Тайна личности

Тайна личности

Личность и деятельность Михаила Васильевича Ломоносова, на мой взгляд, наиболее полно отражает так называемую «русскую идею», воплощая коренные основы человека русской культуры. В этом он превосходит даже Александра Сергеевича Пушкина. Ломоносов великолепно проявил свои таланты во многих областях деятельности.

Неугомонный Шлёцер представил на рассмотрение Академии наук свои «Мысли о способе разработки древней русской истории». Он предлагал делать это на основе трудов Татищева, Миллера и Ломоносова. Последний, высказав свое общее несогласие, написал на полях по-немецки: «Я жив еще».

Он был прав и неправ одновременно. Да, ему не предоставляли таких великолепных возможностей работать над русской историей, как Шлёцеру. Он уже написал «Краткий Российский летописец», пользующийся популярностью, и еще не изданную первую часть «Российской истории». И ему не хотелось, чтобы норманнская теория торжествовала.

Шлёцер был молод, работоспособен и хорошо подготовлен (только далеко не в совершенстве знал русский язык), проявил себя как профессиональный историограф. Призвание «варягов» — хотя и важный, но все же эпизод в истории России, который будет и впредь толковаться по-разному историками, и нет в этом ничего особенного: обычная судьба научных теорий.

Еще одно обстоятельство — не в пользу Ломоносова. Он был постоянно загружен различными научными и общественными делами, а здоровье его ухудшалось. Вряд ли он справился бы с дополнительной нагрузкой.

По распоряжению графа К.Г. Разумовского он в начале 1763 года написал два отчета: о состоянии университета и гимназии Академии наук и о деятельности Географического департамента Академии наук. Кроме того, много времени и сил отдал он «Краткому описанию разных путешествий по северным морям и показанию возможного прохода Сибирским океаном в Восточную Индию». По поручению императрицы он составил описания картин из российской истории, которыми она пожелала украсить некоторые комнаты во дворце.

В конце марта 1765 года Ломоносов сильно простудился. Чувствуя приближение смерти, он сказал Я. Штелину:

— Друг, я вижу, что должен умереть, и спокойно и равнодушно смотрю на смерть; жалею только, что не мог завершить всего того, что предпринял для пользы Отечества, для приращения наук и для славы Академии, и теперь, при конце жизни моей, должен видеть, что все мои полезные намерения исчезнут вместе со мною.

Тауберт в письме Миллеру сообщил: «За два дня до смерти Михаил Васильевич причащался; в последние часы жизни простился с женой, дочерью и всеми присутствующими, оставаясь в ясном уме, и скончался во время совершения над ним обряда соборования».

Это произошло 4 апреля 1765 года. Хоронили Ломоносова при большом стечении публики, среди которой были вельможи, сенаторы, члены Академии наук; погребли на кладбище Александро-Невской лавры.

«Смерть его произвела большое впечатление на современников, — писал В.И. Вернадский. — В нем ценили знаменитого русского писателя-поэта, своеобразную сильную личность, пробившуюся в первые ряды людей своего века из крестьянской среды архангельского захолустья.

Но едва ли кто тогда думал о нем как о великом ученом».

…Почему же Ломоносов упорно боролся с явно превосходящими силами сторонников норманнской теории, подчас в ущерб своему здоровью и своей репутации? И второй вопрос, неявно связанный с первым: чем объяснить его необычайные таланты и удивительные научные открытия?

Пытаясь ответить на второй вопрос, я обратил внимание на изменения почерка Ломоносова в разные периоды его жизни. Расследование дало интересные результаты.

…Около столетия назад была популярна психографология. Считалось, что по почерку можно узнать характер человека, его таланты и наклонности. Через некоторое время ее стали называть псевдонаукой.

В этом есть свой резон. Например, согласно правилу психографологии, мелкий убористый неразборчивый почерк свидетельствует о скупости и скрытности. Логично. Но, увидев почерк Петра Кропоткина — князя Рюриковича, выдающегося ученого, отважного путешественника и знаменитого анархиста, — я пришел в недоумение. Он писал мелко, плотно и неразборчиво. А характер — щедрый, благородный, открытый.

Противоречие с одним из правил этой псевдонауки? Не совсем так. Скупым эгоистом был его отец, ограничивший в средствах двух своих сыновей. Они вынуждены были экономить на бумаге, обмениваясь обширными посланиями, где обсуждали философские, научные и политические проблемы. Им приходилось писать бисерным почерком, плотными строками.

Выходит, анализируя почерк, можно получить сведения о характере человека, но при учете обстоятельств его жизни. У каждого из нас почерк меняется в зависимости от данной ситуации, обстановки, настроения.

Изучением почерка для определения душевных качеств и психологических состояний пишущего занимаются историки и криминалисты, психологи и медики. Графология — учение о почерке — не пытается искать точных соответствий в изгибах начертанных букв и «изгибах» души. Но степень грамотности и образованности, твердость руки и целеустремленность характера, так или иначе, выражаются через написание слов.

Что же можно сказать о почерке Ломоносова?

Самый ранний из его известных автографов датируется началом 1726 года. Заметна старательность 15-летнего помора, его желание (а отчасти и умение) «украшать» буквы завитками и нажимом. Грамотность он уже более или менее освоил.

С нажимами явный «пережим»: чувствуется рука, привыкшая орудовать больше топором, чем пером. Даже характерное для позднего Ломоносова элегантное «р» огрубляется излишними утолщениями. Твердое, «прочное», устойчивое «п» — две толстые опоры с легким перекрытием — свидетельствует, по-видимому, о характере упрямом, твердом, надежном…

Его запись 1730 года обнаружена в тетради, заведенной при построении Куростровской церкви. Почерк изменился: красивая ровная вязь, незаметна ученическая старательность, чувствуется некоторая лихость, возможно, даже гордость своей грамотностью.

Странно выглядит «Л» в фамилии Ломоносов, напоминающая соответствующую латинскую букву. Не проявил ли он уже тогда свой интерес и свои замечательные способности к изучению иностранных языков?

Позже в его подписях на русском языке такое написание «А» не встречается. От прежней подписи в данной сохранились нажимы в буквах «х» и «с». В общем, ощущается человек сложившийся, твердый духом. И неудивительно: к этому времени 19-летний Ломоносов уже замыслил «побег» в Москву.

Неожиданно выглядит его автограф 1734 года. Ученически ровные, почти без нажимов буквы, в которых сквозят старательность и скромность… Неужели у него так изменился характер?

Многое проясняется, если учесть: пишет ученик Славяно-греко-латинской академии подложными сведениями, выдавая себя за сына попа. А сделать это пришлось потому, что стремился попасть в географическую экспедицию Ивана Кирилова, хотя бы и в качестве священника. При всей «смиренности» почерка в нем намечаются твердые, четкие горизонтальные прочерки, а также «прочные» вертикальные опоры.

Автограф письма Ломоносова Эйлеру 1748 года элегантен. Тонкие, удлиненные буквы украшены красивыми, едва ли не каллиграфическими росчерками. Написано письмо 37-летним петербургским ученым по-латыни, легко и свободно, как на родном языке. Твердые прочерки отсутствуют. Подпись простая, четкая, без украшательств и особых закорючек.

Складывается впечатление, что автор письма «перевоплотился» в западноевропейского ученого времен позднего барокко, когда неприличным считалось упоминание в сочинении фамилии коллеги без эпитетов «славный», «высокоученый», «непревзойденный» и т. п. Но и тут почерк Ломоносова лишен «выкрутас», усложняющих чтение. Все подчинено ясности изложения, стремлению донести до читателя каждую букву недвусмысленно. Это вполне отвечает творческому принципу Ломоносова: не усложнять простое, а упрощать сложное, прояснять неясное.

Еще один образец почерка Ломоносова, профессора химии Петербургского университета, — из письма влиятельному покровителю графу И.И. Шувалову об учреждении Московского университета (1754).

Стандартное окончание «Вашего Превосходительства всепокорнейший слуга…» написано по-деловому, без тщательного выписывания букв и без нарочитой аккуратности, торжественности, которая была бы вполне кстати для «слуги». Да и слово «слуга» начинается крупной буквой, не меньшей по размерам, чем заглавное «П» слова «Превосходительства».

Случайно ли это? Послание писано твердым почерком, быстрым и внятным, хотя и чуть небрежным. И подпись тут не такая, как в письме Эйлеру (там — «Мишель Ломонософф»), а достаточно грубая, местами с сильным нажимом. Как тут не вспомнить его гордые и необычайно смелые (по тем-то временам) слова, сказанные тому же графу Шувалову: «Не токмо у стола знатных господ или у каких земных владетелей дураком быть не хочу, но ниже у самого Господа Бога, который мне дал смысл, пока разве отнимет».

…Графологический анализ почерка Ломоносова позволяет понять черты личности этого удивительного человека. Очевидно, что никакой «простоты» в его характере не было. Он был достаточно гибок, хотя и тверд в своей основе.

Нечто подобное свойственно — по крайней мере, изначально — любому психически здоровому человеку. В этом отношении Ломоносов не был исключением.

Есть расхожее мнение: гением надо родиться. Оно ничего не объясняет. Почему вдруг сын простого архангельского мужика родился гением? Никто из его многочисленных потомков (не говоря уже о предках) не был осенен этим таинственным даром судьбы. Одно уже это отметает версию о врожденности талантов. Мне приходилось писать о многих людях, считающихся гениальными, интересоваться их детством, близкими родственниками. Вывод был для меня неожиданным: гениями рождаются почти все из нас. Мы изначально наделены замечательными способностями.

О корректности такой идеи я спросил у специалиста по генетике человека доктора биологических наук A.A. Малиновского. Он ответил, что примерно такую мысль он высказал в одной из своих довоенных работ.

Вряд ли по причине своей врожденной скромности Ньютон считал гениальность терпением мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте: «Первое и последнее, что требуется от гения, — это любовь к правде». Можно привести множество высказываний выдающихся людей о том, что гений — это прежде всего почти исключительно труд и терпение.

Однако есть немало людей, которые упорно трудятся годами, так и не достигнув выдающихся результатов. Почему? Одно из объяснений: не умеют продуктивно работать, занимаются не теми проблемами. Для некоторых видов деятельности надо все-таки обладать специфическими данными.

Ломоносов уникальными способностями не обладал. У него было нечто большее. По признанию Гёте: «Лучшие люди в свои блаженнейшие минуты приближаются к высшему искусству, где индивидуальность исчезает». Казалось бы, все только и твердят про индивидуальность, а гениальный Гёте считает ее чем-то примитивным, даже низменным.

«Лишь все человечество вместе является истинным человеком, — пояснял он, — и индивид может только радоваться и наслаждаться, если он обладает мужеством чувствовать себя в этом целом».

Причастность к человечеству предполагает осознание великой личностью того, о чем сказано: «Мои произведения вскормлены тысячами различных индивидов, невеждами и мудрецами, умными и глупцами; детство, зрелый возраст, старость — все принесли мне свои мысли, свои способности, свои надежды, свою манеру жить; я часто снимал жатву, посеянную другими, мой труд — труд коллективного существа и носит он имя Гёте».

Для Ломоносова это понимание было соединено с чувством призвания и духовного единства со своим народом. Как мы уже говорили, он ясно сознавал свой долг не только перед людьми, но и перед высшей творческой силой: «Я бы охотно молчал и жил в покое, да боюсь наказания от правосудия и всемогущего промысла, который не лишил меня дарования и прилежания в учении и ныне дозволил случая, дал терпение и благородную упрямку и смелость к преодолению всех препятствий и распространению наук в Отечестве. Что мне всего в жизни моей дороже».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.