ГЕРТА-БАГИРА

ГЕРТА-БАГИРА

Так я стал владельцем целого хозяйства. Прибывшие животные — это была лишь капля в море, малая часть будущего большого аттракциона. Я ожидал новых и торопился. Налево и направо тратил я те сбережения, которые в тяжелые послевоенные годы заработал, разгружая после представлений баржи и вагоны, продавая самодельные сигареты и сшитые из собственной одежды босоножки. И то, что официально делалось месяцами, мне изготавливали за один-два дня.

Артисты помогли мне разобрать стойла на конюшне и расставить клетки так, чтобы животные могли видеть друг друга. А Плахотников предложил стать моим руководителем и поделиться всем, что знал сам как опытнейший дрессировщик.

Из Днепропетровска прибыли списанные, но весьма и весьма пригодные для репетиций металлические решетки. Машину с ними мы разгрузили мгновенно и уже к вечеру с помощью главного инженера цирка построили для тигра громадный вольер, укрепили всевозможные блоки для подвесок. А самое главное; нам удалось согласовать вопрос об устройстве в вольере ямы с крышкой, способной мгновенно открываться.

Теперь я уделял особое внимание тигрице Герте. Расставив по вольеру тумбы, чтобы животное могло с ними познакомиться, я придвинул вплотную ко входу ее клетку и надежно скрепил между собой обе решетки. Когда клетка была прочно привязана к вольеру, настало время выпускать тигрицу Я поднял шибер — решетчатую перегородку, служащую дверью клетки.

Раньше я думал, что любой зверь, заполучив возможность вырваться на свободу, непременно этой возможностью воспользуется. Но Герта повела себя совершенно иначе: она сидела в открытой клетке, не решаясь покинуть свое убежище.

Плахотников сказал:

— Запомни: в нашей работе главное — думать. Думать, наблюдать и еще проявлять адскую выдержку и терпение. Это тебе не университет! Обеспечим тишину и будем наблюдать.

— Тише! — крикнул я присутствующим артистам.

— Пожалуйста, тихо! — уточнил Плахотников и укоризненно посмотрел на меня.

Я понял, что началось воспитание. И что учить меня будут и вниманию к животным, и уважению к людям.

Наступила тишина. Затем раздался слабый шорох: Герта плавно приблизилась к выходу из клетки и осторожно высунула голову. Осмотрелась… И ступила в вольер настолько тихо, будто из клетки выходил не тигр, а его тень. Задние ноги животного, растягивая каждый шаг, почти стелились по полу. Передние ставились так мягко и осторожно, словно тигрица шла по бутылочным осколкам. Ее плечи и шея изогнулись дугообразной крутой линией. Грудь расширилась, словно надутый шар. Глухое клокотание в груди напоминало шум водопада. Прижатые уши слились с гибкой линией, текущей от затылка к хвосту. Желто-зеленые с поволокой глаза смотрели на людей с явным презрением. Затем последовал рывок, и худая невзрачная тигрица совершенно преобразилась. Словно стальная пружина беззвучно и грациозно подбросила тело хищницы. Герта оскалилась и выдавила из груди злобный звук, похожий на отрывистый кашель. Казалось, перед нами не тигрица, а сам дьявол. Под кожей образовались бугры мышц, хвост судорожно выровнялся.

— Вот это тигр… — завороженно произнес кто-то.

Сверкнув глазами, тигрица плавно попятилась и, наполовину скрывшись в клетке, остановилась. Теперь она пристально рассматривала нас, изредка морща нос, чтоб шевельнуть торчащими усами. Она медленно поворачивала голову, глухо рыча и угрожая каждому, кто осмелится приблизиться к ней. Затем Герта беззвучно скользнула к противоположной стене вольера и легла.

Мы встретились с ней глазами. Во взгляде зверя я прочел тяжелое, даже очень тяжелое переживание. Задумчивый и пронизывающий взгляд этот брал за душу.

Тигрица лениво потянулась. Беззлобно рыча, она косо поглядела на меня и оскалилась. И вновь, как на зообазе, в зверином оскале мне почудилось странное сходство с улыбкой. Прежде ничего подобного я у животных не видел. Я было собрался поделиться своим наблюдением с Плахотниковым, но тот опередил меня:

— Хочешь сказать, что она улыбается?

В это время тигрица напряглась, прильнула к земле и, быстро перебирая лапами, побежала в сторону клетки, где ее трудно было бы рассмотреть.

Я поднялся и пошел вдоль стены. Тогда Герта, прижав уши и припав головой к передним лапам, поползла за мной.

— Смотри ты, какая тварь! — прокомментировал Плахотников. — Не оставляет мысли поймать человека. А уж если такая мысль запала зверю в голову, в конце концов он ее осуществит.

Плахотников встал, открыл стоящий рядом контейнер, достал охотничье ружье и направил дуло на тигрицу.

— Смотри внимательно!

Увидев ружье, Герта молниеносно нырнула в клетку и затаилась там.

— Что это значит? — изумился я.

— А то, что тигрица знает, что ружье может выстрелить. Возьми-ка лист фанеры и поболтай им, чтобы фанера загудела. Я почти уверен: ты ее не напугаешь.

Дождавшись, когда тигрица вновь выйдет из клетки, я взял лист трехмиллиметровой фанеры и, прикрываясь им, направился к вольеру. Фанера гудела, для пущего эффекта я стучал по ней ногами. «Бах! Бах!» — грохотали каблуки. «Ги-ии-ир!» — визжала фанера. Шум получился страшный, но тигрица стояла, как статуя, «улыбалась» и никуда не собиралась убегать.

— Вот это да! — воскликнул я.

Подошел мой младший брат Игорь и, обратившись к Плахотникову, спросил:

— И что же с ней делать, если она даже фанеры не боится, как все нормальные тигры?

— Придется искать, чем можно ее напугать, — ответил Плахотников. — Похоже, этой кошке не за что любить людей.

— Бах, бах! Ги-иир! — в задумчивости я машинально сымитировал звуки, которыми только что пытался напугать тигрицу. — Бах, бах! Ги-иир! Багира!!! Евгений Николаевич, давайте назовем ее Багирой. Какая же это Герта! Когда говоришь «Герта», представляешь себе спокойную дородную немку. А эта красавица больше похожа на злого демона.

Плахотников обернулся ко мне:

— Зови как хочешь, она вряд ли знает свою кличку. Пожалуй, Багира звучит энергичнее и больше подходит для этой твари. Впрочем, какая разница! Твоя задача сейчас — найти метод воздействия. Ей нужно показать твое превосходство, бесстрашие, силу, ловкость, а главное — изобретательность. Сумеешь — будешь повелевать. Запомни: зверя нужно всегда опережать. Пусть он теряет время, соображая, как застать тебя врасплох.

— Задача непростая, — вздохнул я.

— Но вначале, — продолжал Плахотников, — эту кошечку надо хорошо изучить. Так что придется все испытать и все испробовать.

— Пойдемте к пантере, — попросил я. — Надеюсь, с ней справимся скорее.

Подойдя к вольеру с черной пантерой, я облокотился о дверь и наклонился, чтобы взять заостренную на конце палку, с помощью которой животных угощают мясом. Пантера, перемахнув почти весь вольер, тут же бросилась на меня и вцепилась в сетку. Ее зелено-желтые глаза горели так, будто она собиралась проглотить меня целиком. Казалось, весь смысл ее жизни состоит в том, чтобы достать меня когтями.

Я отшатнулся, а Плахотников воскликнул:

— Ватан, Ватан! Так, сынок, нельзя!

Но «сынок» уже мотался по всему вольеру, бросаясь то на одну стену, то на другую. Он злобно рычал, разбрызгивая слюну, превратившуюся в белую пену.

— Евгений Николаевич, а почему вы его назвали Ватаном? — спросил я.

— Да не знаю. Просто слово нравится, — ответил Плахотников. — Вообще-то «Ватан» в переводе с узбекского означает «жизнь».

Мы засмеялись.

— Ну пускай так и будет, — сказал я. — Ватан так Ватан. Кличка необычная.

Подождав, когда Ватан устанет прыгать и мало-мальски утихнет, я стал кормить его с палочки, одновременно поглаживая прутиком по голове. Несколько раз он без особой агрессивности, а как бы машинально перекусывал этот прутик, но все же, стремясь к новым кусочкам, послушно следовал за палочкой.

— Скоро к нему можно будет входить, — сказал Плахотников. — Только наденешь спецовку, поверх нее брезентовый пожарный костюм с высоким воротником, кирзовые сапоги, ушанку и перчатки.

— Неужели он прокусит такой костюм? — с недоверием спросил я.

— Прокусит или не прокусит, а когтями вцепится за милую душу. Главное в том, что ты войдешь, он на тебя кинется, а тебе хоть бы хны. Твоя задача — убедить его в том, что ты неуязвим. Несколько раз повторишь такой маскарад — и можешь заходить хоть в вечернем костюме.

Шли дни. Питомцев у меня прибавилось. Но изучение характеров и сведение зверей друг с другом продвигались медленно. Герта-Багира по-прежнему плохо ела и беспрестанно охотилась за людьми.

Первой моей заботой было познакомить тигрицу со средой, в которой ей предстояло жить и работать, — с новыми предметами, запахами, красками. Мне предстояло внушить хищнице, что человек не желает ей зла, даже наоборот — приносит корм, утоляет жажду, что от доброго отношения к дрессировщику зависит и ее, Багиры, благополучие.

Клетку-перевозку, в которой содержалась тигрица, я установил в дальнем углу конюшни возле вольера. По углам его мы с Плахотниковым расставили тумбы, разложили пустые ящики, деревянные вилы и палки атрибуты будущих репетиций. Все это сооружение я отгородил большими щитами так, чтобы посторонние не глазели в вольер, а тигрицу, в свою очередь, не отвлекало происходящее на конюшне.

Я старался проводить около тигрицы как можно больше времени. Багиру, казалось, совершенно не раздражает мое присутствие. Обычно она мирно лежала или терлась о решетку. Но мне необходимо было выяснить, чего ждать от хищницы, когда между нами не будет надежных металлических прутьев. Стараясь спровоцировать тигрицу, я делал неуклюжие движения, вскидывал руки, спотыкался, падал. Удивительное дело — Багира ни разу не «клюнула» на мои подвохи. Она лишь вздрагивала от резких звуков, напрягала мышцы, а порой обнажала свои необыкновенно острые клыки и негромко шипела, отчего мне всякий раз становилось как-то не по себе. Ни разу Багира не попыталась броситься на решетку или хотя бы громко рыкнуть.

Дверца клетки постоянно оставалась открытой, но за месяц тигрица лишь несколько раз вошла в вольер. Она много пила, а на еду реагировала довольно равнодушно. Мясо могло лежать несколько часов, пока Багира не соизволит подойти и съесть кусочек-другой. Шерсть ее казалась запыленной и всклокоченной, в ней не было того гладкого блеска, какой бывает у здорового животного. Вдобавок ко всему тигрица все чаще издавала звуки, напоминающие кашель.

Заподозрив неладное, я обратился к ветеринару. Клетки-фиксатора, позволяющей зажать животное и через съемные прутья произвести с ним любую операцию, у меня не было. В зоопарке, куда мы обратились с просьбой о такой клетке, нам отказали, ссылаясь на санитарные нормы и возможность распространений инфекции. Пришлось действовать своими силами.

Дождавшись, пока Багира войдет в пересадную клетку, мы гвоздями заколотили поднимающуюся дверцу, оставив у самого порога узкую щель. Через эту щель ветеринар вытянул наружу хвост тигрицы и, вставив градусник в анальное отверстие, измерил ей температуру. Как я и предполагал, у Багиры оказался сильный жар. Через ту же щель врач вколол в бедро тигрицы антибиотик и заявил, что не может лечить вслепую: необходимо срочно прослушать легкие животного, взять кровь на анализ, а возможно, и сделать рентгеновские снимки.

Проклиная последними словами фортуну, постоянно подсовывающую мне больных животных, я бросился доставать фиксатор. Вновь посетил зоопарк, где опять получил отказ и… брошюру «Как лечат зверей в зоопарке». С этим ценным приобретением я и явился в главк. Чиновники, выслушав мою просьбу, едко заметили, что, когда за дело берется акробат, он почему-то не дрессирует животных, а только и делает, что занимается их лечением. Проглотив эти — увы, справедливые! — слова, я отправился в бухгалтерию. Там затребовали калькуляцию, смету, кучу справок, виз и подписей…

Потеряв таким образом несколько дней, я отправился на механический завод, где клетку сделать обещали, но потребовали чертежи. Пришлось усесться за кульман. Чертил я ночью, по обыкновению расположившись рядом с Багирой. Тигрица с любопытством поглядывала на меня. А я, приучая ее к своему голосу, объяснял, что вот сейчас провожу прямую, вот здесь будет угол, здесь винт, вот эта стенка будет сдвигаться, а эти прутья легко выниматься и вставляться обратно…

К утру все чертежи были готовы. Я с гордостью предъявил свой труд мастеру. В ответ же услышал, что работа может затянуться, так как на заводе нет необходимого металла. Но я давно не был новичком в подобных делах и понимал, чего от меня ждут. Выругавшись про себя, я молча достал из кармана двести рублей.

— Ну вот, — оживился мастер, — ты бы, парень, так прямо и сказал. А то тянешь резину…

Через два дня я получил готовую клетку.

Посадить Багиру в фиксатор и зажать так, чтобы она не могла даже пошевелиться, было делом непростым. В фиксаторе животное рискует покалечить себя — поломать зубы о металлические прутья или в бешенстве разодрать лапами собственный живот. Поэтому ему нужно надеть намордник и туго связать лапы. Зверь же, впервые столкнувшийся с подобным обращением, может получить шок и погибнуть.

Мы с Плахотниковым решили сначала приучить тигрицу к тесноте. Из транспортной клетки ее перевели в фиксатор и принялись сжимать стенки. Час за часом клетка становилась уже. Тигрица встречала каждое наше приближение угрожающим ворчанием, но, казалось, особенно не беспокоилась.

Вдруг, в очередной раз рыкнув на приближающихся людей, Багира закашлялась и отрыгнула кровавую слюну.

Я похолодел: открытая форма туберкулеза! Все пропало!

Но цирковой ветеринар не спешил с выводами. Он спокойно собрал кровавую мокроту и отправил ее в лабораторию. Прослушав же легкие, заявил, что никаким туберкулезом там и не пахнет, застужены лишь верхние дыхательные пути. Что же касается кровохарканья, то не исключено, что животное где-то сильно ударилось. Например, при транспортировке могли уронить клетку или травмировать зверя при поимке.

«Ударилась», «при поимке», «ударилась» — эти слова точно молотом застучали в моем мозгу. Страшная догадка мелькнула в голове: индус говорил правду, тигрица уже побывала в дрессуре! Видимо, Герту пытались обучить, сочли не поддающейся дрессировке и именно поэтому не прислали описания ее биографии. Господи, тигрицу могли беспощадно бить, ломать характер, отбить легкие, повредить диафрагму!

Мысли путались. Больше месяца я бьюсь с этой тигрицей — и никакого результата. И вот может случиться, что все труды и время затрачены напрасно… «Надо проверить, надо проверить!» — лихорадочно думал я.

Не успел врач выйти из конюшни, как я бросился в гардеробную и быстро, словно опаздывал на поезд, стал вооружаться всем необходимым для репетиции. Надев костюм и сапоги, пристегнув кобуру, схватив деревянные вилы-трезубец, арапник и длинную палку, я вернулся к своей Багире.

Мне повезло. Воспользовавшись отсутствием людей, тигрица вышла в вольер. Увидев меня, она метнулась к клетке, но я успел потянуть за веревку и опустить шибер перед самым ее носом. От лязга решетки Багира отпрянула и глухо зарычала.

Недолго думая, я просунул между прутьев длинную палку и сделал ложный выпад, будто собираясь обрушить удар на ее сморщенную, покрытую буграми переносицу. Тигрица, съежившись, отскочила и, обогнув палку, попыталась поймать меня сбоку. Я выхватил пистолет и направил дуло на Багиру. Она моментально подалась назад и, словно ожидая, что на нее свалится небо, прижалась к стенке. Я вновь замахнулся палкой. Поднявшись в испуге на задние лапы, Багира прильнула к решетке и замерла, ожидая своей участи. Казалось, она старается забиться в щель между прутьями.

Я убедился, что догадка моя верна: тигрицу дрессировали, и дрессировали жестоко. Я бросился поделиться своим открытием с Плахотниковым. Но не успел повернуться, как решетка за моей спиной грохнула, словно рассыпаясь на части. Невольно пригнувшись, я увидел, что Багира повисла на стенке вольера и, просунув наружу свои страшные лапы, в остервенении машет ими над моей головой.

— Поздно, милая, — усмехнулся я, утирая внезапно выступивший пот, и отправился к Евгению Николаевичу.

Посовещавшись, мы решили обратиться в управление зооцентра с просьбой послать запрос о тигрице в страну-экспортер и собрать о ней сведения по торговым каналам. В тот же день я отправился в зооцентр. Там меня внимательно выслушали и пообещали навести справки.

Блуждая в лабиринте зооцентра, я не мог поверить, что в этом невзрачном помещении с узкими коридорами и крошечными кабинетиками совершаются большие торговые сделки, подписываются контракты с видными зарубежными партнерами. Погруженный в свои мысли, я ошибся дверью и оказался в комнате, где в полном беспорядке валялись десятки сетчатых клеток и фанерных ящиков для транспортировки мелких животных. Над моей головой стремительно и беспокойно пронеслись несколько какаду. А среди разбросанных ящиков, точно статуи, застыли трое парней. Казалось, ребят страшно поразило мое появление: все трое вытаращили на меня испуганные глаза и словно окаменели. Извинившись, я спросил, где выход, но ответа не получил. Ситуация создалась крайне нелепая. Чтобы как-то разрядить обстановку, я двинулся за порхнувшим мимо моей головы попугайчиком и попытался было его поймать. Промахнувшись, пожал плечами и вышел из комнаты. За дверью немедленно раздался шум, но возвращаться мне не захотелось.

Разумеется, я тут же забыл об этом странном эпизоде.

А через несколько дней забавное недоразумение разъяснилось. Оказывается, пересаживая прибывших зверьков и птиц, неловкие парни случайно выпустили из ящика кобру. Спасаясь от змеи, они начали скакать по комнате из угла в угол, роняя клетки и ящики и создавая невероятный кавардак.

Перед моим приходом кобра как раз находилась у самого порога. Открыв дверь, я придавил ей хвост. Змеюка пришла в ярость и, угрожающе раздув капюшон, приготовилась нанести мне смертельный удар. Я же, ничего не заметив, спокойно перешагнул через змею, постоял рядом с ней и вышел. Наблюдавшие эту сцену служащие оцепенели от ужаса и, ожидая фатальной развязки, не сводили глаз с кобры. Так и не заметив, что был на волосок от смерти, я покинул зооцентр, чтобы с изумлением выслушать эту историю спустя довольно долгое время.

Ответ из зооцентра не приходил довольно долго. Багира выздоровела, но приручение ее шло черепашьими темпами. И вот как-то раз, совершенно потеряв терпение; я в шутку сказал Плахотникову, что попытаюсь войти к ней в вольер.

— Попробуй-попробуй, — насмешливо отозвался он. — Главное не войти в клетку, а выйти из нее. Эх, Вальтер, Вальтер, ты же акробат, а терпежа у тебя нет. Ну что ты будешь делать, если она тебя, не дай Бог, в первый же день достанет?

— Чему быть, того не миновать, — ответил я.

— Настырный ты парень. А Максу я, между прочим, уже звонил. Он такого же мнения.

— Такого же, как ваше?

— Если бы! Такого, как твое. Но он Борисов. А ты кто?

— А я его ученик, — сказал я твердо.

Видимо, мой ответ Плахотникову понравился, и мы стали готовиться к поединку.

Приехали братья и тоже принялись отговаривать, бранить за торопливость. Они были, конечно, правы. Однако меня словно заклинило. Я жаждал хотя бы маленькой, но победы. Надо сделать первую попытку, а там что Бог даст. Иначе за мной навсегда закрепится репутация неудачника, и правы окажутся все те, кто завалил руководство письмами, что из меня не выйдет ничего путного и пора бы мне вернуться в акробатический номер. И хотя я на сто процентов был уверен, что тигрица обязательно нападет, шестое чувство подсказывало: все обойдется. Я отгонял тревожные мысли, говорил себе: «Лиха беда — начало», — и в то же время потерял сон и аппетит, меня лихорадило, бросало в пот, пересыхало во рту…

То, что Багира побывала в руках зарубежных укротителей, вызывало у меня азарт. Я рассуждал так: тигрица оказалась «крепким орешком», но это еще не значит, что выдрессировать ее невозможно. А вдруг я добьюсь своего и превзойду опытного зарубежного конкурента! Совершенно в духе того времени я заносчиво думал: «Пусть они все узнают, что такое советский характер!»

К решительному дню для моего спасения было готово буквально все. В вольере подвесили мешки с песком, расставили ящики без дна со специально прорезанными ухватками для рук, приготовили факелы и длиннющие вилы, разложили брандспойты и, наконец, зарядили холостыми ружье и ракетницу. Электрик контролировал рубильник, чтобы в случае необходимости мгновенно отключить свет, за прожекторами дежурили два осветителя. Словом, арсенал был в полной готовности.

Глядя на наши приготовления, кто-то из артистов съязвил:

— Конечно, с таким обеспечением безопасности и я войду в клетку!

Интересно, что он сказал бы, узнай, что и это еще не все? За несколько минут до начала эксперимента Плахотников вызвал «скорую помощь» и объяснил врачам, что сейчас произойдет. Мне же он неустанно повторял:

— Запомни: войдешь в клетку и через две — от силы пять секунд выскакивай обратно!

Переодевшись для репетиции, я предстал перед Плахотниковым, как мне казалось, во всем блеске. Подтянутый, в кожаном костюме, с пистолетом у бедра, я чувствовал себя чем-то вроде комиссара революции. Однако Евгений Николаевич при виде меня хмыкнул и велел переодеться.

— Почему? — возмутился я.

— Если Багира достанет тебя лапой (а имея дело с хищником, надо опасаться не столько зубов, сколько когтей), она зацепит кожу, подтянет тебя к себе, и тогда разговор у вас с тигрицей пойдет уже на «ты». Так что надень-ка телогрейку, ватные штаны, а поверх легкий брезентовый костюм. Если и попадешься зверю в лапы, ну оторвет он тебе пару килограммов мякоти, тем дело и кончится. Ты уйдешь, а зверь даже не узнает, что ранил тебя, во всяком случае, не почует твоей крови. Запомни: хищник ни при каких обстоятельствах не должен чувствовать свое физическое превосходство. И горе тому, кто, однажды войдя в клетку, не окажется на высоте положения и не докажет, что именно он, человек, — властелин зверя. Впрочем, сам выбирай: идти к ней таким вот пижоном или надеть ватник.

Разумеется, я немедленно переоделся.

Наконец все было готово, все предусмотрено. Люди расставлены по своим местам и хорошо проинструктированы. Настал момент выпускать тигрицу. Открыли шибер. Тигрица медленно вышла и стала ходить по вольеру, обнюхивая тумбы, ящики и реквизит. Я мягко поощрял ее.

— Ай браво, — говорил я, — ты моя красивая и милая девочка. Ты сейчас, конечно, меня съешь, да только подавишься я ведь костлявый.

Я услышал, как присутствующие тихо рассмеялись.

Плахотников одобрительно сказал:

— Он еще шутит!

Тигрица легла, вытянувшись вдоль передней стены. Плахотников сделал знак, что можно входить. Я вытер рукавом пот со лба и взвел ракетницу.

Видя, что кто-то подошел к вольеру, тигрица приподняла голову и насторожилась. Глазами я показал, что можно приоткрыть дверь. Тигрица явно улыбнулась и подобрала под себя лапы. На ее морде просто было нарисовано: «Молодец! А что дальше?» Я сделал шаг в вольер и замер.

Плахотников очень ровным голосом произнес:

— Спокойно. Следи за ней. Постарайся предотвратить прыжок.

Напоминать мне об осторожности вряд ли было нужно. От напряжения у меня взмокли ладони, по спине прошел холодок. Но я взял себя в руки и, прошептав «Господи, помоги!», направил в сторону поднимающейся тигрицы четырехметровый шест. Я держал его на предплечье левой руки, крепко прижимая конец к туловищу. В левой же руке была ракетница, а правой я зажимал короткую палку, предполагая в случае опасности действовать ею как рапирой. Я знал, что точными ударами по чувствительным местам можно нарушить у хищника координацию и даже отправить его в нокдаун.

Застыв на месте и — не узнавая собственного голоса, я позвал тигрицу:

— Багира, Багира!

Тигрица мотнула ушком и, явно делая вид, что не замечает моего присутствия, лениво потянулась и пошла вдоль передней стены. Дошла до угла, повернула в мою сторону и пошла вдоль левой стены. Для убедительности она даже отвернулась, но я видел, как, боясь спугнуть жертву, хищница краем глаза пристально следит за мной.

Я знал, что зверь перед нападением всегда успевает выдать себя: напряжением мышц, взглядом, а самое главное — напружиненным хвостом. Теперь, находясь в вольере, я внимательно следил за движениями тигрицы, ее мускулами, глазами и особенно за хвостом — этим барометром настроения. Но хвост был как хвост. Висел себе, почти касаясь пола. Багира лишь чуть-чуть повиливала кончиком, что обычно бывает, когда обладатель хвоста находится в самом благодушном настроении.

Плахотников поднял брандспойт и тихо произнес:

— Внимание! Она отрезает тебе путь к двери. Выходи из вольера, выходи немедленно! Что ты делаешь?!

Но я не послушался. Азарт борьбы настолько захватил меня, что я остался на месте, внимательно наблюдая за тигрицей.

Я направил шест ей в голову, рассчитывая почему-то, что она не бросится сразу. Пришлось даже стукнуть по шесту палкой, чтобы тигрица обратила на него внимание. И она остановилась, медленно повернула голову ко мне и замерла в охотничьей стойке. Мы стояли друг напротив друга, и, казалось, воздух вокруг нас звенит от напряжения.

Стойка тигрицы продолжалась недолго. Глаза ее блеснули тем желто-зеленым огнем, который приводит в оцепенение любого, кому «посчастливилось» поймать на себе взгляд нападающего тигра. Мгновенно спружинили задние лапы, и тигрица прыгнула.

Направленный на нее шест она отбила в сторону, но он все же чуть-чуть изменил траекторию ее полета — прыжок получился несколько завышенным. Отступать в сторону было бесполезно, ибо размах ее лап превышал два метра. Инстинкт самозащиты и опыт циркового артиста сработали одновременно. Углядев просвет между матушкой-землей и летящей смертью, я сделал кувырок навстречу зверю и, находясь в перекате, с криком «Огонь!» нанес сокрушительный удар по многострадальной переносице. В то же мгновение электрик отключил свет и одновременно грохнул выстрел. Свет немедленно зажегся, и вновь прозвучал выстрел из ракетницы.

Оглушенная и ослепленная тигрица упала туда, куда принесла ее инерция. Плахотников включил брандспойт и окатил нас с тигрицей мощной струей воды. Не дожидаясь продолжения схватки, я пулей вылетел за дверь.

Тигрица впервые столкнулась с таким противником. Она мотала мокрой головой и явно была озадачена. А я, счастливый, что все позади, смеясь, произнес:

— Вот так, моя милая, не будешь на меня нападать — не будешь получать таких шелобанов!

Меня поздравили с благополучным возвращением.

Плахотников же, вошедший в раж не меньше моего, азартно закричал:

— Молодец, Запашный! Молодец, акробат! Входи, входи еще раз, пока тигрица сидит обалдевшая! Демонстрируй ей свое бесстрашие!

Но я не торопился. У меня дрожали ноги и руки, лицо покрылось потом, братьям с трудом удалось отобрать палку, в которую я вцепился мертвой хваткой. Потом все тело затрясло от озноба.

Бригада «скорой помощи», ставшая свидетелем всего происшедшего, как оказалось, волновалась не меньше моего. Одной из медсестер стало плохо. И врачи, наперебой восхищаясь увиденным, сделали нам обоим успокоительные уколы. Один особенно молодой и горячий доктор уверял, будто сцена, только что происшедшая на его глазах, превосходит любое самое прекрасное представление. Уезжая, врачи обещали высылать бригаду на каждую репетицию.

Придя в себя и обсудив все мелочи и допущенные ошибки, мы показали тигрице ружье, что заставило ее немедленно ретироваться в клетку, расставили по вольеру ящики с прорезями и вновь подвесили под потолок мешки с песком.

Когда все было готово, я изрядно хлебнул валериановой настойки и позвонил в «Скорую». Но там неожиданно отказали. Во-первых, сказали мне, врачам и так попало за то, что приняли вызов, когда с укротителем еще ничего не случилось, во-вторых, перепуганная сестра до сих пор (а уже была полночь) не пришла в себя, а в-третьих, знакомая нам бригада давно отпущена по домам.

— Так что не звоните, пока ничего не стряслось, — подытожила дежурная. — А еще лучше — найдите себе работу поспокойнее. Будьте здоровы! — И в трубке раздались короткие гудки.

Подбодренные медицинскими рекомендациями, братья рассовали по карманам бинты, вату, йод и жгуты, а я сказал, что готов.

— Откройте шибер! — велел Плахотников и перекрестился.

В то время я не считал себя верующим, но мне почему-то очень захотелось последовать его примеру, что я и сделал. Перекрестились почти все, только я от волнения перепутал руку и осенил себя крестным знамением навыворот. Эта мелочь не ускользнула от внимания Плахотникова.

— Ничего, ничего, сынок! — напутствовал меня он. — Не тот человек смелый, который ничего не боится, а тот, кто преодолевает в себе естественное чувство страха. Заметь — естественное! — Евгений Николаевич многозначительно поднял указательный палец. — Так что привыкай и преодолевай каждый день, не стесняйся! Вот когда привыкнешь и потеряешь бдительность, тогда и мне станет за тебя страшно.

Тигрица тем временем выскочила из клетки, преобразившаяся и очень возбужденная. Вокруг вольера толпилось довольно много народа. Но Багира не обращала внимания на людей. Она смотрела сквозь них и явно что-то искала. И наконец нашла. Нашла меня. Впившись глазами в мое лицо, тигрица зашипела и начала отступать. Шерсть на ее загривке угрожающе поднялась. Уткнувшись задом в противоположную решетку, она остановилась и залегла.

— Входи, входи скорее! — возбужденно зашептал Плахотников.

Я был готов и пересохшими губами скомандовал:

— Ребята, по местам! Двери!

Один из братьев потянул за веревку, и дверь медленно приоткрылась. Волнуясь и дрожа, бледный — как мне потом сказали — как стена, я подтолкнул дверь ногой и, просунув шест вперед, вошел. Мне показалось, что тигрица вытаращила глаза. Не сводя их с меня, она, словно ступая по канату, двинулась мне навстречу. Я сделал второй шаг и, стараясь говорить ровно и спокойно, проскрежетал:

— Багир-ра, Багир-ра!

Она остановилась и, уже не пытаясь отсечь мне путь к отступлению, стала делать обманные рывки, изображая атаку то справа, то слева. И не успел я направить шест в сторону моей противницы, как она уже была в полете. Мне ничего не оставалось, кроме как швырнуть ей навстречу ящик, в который она на лету попала головой, как муха в кастрюлю.

— Огонь! — почти в один голос гаркнули мы с братом, и я шестом кольнул тигрицу в грудь, а короткой палкой врезал по ящику, одновременно отпрыгивая в сторону. Тут же раздался оглушительный выстрел ракетницы. Обезумевшая от ярости и ужаса тигрица схватила лапами ящик и принялась его рвать. Мою Багиру душило такое бессилие, что мне даже стало обидно за нее.

Плахотников включил воду и направил на зверя сильную струю из брандспойта. Двумя прыжками я покрыл расстояние, отделявшее меня от спасительной двери.

Вновь раздались поздравления с благополучным возвращением. Теперь уже почти все присутствующие советовали немедленно войти к тигрице еще раз. Азарт борьбы захватил всех. Только у меня почему-то подкашивались ноги. Я сидел, безвольно опустив плечи, и часто дышал. А тигрица как завороженная смотрела на меня сквозь решетку, все еще впиваясь когтями в обломки ящика.

Кто-то произнес:

— Видали, какие когтищи?!

Я перевел дух и спросил Плахотникова:

— А что, если ей подрезать когти?

— Боже сохрани! — испугался мой наставник. — У кошек втяжной коготь, построен он слоями: Стоит нарушить его цельность, и он, втягиваясь во влагалище, на каждой фаланге будет царапать стенки до крови. А на когтях — трупный яд от разложившегося мяса. Эту сине-зеленую палочку, занесенную в рану, вылечить антибиотиками практически невозможно. И уж если удалять коготь, так только с первой фалангой, но это означает превратить животное в инвалида. Оно не сможет ни прыгать, ни цепляться, ни даже удерживать в лапах куски мяса.

— Понял, — улыбнулся я. — Конечно, не будем ее калечить. Тем более у меня есть идея сделать так, чтобы хищник прыгал с одной площадки на другую — и не на манеже, а под куполом цирка.

— Ого, куда хватил, — рассмеялся Евгений Николаевич. — Скажешь еще: будет прыгать без страховочной сетки, а ты на нем верхом!

— А что, это прекрасная идея! — вскинулся я. — Спасибо вам, дорогой учитель! Да, это трюк так трюк. Его точно никто украсть не сможет!

— Ну хватит болтать, разошелся! — притворно возмутился Плахотников. — Давайте думать, что с тигрицей будем делать дальше.

— А вы выройте яму и устройте ей падающий пол, — раздался в дверях громовой голос Макса Борисова. — Она перепугается, перед прыжком будет долго готовиться, терять время и уверенность.

— Ба, Макс Антонович, в такой поздний час — и с дельным советом! — Я не стал разочаровывать старого артиста и рассказывать ему, что мы не только давно родили эту идею, но и добились разрешения реализовать ее. Я просто ответил:

— Спасибо! Завтра же приступим к изготовлению ловушки.

— А я вот думал о ваших трудностях и решил навестить. Ты уже входил к тигру?

— Да, уже два раза!

— Два! Раза! Порка мадонна, и ты живой, да?! Молодец! Отец твой и мать будут тобой гордиться.

Мы с братьями отправились домой, наперебой вспоминая о секундах, проведенных мною в клетке «настоящего» тигра, ведь каждый из нас такого тигра видел впервые.

Но то был лишь первый день, первая победа.

На следующее утро я примчался в цирк раньше всех. Ночной сторож подобострастно приветствовал меня и доложил, что тигрица всю ночь ходила из одного угла клетки в другой и очень громко кричала. «Это хорошо, — подумал я, — находившись за ночь, она будет усталой». И весело стал готовиться к репетиции.

Но когда пришел Плахотников, веселья моего поубавилось. Евгений Николаевич сказал, что для тигра такая бурная ночь — не перегрузка и не стоит надеяться на то, что Багира утомлена.

— Давай-ка лучше начинать репетицию, — подытожил мой наставник. — У тебя, я вижу, все готово. Молодец! Оделся правильно. И мясо заготовил. Вот только кости рубить не надо, тигр может поранить себе осколками кишечник.

— А как же быть? — удивился я.

— Пилить. Кстати, у тебя нижнее белье шерстяное или шелковое?

— А какая разница? — изумился я.

— Укротителю полагается носить шелковое белье. Если что, врачу мороки меньше. Так что обзаведись на досуге.

Как оказалось, Борисов не уходил из цирка и в ожидании репетиции спал на диване в гардеробной. Ему очень хотелось своими глазами увидеть, как я вхожу в клетку. Приехали братья. И мы уже в 10 утра были готовы начать работу.

— Зажгите факелы и приготовьте вилы на длинных ручках. Просуньте все это сквозь решетку возле двери. Словом, прикройте меня, — скомандовал я и вошел в вольер.

Тигрица, ходившая из угла в угол, в этот момент оказалась далеко от меня. Чтобы привлечь ее внимание, я нарочито громко хлопнул дверью. Тигрица среагировала немедленно. Все ее поведение резко изменилось. Она замерла на месте и сделала глубокий рыкающий выдох. Немного пройдя вперед, я остановился, выставив перед собой шест.

— Багира, Багира! — пропел я, бросая ей отборный кусок мяса с небольшой сахарной косточкой. — Поешь, моя милая.

Мясо шлепнулось об пол. Тигрица даже не покосилась в его сторону. Все ее существо выражало: «Тебя-то — я и жду».

Медленно поведя головой, Багира приподняла таз, кончик ее хвоста судорожно дернулся, и она метнулась, словно выпущенная в меня стрела.

Расставленные на ее пути ящики и торчащие вилы мешали достичь меня немедленно, и тигрица прыгнула через них. К этому прыжку я был готов. Сделав выпад навстречу летящей противнице, я надел ей на голову заранее приготовленный мною ящик. Не успело ее тело коснуться пола, как я изо всех сил долбанул по ящику палкой, одновременно со всех сторон раздались выстрелы, а из-под потолка один за другим посыпались мешки, набитые опилками и песком. Затем нас окатили мощной струей воды. Наступила темнота. Грохнула ракетница, и вдруг прямо возле носа тигрицы, обжигая ее торчащую из ящика морду, вспыхнули два факела.

Зажегся свет, и все рассмеялись: мокрая насквозь и ничего не понимающая тигрица сидела посреди вольера с ящиком на шее. Вместо меня она сжимала в лапах разорванный мешок с песком. Я же, давно оказавшийся за дверью, издевательски напевал:

— Вот так, дорогая. Не будешь нападать — и я не буду превращаться в мешок с песком! И бить тебя не буду! И пугать!

Тигрица с обожженными усами и полной пастью песка сидела среди ящиков и мешков и отплевывалась. Я почти воочию видел, что на ее недоуменной морде крупно написана фраза: «Ни хрена себе! Это же какой-то сумасшедший! Выскочил из моих лап и вон что натворил…»

Багира попятилась, освобождаясь от ящика на шее. Взглянув на потолок, она вздрогнула, испугавшись болтавшихся там мешков, и трусливо скользнула в клетку.

— Дайте ей воды сполоснуть рот, — громко смеясь и обнимая меня, сказал Плахотников. — А ты молодчина, будешь человеком. Это лучший спектакль в моей жизни. Жаль, что быстро окончился: всего-то пять-шесть секунд. Нет, это было великолепно, здорово!

С меня текло, за воротником булькало, голова, лицо и руки были мокрыми, сапоги превратились в два полных кувшина. Присев рядом с Плахотниковым, я стал разуваться.

— С легким паром! — весело подмигнул старик.

Мы все смеялись, радуясь минутному успеху. Братья целовали меня и хлопали по плечу.

Вежливо постучавшись, вошел директор цирка Леонид Асанов. Осмотрел залитый водой вольер и, ничуть не удивившись, спросил:

— Как дела?

— Спасибо! — поблагодарил я.

Старший брат Сергей поднял большой палец и сказал:

— Он у нас молодец.

— Лиха беда — начало, — ответил Асанов, озираясь на многочисленные клетки, где размещались уже шесть тигров, не считая животных других пород. — Ну вы тут и нагородили.

— И еще собираемся городить для прибывающих, — осторожно заметил я.

— Ну тогда городите скорей, — улыбнулся директор, протягивая мне телеграмму, — потому что вам везут еще двоих.

— Откуда? — обрадовался я.

— Из зоопарка, разумеется.

— Это тебе Николай Сергеевич преподносит. Ты же, помнится, угощал его в «Узбекистане», — пошутил Евгений Николаевич.

В тот же день прибыли две большие клетки. Они оказались непомерно тяжелыми, и кто-то из рабочих зоопарка предложил:

— Давайте облегчим себе работу. Выпустим тигра и откантуем пустую клетку.

Все прыснули. А рабочий, немного обидевшись, пояснил:

— Да я серьезно. Вот этот тигренок совершенно ручной, мы его по зоопарку на поводке водили. Зовут его Байкал.

Я влез в кузов и стал разглядывать новоприбывшего двухлетнего толстяка. Он действительно оказался очень добродушным, мне не понравилось только, что шерсть его не блестела, а была какой-то матовой. Но все равно я не знал, куда девать себя от восторга.

Во второй клетке находилась годовалая суматранская тигрица по кличке Найда. Она была много мельче Байкала, но зато очень подвижная. При ближайшем знакомстве характер у нее оказался нордический.

Ко мне подошел брат Игорь и, обняв, сказал:

— Сейчас Асанов ругался: надо, говорит, быть поосторожнее с хищниками. Он хоть и вредный мужик, а прав. У тебя к дверям вольера не пристроен тамбур. А по правилам без запирающегося «предбанника» работать нельзя. Если зверь кинется на тебя в вольере и ты, отступая, откроешь дверь, хищник может оказаться на свободе. А ты окажешься за решеткой.

Я согласился с доводами брата, и мы пошли к вольеру, где сидела пантера. Я присел у самой решетки, и тут же из стоящей в вольере клетки вылетел Ватан. До чего же он показался мне красивым! Шипя и кашлеобразно рыча, он раздулся так, что увеличился чуть ли не вдвое. Чрезвычайно заботясь о репутации ужасно грозного зверя, Ватан несколько раз прыгнул на сетку возле меня.

— Ах ты, дрянь такая! — не выдержал Игорь и просунул в клетку конец металлической трубы.

Напуганный Ватан фыркнул, перевернулся и лег на спину, защищаясь от опасности черными лапами с растопыренными когтями.

— Ага! — воскликнул я. — Боишься палок, сразу сдаешься!

Подошел Сергей и, посмотрев на Ватана, заметил:

— Мне кажется, с пантерой тебе будет легче справиться.

— Куда там, — возразил я, пантера есть пантера. Не зря же немцы называли так свои танки. Никто из нас и не догадывался, какие сюрпризы преподнесет мне в самое ближайшее время именно эта пантера.

— Ну что, отдохнули? — В дверях показался Плахотников. — Пошли испытывать судьбу дальше. Все уже готово к репетиции.

В вольере все было убрано. По моей просьбе ящики, мешки и реквизит вынесли, а пол чисто подмели.

Постояв с минуту, я вошел в пустой вольер.

Скрипнул шибер. Багира высунула голову из клетки и, кажется, не поверила своим глазам: я стоял прямо напротив нее, около стены, в которой не было двери. Краем глаза она взглянула налево, направо. Ничего подозрительного. И тут прозвучал мой голос.

— Багира, Багира! Ком, Багира, — звал я.

Тигрица в ответ буквально вылетела из клетки, но тут же остановилась. Секунду помедлив, она двинулась дальше. Скорость ее движения нарастала. Тигрица начала делать обманные движения, словно играла в кошки-мышки. Я ей подражал: она направо — и я направо, она налево — я туда же. Еще три шага — и мы подошли бы вплотную друг к другу. Задние лапы Багиры напряглись, хвост возбужденно дрогнул, она присела для прыжка — но в этот момент Игорь рванул рычаг, и тигрица рухнула в четырехметровую яму.

Падая, она скоординировала свои движения и приземлилась на все четыре лапы.

— Черт! — восхитился я. — Что значит кошка! Выкрутится из любого положения.

Я еще не знал, что у моей подопечной — богатый опыт и она способна легко выбраться из тигровой ямы. Но ловушка, вырытая нами, к счастью, была квадратной. Привычный для этой бестии способ освобождения — разбег по спирали — здесь не годился. Тигрица с тоской посмотрела наверх и увидела множество смеющихся человеческих голов.

— Вот так, милая, — подытожил я. — Не будешь нападать — не будешь проваливаться!

Для следующей встречи мы перегородили вольер пополам, выстроив стенку из толстого органического стекла. Свет же установили так, чтобы он не попадал на стенку и не создавал отражений и ярких бликов. Зато на моей половине вольера словно сияло яркое солнце. Тигрица должна была отчетливо видеть меня, залитого светом и стоящего к ней спиной. Я же наблюдал за моей противницей в зеркало, предусмотрительно повешенное на уровне моих глаз. Мне было очень интересно, как поведет себя Багира.

Подняли шибер. Но тигрица не спешила выйти из клетки, лишь изредка высовывала голову. Должно быть, она не верила своим глазам: враг стоял всего в нескольких метрах от ее морды. И как стоял! Она жадно впилась глазами в мою беззащитную спину.

Багира сделала первый шаг в вольер и осторожно попробовала лапой пол. Огляделась, но ничего подозрительного ни вокруг себя, ни сверху не увидела. Люди отсутствовали. Я не держал в руках никаких непонятных предметов и беспечно подставлял открытую спину всем желающим в нее вцепиться.

Не обнаружив опасности, тигрица разбежалась и прыгнула… чтобы разбить себе нос о твердую стенку.

Шло время. Занятый тем, как в очередной раз провести слишком свирепую и сообразительную партнершу, я не замечал его течения. И часто поражался неистовой злобе и силе ненависти, которую Багира испытывала ко мне. Не скрою, иногда даже начинал сомневаться, что способен противостоять могучему напору ее ярости. Но, как бы то ни было, вот уже больше двух месяцев я ежедневно входил в клетку — и ни разу — не позволил тигрице почувствовать свое превосходство. Я ревниво подсчитывал число «очных» встреч с хищницей: сто — сто десять — сто двадцать. Это уже была победа!

Но однажды, как снег на голову, обрушилось распоряжение самого высокого начальства — немедленно сдать тигра-людоеда в зоопарк. Это зооцентр, о котором мы с Плахотниковым давно и думать забыли, получил ответы на свой запрос.

Прочитав приказ, старик внимательно посмотрел на меня и осторожно спросил:

— А не думаешь ли ты, молодец, что с Багирой действительно лучше расстаться?

Я взвился. Сначала больные тигрята, теперь животное, признанное непригодным для работы в цирке. Обстоятельства словно нарочно складываются так, чтобы подтвердилась моя профессиональная несостоятельность. Если я отдам Багиру в зоопарк, мои недоброжелатели распустят слух, что это не тигрица непригодна для дрессировки, а я сам не имею права быть укротителем.

— Нет, — ответил я как можно тверже, — пока не применю все методы укрощения, не отступлю!

— А знаешь, сколько этих методов? Пока ты их все применишь, твоя тигрица сдохнет от старости, — усмехнулся Евгений Николаевич.

— Если их так много, — не сдавался я, — тем больше шансов на успех!

Вместо ответа старый дрессировщик потрепал меня по шее. Я воспрянул: этот жест сказал мне больше, чем десятки похвал.

По счастью, нам было легко подменить Багиру. Справедливо полагая, что для постороннего глаза все тигры «на одно лицо», мы охотно расстались с другой — совершенно бездарной, тупой и до одурения злобной тигрицей. Успеху нашей авантюры способствовало и то, что Герта больше не была Гертой и никакой тайный «доброжелатель» не мог даже предположить, что Багира, над приручением которой я бьюсь день-деньской, и есть тот самый тигр-людоед.

А время летело. Я все больше убеждался, что Багира обладает необыкновенной памятью. Обжегшись однажды, она не пыталась повторить печальный опыт и избирала новую тактику. Приходилось менять тактику и мне. Я демонстрировал тигрице свою изобретательность, неуязвимость, превосходство и по-прежнему оставался недосягаемым. Каждый раз после того, как, усталая и измученная, она вынуждена была отступить, я оставлял в клетке небольшой кусок мяса.

После репетиций я подолгу сидел у клетки Багиры и, протягивая на палке мясо, приговаривал:

— Дурочка моя… Ну когда ты поймешь, что человек сильнее тебя? Когда же ты сменишь свой гнев на добрые отношения?

Со временем я обнаружил у Багиры и еще одно замечательное качество: ее ярость испарялась так же быстро, как и возникала.