На Одере

На Одере

На главной линейке выстроился личный состав части. Я объяснил цель нашего пребывания под Гелленом: усиленная боевая и политическая подготовка к предстоящему форсированию реки Одер, к бою на противоположном берегу. Сказал и об огромных трудностях, с которыми столкнется дивизион при выполнении этой задачи.

Замполиту выпало сообщить более приятную новость: под конец своего выступления он доложил, что сегодня у нас выступит армейский ансамбль песни и пляски.

Бойцы расходились шумно, в приподнятом настроении. Тотчас во всех уголках лагеря начались приготовления к встрече с представителями фронтового искусства.

И вот в сосновом бору раздались аплодисменты. Один из артистов мастерски прочитал отрывок из поэмы Пушкина «Полтава». Потом артисты пели «В землянке», «Вася, Василек», «На солнечной поляночке», «Смуглянку». Девушки и парни станцевали гопак и несколько других народных танцев. Концерт закончился исполнением частушек и песен на темы политической сатиры. Их пели девушки нашего дивизионного ансамбля вместе со старшиной Воскресенским. Особенно запомнились куплеты «Сверхкапутной», высмеивающей объявленную Гитлером сверхтотальную мобилизацию:

Бродят фрицы сверхпечально,

Немцы сверхневеселы.

Сверхприказ о сверхтотальной

На стене повесили

Даст итог довольно скудный

Сил реализация,

Не назвать ли сверхкапутной

Сверхмобилизацию?

Веселыми и отдохнувшими уходили солдаты и офицеры с концерта. Долго еще раздавался их смех, слышались шутки. Я был уверен, что завтра занятия начнутся с огоньком: хорошее настроение — великое дело.

Дни летели быстро. Время, отведенное на подготовку к форсированию Одера, использовалось главным образом для дальнейшей тренировки расчетов, ведения огня прямой наводкой и с закрытых позиций, отработки взаимозаменяемости номеров, углубленного изучения материальной части орудий, тягачей, противотанковых ружей, а также для инженерной подготовки личного состава.

Занятия проходили по скользящему графику: в одном взводе изучали матчасть; в другом шла огневая подготовка; в третьем рыли орудийные окопы полного профиля с обязательным оборудованием «карманов» (ниш с перекрытием, куда закатывали пушку), укрепляли стенки траншей и щелей; в четвертом занимались вязкой больших и малых плотов, готовили бревна на случай форсирования реки вплавь.

Еще в Померании, увидев как-то целую кучу трофейных фаустпатронов, я решил использовать их как вспомогательное оружие для роты ПТР. Приказал начальнику артснабжения дивизиона И. М. Гурину непременно достать инструкцию по боевому использованию фаустпатронов и организовать занятия. Сначала осваивали материальную часть, затем на оборудованном в лесу небольшом полигоне у одиноко стоявшего каменного сарая отрабатывали приемы пуска. К концу учебы, в первых числах апреля, провели стрельбы боевыми гранатами. Огонь вели с трех дистанций: пятидесяти, семидесяти пяти и ста метров. Красноармейцы А. И. Меленчук, А. А. Лакишик, С. Д. Мартынюк и А. С. Козак так старательно и метко поражали цель, что лесной домишко вскоре был разбит вдребезги. Каждый из них имел на своем счету свыше двадцати пусков, полностью освоился и привык к шуму пугавшей поначалу реактивной струи за плечами.

Так кроме пушек и противотанковых ружей на вооружение дивизиона приняли и фаустпатроны. В каждом взводе ПТР создали две группы бойцов, вооруженных немецкими противотанковыми гранатами. Позже, на подступах к Берлину и в самой фашистской столице, умение обращаться с фаустпатронами оказало неоценимую услугу.

Особое значение мы придавали дальнейшему сколачиванию огневых расчетов орудий и противотанковых ружей. Дело в том, что рота ПТР полностью, а огневые орудийные батареи больше чем наполовину состояли из новичков, пришедших в часть под Варшавой в конце января сорок пятого года. Тогда наша дивизия пополнилась несколькими маршевыми ротами солдат-призывников старших возрастов, призванных из только что освобожденных районов Западной Украины и Западной Белоруссии. Мы отобрали в дивизион наиболее молодых и физически крепких. В части до штатной численности не хватало пяти пушек. Поэтому орудийные расчеты, оставшиеся без материальной части, поначалу пришлось обучать на деревянных макетах.

Новички были малограмотными. Наиболее развитые из них имели в лучшем случае пятиклассное образование. Учеба осложнялась еще и тем, что некоторые из них оказались суеверными и богомольными, на поле боя шептали молитвы, крестили орудия, снаряды и даже стреляные гильзы. Нередко это смешило наших солдат-ветеранов. Но нас, командиров, отнюдь нет. Мы понимали, что безземельные, забитые, обездоленные крестьяне, прожившие большую часть своей жизни в панской Польше, претерпели все муки пилсудчины, а затем и гитлеровского ада. Отсюда — и суеверность, забитость. Думалось, как с такими воевать?

К счастью, всех новичков объединяла жгучая ненависть к серо-зеленому мундиру, напоминавшему им о недавних издевательствах, национальном унижении. Поэтому артиллерийское дело, как ни тяжело оно давалось, «западники» (так их добродушно окрестили наши солдаты-ветераны) изучали с небывалым прилежанием и настойчивостью. Так мы и пошли в бой, имея в расчетах двух-трех ветеранов и четырех-пятерых новобранцев.

Очень скоро наши опасения насчет ненадежности новичков в бою рассеялись. В первых же сражениях в Центральной Польше и Померании они показали себя храбрыми солдатами, воевали зло и самоотверженно. Это в какой-то степени восполняло нехватку необходимых навыков и знаний. Некоторые, правда, по-прежнему уповали на милость божью, но жизнь поправляла их, и порой очень жестоко.

Однажды под Дейч-Кроне комбат Г. И. Кандыбин проверял огневые позиции батареи. Оборудование окопов и ровиков подходило к концу. Вот-вот должны были появиться немецкие танки, и комбата, естественно, беспокоило, хорошо ли зарылись в землю расчеты.

Рядовые Леонтий Белевич и Петр Трутько (белорус и поляк), полагаясь на волю божью, окопались плохо, не укрепили стенки своего ровика. Кандыбин приказал им немедленно устранить этот недостаток: грунт был песчаный и легко осыпался. Но через несколько минут начался артналет, и танки противника, сопровождаемые густыми цепями автоматчиков, пошли в атаку. Было уже не до укрепления ровиков. Всех захватил бой, и никто не заметил отсутствия двух «западников». А они, подавленные грохотом стрельбы, забились на дно ровика и истово молились перед извлеченными из-за пазухи иконками.

Вдруг рядом с их убежищем разорвался тяжелый снаряд. Песчаные стенки окопа легко сошлись. Крик солдат услышали товарищи, откопали их. Все обошлось благополучно. Оба незадачливых богомольца вскоре оправились от страха, а урок пошел впрок всем новобранцам.

Помнится, какое ликование было, когда под Шнайдемюлем Яков Гилетич, встав за панораму орудия, впервые собственноручно подбил немецкий танк! После боя все земляки облепили застывшую машину, щупали ее, неистово барабанили кулаками и прикладами автоматов по броне, хохотали:

— Глядите, братцы, якая бука померла!

Успех Гилетича в какой-то степени знаменовал собою переломный момент в военной судьбе всех его товарищей. Конечно, они вели себя в бою еще не совсем уверенно, но, видя, как воюют ветераны, старались преодолеть страх и не пропустить ни одной возможности встать за панораму орудия и «пидбыты германського панцыря».

С каждым днем друзья Гилетича все больше убеждались, что не господь бог спасет их жизнь и победит врага, а пх собственное мужество и стойкость в бою, их жгучая ненависть к врагу. В этом была немалая заслуга коммунистов и комсомольцев дивизиона. Они умело проводили политико-воспитательную работу: то с неумолимой логикой раскроют заблуждения «западников», то пожурят, а иногда и просто не заметят какой-нибудь промах — дадут возможность новобранцам самим преодолеть недостатки.

Когда мы вышли на берег Балтийского моря, солдат из западных областей уже нельзя было характеризовать словом «новички». Однако офицеры и младшие командиры дивизиона продолжали неустанно заниматься с ними.

Впоследствии я задавал многим однополчанам один и тот же вопрос: что, по их мнению, обеспечило нашему дивизиону, имевшему тогда подавляющее большинство необученных новичков, столь значительные успехи? И все, как один, отвечали: крепкий костяк опытных младших командиров и офицеров, ветеранов части, коммунистов и комсомольцев и... труд. Да, труд!

Товарищи были совершенно правы. Трудились в дивизионе и командиры и рядовые очень много. Мы никогда не останавливались в городах, населенных пунктах или тем более в степи, не оборудовав для личного состава щели и ровики, а для орудий — окопы полного профиля. Ни одного дня, свободного от боя или в ожидании его, не было прожито без проведения усиленных тренировок огневых расчетов и взводов.

И здесь, на Одере, мы продолжали совершенствовать боевую выучку противотанкистов. Говорят, сапер ошибается один раз в жизни. Если перефразировать это выражение в применении к нам, артиллеристам переднего края, то выходит, что расчет противотанковой пушки, оставаясь с глазу на глаз с вражеским танком, делает промах тоже один раз. Война научила: если позиция оборудована как следует, невредимыми остаются и расчет и пушка. Вот почему в любой обстановке в первую очередь мы стремились отрыть окопы полного профиля. Если позволяло время, обязательно успевали соорудить и так называемые «карманы», имевшие своеобразный козырек — накат из бревен. «Карман» размещался впереди площадки для стрельбы и вместе с покатым склоном для скатывания в него пушки составлял одно целое с позицией.

Немецкие танкисты не только не могли достать орудие и его расчет, но и никогда не решались утюжить огневую позицию. «Карман» был для них ловушкой: слабое перекрытие не выдерживало тяжести танка, он проваливался и порой становился добычей для артиллеристов, находившихся в прочно оборудованных ровиках.

Кроме того, «карманы» позволяли отлично маскировать огневую позицию от наземных и воздушных наблюдателей: пушка совершенно не выделялась над окружающей местностью; ее выкатывали на площадку для стрельбы лишь в тот момент, когда танки противника приближались на дальность прямого выстрела.

По инженерное оборудование позиций только полдела. Надо было с толком использовать предоставленное нам время и на отработку тактических приемов по организации огневого взаимодействия орудий, взводов и батарей в ближнем противотанковом бою. Особое внимание уделялось орудийному расчету. Ведь живучесть противотанковой пушки на поле боя зависит от уровня огневой подготовки расчета, от его умения быстро сменить позицию и открыть меткий огонь с нового места. А это требовало ловкости, сноровки, сообразительности, ежедневных тренировок, затрат немалых физических сил. Офицеры, командиры орудий и наводчики, используя отрытые на занятиях по инженерному делу окопы, обучали основной и дублирующий состав расчетов наводке орудия в цель с использованием точки наводки и без нее. Много тренировались и в приемах стрельбы прямой наводкой по движущимся целям — сновавшим по шоссе легковым автомобилям и грузовикам. Затем с помощью тягачей и вручную расчет при огневой поддержке соседнего орудия перекатывал пушку на запасную позицию и опять, уже в новых условиях местности, отрабатывал те же задачи. И так — по нескольку раз в день.

Огневое мастерство расчетов росло та глазах. В начале апреля мы уже были уверены в том, что у каждого орудия находится хорошо обученный, крепко спаянный коллектив красноармейцев и младших командиров. Кстати, многие бывшие новички, проявившие себя в боях, стали наводчиками и замнаводчиками, получили звание ефрейтора.

Львиную долю времени занимала подготовка к форсированию реки Одер. К концу марта специально отобранные плотники связали двадцать пять огромных плотов. Каждый из них был рассчитан на перевозку пушки или грузового автомобиля с орудийным расчетом и боеприпасами. Все занятия дивизиона теперь проходили на берегу большого озера Нордхаузер-зее, в нескольких километрах от лагеря. Соблюдая необходимые меры предосторожности, орудийные расчеты поочередно погружались на плоты и заплывали в глубь озера вместе с пушками и автомашинами. Казалось, все шло отлично. Оставалось еще немного потренироваться, отработать как следует десантирование и открытие огня с ходу, на плаву, и — подготовка дивизиона к предстоящему форсированию Одера будет завершена.

Организовали пробное учение. Отделение старшего сержанта Сергея Барышева с пушкой и боеприпасами на плоту первым оттолкнулось от берега и начало дружно грести специально изготовленными веслами. И вдруг плот, задирая нос, стал опрокидываться назад. Барышев дал команду, и бойцы перебежали вперед, пытаясь восстановить равновесие. Но этого сделать не удалось. Пушка, порвав крепление, пошла ко дну. Плот перевернулся, и весь орудийный расчет оказался в воде.

К счастью, люди благополучно выбрались на берег. Затем вытащили и пушку. Но происшествие насторожило всех нас и присутствовавшего на занятиях командира дивизии полковника В. М. Асафова. В чем же дело? Ведь днем раньше тот же расчет на том же самом плоту дважды пересекал озеро. А сегодня такой казус. Видимо, плоты за неделю так намокли, что их плавучесть значительно понизилась. Это заставило нас заново определить места установки пушки или автомобиля, ящиков со снарядами, размещение орудийных номеров, конструкцию креплений. Пришлось вытаскивать плоты на берег, наращивать бока дополнительными бревнами, а для придания большей устойчивости на плаву под каждым углом закреплять пустую трофейную бочку из-под бензина, по-новому крепить пушку и автомобиль.

Повторные тренировки дали вполне удовлетворительные результаты. Этим успешно был решен и вопрос надежной устойчивости плотов во время ведения огня из орудий, чтобы еще с воды поддержать атаку вражеского берега нашей пехотой.

Но бедам нашим, к сожалению, не суждено было на этом закончиться. Через два дня произошел случай, заставивший опять производить дополнительные работы со злополучными плотами. Все началось с того, что ефрейтор Егор Травкин решил почистить свой автомат. Вынув диск и надеясь, что в канале ствола нет ни одного патрона, он отвел оружие в сторону от людей и, нацелившись в железную бочку, спустил курок. К его изумлению, раздался выстрел. Бочка, находившаяся возле сарая, подскочила вверх, а затем с воем упала на землю и покатилась.

Оказавшийся поблизости командир орудия, он же и парторг батареи, старший сержант Федор Шестаков всполошился: а что будет, если при форсировании реки вражеская пуля или осколок снаряда попадут в бочку под плотом? Скопившиеся бензиновые пары при взрыве могут опрокинуть его вместе с орудием и людьми.

О подозрениях доложили мне. Я приказал проделать опыт на двух плотах: на одном из них пробки были вынуты из бочек, на другом — плотно завинчены. И тем не менее оба они, нагруженные кирпичом, были опрокинуты взрывом. Пришлось снимать бочки и промывать их. Бочки крепились к плотам с помощью проволоки, которую приходилось доставать с большим трудом. Это отняло немало времени. А ефрейтору Травкину вместо наказания объявили благодарность: как-никак предупредил возможную беду.

После этого ни одна мелочь не ускользала от внимания бойцов и командиров. Однажды расчет старшего сержанта Михаила Рудика проводил практические занятия по преодолению водной преграды вплавь с использованием подручных средств — бревен метровой длины. Красноармейцы в полном обмундировании, с личным оружием отчалили от берега на плоту. Затем им дали вводную: «Плот разбит». Каждый орудийный номер бросался в воду и с помощью бревна плыл к берегу. Ефрейтор Голуб прыгнул неудачно, уронил бревно и потом никак не мог поймать его за ручку, сделанную из кирзового ремешка. Бревно, как нарочно, крутилось и ускользало от бойца. Рядом был плот, и Голуб решил ухватиться за него. Но плот оказался высоким, скользким, и ефрейтору никак не удавалось зацепиться и за это спасительное средство. Голуб устал, начал волноваться и терять силы, хотя знал наверняка, что ему помогут выбраться. То же самое случилось и с двумя другими красноармейцами. Спасательная команда подобрала их.

Мы задумались: что необходимо предпринять, чтобы при любом положении бревна можно было надежно ухватиться за него, положить сверху автомат и, работая ногами, продолжать движение в нужном направлении? Михаил Рудик предложил вместо кирзовых ручек прибить на концах и посредине бревен деревянные. Так и сделали. Небольшое усовершенствование оказалось очень практичным.

Такие же ручки были прибиты на боковых бревнах плотов, на ящиках со снарядами, чтобы и они при необходимости могли служить подручными средствами для бойца. Почти каждый день какой-нибудь расчет «купался». Такая тренировка была хотя и неприятной, но весьма необходимой: личный состав должен был убедиться в эффективности подготовленных им переправочных средств из подручных материалов.

Отделения, взводы и батареи продолжали совершенствовать тактические приемы десантирования на вражеский берег и быстрого открытия огня по противнику из любого положения. Каждый воин старался что-либо придумать, подсказать. Плотник по гражданской специальности, ефрейтор Травкин, например, изготовил специальные длинные бревна-желоба. Они предназначались для использования в качестве трапов под колеса автомобилей и пушек, скатывающихся с плотов на берег. С такого желоба колесо не соскочит, и пушка или тягач не завалится. Смастерили также длинные веревочные лямки, или, как их назвали бойцы, «бурлацкие застежки». С их помощью можно было даже из укрытия, под огнем противника с гораздо меньшими усилиями стаскивать на берег пушку или тягач. Отработали и технологию скатывания орудия не стволом, а лафетом вперед.

Большую помощь нам оказал опыт пехотинцев и саперов, который широко освещался в дивизионной газете «За честь Родины». Ее редактор капитан И. А. Конченов вместе с работниками политотдела дивизии подполковником А. Е. Жук, майором В. М. Могильниковым, капитанами И. Е. Кухаревым и П. Н. Осыченко были частыми гостями у нас в дивизионе и в других частях соединения, выступали перед личным составом с докладами, собирали материал, освещали на страницах этой небольшой газеты наиболее интересные и полезные эпизоды из боевой подготовки подразделений.

В печати была опубликована серия статей, помогавших офицерам и сержантам в подготовке подразделений к предстоящим боям по преодолению водной преграды и захвату плацдарма на противоположном берегу.

Каждый красноармеец и младший командир имел Памятку бойцу в наступлении. В ней излагались основные положения действий при преодолении широкой водной преграды, захвате плацдарма на противоположном берегу, во время боя в городе. Воины настойчиво изучали эти наставления, обобщавшие опыт боевых действий, накопленный пехотными и артиллерийскими подразделениями в минувших сражениях. Рассказывалось и о нашем дивизионе, вернее, о стойкости, мужестве и находчивости, проявленных личным составом третьей батареи под командованием старшего лейтенанта И. Т. Кучина летом сорок четвертого года при освобождении Латвии. А произошло тогда вот что.

На исходе жаркого августовского дня дивизион вместе с батальоном 594-го стрелкового полка достиг реки Айвиэксте под Мадоной и, развернув боевые порядки своих батарей в противотанковый опорный пункт, прикрыл шоссейную дорогу и мост через реку.

Мост был деревянный, но довольно крепкий. По нему уже прошла вперед вся боевая техника нашей дивизии и частей усиления. На западном берегу дорога резко поворачивала вправо, метров триста бежала почти параллельно реке; обогнув небольшую безымянную высоту, она снова делала крутой поворот влево и, рассекая яркую, сочную зелень луга, спешила к смешанному лесу. Весь участок между рекой и лесом был покрыт кустарником, заболочен и не представлял опасности со стороны немецких танков. Скорее всего, их надо было ожидать с сухого зеленого луга, который раскинулся справа ох дороги.

Другой берег реки был очень удобен для выбора огневых позиций и наблюдательных пунктов. С него визуально контролировалась и простреливалась любая точка на западном берегу, включая и безымянную высоту, лежавшую между дорогой и рекой. Третья батарея старшего лейтенанта Кучина как раз и окопалась на этой высоте, а две другие заняли огневые позиции справа и слева от дороги на восточном берегу Айвиэксте.

Оборудование позиций завершили уже в сумерках. Вскоре уставшие бойцы крепко уснули в защитных ровиках на мягкой постели из свежесорванной травы. Только караульные не дремали, оберегали покой уставших товарищей. Где-то рядом, в стрелковых ячейках, жидкой цепочкой охвативших западный склон высоты, отдыхали пехотинцы. Никто не подозревал, что уготовила им нелегкая военная судьба...

Ранним утром, не успел еще рассеяться густой туман, около сорока бронированных фашистских машин выскочили из лесу и устремились к мосту. Намерения противника были просты — ударом во фланг отрезать от основных сил корпуса вырвавшуюся вперед 207-ю стрелковую дивизию вместе с приданными ей танковыми подразделениями и затем ликвидировать ее.

Для этого немцам нужно было мощным танковым тараном вдоль шоссе смять нашу оборону и с ходу овладеть переправой. Их бронированные машины устремились вперед, а самоходные орудия расползлись по всему лугу и, маневрируя, стали поддерживать танки с флангов.

Первой открыла огонь по машинам на опушке батарея Ивана Кучина.

Подступы к безымянной высоте простреливались также первой и второй батареями дивизиона, но они пока молчали, выжидая более выгодного момента. Не стреляли и орудия батареи полковых 76-мм пушек 594-го стрелкового полка.

Впереди всех на правом фланге стояло орудие старшего сержанта Федора Шестакова. Оно прикрывало дорогу как раз у ее изгиба. С этой позиции хорошо просматривалось шоссе, поэтому Шестаков заметил танки задолго до их появления — по синеватому облаку выхлопных газов. Как только первая машина с автоматчиками на броне выскочила на поляну, Шестаков скомандовал:

— По головному танку, бронебойным, отражатель ноль, угломер тридцать ноль, прицел постоянный, наводить вниз, упреждение один танк... огонь!

Наводчик младший сержант Владимир Попивнич прильнул к резиновой наглазнице панорамы и быстро начал вращать рукоятки маховичков. Подведя горизонтальную линию перекрестия под брюхо танка, нажал на спуск. Прогремел выстрел. Снаряд ушел чуточку вправо. Шестаков, поправив установки, скомандовал доворот. Ефрейтор Травкин принял новый снаряд из рук подносчика Ивана Кислицына, вогнал его в казенник. Щелкнул затвор. Плавно перемещая вертикальную линию перекрестия, наводчик подвел ее спереди к корпусу танка и, сократив промежуток между ними до небольшого просвета, снова нажал педаль спуска. Танк задымил, повернул к лесу и скрылся среди деревьев. На опушке забегали немцы.

А Попивнич тем временем уже сторожил новую цель — самоходку в грязно-зеленом камуфляже. Она вела огонь с места в сторону переправы. Чья-то пушка стукнула ее бронебойным по башне, но снаряд рикошетировал. Однако нервы фашиста не выдержали, он двинулся вперед с разворотом и подставил часть борта прямо под подкалиберный снаряд. Владимир Попивнич незамедлительно послал его вперед. Самоходка стала, словно с ходу налетела на глухую вертикальную стенку. Тотчас же из всех ее щелей повалил дым, взметнулось пламя.

Гитлеровские машины в ту же минуту навалились на пушку Шестакова. Вздыбилась земля. Зазвенели осколки по орудийной стали. Кучин сосредоточил огонь всей батареи по головным танкам. Но запереть колонну в лесу ему не удалось. Противник продолжал двигаться вперед. Не прошло и десяти минут с начала боя, а все вокруг горело, дыбилось фонтанами земли и металла. Перед мостом по всему лугу пылали танки и самоходки фашистов. Черный дым и копоть низко стлались по земле, перемешиваясь с туманом. Но вот поднялось солнце, и машины противника замедлили ход: прямые лучи, видимо, ослепили танкистов.

Расчету Шестакова приходилось много раз поворачивать свою пушку в разные стороны и стрелять то по танкам, то по самоходкам, то по автоматчикам. Командир орудия и наводчик сменяли друг друга у панорамы и непрерывно вели огонь. Один из танков, подожженный шестаковцами, пылал у лесной опушки, другие с развороченными гусеницами или с заклиненными башнями стреляли с места, поддерживая машины, медленно приближающиеся к высоте.

В работу вступили батарея полковых пушек и взводы противотанковых ружей. Заметно возросла плотность противотанкового огня. Запылала еще одна вражеская самоходка. От острого глаза комбата Кучина, внимательно следившего за полем боя, не ускользнуло и то, что напор врага стал ослабевать — атака захлебывалась. Внезапный танковый таран не удался. Бронированные машины не сумели прорваться к переправе. И тогда, отступив к лесу и перестроив там свои боевые порядки, танки и пехота врага атаковали безымянную высоту в развернутом строю, в лоб. Минометчики, открыв огонь дымовыми снарядами, поставили перед высотой сплошную завесу, и старший лейтенант Кучин, пользуясь случаем, приказал всем расчетам перетащить орудия на запасные позиции.

Спустя четверть часа снова грянул бой. До передних танков оставалось не более полукилометра. Гитлеровцы, видимо, уже предвкушали свою победу, но вновь заговорили наши пушки, дружно ударив в упор с более выгодных позиций. Одновременно противник попал под губительный перекрестный огонь двух других батарей дивизиона, разместившихся за рекой. Батальонные и полковые минометы навалились на автоматчиков врага, заставили их покинуть спасительную броневую защиту и рассеяться по лугу.

Однако враг не унимался и, несмотря на большие потери, упрямо лез напролом. Завязался жестокий бой у подножия высоты, затем на самой высоте, на отдельных участках он переходил в рукопашную схватку. Особенно тяжело пришлось расчету Федора Шестакова. Гитлеровцы обнаружили его после того, как артиллеристы в упор расстреляли еще одну самоходку. В сверкающих на солнце касках, в расстегнутых кителях, с прижатыми к животу автоматами, фашисты пошли в атаку на горстку храбрецов. Ведя огонь короткими очередями и забрасывая ячейки пехотинцев гранатами, немцы сравнительно легко прорвали жидкую цепочку обороны и вплотную подошли к орудию. На некоторое время их прижал к земле станковый пулемет, прикрывавший позицию батареи. Но в пулеметчика незамедлительно полетели гранаты.

Федор Шестаков бросился на помощь, метнул в фашистов две лимонки, с трудом отодвинул обмякшее тело убитого пулеметчика. Вместе с подбежавшим Егором Травкиным он заправил новую ленту, нажал на гашетку, и свинцовая струя опять хлынула навстречу врагу. Гитлеровские автоматчики упали на траву как подкошенные. Но за ними к позициям батареи бежали в полный рост и ползли по-пластунски новые цепи. Уже ранены Травкин, Приходько, Иванов. У пушки остались двое, потом только Владимир Попивнич. Щуплый, почти подросток, солдат согнулся над панорамой и, увидев самоходку, подмявшую пулеметный расчет, зло закричал:

— А, гад! Так вот ты как!

Прогремел выстрел. Фашистская самоходка, будто пригвожденная невидимым стальным колом, резко покачнулась и замерла на месте. Над ней взметнулся сноп пламени и черного дыма.

Пушки и ружья ПТР ударили по врагу еще дружнее и ожесточеннее. Из защитных ровиков к расчетам потянулись раненые, чтобы помочь своим товарищам. Пехотинцы, артиллеристы, минометчики, связисты, отбивая яростные атаки врага, стояли насмерть.

Когда наша оборона, казалось, вот-вот будет прорвана, командир стрелкового батальона ввел в бой свой резерв. В атаку пошла третья рота с несколькими приданными ей танками.

Удар нанесли слева, из-за безымянной высоты. Под прикрытием шквального огня из всех средств батальон опрокинул, смял правый фланг гитлеровцев. Появление наших танков было полной неожиданностью для изрядно потрепанных, выдохшихся фашистов, и они кинулись наутек. Подоспевшие подразделения армейского танкового полка, усиленные несколькими противотанковыми батареями 57-мм калибра, настигли и добили группировку врага.

В этом бою тяжело ранило Шестакова. Попивнич и Кучин получили легкие контузии и ранения. Спустя некоторое время в бою за Мадону Попивнич вынес своего комбата из-под огня и доставил его в медсанбат. Там Кучину ампутировали ногу. Война для Ивана Тихоновича окончилась...

Бой на реке Айвиэксте под Мадоной был важной вехой в истории становления дивизиона. Все то, что знали, чему научились мы, по крупице собирая опыт войны за долгое время, здесь как бы вылилось в непреклонную стойкость и героизм солдат и офицеров, в умелые, расчетливые действия командиров, которые, искусно маневрируя огнем и колесами, нанесли противнику большой урон в живой силе и технике.

Действия батарей, взводов, орудийных расчетов, отдельных командиров и солдат мы тщательно изучали и подробно разбирали во всех подразделениях накануне форсирования Одера. Много внимания уделили и опыту второй батареи, которая успешно провела бой на берегу Балтийского моря, вблизи дачного поселка Клемпина.

Случилось это в последний день Померанской операции — 13 марта 1945 года. Противник, прижатый к морю, под покровом ночи и густого тумана подогнал к побережью несколько крупных военных транспортов и сухогрузных теплоходов. Под прикрытием двух крейсеров с длинной, уходившей в море песчаной косы началась эвакуация частей.

Встало солнце, рассеялся туман. Перед взором как на ладони предстала вся картина бегства гитлеровских войск. Несколько минут наша артиллерия молчала: может, артиллеристы сомневались, противник ли это, может, они были ошеломлены его наглостью.

Вторая батарея дивизиона, занявшая поздним вечером огневую позицию у самого берега, улеглась на отдых лишь под утро. Лейтенант Борис Шуйков, командовавший батареей вместо убывшего в медсанбат комбата Шевкунова, поднялся раньше других, пристально, с нескрываемым удивлением начал изучать в бинокль обстановку в стане врага. Прямо перед ним на косе растянулись длинные ангары. Между ними и берегом время от времени садились и взлетали к стоявшим на рейде крейсерам немецкие гидросамолеты.

Глаза Шуйкова разбегались от множества близких и таких заманчивых целей. Мой командный пункт располагался в полукилометре от батареи. Комбат тотчас доложил обстановку, и я разрешил ему открыть огонь, назначив определенный расход осколочных снарядов.

Подготовив данные и построив веер для стрельбы всей батареей, лейтенант Шуйков приступил к пристрелке сначала одним орудием. Снаряды ложились между гидро планами и ангарами — с перелетом. Конечно, опыта определения расстояния и подготовки данных по морским целям ни у кого из нас не было. Но, будучи офицером сообразительным, Шуйков сразу же догадался, в чем дело, и сократил прицел почти на двадцать делений. Следующий выстрел дал недолет. Комбат увеличил прицел на половину вилки и получил разрыв между двумя гидросамолетами.

— По самолетам, батареей, прицел... угломер... уровень... взрыватель осколочный, два снаряда, беглый огонь! — скомандовал Шуйков, переходя на поражение.

Но увы! Самолеты, как и прежде, остались невредимыми. Это озадачило лейтенанта, но он не растерялся. Изменив установки прицела и угломера для каждого орудия в отдельности, он развернул линию разрывов вокруг своей оси по часовой стрелке и расширил веер разрывов.

— Батарея, залпом, огонь!

Радости бойцов не было предела — один самолет вспыхнул как свеча и тут же взорвался. Второй гидроплан немедленно пошел на взлет и уже в нескольких метрах над водой был сбит прямым попаданием снаряда. Разумеется, такое поражение — чистая удача. Многие минометчики, например, иногда наблюдали прямые попадания мин в летящие самолеты противника: случайно скрещивались траектории их полета.

По всей косе высоко в небо поднялись смерчи из песка, грязи и металла — наша артиллерия начала интенсивный обстрел. Повсюду на воде появились частые всплески мин. Метрах в ста от позиции грянул мощный залп — заговорила батарея 100-мм противотанковых пушек. У крейсеров взметнулся веер бело-голубых, искрящихся на солнце фонтанов воды. И почти в ту же минуту крейсер ответил. Вверх полетели комья жирной земли, камни. Батарея соток дала несколько залпов подряд. На одном из крейсеров вспыхнул пожар, но вражеский корабль не прекратил огня.

В боевых порядках наших батарей рвались тяжелые снаряды орудий главного калибра. Однако батарейцы не ушли в окопы. Так же умело и быстро Шуйков перенес огонь и начал громить один из ангаров. Вскоре от него остался лишь догорающий остов.

Получив от Шуйкова доклад о расходе боеприпасов (свыше двухсот осколочных выстрелов), я приказал прекратить огонь. Между тем батарея 100-мм пушек во взаимодействии с корпусной артиллерией заставила вражеский крейсер сняться с якоря и уйти в море. Вся его верхняя палуба была в огне. Вскоре за ним последовал и второй крейсер, получивший несколько прямых попаданий.

Коса опустела. Гонимые огнем, гитлеровцы бросались в воду и пытались вплавь достичь кораблей и военных транспортов. Но тщетно.

Когда с группировкой было покончено, между косою и берегом приводнились еще два самолета. Не ожидая команды, командиры орудий С. Барышев, А. Кучин, Ф. Винокуров и Ф. Шестаков подготовили пушки к стрельбе. Лейтенанту Шуйкову оставалось только дать команду на открытие огня, но боеприпасов было мало, и я не очень охотно разрешил ему израсходовать еще двадцать выстрелов. Оба гидроплана тотчас подбили, и они до половины скрылись под водой.

В батарее были раненые, осколком убило подносчика снарядов рядового Мизерова.

От траншей и ходов сообщения во многих местах почти ничего не осталось: они скрылись под свежими воронками и ямами.

Результаты стрельбы оформили актом. Его заверил командир стрелкового батальона, на участке которого стояла батарея. Вскоре лейтенант Борис Шуйков приказом командира 79-го стрелкового корпуса был награжден орденом Отечественной войны I степени. Остальные наши офицеры, сержанты и солдаты, отличившиеся в этом бою, тоже удостоились орденов и медалей.

Успешные бои дивизиона в Латвии, Польше и Померании давали нам богатый материал не только для изучения и распространения боевого опыта отдельных орудийных номеров, расчетов, взводов и батарей. Они изобиловали примерами героизма, беззаветной преданности Родине, стойкости в бою, проявления в трудные минуты высокой сознательности и взаимной выручки красноармейцев и командиров. И мы строили на этом повседневную политико-воспитательную работу, которая органически сливалась с боевой подготовкой личного состава.

Н. Ф. Пацей и Г. С. Шленсковой организовали в расчетах беседы об истории дивизиона, его боевых традициях, подвигах ветеранов, большинство которых — офицеры Голобородько, Кандыбин, Шуйков, Шевкунов, младшие командиры Кучин, Шестаков, Быков, Рудик, Винокуров, Кислицын и другие — по-прежнему находились в строю.

Важное место отводилось и идейно-патриотическому воспитанию личного состава. На примерах судеб товарищей, однополчан и их родственников, замученных в гестаповских застенках или угнанных в фашистскую неволю, раскрывалась звериная сущность фашизма, воспитывалась священная ненависть к врагу. Со статьями на эту тему в дивизионной газете выступали многие бывалые воины. Вот что, например, писал в одной из заметок старший лейтенант Голобородько.

«Больно мне было видеть пепелище на месте родного села Семеновки на Полтавщине, слышать о гибели многих моих односельчан. Немцы сожгли мой дом, забрали скот, отняли у семьи весь домашний скарб. Много горя испытали родители и малолетние братья...»

А какое сердце не сжималось от боли и не наполнялось решимостью скорее идти в бой, когда солдаты читали строки из выступления прославленного командира орудия коммуниста Михаила Рудика:

«Немецкие разбойники нарушили счастье нашей жизни. Варвары выжгли мое родное село Кальник. Любимую мою сестру, красавицу Настю, и брата Александра насильно угнали в Германию. С тех пор кажется, что слышу, как они зовут меня: «Освободи!» Я слышу вас, я освобожу вас, родные мои сестра и брат. Я отомщу за вас!».

Отважный командир орудия старшина Иван Ильин, тяжело раненный в Померании и находившийся в госпитале, писал:

«Двое моих братьев погибли на фронте: рядовой пехотинец Георгий и капитан зенитчик Петр... Отомстить за Петра и Георгия — мой священный долг. И я мщу. Мое орудие уничтожило не один десяток гитлеровцев. В одном из боев я зажег вражеский танк «тигр», много пулеметных точек подавил. Кровью своих братьев я клянусь не успокоиться, пока не будут наказаны подлые убийцы. До Берлина уже недалеко. Победа близка!»

Надолго запомнился мне и помещенный в газете портрет русской девушки-полонянки, призывавшей советского солдата: «Освободи!» Под портретом стихотворение. Вот небольшой отрывок из него:

Мы хищнику лапы отрубим,

Спасем полонянок из пут,

На черной земле душегубов

Свершится наш праведный суд!

К озеру Нордхаузер-зее потянулись все артиллерийские и минометные подразделения стрелковых полков. Из них создали артиллерийско-минометную группу (кстати, командиром ее назначили меня) по обеспечению подготовки стрелковых батальонов к форсированию водной преграды с боевой стрельбой. В эту группу вошла и одна батарея нашего дивизиона.

С 27 марта по 3 апреля мы пропустили через эту «академию» почти все батальоны дивизии. Наконец 5 апреля состоялось последнее боевое учение: форсирование широкой водной преграды усиленным стрелковым батальоном при поддержке огнем с берега и с воды полковой и дивизионной артиллерии и минометов. Руководил учением комдив В. М. Асафов, присутствовали комкор С. Н. Переверткин, начальник политотдела корпуса И. С. Крылов и командующий артиллерией корпуса И. В. Васильков.

Озеро Нордхаузер-зее по форме походило на прямоугольник с округленными краями. Форсирование его началось с юго-восточного берега. Сначала под грохот артиллерийской канонады от берега отчалили десятиместные лодки двух стрелковых рот. В промежутках между взводами плыли лодки поменьше со станковыми пулеметами, а сзади — плоты с 45-мм батальонными и 76-мм полковыми пушками.

Вслед за этой группой отплыла третья стрелковая рота.

Вместе с ней двинулась и участвовавшая в десанте сводная батарея нашего дивизиона под командованием старшего лейтенанта Г. И. Кандыбина. В трехстах метрах от «вражеского» берега стрелковые подразделения первой линии и поддерживающие их артиллерия и минометы открыли плотный огонь по позициям «противника». Одновременно начали стрельбу прямой наводкой и пушки нашей батареи, выбирая только те цели, которые находились высоко над головой приближавшейся к суше пехоты.

Весь противоположный берег окутали клубы дыма и пыли. Началась высадка. Орудия прекратили огонь, тоже приблизились к берегу. Расчеты быстро освободили пушки и тягачи от креплений и, выбрав место причала, подогнали туда свои плоты, стащили по трапам-желобам орудия.

Артиллерия, поддерживавшая десант с закрытых позиций, произвела мощный огневой налет по позициям «врага» в ближайшей глубине обороны, а стрелковый батальон в это время захватил плацдарм. Тотчас туда устремились и наши пушки. Батарея быстро заняла огневые позиции в боевых порядках пехоты и открыла огонь прямой наводкой по макетам танков, расположенным на опушке густого леса. Все мишени были поражены, задача выполнена отлично.

Действия всех подразделений дивизии, в том числе в батареи Кандыбина из нашего дивизиона, получили удовлетворительную оценку командования дивизии и корпуса. Многодневная, трудная, полная высокого напряжения духовных и физических сил всего личного состава подготовка подходила к концу. Оставалось всего несколько суток для завершения последних приготовлений и отдыха перед боем.

Солнечный день 6 апреля 1945 года явился для всего личного состава нашей дивизии большим праздником. На залитой весенним солнцем поляне в лесу под Гелленом выстроились замкнутым четырехугольником со своими боевыми знаменами представители частей и спецподразделений. Командир корпуса генерал-майор С. Н. Переверткин в торжественной обстановке зачитал Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР о присвоении 207-й стрелковой Краснознаменной дивизии наименования Померанской.

Большой группе офицеров, младших командиров и красноармейцев, отличившихся в боях, вручили ордена и медали. Из нашего дивизиона награды получили шестнадцать человек.

В лагере награжденных ожидал празднично накрытый стол. Были тосты, поздравления, речи, шутки.

А вечером мне вручили приказ командующего артиллерией дивизии полковника В. И. Курашова: к 6.00 7 апреля прибыть в штаб дивизии, чтобы вместе с другими офицерами выехать на Одер для рекогносцировки местности на участке прорыва. Одновременно приказывалось всем подразделениям дивизиона в течение дня привести в порядок вооружение и боевую технику, в готовности оставить к вечеру лагерь.

Итак, боевая учеба была завершена.