе государева и княжова двора».

В 1707 году всесильный князь-кесарь Ф. Ю. Ромодановский был потеснен в своих полномочиях московским комендантом М. П. Гагариным, в компетенцию которого попала и московская артиллерия. В подарок начальник артиллерии послал венгерского вина самого высокого качества, «что и во всей Польше лутчи оного не сыскано».

К Я. В. Брюсу постоянно обращались за помощью, искали его дружеского расположения. Адмиралтейц-советник A.B. Кикин в одном из писем назвал Якова Вилимовича «милостивым и верным другом». Князь А. И. Волконский просит о заступничестве «ежели мне будут какия слова говорить». Ф. Ю. Ромодановский обращается к Брюсу с просьбой похлопотать о назначении сына полковником. «В правде моей не оставь мя», — пишет Якову Вилимовичу обер-инспектор Ратуши A.A. Курбатов. «Инде же мое, за что стражду, не обретаю, но оглашен чрез ненавидящих правду», — продолжает он. В ответном письме Я. В. Брюс осторожно советует болтливому обер-инспектору поменьше вести откровенные разговоры в разных компаниях, особенно где говорят об А. Д. Меншикове. «Мы здесь воистино без вашей милости в скуке и якобы в унынии пребываем, потому что сойтитца не с кем», — пишет Брюсу русский посол в Польше дьяк Емельян Украинцев.

Следует сказать, что Я. В. Брюс старался оказать в меру своих сил и возможностей поддержку просителям. Когда же он понимал, что его вмешательство бесполезно, то советовал корреспонденту лично обратиться к государю или князю Меншикову.