Бдительная пехота

Бдительная пехота

Вечерело. Люди шли гуськом. Один пулемет нес Проценко, другой — у связного. На плечах у орудийных номеров шинели в скатках, два карабина, диски.

Какая благодать! Не путается под ногами рожь, колосья не хлещут в лицо. И не надо вскакивать, напрягать слух и зрение, метаться от одного пулемета к другому, следить непрерывно за тенью, которая обращается в цепь, брызжущую выстрелами. Куда она двинется? Сжимала голову каска, мутный полуденный жар обжигал лицо.

Дорога петляла по опушке, в объезд луж и выбоин. Отвернет в поле и снова под ветви берез и сосен. На повороте расщепленный ствол вздымал заостренные обломки.

1-й огневой взвод ушел от автоматчиков. Миновала пулеметная очередь поврежденного тапка. А дальше? Княгининки занял противник. Подразделения дивизиона ушли на Ковель. Но, может быть, они заняли оборону за селом? И где мои люди? Только Проценко и три орудийных номера... Ушел же еще кто-то с высоты... А Дорошенко жив ли? Четыре человека... Неужели это все, что осталось от 1-го огневого взвода?

— Товарищ лейтенант, кто уцелел из наших? — Проценко остановился и оглушительно засвистел. Тишина, и птиц не слышно.

Что же стоять? Пойдем. Проценко не терял надежды, свистит раз за разом. Позади бредут остальные. Уже обменялись дважды оружием, по очереди. Деревья на опушке искалечены снарядами. Пни, обломки разной высоты. Воронки одна за другой.

— Стой! — вскричал Проценко.— Товарищ лейтенант, там люди,— и бросился на землю.— Выходи, не прячься!

— Свои,— последовал ответ.

Из-за куста поднялся человек — сержант Дорошенко, и не один. Орудийные номера, пехотинцы, общим числом восемь.

— Не ждали... вот повезло, товарищ лейтенант,— радовался Дорошенко,— у меня затвор заклинило, я видел, автоматчики зажали вас... И диск кончился... коробка раскалилась, не снимается, хоть плачь... вместе с ним,— он схватил за руку пехотинца,— собрали патроны... когда залез обратно на дерево... вас нет нигде. Думаю, ну все, пропали ни за что... им не сказал... может, придете... так и вышло. И все глядят друг на друга, одиннадцать человек.

— ...Весь день воевали,— продолжал Дорошенко.— Под огнем не думал-не гадал в живых остаться.

Котелок пошел по рукам. Вода из источника не лучше прежнего, пехота вырыла чуть глубже. Влага теплая, все угощают друг друга.

— Немцы эти... чистые дьяволы... И бежат вроде не шибко... уследить как? Ничего не видать, а он, гляди, словно из-под земли, уже сбоку зашел, с тыла... и строчит проклятый,— сержант-пехотинец обнимал орудийного номера. — Товарищ лейтенант, нам... было уйти. Я жалел, что обратился, а...— недосказал сержант, махнул рукой.

— Как танки зашли в тыл? — возбужденно спрашивал Проценко.— Не пойму... Хорошо прижучила их пушечная батарея, а то всем бы каюк... Село бомбили «юнкерсы»...здорово ты поймал того, помнишь? — говорил он наводчику 2-го орудия. Пулеметы их стояли рядом.

Говорят все, каждый о своем. Как окапывались и стреляли, как хотелось пить. И о том, кто верил в чудо и не верил, не заклинил бы перегретый ствол. Целый день они держались и ушли наперекор всему, зажатые со всех сторон танками и автоматчиками.

Души переполняет радость, неподдельно искренняя признательность одного другому, преклонение перед силой случая, которому воин обязан жизнью. И нет ничего скрытого, исчезла всякая грань индивидуализма. У ровика с подпочвенной водой сошлись люди, сплоченные воедино общей участью. Они живы, избавлены от смерти. Они охвачены одним стремлением и несут свое бремя, как воины всех веков, — поровну, честно, до конца. Нет ничего выше рожденной в бою солдатской дружбы.

Орудийные номера и сержанты... Каждый знает, не все вели себя лучшим образом. Кто именно? Не забыто, да зачем вспоминать? Известно... по оплошности. У кого сил больше, у кого меньше. Что было— не в счет, важно — уцелели и в безопасности.

Прошла и улетучилась мимолетная радость. Все умолкли, прислушиваются. Гул двигателей. Танки. Есть ли гранаты? Гул вроде удалялся. Кто-то вспомнил о еде. С утра ни крошки во рту. Принялись за вещмешки, там — три цинки патронов, пустые диски. Хлеб, консервы, банки с молоком остались в ячейках.

За бугром взлетали осветительные ракеты. Подошел связной, разговорились. 3-я батарея последовала за 1-й, 4-й и штабной. Куда девалась 2-я батарея? Связной не знал. Еще в девять часов танки вышли к мостику. Вдоль шоссе путь отходящим подразделениям был отрезан. Вполне вероятно, 2-я батарея не сумела сняться и не ушла с позиции, на обочине шоссе.

Княгининки в руках противника. Далеко ли он продвинулся в сторону Ковеля?

Я решил идти на север и, сколько возможно, не удаляться от опушки. Объявлены сигналы. 1-й огневой взвод принял походный порядок. Со мной в головном дозоре сержант Дорошенко, один орудийный номер. В сотне шагов остальной состав взвода со старшим сержантом Проценко. В тыльном дозоре сержант-пехотинец и орудийный номер.

Стало темнеть. Позади тускло светился горевший танк. Сколько пожаров пылает в темноте ночи! Со всех сторон, куда ни взгляни, взлетают и опускаются ракеты, в небе трассы зенитных снарядов.

Скоро дистанции пришлось сократить. В голове двигался только парный дозор. Неопределенность принятого решения для меня становилась все более очевидной. Идти в обход, на север... сколько?.. Час, два, три? Я не имел сведений о противнике. Не лучше ли найти своих? Выяснить обстановку, поесть, если удастся. Пехота после неудачной атаки ретировалась. Не могла уйти далеко со своих позиций и батарея Ф-22. Из глубины леса вели огонь 152-мм батареи.

Впереди раздался выстрел, свист. Все залегли.

— Товарищ лейтенант, свои! — послышался голос сержанта Дорошенко.

Выкрики, стук затворов заставили меня прибавить шаг. Головной дозор наткнулся на часового. Караул от батареи, которая стояла поблизости.

После недолгих препирательств, караульный согласился проводить на ОП. Он впереди, я следом. Вырисовывается поляна. Колея, оставленная орудийными колесами, становилась глубже. Сыро, под ногами жидкая грязь.

— Сюда, сюда...

Опять окрик: «Стой! Кто идет?» Виден силуэт орудия, длинный ствол Ф-22 загородил путь. Слышится храп. На ящиках спят орудийные номера. Караульный разбудил старшего на батарее. Спросонья тот бормочет: «Кто такие... что?»

— Разрешите доложить... задержали,— начал караульный,— пароль не знают.

Светит слабо лампа подсветки, протянутая от орудия. Едва различаются лица. Лейтенант, караульный, еще кто-то. «Задержали?» Ну, ладно.

Лейтенант потребовал документы. Прежде чем предъявлять удостоверение, я представился:

— Девяносто второго отдельного артиллерийского дивизиона, третьей батареи,— назвал свою должность, звание, фамилию.

То же самое сделал лейтенант. Я находился на ОП 2-й батареи 469-го ЛАП. Данные, которые содержались в моем удостоверении, вызвали у лейтенанта ряд вопросов. Он ничего не знает ни о мотоциклистах, пи о том, что произошло после их появления на рубеже Княгининок.

— На бугре за клеверным полем? — лейтенант оживился.— Дополнительный сектор второй батареи.— Он сообщил подробности упомянутой атаки танков. Не колеблясь, лейтенант подал команду «огонь!», когда убедился, что упряжки не уйдут с плоскости стрельбы. Пришлось стрелять, он очень сожалеет. Батарея потеряла половину конского состава — Ф-22... великолепные орудия, с первого выстрела... цель... сделано шесть выстрелов.

Пока продолжался ужин, которым 1-й огневой взвод угощала 2-я батарея 469-го ЛАП, я узнал, что лейтенант — единственный средний командир в огневых взводах. Окончил 2-е Киевское артиллерийское училище, в то время когда производился выпуск в нашем училище. 469-й ЛАП дислоцировался в г. Сокаль, на расстоянии нескольких километров от границы. Части 124-й СД. в состав которой входил 469-й ЛАП. начали боевые действия в таких же условиях, как во Владимир-Волынском укрепленном районе. Но более организованно. 124-я СД, несмотря на потери, понесенные в первый день войны стрелковыми и артиллерийскими полками, с 23 по 27 июня в полном составе сражалась в тылу противника. Со вчерашнего дня перешла на широком фронте к обороне северных подступов к Луцку. 622-й СП со 2-м дивизионом 341-го ГАП и 1-м дивизионом 469-го ЛАП оборонял участок 18 километров, лес и дальше на юго-запад. Мало боеприпасов. Батареи вели огонь с оглядкой.

Я узнал немного относительно обстановки в районе Княгининок. Связь с командиром 2-й батареи прервалась по неизвестным причинам вскоре после смены НП. Во второй половине дня 3-й батальон 622-го СП предпринял контратаку в направлении шоссе, но подвергся интенсивному обстрелу и потому отошел в исходное положение. С наступлением темноты пехота была отведена к северу, на промежуточный рубеж, в 6—8 километрах. Когда наладится связь, по всей вероятности уйдет и 2-я батарея.

1-й огневой взвод снарядил пулеметные диски и отправился к месту для отдыха, которое указал лейтенант. Я готов был идти вслед за своими людьми, когда приехал командир батареи. Он не сообщил ничего нового. 1-му дивизиону 469-го ЛАП приказано оставаться на занимаемых ОП до рассвета, обеспечить пехоте занятие оборонительного рубежа.

Наступило утро. Сырая болотная мгла окутала поляну, деревья. Расчеты 2-й батареи приводили орудия в походное положение. Виден лишь корпус всадника, все, что ниже седла, скрывалось в густом тумане.

В огневых взводах 2-й батареи на орудие по одному-два укоса вместо трех. Шины колес на зарядных ящиках оборваны, они катятся чуть ли не на дисках. Орудийные номера брались за лямки раз за разом в помощь лошадям.

Некоторое время 1-й огневой взвод не отставал от орудий. Почва становилась суше. Дорога все чаще подворачивала в поле. Орудия начали удаляться, скрылись за деревьями.

Два расчета, разделенные дистанцией, шли молча. Дорога опустела совершенно. Я не боялся затеряться ни в лесу, ни в поле, но душа была неспокойна. Настораживала тишина. Там ровики, куча гильз, тут поломанное колесо, пустые банки, забытая впопыхах кормушка. Безлюдно в лесу, вчера еще переполненном войсками. Куда ушли пехота, орудия, повозки?

8 часов. Справа впереди раздаются орудийные выстрелы. Там шоссе. А Княгининки? 1-й огневой взвод в пути 5 часов. По-видимому, село осталось в 10—15 километрах позади.

Пригревало солнце. Орудийные номера неохотно соблюдали порядок движения. Дорога все больше отклонялась к северо-западу.

Сержант Дорошенко заметил впереди людей, они явно спешат укрыться за деревьями. Оба орудийных расчета залегли.

— Стой! Кто такие?

Взвод разведки 2-го батальона 781-го СП. Вчера вечером получил задачу выяснить положение севернее Княгининок.

Младший лейтенант, командир взвода, утверждает, что немецкие танки ушли в сторону Луцка. Он слышал ночью гул двигателей.

У разведчиков длинные трехлинейки, два ручных пулемета, гранаты, малые саперные лопаты. В ботинках с обмотками «двенадцать месяцев». Так назывались на солдатском языке широкие полосы из плотной ткани, уложенные витками от щиколотки до колен, которыми снабжалась в то время наша пехота.

Орудийные номера шагают бодро, даже молодцевато. Правда, обмундирование потеряло вид. Брюки, гимнастерки и тяжелые яловые сапоги три дня назад получены в Ковеле.

Пехотинцы отличаются внешностью, и не в лучшую сторону. Утомлены, у некоторых каски в руках, другие нацепили кое-как, с перекосом. Болтаются подбородные ремни. Разведчики начали отставать. Младший лейтенант взмахнул рукой. Что случилось? Привал. Разведчики снимали оружие.

Я спросил младшего лейтенанта, где он рассчитывает найти 781-й СП?

— В лесу...— младший лейтенант указал направление.

Известно ли ему, что вчера перед вечером подразделения 622-го СП ушли с южной опушки леса? На всем пути я не встретил нашей пехоты.

— Помощник начальника штаба не говорил насчет отхода... найдем.

Долго ли разведчики собираются отдыхать?

— Люди устали...

1-й огневой взвод оставил пехотинцев. Полученные сведения, грохот орудийной стрельбы на шоссе укрепляли мои предположения. Идти нужно на север.

Незадолго до полудня я заметил дым на опушке леса. Стоит кухня, повозки. Пехота отдыхала. Винтовки собраны в пирамиду. Станковые пулеметы на колесах.

Никто не ожидал появления 1-го огневого взвода. Пехотинцы вскочили. Кто? Куда? Откуда? Пришел лейтенант скорым шагом. Его интересуют документы. Он подозрительно долго для усталого человека листает мое удостоверение, все, что я мог предъявить. Вдаваться в объяснения того, что значилось на первой страничке обложки, мне казалось излишним. Я хотел встретиться со старшим начальником. Лейтенант указал на санитарную повозку. В тени отдыхали старшие командиры. Я представился, упомянул обстоятельства, которые привели 3-ю батарею 92-го ОАД в район Княгининки.

Командиры переглянулись. Меня направили к начальнику штаба полка. Затем к командиру.

— В шестьсот двадцать втором стрелковом полку никто не знает про девяносто второй отдельный артиллерийский дивизион. Но, допустим, он существует в действительности и входил в состав частей Владимир-Волынского укрепленного района,— командир полка черноволос, говорит с кавказским акцентом,— зачем забрел сюда лейтенант-артиллерист? Село Княгининки,— он заглянул в развернутую на ящике 200-тысячную карту,— в двухстах километрах от Владимира-Волынского...— и умолк, убежденный, что перед ним диверсант либо лазутчик.

Возле повозки шушукались писари, ездовые. Командир полка распорядился спросить орудийных номеров. Какая необходимость в этом? Я возражал против того, чтобы опрос производился в моем отсутствии. Для сопровождения ко мне были приставлены два лейтенанта. С ними я вернулся во взвод. Опоздал. Препирательства, возникшие между орудийными номерами и пехотинцами, перешли в потасовку. Ни те, ни другие не пускали в ход оружие, но дело шло к тому. Не без усилий нам — лейтенантам и мне — удалось развести спорящих на обочины.

Старший сержант Проценко доложил, что уполномоченный пехотной контрразведки начал дознание сразу после моего ухода. Помкомвзвода запретил орудийным номерам отвечать на вопросы лица без знаков различия. Пехоте внушают недоверие наши пулеметы, и она вознамерилась отнять их.

Я не мог оставить в таких обстоятельствах взвод на дороге и привел к штабной повозке.

— Танковые пулеметы... Гм... допустим, но как они попали в артиллерийскую часть?— командиры-пехотинцы ждали ответа.

Возмущенный подозрением и глупостью вопросов, я не упомянул о довооружении и переобмундировании в Ковеле.3-я батарея получила тогда 23 пулемета, а дивизион — более сотни. — Такое количество? Враки это все! Неправдоподобно!.. Пока не подтвердится принадлежность ваша к воинской части... и факт ее существования, вы и ваши люди будут задержаны... оружие сдать! Об этом не может быть и речи. 1-й огневой взвод не обучен сдавать оружие и не знает, как это делается. — Какой заносчивый...— командир полка смягчился,— в таком случае, сдадите патроны и гранаты.

Диски танковых пулеметов неразъемны. — Что такое? — повысил голос майор.— Товарищ лейтенант, я не люблю повторять приказания. Старший сержант Проценко вскинул пулемет и посредством заряжания стал выбрасывать из диска патроны под ноги пехотинцу. Защелкал затвором и Дорошенко. — Наши винтовочные патроны подходят к этим пулеметам? — удивленный командир полка повернулся к уполномоченному контрразведки: — Не стоит обнажать шпаги, подождем... а?

Привал закончился. «В походную колонну!» 1-й огневой взвод двинулся вслед за штабными повозками.

Минул час, другой. Дорога вывела головную роту в поле. Следом шел ротный обоз, шесть-семь повозок, кухня. Тяжелое оружие — ручные и станковые пулеметы, две минометные трубы, плиты к ним — пехотинцы несли на плечах. Любопытно, чем загружен ротный транспорт? Боеприпасами, продовольствием?

Колонна растянулась километра на два. Каждое подразделение тянуло за собой облако пыли. Жарко.

Появился «Хеншель-126». По-видимому, заметил пыль на дороге. Порядок в колонне 622-го СП гораздо лучше, чем на шоссе. Из роты в роту исправно передавались команды. Пехотинцы стреляли по самолету с колена, не сходя с дороги, и очень отрадно было то, что стреляли все.

Довольно долго за мной в качестве наблюдателя шел младший лейтенант-пехотинец. Рослый, крепкий, лет 35-ти. По всей видимости, из младших командиров. Каска посажена низко, я не заметил ни разу, чтобы он поправлял ее. Молча оглядывался, курил на ходу. Жара и пыль заставили его сесть в повозку. Интерес к 1 -му огневому взводу заметно ослаб.

Меня донимала забота. Тащиться с пехотой? Как долго? Найдутся ли люди, которым известен 92-й ОАД в полоса действий соединений 27-го стрелкового корпуса?

Минул полдень. Пехота двигалась на север. Это несколько смиряло меня с положением пленника. Разрывы мин и снарядов слышались справа.

К вечеру пыль уменьшилась. Голова колонны повернула в юго-восточном направлении на проселочную дорогу, кажется, к шоссе.

Штаб, две или три роты вошли в овраг, который тянулся дальше на север. После короткого отдыха подразделения начали занимать оборону, окапывались. Ездовые кормили лошадей. Все заняты делом. Только орудийные номера сидели безучастно в стороне.

Пришел старший сержант Проценко. Нельзя ли отвести людей в укрытие? Младший лейтенант-пехотинец возражал. Место указал командир полка. И что же? Не думает ли он, пехотинец, что 1-й огневой взвод останется тут до конца войны?

Пехота продолжала рыть ячейки. Подошла кухня. Застучали котелки.

Меня тяготила опека. Делать нечего. Я шагал по собственному следу взад, вперед. Приехал на коне командир полка. Все поднялись.

— Гляди ты, перегрели ствол...— командир полка указал на пулемет,— зачем беречь в бою оружие? Стрелять, не жалеючи патронов...

Похвала пехотинца нисколько меня не трогала, но примирительный тон вселял надежду.

— Не знаю, где ваша часть., болтаетесь без документов, двенадцать... четырнадцать человек. А у меня в полковой батарее два орудия... и нет прислуги... Начальник артиллерии доложил... Не наберется и на одно... Может, пойдете в полковую батарею?

Предложение смахивало на приказ. Майору достаточно изменить ударение — и разговорам конец. Отвечать нужно коротко, одним словом — «есть». А 3-я батарея? Мои товарищи... Бег в парк... стрельба по танкам... ковельская дорога... Столько тяжких и радостных минут. И люди — Величко, Гаранин, Поздняков, Шапир...— ждут, может быть... Мысль о возвращении не давала мне покоя.

Пехотинец превратно поймет мое молчание. Тянуть нельзя. Что же? Он — командир полка, и службу знает лучше, чем я. Если бы его подчиненные находились на моем месте, им как отвечать?

— Товарищ лейтенант, шутить не время. Я не нуждаюсь в вашем согласии. Уйдете... задержат другие... Речь идет о зачислении в полк. Пройдем к моим артиллеристам.

Невдалеке стояли на огневых позициях 76-мм орудия образца 1902/27 года. Короткий ствол, деревянные колеса вровень со щитом. Точь-в-точь шуваловские единороги.

Командира полка встречал младший лейтенант, командир батареи. Служака, видно по всему. Лицо дубленое, крепкий. Заправлен наглухо, и нипочем ему никакая война... Только вот зачем он на ОП? Младший лейтенант, как люди орудийных расчетов, носил артиллерийские эмблемы на малиновых петлицах. Абсурд. Никакого соответствия!

Орудийные расчеты громко отвечали на приветствия командира полка. Он спросил по-дружески, нравятся ли мне орудия?

Я ответил без всякой задней мысли, что мало знаком о материальной частью полковой артиллерии. Вначале принял эти орудия за минометы в походном положении.

— Минометы? — в негодовании младший лейтенант позабыл субординацию.— А у вас? Неужто береговые, корабельные?

Нет, зачем же, обыкновенные полевые гаубицы. Я не знал еще. как далеко заведет запальчивость младшего лейтенанта.

— Гаубицы, конечно, отличаются,— оп повернулся ко мне.— Как вы могли назвать полковое орудие минометом? Недавно из училища, оно и видно... выпускают таких... командиров...

Майор вопросительно взглянул на меня.

— Ну как впечатление?

Я не знаком со службой у полковых орудий. Не знаю устройства и назначения, обязанности должностных лиц. Разве начинать с орудийного номера?..

— Сколько занимает обучение?

Трудно сказать, нужны руководства службы, таблицы, словом, литература.

Командир полка обратился к своему подчиненному. Тот подтвердил сдержанно.

— Так точно... смотря кого учить... Товарищ майор, он не разбирается, принял полковую пушку за самоварную трубу... вы слышали? Еще черные петлицы...— оскорбленный до глубины души, младший лейтенант оправил гимнастерку под снаряжением и умолк.

— Ну пушкари... окапывайтесь, да смотрите мне...— майор закончил осмотр ОП. Кажется, он так и не принял решения.

1-й огневой взвод спал весь поголовно, нисколько не тревожась о том, что заключен под стражу. Тщедушный пехотинец, стоявший бодро на карауле, в шароварах не по росту и обмотках до колен, приветствовал командира полка по-ефрейторски.

— Война, товарищ лейтенант, не до учебы,— прервал вдруг молчание командир полка.— Вы артиллерист... отправляйтесь в штаб артиллерии дивизии, пусть там решают. Идите.

Иногда тайны, над которыми военные люди долго сушат голову, раскрываются самым неожиданным образом. Чем, собственно, 1-й огневой взвод обратил на себя внимание начальствующих лиц и рядового состава 781-го СП, а еще прежде — дозорных 76-мм батареи? Я узнал только близ хутора, где находился штаб артиллерии 124-й СД, от пехотинца, который выполнял обязанности проводника. Вчера на командный пункт 406-го СП — другого полка 124-й СД — явился делегат связи с приказанием отвести с позиции в тыл два батальона. Спустя несколько часов обнаружилось, что это дерзкая диверсия вражеского лазутчика. Но к тому времени возможность вернуть оставленный рубеж была упущена.

Внушали пехоте недоверие также обстоятельства, забросившие 1-й огневой взвод в расположение частей 124-й, и еще больше танковые пулеметы, поскольку они отличались от ручных, которые состояли у нее на вооружении.

Старший из начальников в штабе артиллерии 124-й СД — помощник начальника штаба артиллерии по связи — сообщил, что все должностные лица находятся в частях и стал сетовать на то, что за время отступления кабель потерян, на радиостанциях работать невозможно — помехи. Без связи — какое управление? И выходит, что за все неудачи должен отдуваться начальник связи. А при чем он, когда все отступают?

В саду колодец, ведро с водой. Помыться... Первый раз за столько дней. Как установить местонахождение 92-го ОАД? Начальник связи обещал доложить обо мне начальнику артиллерии дивизии.

1-й огневой взвод безмятежно спал в саду, под изгородью, когда приехал начальник артиллерии. В чем дело? Лейтенант со взводом? Какие там сведения... в полночь. Сейчас не время заниматься пустяками. Ждать до утра. Начальник артиллерии бросил поводья на руки коноводу и скрылся за дверью хаты. Начальник связи в испуге опустил руки по швам. Он ни при чем, сделал все, что обещал.

Я проснулся уже после восхода солнца. Часть повозок штаба артиллерии стояла на улице, другие торопливо вьючили штабные писари. Меня принял капитан — начальник штаба артиллерии. Он обратился с запросом относительно 92-го ОАД. Но он, начальник штаба, не обещает ничего положительного. Если бы вопрос касался только командира взвода. Но ведь еще полтора десятка орудийных номеров? Из артиллерийских частях 124-й СД достаточно вакантных должностей. Сейчас неподходящее время для переборчивых людей, заявил капитан. Меня ждет назначение в один из артиллерийских полков — 469-й ЛАП или 341-й ГАП.

Начальник штаба отбыл на КП. После завтрака оперативный и разведывательный отделы штаба ушли из хутора. Оставшиеся люди сидели в седлах. В штабной колонне повозки менялись местами. Я найду службу в одном из артиллерийских полков. А орудийные номера, сержанты? «Завел нас лейтенант невесть куда и бросил». Я стыдился упреков в адрес старшего па батарее.

Послышался стук копыт. В конце улицы всадник, кажется, начальник штаба артиллерии. Писарь подал команду «смирно». Капитан остановил копя. — По приказанию начальника артиллерии пятой армии комбрига Сотенского девяносто второй ОАД бывшего Владимир-Волынского укрепрайона выведен из боя и направляется в район станции Сарны... на реке Горынь... Оставил бы вас в полку, не могу... приказ.

Орудийные номера укладывали в вещмешки хлеб и консервы, полученные из повозки. Писарь принес командировочное предписание. Там значилось, что группа военнослужащих 92-го ОАД, отставшая от своего подразделения, следует к месту дислокации части. Станция Сарны.

Начальник штаба просмотрел документ, не слезая с седла, поставил подпись. Личный состав 1-го огневого взвода построился. Я подал команду, и взвод прошел строевым шагом, приветствуя старшего из должностных лиц штаба артиллерии 124-й СД.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.