ВАТАН

ВАТАН

Приближался новый, 1959 год. В Московском цирке сменилась программа. Аэрос уехал. А на место, еще недавно занятое его леопардами, прибыли клетки с тиграми — начинались гастроли Марианны Рейс. Известная дрессировщица оказалась очень приятной и весьма женственной особой. Молодая, приветливая блондинка, веселая хохотушка, она произвела на меня впечатление совершенно несерьезной женщины. Облик Марианны абсолютно не соответствовал моим представлениям о том, как должна выглядеть укротительница. Такое мнение, вероятно, разделяли и тигры: они ее не слушались, нарушали дисциплину, баловались во время работы. Но зато и прекрасно размножались.

Тигр Ахилл владел целым гаремом: восемь самок беспрестанно ухаживали за ним, а он, снисходительно принимая их поклонение, неутомимо заботился о продолжении рода.

Мы с Плахотниковым любили наблюдать за репетициями Марианны Рейс, удивлялись ее постоянным импровизациям. Впервые в истории цирка тигры работали в манеже, затопленном водой до самого барьера. Из центра манежа поднимался пьедестал, а вокруг него вода была настолько глубокой, что тигры плавали. То, что творила Марианна, было совершенно невероятным. Но это было. Так свободно пускать тигров резвиться в воде! Так лихо, не опасаясь выпущенных когтей, играть и баловаться вместе с ними! Я поражался и жадно учился, впитывая чужой опыт.

Поговаривали, правда, что муж Марианны дрессировщик Константин Полосатов потихоньку напевает дирекции, что меня вместе с моими животными неплохо было бы убрать из Московского цирка. Будто бы тигров беспокоит соседство незнакомых животных и они, чего доброго, откажутся работать или вовсе нападут на Марианну. Я не хотел верить этим слухам, и мы прекрасно уживались с четой коллег-конкурентов.

Однажды, давясь от хохота, Плахотников рассказал мне любопытный анекдот:

— Дело было в Киеве. Марианна заболела. Чтоб не срывать представление, заменить ее взялся Константин. Ничего вроде бы особенного — уж его-то тигры слушаются, особенно Ахилл. Сам знаешь, когда жена выступает на манеже, Константин всегда стоит за клеткой. На самом-то деле руководит тиграми именно он. Но на сей раз Полосатов решил заменить Марианну полностью: напялил на себя ее платье, надел парик, ресницы наклеил. Вышел баба бабой, только сутулый и косолапый, а тигры его не узнали: налетели, содрали одежду. Еле ноги унес! Говорят, в Киевском цирке все до сих пор ржут, как ненормальные, когда вспоминают эту сценку.

— На кого же он был похож в женском костюме? — спросил я, чтобы не испортить старику удовольствия от хохмы.

— Ну, как тебе сказать, — застенчиво ответил Плахотников. — На мужчину, который не интересуется женщинами.

А моя собственная работа с животными мало-помалу двигалась вперед. Как и предсказывал Плахотников, к черной пантере по кличке Ватан я начал входить уже через несколько дней. Поначалу зверь шипел, делал угрожающие выпады, но броситься на меня так и не осмелился. Я же старался как можно меньше раздражать хищника. Вскоре, преследуя кусочек мяса, надетый на заостренный конец палочки, Ватан научился взбираться на тумбу и по команде переходить с одного места на другое. Играя с палочкой, он перекатывался через спину, и я постарался закрепить этот трюк. Понемногу мне даже стало казаться, что Ватан обладает чрезвычайно редким для леопарда мягким характером.

Нежданно-негаданно нагрянула беда. Попал в больницу Плахотников. Сказались тревоги и волнения последних месяцев, и второй инфаркт не замедлил. Я остался один и стал действовать на свой страх и риск. В последние предновогодние дни я решил, что настала пора отшлифовывать достигнутое, и несколько «поднажал» на Ватана. Но он вдруг закапризничал, ложился на спину, отказывался работать. Я нажал сильнее. И тут пантеру словно подменили. Ватан стал неузнаваем. Глаза его налились злобой, а сам он превратился в смертоносную черную пружину. Беспрестанно сгибаясь и разгибаясь, зверь начал прыгать из стороны в сторону, стараясь на лету зацепить меня.

Я поднял тумбу и, напряженно следя за леопардом, направил стальные ножки в его сторону. Но это движение усилило ярость Ватана, он разошелся настолько; что стал пытаться прыгнуть на меня, норовя вцепиться клыками в открытую шею. Каждый выпад хищной кошки я встречал тумбой. Этим я еще больше раздразнил пантеру, и она превратилась в маленький черный вихрь. Я почти не успевал следить за ней глазами. Изловчившись, Ватан все-таки прыгнул на меня. Я прикрылся тумбой, и зверь влетел прямо в нее — теперь его раскрытая пасть находилась всего в нескольких сантиметрах от моего лица. Мне ничего не оставалось делать, как подальше отшвырнуть тумбу вместе с пантерой и попытаться скрыться за дверью. Но маневр не удался: Ватан легко освободился от тумбы и кинулся на меня прежде, чем я сумел добраться до спасительной двери. Я на лету сбил его ударом палки, но он немедленно возобновил атаку. Пятясь назад и фехтуя палкой, я локтем нажал на ручку двери и одновременно воззвал к служащему. Но мой верный помощник мирно шаркал метлой, продолжая как ни в чем не бывало мести пол. Словно зачарованный своей работой, он ничего вокруг не видел и не слышал.

Дверь тем временем поддалась, и не успел я перенести ногу через порог, как пантера тенью скользнула в образовавшуюся щель. От неожиданности мы оба оцепенели: растерялся и словно окаменел я, на долю секунды замер и Ватан. Однако он пришел в себя первым: шмыгнув мимо меня, леопард скрылся под клетками с тиграми и львами.

Шли зимние каникулы, цирк давал по нескольку представлений в день, и одна толпа зрителей беспрерывно сменялась другой. До начала очередной дневной «елки» оставались считанные минуты. Зал был полон, звонкие голоса детей долетали даже за кулисы. Страшно подумать, что могло бы случиться, окажись пантера на свободе. Опасность заключалась даже не в клыках и когтях Ватана, а в панике и давке, которыми чревато появление хищника в толпе. Надо было помешать пантере покинуть помещение. Но как это сделать, ведь в стенах полно щелей и самых настоящих дыр!

За кулисами слух о вырвавшейся пантере распространился с быстротой молнии. Артистов, спешивших на манеж к началу парада-пролога, в несколько секунд как ветром сдуло. Большинство заперлись в своих гримерках. Несколько записных хохмачей, на палец приоткрыв дверь, изощрялись в остроумии. Мне же было не до смеха. Стучало в висках, мысли с отчаянной скоростью мелькали в голове. Стараясь сохранять спокойствие, я заорал:

— Заткнуть все дыры! Тащите ящики, доски, тюки сена! Все делать быстро!

Напуганный непривычной обстановкой, Ватан вжался в пол под днищем клетки и, боясь пошевелиться, отчаянно шипел. Затыкая щели, я метался вокруг вольера. При виде меня пантера обнажила клыки и забилась в самый дальний угол. Боясь, что она опять поменяет укрытие, я старался двигаться и говорить как можно осторожнее. Пока мы с моими помощниками загораживали проемы в стенах, пожарные организовали заслон перед выходом на манеж и в зрительный зал. В проходе стоял милиционер, держащий в руках пистолет со взведенным курком.

Для людей, забаррикадировавшихся в гримуборных, время ползло невыносимо медленно. Понемногу, привлеченные отсутствием новостей, артисты по одному потянулись в коридор. Убедившись в собственной безопасности, они постепенно осмелели настолько, что даже стали давать советы, как побыстрее извлечь пантеру из-под клеток.

— Вы бы не болтали, а помогли!.. — начал я в сердцах и осекся, услышав:

— Вальтер! Скорей: тут большая дырка!

Я бросился на крик своего помощника. И обмер: между двумя фанерными щитами, отгораживающими помещение с хищниками от конюшни, зияла огромная темная щель, и к этой щели ползком подбиралась пантера.

— Валентин, не стой! Быстрей заделывай! — скомандовал я, шагнув к дыре и ища глазами хоть какой-нибудь строительный мусор.

Внезапно за моей спиной раздались крик боли и рев хищника. Я обернулся. Ватан, в темноте не замеченный Валентином, подкрался к щели и поймал руку моего помощника. Когти зверя, словно крюки, вонзились в предплечье. Валентин кричал, стараясь вырвать руку. Разъяренная пантера ревела и тянула добычу к себе, еще глубже вонзая в тело страшные когти. Бросившись вперед, я схватил Валентина за плечо и изо всех сил ударил ногой по черной лапе. Ватан отпустил жертву и отлетел в угол, где другой мой служащий, Ионис, с помощью пожарных зажал его ящиками и фанерными щитами и без труда загнал в клетку.

Освободившись от пантеры, Валентин упал на пол и быстро отполз в сторону. Лицо его стало бледно-серым, в остановившихся глазах застыл испуг, а из покалеченной руки фонтаном хлынула кровь.

— Скорей врача! — крикнул я пожарному, и тот немедленно скрылся в толпе.

Видя, что у Валентина задета артерия, я сильно передавил ее большим пальцем и попросил принести веревку или ремень. Но перепуганные артисты стояли молча, не решаясь приблизиться к конюшне.

Подошел врач. Отыскав в своем саквояже жгут, он ловко наложил его на руку Валентина.

— Ничего страшного не произошло, — мягко сказал он. — Сейчас вызовем машину.

На глазах Валентина показались слезы:

— Не хочу в больницу! Пустите меня, мне больно! Я хочу домой! Я в туалет хочу! Не надо в больницу, я боюсь уколов!

Отведя врача в сторону, я спросил:

— Доктор, это очень серьезно?

— Боюсь, что сухожилие задето, если не хуже, — ответил врач.

— А что же может быть хуже?!

— Не исключено, что порвана суставная сумка. Или инфекция от когтей занесена. Хуже может быть всегда, — бодро заверил меня врач, заправляя под белый колпак пучок седых кудрявых волос.

— Начало плохое, — протянул я. — Есть такая примета: как начнешь — так и закончишь.

— Ты хочешь сказать, что в конце концов у тебя все звери разбегутся?

— Да все-то, наверное, не разбегутся. Но неприятностей не оберешься.

Я был прав. Не успела еще приехать машина «скорой помощи», как меня ехидным голосом позвали:

— Вальтер! Зайди к директору!

«Ну вот и вторая неприятность подползает, — невесело подумал я. — Стало быть, начальству уже доложили».

Стряхивая с себя пыль и пытаясь стереть с рук капли крови, я шел в кабинет директора, словно на эшафот.

Со стороны манежа послышались бодрые звуки знаменитого циркового марша. Стало быть, дневное представление уже началось. В голове невольно пронеслось: «Вылетать — так с музыкой!» Я угрюмо усмехнулся этой вымученной остроте.

Из кабинета директора навстречу мне показался Полосатов. Он весело мурлыкал популярный мотивчик и бодро потирал руки, словно уладив какое-то выгодное дельце.

«Вот так совпадение!» — подумал я. И тут же в мозгу пронеслось: «Как же так?! Ты же опытный дрессировщик! Знал, какая беда у меня случилась, и не помог! Вместо этого бросился к Асанову?!» Я остановился и посмотрел ему прямо в глаза.

— Что это у тебя вид такой веселый, Костя? — спросил я, тщательно подбирая слова.

— Какой? — жеманно ответил он вопросом на вопрос.

— А такой, — внезапно взорвался я, — как будто тобой женщины стали интересоваться!

И, задев Полосатова плечом, направился к двери директорского кабинета. Постояв в недоумении и деланно рассмеявшись, Константин, ссутулившись и косолапя еще больше обычного, пошел восвояси. Последнее, что я успел отметить, открывая директорскую дверь, — то, что Полосатов больше не мурлыкал свой мотивчик.

Асанов разговаривал по телефону. Надеясь, что мне удастся оправдаться, обезоружить директора искренним раскаянием и безоговорочным признанием своей ошибки, я возможно более шутливым тоном спросил:

— Что, можно собираться?

— А как ты думаешь?! — Асанов швырнул трубку на рычаг. — Собирайся, и как можно скорей! Я уже заказал вагон.

Совершенно оглушенный, я произнес немеющими губами:

— Но ведь завтра Новый год…

— Вот и хорошо, резко парировал директор. — По крайней мере ты нам его не испортишь!

Во мне стала закипать злость. Едва сдерживаясь, я произнес:

— Да вы хоть разберитесь…

Но он не дал закончить:

— Уже разобрались. Иди и упаковывайся. Отправка завтра. Все!

Во мне поднялась волна ярости, но голос стал твердым и спокойным:

— Я готов уехать в любой город согласно разнарядке. Но не раньше, чем мне укажут, куда ехать. Главк закрылся на новогодние праздники, на месте никого нет. Куда мне прикажете отправляться?! Если я вам мешаю, то потерпите до начала рабочей недели, и больше вы меня не увидите.

— Ты не мне мешаешь, — Асанов уже не кричал, а говорил язвительным шепотом, — а коллективу!

— А коллектив — это Полосатов? — не выдержал я.

— Да, и он неоднократно говорил мне, что тебе не место в Московском цирке. Жаль, я раньше его не послушал. Ты мешаешь всем нормальным людям!

— Значит, вы нормальные, а я — нет? — Я чувствовал, как у меня на скулах напряглись и заходили желваки.

— Да, ненормальный! Выпускаешь пантер гулять по цирку! У билетеров паника, и я их понимаю: полный цирк зрителей — женщины, дети! А у нас, видишь ли, пантера разгуливает. Еще не хватало, чтобы ты выпустил тигра!

Он со злостью отодвинул чернильный прибор, переставил пресс-папье, потом вернул все обратно и закончил:

— Убирайся ко всем чертям! Не желаю из-за тебя попасть на скамью подсудимых!

— Какая скамья подсудимых?! — попытался вразумить его я. — Она же никого не съела…

— Еще не хватало! Езжай с Богом! — Асанов макнул рукой. — Уезжай, куда вздумается. И выпускай там своих пантер, львов, тигров — кого захочешь, хоть крокодилов!

— Хорошо! — взорвался я. — Уеду. Хотя случай есть случай… Но если вы так настаиваете, я уеду.

Не слушая меня, директор поднял телефонную трубку, давая понять, что разговор окончен.

В дверях я остановился и все-таки добавил:

— Ко всем чертям, но уже не к вам. Выпущу аттракцион — позовете — не приеду!

Забегая вперед, скажу, что я оказался злопамятным. Через три года Асанов действительно собирался открыть сезон моим аттракционом. Но я уперся и не поехал, заявив в главке, что еще «не созрел» для работы в Москве.

Этот довод оказался вполне веским для наших чиновников, ведь они абсолютно убеждены, что в провинции живет второсортная публика, которой годится любое зрелище, а вот Москва или Ленинград могут принимать у себя только «созревшие» произведения. Главк, таким образом, перестал настаивать на моей поездке к Асанову, и лишь мудрый управляющий Бардиан с пониманием произнес: «Однако у тебя и характер!»

Но все это было позже. А сейчас, в ночь на 31 декабря, я паковал свое имущество. За фанерной стеной, где были заперты животные Марианны Рейс, слышался душераздирающий писк новорожденных тигрят.

— А у соседей опять приплод, — вздохнув, произнес я. — Везет Марианне!

— Еще бы не везло, — отозвался Ионис, — если у нее тигры ничего, кроме детей, не делают!

Тигрята не затихали всю ночь. Мне казалось, я сойду с ума от этого жалобного писка. К рассвету наступило затишье — видимо, малыши ослабели.

Утром выяснилось, что разродилась тигрица Рада. Она уже не раз приносила потомство, но никогда не выкармливала своих детенышей.

— Уже несколько пометов погибло! — почему-то с гордостью сказал Полосатов.

Когда в цирке появилась Марианна, я бросился к ней:

— У вас малыши пищат голодные! Чего же вы ждете?!

— Ждем, когда они погибнут, — спокойно отвечала дрессировщица.

— Но вы же обязаны выкормить их! — возмутился я, чувствуя, как кровь стучит у меня в висках.

Рейс улыбнулась мне, как несмышленышу. Видно было, что мой запальчивый тон ее нисколько не задел.

— Милый Вальтер, — все так же спокойно объяснила она, — когда ты станешь дрессировщиком и твои тигрицы, дай Бог, начнут рожать, ты поймешь, что это такое. Мы с Костей тоже вначале жалели сосунков. Выкормили не один десяток тигрят. Подкладывали их и под кошек, и под собак… Сутками не спали, буквально с ног валились. Дело непростое. Домашние животные боятся звериного запаха — не принимают. Пока найдешь кормящую суку, полгорода обегаешь. А результат? Тигрята доживают до семидесяти месяцев. Но только к ним привыкнешь, как они подцепят какой-нибудь кошачий энтерит и погибают. И получается, что ты выкормишь, выходишь, измотаешься вконец, а тебе никто за это спасибо не скажет. А вот когда погибнут, тебе же дадут выговор, а то и присвоение звания задержат! Мне это надо?! Да будь они неладны! А Радка молодец, что не кормит, — заключила Марианна, самодовольно улыбаясь, — сразу идет в работу. Не подводит.

Я терпеливо выслушал эту тираду, но согласиться с доводами дрессировщицы все же никак не мог своими мыслями я поделился с Ионисом.

— Это можно расценить как преступную халатность, — подумав, рассудил мой помощник. — Каждый тигренок стоит тысяч сорок. А если в валюте?

— Ладно! — сказал я и снова пошел к Марианне.

Она встретила меня все той же невозмутимой улыбкой.

— Отдайте тигрят мне! — бухнул я прямо с порога.

— Кому, кому? — Лукаво улыбнувшись, укротительница приподняла свою тонкую; словно ниточка, бровь. — За какие такие грехи я должна отдать тигрят тебе?

Я смутился:

— Хорошо, пусть не мне! Отдайте их в зоопарк, в Уголок Дурова, в детский сад, наконец!

Рейс рассмеялась мне прямо в лицо:

— Да ни за какие деньги я не соглашусь отдать Радкиных тигрят!

Дверь распахнулась, на пороге стоял Полосатов. В его сложенных ладонях еле-еле копошились три беспомощных слепых существа. Младенцы широко разевали свои крошечные квадратные пасти и пищали хриплыми, словно потрескивающими, голосами.

— Им осталось жить считанные часы, — сказал Константин и посмотрел на меня.

— Зоопарки мы обеспечили молодняком, в детсад нельзя, а вот тебе… — Марианна рассмеялась и, обращаясь к мужу, кокетливо спросила: — Костик, отдадим Вальтеру на воспитание? Пусть попробует — выкормит, вырастит, а заодно и нас научит, как это делать!

— А что, получай новогодний подарок! — Полосатов театрально рассмеялся и, словно яблоки, высыпал тигрят мне на колени.

Я смотрел на них, не веря своим глазам. Три будущих хищника лежали у меня на коленях, слабо шевеля полупрозрачными лапками с растопыренными мягкими коготками.

— Да-да, — защебетала Марианна, — это наш подарок к Новому году!

Я искренне поблагодарил чету дрессировщиков и бросился к себе.

Но, если разобраться, радоваться было рано.

Первое: тигрята не ели уже двадцать часов.

Второе: надышались холодного воздуха.

Третье: я уезжаю, а на дворе сорокаградусный мороз.

Четвертое: необходимо срочно достать молоко — и не простое, а молозиво только что родившей самки, иначе у малышей не наладится нормальная работа желудка.

И я начал действовать. Телефонный звонок — и через четверть часа трое братьев с сестрой уже у меня. Я отдавал распоряжения, словно полководец:

— Славик, бегом в поликлинику. Назовешься моим именем и возьмешь бюллетень — я никуда не уезжаю. Игорь, ты в питомник ДОСААФ, найди проводника с кормящей сукой и вези его сюда. Да не забудь, сука должна быть только что родившей! Сережа, а ты дай объявления о том, что цирку срочно нужна кормящая сука, — на радио, в газеты и на телевидение!

— Как «кормящая сука»?! — смутился Сергей. — Такое объявление не примут.

— Примут, Сережа, примут. Ты только объясни, что имеется в виду собака. Кстати, ты подал мне блестящую идею. Аннушка, — обратился я к сестре, — у тебя такое отличное плаксивое выражение лица. Беги, голубушка, в ближайший роддом и узнай там, нельзя ли достать молозиво!

Ошеломленная сестра, пробормотав что-то маловразумительное, неуверенно двинулась следом за братьями. Я же разделся догола и лёг под пуховое одеяло. Три обессиленных крошечных существа, пригревшись у меня на животе, сладко заснули.

Без стука распахнулась дверь, и ко мне в комнатувлетел экспедитор цирка:

— Вагон подан, надо грузить, а ты в постели валяешься! А за простой кто платить будет?!

— У меня грипп, — слабым голосом отвечал я. — Уходи, а то заражу. Не веришь — завтра покажу бюллетень. А с бюллетенем, сам знаешь, никуда отправлять меня права не имеете!

— Это просто саботаж какой-то! — хлопнул дверью экспедитор.

А уже через час начались звонки: люди из самых разных уголков Москвы предлагали привезти своих кормящих собак и вызывались безвозмездно помогать всем, что только понадобится. Из роддома на «скорой помощи» приехала медсестра с бутылочкой и соской. Заверив меня, что взяла отгулы на все новогодние праздники, она изъявила желание кормить тигрят целых три дня.

Не отрываясь от телефонной трубки, я предложил медсестре немедленно раздеться и лечь в постель.

— Как раздеться?! — не поняла она.

— Догола, — ответил я, приподнимая одеяло и показывая ей малышей: — Тигрята любят нас голыми.

Пока медсестра отогревала и поила тигрят из бутылочки, из питомника на растяжках и в наморднике привезли немецкую овчарку с отвисшими сосцами. Но подложить под нее тигрят оказалось непросто. Проводник натирал их собачьей шерстью, обмазывал молоком, закрывал собаке глаза… Ничего не помогало: едва заслышав хриплый писк новорожденных, овчарка вскакивала и пыталась удрать. Пришлось спешно ехать за ее щенками, и только когда у ее брюха закопошились сразу шестеро малышей, собака согласилась лежать спокойно. Она недоуменно поглядывала на полосатых сосунков, но, слыша повизгивание собственных щенков, успокаивалась.

Провозившись с нами полночи, проводник ушел встречать Новый год. А мы оказались перед новой проблемой: овчарка Альфа не давала никому пошевелиться, немедленно бросаясь на каждого. Я начал беспокоиться, что от волнения у собаки перегорит молоко. К тому же оставлять ее в наморднике и на привязи было невозможно. В конце концов ее нужно кормить и выгуливать. Оставалось одно — укротить злобную собаку.

Убедившись, что Альфа замолкает всякий раз, как только заскулят щенки, я взял ее за ошейник и, не давая вцепиться себе в руку, снял намордник. Сергей продел конец поводка через дверную ручку и оттащил собаку к двери. Понемногу он стал «травить» поводок, подпуская Альфу все ближе и ближе ко мне. Почувствовав относительную свободу, собака попятилась, рванула — и прочный брезентовый поводок не выдержал. В эту минуту мне показалось, что в вольере с тигрицей было несколько уютнее: сейчас на меня, совершенно безоружного, летела разъяренная сука, готовая насмерть биться за своих детенышей.

Не дожидаясь, пока овчарка вцепится мне в горло, я схватил щенков, прикрываясь ими, как щитом. Впечатление было такое, что собака остановилась прямо на лету. Она вдруг завизжала и принялась облизывать малышей.

— Фу, Альфа, свои, — приговаривал я.

Потом попробовал скомандовать:

— Лежать, Альфа!

И, к моей невероятной радости, собака беспрекословно подчинилась. Приговаривая «лежать, Альфочка, лежать», я начал потихоньку подкладывать под нее щенков вперемешку с тигрятами. Поняв, чего от нее хотят, собака успокоилась, а я на всякий случай постоянно держал под рукой щенка.

Должен сказать, что я часто потом вспоминал овчарку Альфу добрым словом. Тигрята выросли на редкость красивыми и здоровыми, я работал с ними больше пятнадцати лет. И долго не решался расстаться и сдать их в зооцирк, даже когда они стали матерыми и чрезвычайно опасными хищниками.

Но не буду забегать вперед. Минули новогодние каникулы, и в ночь на 21 января по разнарядке главка я со всем своим — уже немаленьким — хозяйством выехал на зимнюю базу в Днепропетровск.

Больше всего меня беспокоил вопрос, смогу ли я теперь справиться с Ватаном. Пустит ли он меня в клетку после того, как бегал на свободе и рвал когтями несчастного Валентина? Ведь пантера убедилась в том, что человек не так уж страшен, загадочен и неуязвим… Но все обошлось. Я часто потом думал, что мы с Ватаном сделали необходимые для себя выводы и научились относиться друг к другу с пониманием и уважением.