СВЕТЛЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ Ф. П. КАУФЕЛЬДТ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

СВЕТЛЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ

Ф. П. КАУФЕЛЬДТ

Сколько людей встречаешь на своем пути за годы долгой жизни! Но не все сохраняются в памяти. Да и те, что помнятся, запомнились по-разному, разными своими поступками и словами.

О Михаиле Николаевиче Тухачевском сохранились лишь самые светлые воспоминания.

Вот он впервые появляется в штабе Западного фронта (я служил там помощником начальника оперативного отдела). Кое-кто из бывших генштабистов посматривает на него настороженно: больно уж молод новый командующий. Но с удивительной быстротой исчезает этот холодок предубежденности. Перед обаянием и человечностью Михаила Николаевича нельзя устоять. А когда дело доходит до чисто военных вопросов, эрудиция, размах профессионального мышления молодого комфронта вызывают восхищение даже у неизменно скептичных старых генералов. Вдобавок командующий скромен, демократичен, всегда готов поговорить с каждым, выслушать любое мнение.

Вскоре я был назначен командиром 24-й стрелковой бригады. Она занимала рубеж по левому берегу Березины. Потом ее вывели в армейский резерв, полностью укомплектовали личным составом и приказали заняться тактической подготовкой. Тогда это было для нас непривычно. Но мы знали: приказ об учебе исходит лично от Тухачевского, он сам участвовал в разработке программы занятий, рассчитанной примерно на месяц, и потому решили, что у комфронта в отношении нас, видимо, имеются далеко идущие планы.

Так оно и вышло. После разбора одного из занятий командующий армией В. Н. Сологуб объявил мне:

– Дайте красноармейцам два-три дня отдыха, получите новое обмундирование и готовьтесь к форсированию Березины. Михаил Николаевич остановил выбор на вашей бригаде. Ей предстоит первой прорывать неприятельскую оборону на правом берегу.

Это было началом так называемой Игуменской операции, которая по замыслу М. Н. Тухачевского имела своей целью отвлечь внимание белопольского командования от направления главного удара.

Наша бригада, как, впрочем, и вся 8-я дивизия, действовала достаточно решительно. Успешно прорвав оборону противника, мы стали стремительно продвигаться вперед в сторону Минска.

Комиссар дивизии П. М. Ошлей подбадривал по телефону:

– Тухачевский лично следит за вашими действиями. Велел поздравить с первой удачей и спросить, возьмешь ли сегодня Игумен?

– Передай командующему, возьму обязательно! – ответил я.

Это свое обещание мне удалось сдержать. Бригада продолжала вести наступление на широком фронте, обходя Минск с юго-запада…

Игуменская операция – один из примеров гибкой творческой мысли М. Н. Тухачевского. Она действительно ввела белопольское командование в заблуждение. Стремясь остановить наше наступление на игуменско-минском направлении, противник вынужден был бросить сюда свои армейские резервы.

И не вина, а беда командования Западного фронта, что в ходе этой тщательно продуманной операции многое делалось не так, как надлежало. Окажись у нас повыше уровень управления войсками во всех звеньях – и, мне думается, исход нашего наступления на Варшаву был бы совсем иным.

Из последующих встреч с М. Н. Тухачевским особенно запомнилась тамбовская. Было это в период борьбы с антоновшиной.

Я командовал тогда 10-й стрелковой дивизией и одновременно выполнял обязанности командующего войсками всей Воронежской губернии. Начав активные действия против бандитов в марте 1921 года, мы примерно к середине июня полностью очистили от них территорию своей губернии. Однако но соседству с нами, на Тамбовщине, разгул антоновских банд продолжался.

И вот командующим войсками Тамбовской губернии назначается М. Н. Тухачевский. 10-ядивизия передается в его распоряжение. Я должен получить от него боевое задание.

Приехав в Тамбов, прежде всего навещаю начальника штаба Николая Евгеньевича Какурина, которого знал еще по Западному фронту и с которым крепко дружил, несмотря на разницу в возрасте.

Как всегда, беседа с Какуриным затянулась. Я украдкой поглядываю на часы: не запоздать бы к командующему. Какурин перехватил мой взгляд и успокоил:

– Не тревожьтесь, Федор Петрович, к Михаилу Николаевичу можно идти в любое время…

Поднимаюсь на второй этаж и без всяких проволочек попадаю в кабинет Тухачевского.

В глубине большой комнаты – стол. С него до полу свешивается карта. На карте, придавливая ее края, – несколько томиков в темных переплетах и стакан с остро очинёнными цветными карандашами.

У одной из стен – диван. Над ним – большой портрет Ленина.

Тухачевский шагнул мне навстречу.

– Хорошо, что приехали. Очень ждал вас. Хочется услышать, как воевали с бандитами. Нам сейчас дорог такой опыт. Да и о дальнейших действиях надо договориться.

Михаила Николаевича интересовало все. Он вникал в мельчайшие подробности наших операций в Воронежской губернии, расспрашивал о тактике антоновцев, искал исторические аналогии, вспоминал Вандею.[36]

Лишь после всего этого мы перешли к обсуждению конкретных задач 10-й дивизии на Тамбовщине. Чувствовалось, что Тухачевский, прежде чем как-то распорядиться нашей дивизией, хотел составить определенное мнение обо мне – ее командире.

– Вы заняты сегодня вечером? – как бы между прочим спросил Михаил Николаевич. – Если свободны, милости прошу ко мне в вагон. Вместе поужинаем, чайку попьем.

За стаканом чая я, собственно, и узнал окончательное решение командующего о боевом использовании 10-й дивизии.

Припоминается и еще один эпизод, относящийся к тому же времени и в какой-то мере характеризующий взаимоотношения Михаила Николаевича с подчиненными.

Его приказом в нашу дивизию была направлена для прохождения стажировки группа слушателей Академии Генерального штаба. Приказ определял обязанности каждого стажера: такой-то стажируется на должность наштадива, такой-то – начоперотделения и т. д. Я назначил прибывших товарищей в полном соответствии с приказом Тухачевского, но руководство каждым из них возложил на тех начальников, обязанности которых им предстояло исполнять. Стажерам это не понравилось. Они жаждали «полной свободы действий». В Тамбов к Тухачевскому последовала жалоба на меня. Мне приписывалось «грубое нарушение приказа командующего».

А надо заметить, что Михаил Николаевич был абсолютно нетерпим к невыполнению приказов. Он сам отличался высокой дисциплинированностью и того же требовал от других. В данном же случае дело усугублялось еще тем, что из-за моего якобы недобросовестного отношения к приказу командующего страдали люди, прибывшие к нам приобретать и закреплять знания.

Не удивительно, что Тухачевский немедленно выехал в дивизию, намереваясь лично разобраться во всем. Меня об этом предупредил по телефону Какурин, шутливо добавив:

– Визит будет нанесен вроде как инкогнито.

Сейчас я уже затрудняюсь объяснить, чем тогда руководствовался, но только решил почему-то сразу дать понять командующему, что его приезд не является для нас неожиданностью. Кавалерийскому полку был отдан приказ о высылке на вокзал почетного караула. При подходе поезда командующего оркестр грянул встречный марш.

Тухачевский не очень-то любил такую помпезность, однако выбора у него не было: пришлось спуститься на платформу, принять рапорт, обойти почетный караул. Возвращаясь в вагон, он с удивлением спросил:

– Откуда вы узнали, что я направляюсь к вам?

– Самым простым способом, товарищ командующий, – скромно ответил я. – На железной дороге существует комендантская служба…

Михаил Николаевич пробыл в дивизии четверо суток. Внимательно инспектировал части, провел очень полезное совещание начальствующего состава. Разобрал он и жалобу стажеров, но сделал это как-то осторожно, без малейшего шума. Убедился в правильности моих действий и подтвердил их.

Много лет спустя, когда М. Н. Тухачевский уже командовал Ленинградским военным округом, а я был у него начальником штаба, мы однажды вспомнили антоновщину и он признался:

– Я ведь тогда ехал снимать вас с поста начдива за невыполнение приказа, а пришлось объявить благодарность.

Это было характерной чертой Тухачевского – умение беспристрастно и досконально разобраться в существе дела. На его решение не влияла никакая предвзятость. Влияли только объективные факты.