Вперед, на Берлин!

Вперед, на Берлин!

Мы вошли в лес уже в сумерках. Зеленели только высокие толщиной в полуобхват сосны. А старые березы, осины, клены и тополя едва начинали окутываться нежной зеленоватой дымкой. И конечно же, они плохо маскировали просеки и дороги. Лесной массив непрерывно бомбили немецкие самолеты, которым ракетами сигналили отступавшие гитлеровские арьергарды. На дорогах то и дело возникали пробки: через каждые триста — пятьсот метров обнаруживались завалы, противотанковые рвы, надолбы, минные поля, густо разбросанная спираль Бруно. Все эти препятствия сильно задерживали наше продвижение. А над головой, как приклеенные, висели «юнкерсы» и «мессеры».

Самоходные артиллерийские установки огнем с коротких дистанций быстро рассеивали небольшие группы немецких солдат, пытавшихся контратаковать. Части дивизии хотя и медленно, но упорно шли вперед. Большую помощь оказывали саперы — они двигались впереди каждого батальона и обезвреживали путь. Наша колонна несколько задержалась. Я поторопился вперед и там встретил дивизионного инженера подполковника А. Г. Приступенко. В соединении его знали как человека беспримерной храбрости, который в любой обстановке обеспечивал инженерную подготовку наступления. Хорошо помню, как в июне сорок четвертого года он, будучи еще в майорском звании, лично руководил наведением переправы через неширокую, но глубокую и быструю реку Великую под Себежем. Казалось, этот человек был заколдован, и его не могли взять осколки мин и снарядов, густо покрывавшие район переправы. Он, как маяк в бушующем море огня, стоял на берегу и руководил работами.

Вот и сейчас Алексей Григорьевич, высокий, в длинной шинели, ходил между саперами и давал им указания, как и где лучше работать.

После бессонной ночи выглядел он усталым: лицо серое, землистое; видимо, такое оно и у меня — в эту ночь тоже не удалось прикорнуть.

— Как дела? — поздоровавшись, спросил я. — Долго будем стоять?

— Аллах его знает, сколько они закопали здесь мин! — сердито буркнул в ответ Приступенко. — А у тебя нет потерь от этих прыгающих штучек? — поинтересовался он, указывая на прикрытого шинелью солдата.

— Нет. А этот твой?

— Да. Саперы тоже бывают неосторожны. Забыли о них (он имел в виду прыгающие мины). Отошел в сторонку и — наткнулся.

С каверзным оружием врага мы знакомы давно, еще с осени сорок третьего года. Помнится, тогда 207-я дивизия, преследуя отступавшего противника, вошла в густой сосновый лес западнее смоленского города Рудни. Там-то мы впервые и познакомились с прыгающими минами. Передовые батальоны стрелковых полков понесли от них большие потери.

Мина имела форму высокой консервной банки, на торцах которой торчали усики. Ее полностью закапывали в землю. Наверху оставались лишь усики, хорошо скрывавшиеся в траве. Достаточно зацепить их ногой, и взрывное устройство подбрасывало мину на один-полтора метра вверх. Там она тотчас взрывалась и множеством металлических стержней поражала людей.

Командовавший тогда дивизией полковник С. Н. Переверткин собрал офицеров, а Приступенко провел инструктивное занятие. Держа в руке одну из мин, он толково объяснил ее довольно примитивную конструкцию и практически показал, как нужно обезвреживать. Приступенко не спеша отрыл около себя малой саперной лопаткой ямку, пояснил: «Вот так эти усики и торчат над землей». И тут же умолк, увидев рядом припрятанную в траве прыгающую мину.

— Ну, а вот и настоящая мина. Прошу стоять, не сходить с места! Не увидел бы ее, кое для кого из нас сегодняшний инструктаж мог бы быть последним, — совершенно спокойно, как бы между прочим, произнес Алексей Григорьевич.

Ловко орудуя длинными пальцами, он тут же извлек и обезвредил прыгающую мину. Затем саперы с миноискателями обшарили всю лесную поляну. В нескольких местах они обнаружили еще такие же «сюрпризы». А ведь до этого по поляне вдоль и поперек ходили солдаты и офицеры, и только чудом никто из них не подорвался.

Я напомнил Алексею Григорьевичу об этом случае, он грустно улыбнулся, промолчал...

Наконец саперы очистили дорогу, войска двинулись дальше. Дивизионы артполка следовали в одной колонне. В случае нападения огонь можно было вести только прямой наводкой, развернув орудия вправо или влево по флангу. О другом способе не могло быть и речи: густые заросли и узкие дороги начисто лишали артполк маневренности.

В лесу трудно выдерживать направление движения подразделений с техникой. Поэтому боевые части дивизии вышли на рубеж Харнекоп, озеро Штернебекер-зее несколько севернее. Достигнув озера, они повернули на юго-запад. Снова начинался лес с «сюрпризами», разбросанными в самых неожиданных местах.

420-й ОИПТАД, заняв позиции по западным скатам высоты 94,0, приступил к оборудованию противотанкового опорного пункта на правом фланге наступавших частей дивизии. На лесных перекрестках к столбам, рядом с указателями дорог, кто-то уже успел прикрепить большие фанерные щиты с надписями: «До Берлина осталось 40 километров. Вперед, советские воины!»

Старший сержант Кучин несколько раз перечитал этот призыв, и все же ему не верилось, что это действительно так и есть: сорок километров и — Берлин. Всю войну мечтал он об этих днях, шагал вперед, отлеживался в госпиталях и снова шагал, уверенный, что он обязательно будет в Берлине. Эта уверенность укрепилась в нем особенно сильно в последние месяцы, когда дивизионная газета «За честь Родины» и армейский «Фронтовик» писали о походе на фашистскую столицу, печатали политико-экономические и исторические обзоры о Бранденбургской провинции, самом Берлине и его окрестностях. И вот, когда до этого гнезда осталось каких-нибудь сорок километров, Аркадия Кучина начали обуревать сомнения: неужто и вправду он, молодой уральский рабочий, так близко сейчас от цели? Неужто он будет-таки в Берлине?

Возможно, эти мысли были навеяны меланхолией, — которую Кучин испытывал, отлеживаясь в техлетучке Михеля. Правда, сегодня к нему примчался комбат Глущенко. Пристально заглядывая в глаза, он крикнул на ухо (Аркадий еще плохо слышал после контузии):

— Как самочувствие, Кучин?

— Нормальное, товарищ старший лейтенант!

— Воевать можешь?

— А где орудие, расчет?

— Есть и орудие, будет и расчет. Даже твой Грибушенков объявился. Убежал из медсанбата. Вот и расчет. Остальных подберешь из дублеров. Принимай командование! — И комбат вручил Кучину наряд на получение восстановленной в мастерских пушки.

— Есть, принимать орудие! — обрадовался Аркадий.

И вот сейчас он стоит у указателя, а в машине сидят Миша Грибушенков и весь его новый расчет. До ДОП осталось около километра, но Кучину не терпелось: ведь там, в отделе артснабжения дивизии, он получит свою родную пушку, старательно отремонтированную солдатами.

На обратном пути, уже с орудием на крюку, Аркадий наткнулся на большую колонну гражданского населения. Все оборваны, измождены, но смотрят на наших солдат радостно.

— Боже мой, да это же наши, советские люди! — закричал Грибушенков.

Машину остановили. Солдат обступили женщины, старики, дети. Смех, слезы, объятия. На шее Аркадия повисла старушка. Рядом, уцепившись за подол ее платья, застыли две худенькие девочки. Кучин вынул несколько сухарей — больше детей нечем было угостить. Тем временем солдаты во главе с Грибушенковым сорвали замки с продовольственного склада, оказавшегося подле дороги. Затем стали раздавать выстроившимся в очередь людям продукты. Для детей даже плитки шоколада нашлись.

Аркадий разговорился со старухой. Она оказалась из Смоленской области. Попала в лагерь под Бернау. Дочь умерла там неделю назад, а она вот с внучками уцелела.

— Теперь, слава богу, доберемся как-нибудь до дому, — заключила свой печальный рассказ старая женщина.

— А где же их отец? — спросил Кучин, указывая кивком головы на девочек.

— Отец — командир Красной Армии. Воюет где-то, не знаю, жив или нет. Может, встречал где, сынок, лейтенанта Игоря Смирнова?

— Нет, бабушка, не встречал такого. Но вы не волнуйтесь, он отыщется.

Дальше произошло нечто совершенно непонятное. К изумлению старушки, Кучин вскочил. Побледнев, он уставился на одиноко сидевшую в стороне девушку. Ее глаза неподвижно смотрели куда-то поверх деревьев. Кучин невольно перевел свой взгляд в ту сторону, но ничего там не увидел. «Слепая!» — догадался он и онемел от неожиданности. «Где же я видел это лицо? Эти невидящие, но чистые-чистые глаза?» Что-то знакомое почудилось в облике слепой, бедно одетой девушки. Кучин никак не мог вспомнить, где он ее видел. А может, это ему просто показалось?!

Пора было в путь. Пересилив себя, Кучин наскоро простился со старой женщиной.

Ровно гудит мотор автомобиля. Позади далеко остались освобожденные советские граждане. А Кучин все думает, перебирает в памяти встречи, лица, пытаясь вспомнить запавший в душу образ слепой девушки. Но тщетно!

И вдруг Аркадий увидел, как Михаил Грибушенков достал из кармана шинели сложенную, затертую газету и начал аккуратно отрывать от нее кусочек на закрутку. Молнией вспыхнула страница дивизионной газеты «За честь Родины» со стихотворением Леонида Елисеева «Слепая». Вот оно что! Теперь все ясно. Он знал это стихотворение наизусть:

...С чужой немецкой стороны,

Простоволосая, седая,

Дорогой червою войны

Идет домой она... слепая.

Как это было похоже на то, что видел Кучин сейчас собственными глазами. Именно такой и представлялась она ему тогда, когда он с товарищами читал стихотворение. Будто о ней писал поэт.

Совсем стемнело, когда расчет Кучина прибыл в часть. Как всегда, батареи дивизиона заняли позиции на танкоопасном направлении, окопались. Отдыхали в полной боевой готовности. Половина людей бодрствовала. Не спали также расчеты у станковых пулеметов роты ПТР.

Батарейцы и сам комбат радостно встретили пополнение. Теперь батарея вновь стала трехорудийной. Глущенко отвел орудие на позицию и долго наблюдал за дружной работой артиллеристов. Казалось, ничто не предвещало опасности, и Петр Кузьмич ушел, зная, что Кучин сделает все добротно. Красноармейцы и командиры батареи группками сидели около своих орудий. В темноте малиново вспыхивали огоньки папирос и цигарок. Ребята, досказав забавные истории, постепенно умолкли. Все затихло.

На дежурство заступил расчет старшего сержанта Ивана Кислицына. Слышно было, как неподалеку в арттягаче сладко похрапывал ефрейтор Анатолий Кабанов. Серьезный, курносый — ни дать ни взять мальчишка — Толя пришел в батарею еще в Польше с кратковременных армейских курсов шоферов. Со временем он и его товарищи набрались опыта, стали хорошими водителями.

За полночь стало сыро. Лощину, протянувшуюся от высоты до леса, до краев заполнил легкий белесый туман. На опушке вдруг что-то зашевелилось, удавом поползло к холмам. Кислицын протер глаза — так и есть, «удав» явно движется вперед. Сорокалетний Константин Черешко тоже напряг зрение, негромко проговорил:

— Товарищ командир! Бачу колонну солдат — не иначе!

Двоим показаться не могло, и Иван Кислицын немедленно поднял расчет на ноги.

— Кузнецов! — окликнул наводчика Кислицын. — Я выдвинусь вперед, на тот бугорок, узнаю, кто идет...

— Опасно, командир, одному-то идти...

— Одного труднее заметить. Если это немцы, дам сигнал. Немедленно открывай огонь. Сначала по голове, а потом по середине колонны.

— Есть, товарищ командир!

— А сейчас пошли Кабанова, пусть доложит командиру взвода, а заодно и предупредит старшего сержанта Барышева. Ему справа очень удобно будет бить.

Бойцы расчета обтерли масло со снарядов, установили взрыватели на осколочное действие, разложили гранаты по брустверу окопа, проверили автоматы.

— Ну, я пошел, следите за мной, — приказал Кислицын и, пригибаясь, побежал вперед.

Командиры взводов и комбат, предупрежденные об опасности, немедленно объявили тревогу.

Старший лейтенант Голобородько приказал Глущенко и Шевкунову действовать самостоятельно и энергично, чтобы не допустить фашистов на огневые позиции батарей. Десятки глаз наблюдали за противником через оптику орудийных панорам и биноклей, но видимость была плохая: едва пробивались лишь контуры колонны. Все ждали сигнала от Ивана Кислицына.

Кислицын тем временем подобрался к колонне на сто — сто пятьдесят метров и начал зорко всматриваться в медленно двигавшихся людей, стараясь уловить их разговор. Но те шли молча: соблюдали осторожность. Кислицын подождал еще немного, потом окликнул:

— Стой, кто идет?

Как будто плетью стеганули по колонне-удаву. Она вздрогнула, зашаталась и остановилась. В ответ — ни звука.

— Стой, стрелять буду!

Мгновение — и из темноты донеслись резкие гортанные звуки, ударили несколько автоматов. Иван Кислицын отбежал назад, направил ракетницу в сторону немцев и — выстрелил. Красный шарик огня рассыпался в темно-сером небе. «Сигнал дан. Теперь быстрее к орудию!» — решил он. Его расчет первым открыл огонь. Вслед — остальные пушки. Бой вспыхнул мгновенно. Схватка была свирепой. У гитлеровцев тоже оказались орудия. Но нащупать их было трудно: они все время меняли позиции. Тогда к немцам по-пластунски поползли наши петеэровцы — Козак, Меленчук, Лакишик и Мартынюк, вооруженные фаустпатронами.

Фашисты попали в невыгодное положение. Судя по всему, они просто не ожидали такого мощного и хорошо организованного нападения. Огонь мы вели из пушек, автоматов, пулеметов и противотанковых ружей. Вскоре в стане врага брызнули жирные снопы ярко-красных искр, один за другим прогремело несколько взрывов — с пушками противника было покончено. Вспышки орудийных выстрелов разрывали мглу, выхватывали на миг гитлеровских солдат, беспорядочно метавшихся по лощине и убегавших к лесу.

Кучин в этом бою встал за наводчика. Посылая в гущу врага один снаряд за другим, он бормотал:

— Это вам, гады, за старушку! А это — за ее дочь! А это — за слепую девушку! Получайте! — Аркадий, видимо, находился во власти азарта: весь дрожал, глаза лихорадочно искали новые цели. Найдя их, он весь напрягался и судорожно хватался за штурвалы. И снова подпрыгивало, озарялось ярким пламенем орудие. В стане врага глухо хлопали разрывы...

Утром на поле боя остались два разбитых орудия противника. И трупы. Дивизион потерял лишь одного красноармейца. Раненный в грудь разрывной пулей, обессилев от страшной боли, он тихо умер у своего орудия. В бою отличились бойцы роты противотанковых ружей и огневые расчеты старших сержантов Кучина, Кислицына, Барышева и Рудика. О славных их делах воинам дивизии поведала газета «За честь Родины».

Разгромленными и рассеянными по лесам оказались два батальона бригады истребителей танков гитлерюгенда. Бригада эта состояла из четырех батальонов (всего около 800 человек), укомплектованных фашистскими юнцами и вооруженных фаустпатронами. Остатки недобитых гитлеровцев были вновь собраны и брошены в бой на второй и третий день.

Чем ближе наши части подходили к Берлину, тем упорнее сопротивлялись фашистские войска. К полудню 19 апреля стрелковый полк подполковника И. Д. Ковязина, выйдя к лесному поселку Блументаль, наткнулся на сильнейший стрелковый и минометный огонь. Севернее, приближаясь к Блументалю, вели ожесточенный бой батальоны подполковника А. А. Вознесенского. Третий, чекулаевский, полк комдив держал во втором эшелоне в качестве своего резерва.

Я по-прежнему был с Вознесенским. На краю лесной поляны, справа и слева от нас, раскинулось два больших озера. Голубая гладь их уходила на запад, в глубь леса. Блументаль лежал в межозерье. Овладеть им с ходу ковязинцам не удалось. После короткой передышки предприняли вторую попытку. По поселку произвели сильный артналет, но атака и на этот раз не увенчалась успехом. Более того, через четверть часа около восьмисот гитлеровцев перешли в контратаку и ценой огромных потерь отбросили передовые цепи ковязинцев на исходное положение — к опушке леса. Пленные рассказали, что все межозерье за Блументалем хорошо укреплено, насыщено огневыми средствами, минированными завалами и противотанковыми рвами на просеках. Тогда комдив решил оставить здесь небольшой заслон из одного стрелкового батальона, артдивизиона и двух минометных рот, а остальные силы бросил в обход справа. Во второй половине дня маневр удался, большая группа немцев оказалась зажатой в тиски между озерами. Гитлеровцы пытались прорваться, бросались то на восток, то на запад, но орудия противотанкового дивизиона и полковых батарей, а также самоходные установки расстреливали их в упор. От огня тяжелых артполков, поддерживавших дивизию, в глубине обороны немцев взрывались минные поля и склады с боеприпасами. Фашисты метались в огневом мешке несколько часов кряду, затем в одиночку и большими группами начали сдаваться в плен. Блументаль пал.

Эсэсовцы и часть обманутых зеленых юнцов из бригады гитлерюгенда решили во что бы то ни стало пробиться на запад и бросились прямо на огонь пушек противотанкового дивизиона и полковых батарей. Дрались с остервенением фанатиков, гибли десятками. Очень немногим из них удалось уйти. К Голобородько подвели захваченного в плен скороспелого лейтенанта лет восемнадцати. Белобрысый, прыщавый юнец был, кажется, из «идейных». Он озирался по сторонам, как затравленный волчонок, ощеривал мелкие зубы. Даже кусаться пытался.

Голобородько, пользуясь немецким военным разговорником, шутливо произнес:

— А ну-ка, ребята, пристрелите этого юного фашиста!

«Идейный» расплакался на глазах у своих солдат, стал просить пощады. Ефрейтор Мищенко не выдержал, расхохотался:

— Дывысь, хлопцы, ось тоби и найкраще гитлеровське войско!

В межозерье мы захватили много пленных, огромные склады боеприпасов и снаряжения. А убитых гитлеровцев никто и не считал — трупы валялись сотнями.

Ранним утром 20 апреля выбрались мы наконец из лесной чащобы. Впереди теперь преобладал открытый ландшафт. Стрелковые батальоны, артиллерийские подразделения, минометчики, саперы, связисты — все подтягивались, приводили себя в порядок. Командиры уточняли задачи и маршруты дальнейшего движения, и войска продолжали наступление. Где-то в глубине зеленого массива надрывно гудели наши танки. Рокот их мощных моторов нарастал с каждой минутой.

Солнце еще не взошло. Было светло, прохладно и сыро. Мы с А. А. Вознесенским продрогли. Хотелось хоть немного отдохнуть, перекусить и согреться. Ординарцы достелили прямо на земле плащ-палатки, быстро разложили еду. Мы собрались было присесть, но тут справа, совсем рядом, ожесточенно загрохотали дивизионные пушки. Что такое?.. Я побежал на выстрелы. За мной кинулся замполит артполка И. В. Крупнов, а за ним — А. А. Вознесенский.

Оказалось, дивизион старшего лейтенанта В. К. Андреева в предутренней мгле неожиданно очутился перед вражеским полевым аэродромом. Не растерявшись, Андреев развернул все орудия вдоль опушки и открыл огонь по стоявшим на аэродроме самолетам. Сразу же запылало несколько «мессеров». В тот же миг из-за перелеска на аэродром выскочило несколько наших танков. Словно огромные серые жуки, они расползлись по полю и начали в упор расстреливать самолеты.

Мы с Крупновым и Вознесенским даже расхохотались. До того охота наших танкистов за «юнкерсами» и «мессерами» напоминала картину из деревенского быта, когда поутру озорные кудлатые дворняжки потехи ради гоняются за сонными хохлатками.

Удар артиллеристов и танкистов был для гитлеровцев настолько неожиданным, что очень немногим стервятникам удалось взлететь. Сделав над нами несколько кругов, самолеты (они не имели боеприпасов) поспешили уйти подальше от беды.

Радостный и возбужденный (шутка ли сказать — такая удача), Андреев никак не мог сам понять и объяснить, как наша пехота прошла мимо аэродрома: не заметила или приняла в сумерках за свой? Подполковник Вознесенский тут же приказал батальону второго эшелона полка атаковать противника. Через полчаса аэродром с ангарами и мастерскими был полностью в наших руках. Догорали подожженные самолеты, выходили из блиндажей и сдавались в плен гитлеровские асы. Некоторые из них были в нательном белье: проспали.

Пленных и трофеи подсчитывать не стали — впереди лежала крупная железнодорожная станция Верпфуль. Стрелковые полки первого эшелона дивизии получили приказ: немедля перерезать железную дорогу и овладеть станцией. В боевые порядки пехоты влились орудия противотанкового дивизиона и две батареи приданного противотанкового полка. В двух километрах западнее Верпфуля до самых пригородов Берлина простиралась открытая равнина. Фашистское командование понимало, что потеря этого хорошо укрепленного и оснащенного огневыми средствами рубежа позволит нашим танковым и мотомеханизированным частям выйти на оперативный простор и тогда никакая сила не сможет сдержать наступательный порыв советских войск.

Разгорелся жаркий бой. К полудню полки Ковязина и Вознесенского достигли цели: овладели Верпфулем и вышли на западную опушку леса. Сосед слева — дивизия полковника А. И. Негоды выбила противника из Хиршфельде и устремилась к крупному населенному пункт и железнодорожному узлу Вернойхен.

Сменивший батальоны Вознесенского полк А. П. Чекулаева захватил господствующую над окружающей местностью высоту с отметкой 86,9 и завязал бой за город Везов. Немецкая оборона затрещала по всем швам. Но фашисты стянули сюда много танков и самоходных орудий, с ходу ударили по боевым порядкам полков Ковязина и Чекулаева, с тем чтобы не дать им возможности овладеть городом.

Вся артиллерия 207-й дивизии, собственная и приданная, сосредоточила огонь по немецким танкам и самоходкам. Поле, на котором развернулись в атаку гитлеровцы, накрыли гвардейские минометы М-31. Вспыхнуло несколько бронированных машин, но враг упрямо лез вперед. Теснимые танками и следовавшими за ними автоматчиками, наши батальоны медленно отступали к подножию высоты 86,9. Противотанковый дивизион стоял в стыке между стрелковыми полками, построив боевой порядок батарей углом вперед: впереди Шевкунов, справа — Кандыбин, слева — Глущенко. На левом фланге дивизии в боевых порядках ковязинского полка вели огонь батареи истребительно-противотанкового полка (ИПТАП) и пушечный дивизион артполка под командованием старшего лейтенанта Василия Данильченко.

Я приказал Михаилу Курбатову поставить перед стыком стрелковых полков, как раз напротив батареи Шевкунова, подвижной заградительный огонь (ПЗО) и не допустить танки и автоматчиков к позиции его пушек. Немедленно открыли огонь: двенадцать гаубичных снарядов ровной пунктирной линией пересекли острие немецкого танкового клина. Раз, другой, третий...

Над одной из фашистских самоходок взметнулся огромный столб огня — снаряд угодил, видимо, в боезапас, и самоходку совсем разворотило. Толкнув Курбатова в бок, я прокричал ему в ухо:

— Молодец, Михаил! Пусть знают наших!

— Сейчас мы им еще поддадим жару. Долго помнить будут! — И огненный пунктир снова прочертил цепи атакующего врага.

Действия противотанковой артиллерии и прицельный огонь артполка несколько охладили боевой пыл гитлеровцев. Их машины двигались теперь осторожнее, а автоматчики, неся большие потери от плотного орудийного и минометного огня, залегли, стали окапываться. И все же наших огневых средств было недостаточно, чтобы остановить натиск бронированных машин. Они упорно теснили нашу пехоту. Вот танки подошли почти вплотную к пушкам Шевкунова. Батарее грозила гибель. Голобородько, сидевший рядом со мной на НП, отдал Шевкунову команду — повзводно под прикрытием огня двух других батарей и дивизионов артполка оттянуться назад. Обстановка накалялась. Перестройка боевого порядка дивизиона прошла благополучно. Немецкие танки и самоходные орудия постепенно втянулись в образовавшийся мешок и оказались в лощине, хорошо простреливаемой продольным и фланкирующим огнем противотанковых средств.

Занятый управлением огнем артполка, я не видел этого перестроения боевого порядка дивизиона. Да и не мог заметить — видимость на поле боя стала очень плохой. Густой дым от разрывов снарядов, горевшей немецкой техники и поднятая танками пыль мешали наблюдению. Но вот пыль несколько улеглась, я взглянул в бинокль в сторону позиций батареи Николая Шевкунова и ахнул. Теперь там были вражеские танки и автоматчики... Раздавили!.. Погибли ребята! Шевкунов, Шестаков, Вежливцев, Батышев... Неужели все погибли?! Кричу Курбатову:

— Как же ты прозевал, Михаил?!

— Что прозевал? — не понял он меня.

— Как что? А батарея Шевкупова!

Михаил блеснул ровными зубами, молча навел стереотрубу в другое место и предложил мне посмотреть — батарея вела огонь с новых позиций.

Через четверть часа ИПТАП усиления развернулся и ударил во фланг и почти в тыл гитлеровцев, глубоко вклинившихся в боевые порядки нашей дивизии. Обстановка начала меняться в нашу пользу, но вместе с тем продолжала оставаться довольно серьезной.

Комдив Асафов стоял в окопе на своем НП. Сюда, на самую вершину высоты 86,9, примчался на виллисе и командующий артиллерией корпуса полковник И. В. Васильков. По радио он передал распоряжение командиру 136-й армейской пушечной бригады полковнику А. П. Писареву немедленно перенести огонь на неприятельские танки.

Командиры были совершенно спокойны и, как всегда, выдержанны. До нас долетали лишь обрывки команд Асафова. Его голос казался будничным и бесстрастным. Неужели он совсем не волнуется? Не может быть! Да, такой железной выдержке невольно позавидуешь.

На скатах высоты, в трехстах метрах от наших наблюдательных пунктов, уже горели немецкие танки. Остальные, маневрируя и стреляя на ходу, продолжали попытки смять дивизию и развить атаку. Но вот в тылу, за нашей спиной, послышался нарастающий тяжелый гул. Я оглянулся: из-за леса по шоссе один за другим выскакивали и мчались сюда наши танки. Много танков. Вдруг от колонны отделился виллис и, прыгая по кочкам, на большой скорости понесся к высоте 86,9. Кто-то из окружающих комдива помахал фуражкой, и машина направилась прямо к нам. В ней сидел генерал-танкист. Он молодцевато вскочил в траншею, поздоровался с Васильковым и Асафовым и тотчас бросился к стереотрубе. Ну, дело будет!

А танки все выходили и выходили из-за леса прямо на открытое поле и с ходу разворачивались в боевом строю. Мы кричали танкистам «ура», как будто они могли вас услышать.

Тем временем грозные машины прошли через боевые порядки дивизии навстречу немецким танкам. Затем они быстро повернули вправо, устремив вперед жерла длинных пушек. Фашистские артиллеристы дали заградительный огонь: по всему полю взметнулись черные султаны разрывов тяжелых снарядов. Но было поздно. Наши танки, выбрасывая тучи дыма, стремительно ринулись в атаку.

От леса надвигалась вторая танковая волна. Размалеванные черно-зелеными полосами и пятнами «тигры» и «фердинанды» заметались по полю и, отстреливаясь, стали пятиться. Потом, развернувшись под огнем, на полном газу повернули в свой тыл: загорелся «тигр», завертелась на месте подбитая «пантера», повалил черный дым из «фердинанда». И еще, и еще...

Великолепное зрелище! И хороший пример выполнения приказа командующего фронтом Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, предписывавшего за сутки до этого боя «танкистам, самоходчикам... не ждать, пока артиллерия перебьет всех немцев и предоставит удовольствие двигаться по чистому пространству...».

Так в полосе наступления 79-го стрелкового корпуса перешли в решительное наступление основные силы танковых соединений 3-й ударной армии. Ожесточенное сражение за Везов, Вернойхен длилось около пяти часов. Немцы вводили танковые, артиллерийские и пехотные подразделения, пытаясь любой ценой остановить наше продвижение. Только к вечеру дивизия Асафова заняла Везов, а соединения полковника Негоды — Вернойхен. Началось стремительное преследование опрокинутых и в беспорядке отступавших защитников гитлеровской столицы.

Мы снялись со своих наблюдательных пунктов, приготовились двинуться вперед. Кубарем скатившись к подножию высоты, я увидел своих родных глущенковцев, шевкуновцев и кандыбинцев. Усталые, чумазые, бородатые, они казались мне в эти минуты самыми лучшими солдатами на свете. Я обнимал их, и они меня тоже. Казалось, мы не виделись вечность.

В себя я пришел только в объятиях Ивана Кислицына. Старший сержант от радости так стиснул меня, что затрещали ребра. Но и я ткнул его под микитки:

— Ванюша! Чертушка! Жив-здоров? А твои хлопцы?

— Порядок, товарищ майор! Вон они, рядом!

И верно, рядом. Все живы, улыбаются. Именинники.

— А чем похвастаешься?

— «Тигра» подбили, — улыбнулся Кислицын, — разделали под орех! Во-он догорает! Ефрейтор Кузнецов подбил.

— Молодец, ефрейтор! Отличная работа!

— Рядовой Гилетич ранил «фердинанда», а расчет старшего сержанта Винокурова добил его.

Я пожимал крепкие мозолистые руки солдат, благодарил их за отвагу.

— А до дому вы скоро, товарищ майор? — спросил вдруг Гилетич.

Я понял и засмеялся.

— Скоро. Я и сам без вас скучаю. А вот вы без меня, кажется, еще лучше воюете. Так, что ли?

Гилетич отрицательно трясет головой:

— Э, ни! Вертайтесь, товарищ майор: вместе липше германа бить.

Солдаты смеются. И Голобородько, и Пацей, и Братчиков тоже. Всем радостно. Еще бы! Подбить танк и самоходку не так-то просто. А уничтоженных автоматчиков и вовсе не счесть. И как не радоваться, если в таком тяжелом бою дивизион почти не понес потерь. Только комбата Шевкунова легко ранило в руку да шофера Степана Смирнова оглушило разрывом снаряда. Оба остались в строю.

Мне очень не хотелось покидать дивизион, но дела звали.

— Ну, Яковлевич, ни пуха ни пера! — пожелал я своему преемнику Голобородько и, попрощавшись со всеми, ушел.

На поле, где только что отгремел бой, догорали немецкие машины. Уцелевшие гитлеровские танкисты и автоматчики все еще стояли с поднятыми руками. На них никто не обращал внимания: куда денутся?

Вечером 20 апреля мы узнали из листовок политотдела корпуса, что в 13.50 того же дня батареи приданной корпусу армейской пушечной бригады полковника А. П. Писарева первыми из советских артиллеристов обрушили свою мощь на Берлин!

Дивизия продвигалась настолько стремительно, что об отдыхе некогда было и думать. Все бойцы и офицеры полка питались на ходу, сидя в машинах и зажав котелки коленями. Лишь один раз удалось покормить людей на коротком привале. Сегодняшняя обстановка во многом напоминала бои в Померании. Здешняя местность тоже была пересеченной, изобиловала оврагами и небольшими рощами, в которых притаились рассеянные вражеские войска. Многие из них сдавались в плен добровольно, некоторые — после короткой перестрелки.

Дивизионы артполка я держал в непосредственной близости от передовых подразделений наступавшей пехоты. Иногда я наблюдал за движением батарейных колонн визуально. Командиры пушечных дивизионов В. Андреев и В. Данильченко и их комбаты следовали все время со стрелковыми батальонами и ротами. Командир гаубичного дивизиона М. Курбатов постоянно находился со мной.

Противотанковый дивизион весь день двигался рядом с командным пунктом дивизии и использовался в качестве противотанкового резерва. Поэтому малейшая заминка в наступлении стрелковых рот и батальонов устранялась немедленно, пехота своевременно получала поддержку от батарей, действовавших зачастую с открытых позиций.

В час ночи полки Чекулаева и Ковязина достигли западной опушки леса Бернике-Люме. В три часа комдив Асафов ввел в бой и полк Вознесенского. Он спешил: командующий фронтом приказал в 5.00 перерезать окружную Берлинскую автостраду, а до нее еще было добрых восемь километров. Большой успех наметился в полосе Ковязина, и поэтому Асафов направился к нему, чтобы подбодрить и лично присутствовать при выходе полка на автостраду. Однако гитлеровцы неожиданно оказали сильное сопротивление на рубеже Биркхольцауэ, Элизенау, Блумберг. Продвижение батальонов замедлилось. Два дивизиона артполка были на марше и, разумеется, не могли пока оказать помощь пехоте. Но третий, пушечный дивизион В. Андреева уже приступил к интенсивному обстрелу противника. Полк с ходу ворвался в деревню и завязал бой на ее восточной окраине. Левее отчетливо было видно сражение 598-го полка за Элизенау. Через четверть часа стрелковые цепи полков наконец сломили сопротивление гитлеровцев и овладели обоими населенными пунктами.

Мы с Иваном Дмитриевичем Ковязиным решили переместить свой КП в западный угол рощи, которая почти вплотную подступала к занятому Биркхольцауэ. Вслед за нами небольшими группами двигались командиры приданных артиллерийских частей усиления, радисты, связисты, саперы.

Только мы подошли к роще — пожаловало большое начальство. Вслед за комдивом появились заместитель командующего армией генерал И. И. Артамонов и начальник политотдела армии полковник Ф. Я. Лисицын. Вместе с ними прибыл И. С. Крылов. Вдруг гитлеровцы открыли сильнейший пулеметный огонь. Пришлось залечь и лежать не поднимая головы около десяти минут. Со стороны Цеперника в нашу сторону летели болванки двух немецких «фердинандов». Во фланг наступавшим батальонам тоже стреляло несколько самоходок и пулеметов. Похоже было, что начинается контратака.

Рядом со мной в траншею свалились командиры дивизионов капитаны Курбатов и Данильченко. Заработали радиостанции. В эфир полетели команды. Справа появилось подразделение наших танков. К танкистам побежал полковник Иван Сергеевич Крылов. Переговоры с ними длились не более пяти минут — боевые машины повернули на Шванебек. За ними опять поднялась пехота. А мы всей огневой мощью артполка навалились на позиции гитлеровцев у южной окраины Цеперника.

Около семи часов утра полки Ковязина и Вознесенского вместе с танками перерезали окружную Берлинскую автостраду и завязали бой за предместье Берлина — Цеперник. Поставленную Военными советами армии и фронта задачу части 207-й стрелковой дивизии одновременно с другими частями корпуса выполнили с честью. Корпус получил благодарность от командующего фронтом Маршала Советского Союза Г. К. Жукова.

Полковник Ф. Я. Лисицын и генерал И. И. Артамонов вручили командованию нашей дивизии Красное знамя Военного совета 3-й ударной армии под номером шесть. Его предписывалось передать тому подразделению, которое первым ворвется в Берлин.

— Пусть бойцы и офицеры вашей дивизии, Василий Михайлович, — сказал Лисицын Асафову, — водрузят это знамя на самом высоком здании окраины фашистской столицы, чтобы все его видели. Это воодушевит наших воинов на новые подвиги, а врагу покажет, что дальнейшее сопротивление частям Красной Армии бесполезно.

В. М. Асафов и К. Н. Косяков заверили Военный совет армии, что воины дивизии с честью выполнят этот наказ, и тут же начальник политотдела дивизии выехал в вырвавшийся вперед полк А. П. Чекулаева, чтобы вручить ему знамя.

До рубежа канал Панков, безымянное озеро фашисты бежали без оглядки. После короткого боя дивизия заняла Цеперник. Аккуратные одно — и двухэтажные особняки в весенней зелени садов. Тщательно убраны небольшие дворики, старательно ухожены огороды. На грядках уже растет зеленый лук, салат, редис. Усадьбы разделены между собой высокими металлическими сетками — ни домашняя птица, ни скотина не залезет не только в чужой, но и в свой огород. Во всем поселке ни одного местного жителя. Видать, Геббельс запугал берлинцев россказнями о зверствах коммунистов. Убежали. Куда? Ведь все равно вернутся.

В Цепернике мы задержались недолго. Стрелковые полки, преследуя панически бежавшего противника, устремились на юго-запад вдоль канала Панков и железнодорожного полотна пригородной магистрали. К 13.00 части Ковязина и Вознесенского, поддерживаемые огнем 780-го артполка и танков, захватили окраину Берлина — Каров. Стрелковый полк Чекулаева тоже ввели в бой. Он пошел в атаку на столичный пригород Бухгольц. В это же время батарея артполка под командованием старшего лейтенанта А. С. Спивакова произвела залп по Штеттинскому вокзалу Берлина. Честь первого выстрела по фашистскому логову предоставили расчету прославленного артиллериста дивизии сержанта Михаила Андреевича Плюта в составе наводчика Н. В. Дедовича и орудийных номеров И. М. Остапчика и Т. В. Заболотного.

Заводской номер стрелявшего орудия был 7241. На снарядах без взрывателей сделали надпись: «Гостинец Гитлеру от артиллеристов 780-го артполка».

Спустя час по Северному вокзалу Берлина открыла огонь батарея Петра Глущенко. Первым стреляло орудие коммуниста старшего сержанта Ивана Софроновича Кислицына — одного из ветеранов и прославленных младших командиров 420-го ОИПТАД.

Н. Ф. Пацей и Г. С. Шленсковой потом рассказали мне, как торжественно они готовились к этому дню. За сутки написали два варианта послания Гитлеру и Геббельсу. Оба стихотворения вложили в снаряды. Затем послали их к Северному вокзалу. Огонь вели из пушки ЗИС-3 с заводским номером 765414. В расчет И. С. Кислицына входили наводчик М. И. Кузнецов, орудийные номера Я. Т. Гилетич, Г. М. Савчук, М. И. Мартынюк и К. И. Черешко.

Как и на Одере, слог солдатский был далеким от совершенства. Но это не главное. Стихи метко передавали всю ненависть и презрение к Гитлеру и его кровавой клике, говорили о гордости русского человека, увидевшего у своих ног гнездовье сильного, коварного, но уже поверженного врага.

...Впереди простирался большой пустырь. За ним в синеватой дымке громоздились массивы многоэтажных жилых домов и промышленных зданий. Это был Берлин.