Глава тринадцатая НЕАПОЛИТАНСКИЕ ИНТРИГИ

Глава тринадцатая

НЕАПОЛИТАНСКИЕ ИНТРИГИ

Взятие русскими моряками острова Корфу полностью изменило военно-политическую ситуацию. Теперь уже именно русские, а не англичане стали хозяевами Адриатики и восточной части всего Средиземноморья. Это был огромный удар по самолюбию Нельсона, а потому в этот период он много пишет в письмах о своей неприязни к русским. Что же касается Корфу, то вскоре Нельсон все же прислал Ушакову свое поздравление: «С усердием поздравляю Ваше Превосходительство с победою Корфы. Уверяю Вас, что слава оружия верного союзника столь же для меня лестна, как и слава моего государя».

Между тем Нельсону стало лучше, и, встав на ноги, он принялся склонять короля Фердинанда к боевым действиям. Его активно поддерживал и премьер-министр королевства англичанин Джон Эктон.

— Давайте двинем вашу армию на север и освободим от французов Папскую область! — настаивал Нельсон.

— Но моя казна совершенно пуста! Как же я буду воевать? К тому же и Австрия еще не вступила в войну с французами, — возражал король.

— Когда Англия увидит мужественные усилия неаполитанцев в борьбе с французами, она не бросит своих друзей в беде и не оставит их в нужде! А если Австрия вступит в войну, то быстро приберет к рукам всю Италию, и вам, ваше величество, останется в утешение лишь одна Сицилия!

Таким образом, хотя и в весьма туманной форме, деньги и помощь королю от Англии были обещаны.

Фердинанд вздыхал и отнекивался, выяснять отношения с французами он явно боялся, однако Нельсон был неумолим:

— Воевать, ваше величество, гораздо лучше на чужой территории! Если вы не пойдете на французов, то они скоро сами придут к вам, и тогда что-либо изменить будет поздно! К тому же вы только что заключили весьма выгодные военные договоры!

Фердинанд действительно заключил два договора — с Австрией и Россией — о совместных действиях против Франции.

Император Павел I обещал своему неаполитанскому собрату девять батальонов пехоты и несколько казачьих сотен. Это несколько прибавляло уверенности в завтрашнем дне.

— Но как мне нападать? — сдался в конце концов неаполитанский король.

— Лучше всего вам двинуть свою армию на Рим. Если вы освободите от якобинцев Святой престол, то слава вашего величества не будет иметь границ! Вы сразу же станете первым из первых европейских монархов! Одновременно я возьму часть ваших войск на борт своих кораблей и произведу их высадку в Ливорно, в неприятельском тылу. Это завершит разгром врага!

Король колебался (уж очень хотелось стать первым из первых), потел (так как по-прежнему всего боялся) и жалобно вздыхал.

— Вам остается либо идти вперед, доверившись Богу и его благословению правого дела, и умереть со шпагой в руке, либо быть вышвырнутым из своих владений!

— Хорошо, — согласился, повздыхав, Фердинанд. — Пусть будет по-вашему!

Капитаны нельсоновской эскадры к затее своего командующего отнеслись скептически:

— Наш Горацио опять суется в сухопутные дела, а значит, успеха ждать не приходится! Лишь бы сам живой остался!

План Нельсона в целом был не так уж плох, но его успеху мешали два обстоятельства. Во-первых, опереточная неаполитанская армия могла сколько угодно поражать воображение обывателей на парадах своими разноцветными перьями, но по-настоящему воевать никогда не умела. Во-вторых, Нельсону всегда везло в морских сражениях, но ни одно из сухопутных дел, в которых он когда-либо принимал участие, не было успешным. Над британским флотоводцем словно довлел какой-то рок, в который уже раз предупреждающий, что не своим делом заниматься не следует. Увы, так случилось на этот раз.

Больше всех, как это ни покажется странным, возражала против похода, и в особенности против плавания Нельсона в Ливорно, Эмма Гамильтон. Секрет ее поведения был очень прост: она прекрасно знала об увлечении Нельсона тамошней красавицей француженкой Аделаидой Коррелья и страшно боялась, как бы влюбчивый контр-адмирал вновь не вернулся в объятия своей старой пассии. Узнав, что Нельсон готовится к отплытию, она слала ему на «Вэнгард» тревожные записки: «Умоляю, берегите себя ради нас, не сходите на берег в Ливорно, Вы не найдете там успокоения… Очень прошу, у Вас нет причин бывать на суше в Ливорно».

Леди Гамильтон волновалась напрасно: у Нельсона просто не было времени для возобновления старого ливорнского романа.

Вскоре в Неаполе появился и австрийский генерал Карл Макк фон Либерих, приглашенный главнокомандующим армией и произведенный по этому случаю в неаполитанские фельдмаршалы.

— Не сомневаюсь, что имя вашего величества не потерпит в этой войне ни малейшего ущерба! — заверил короля новый фельдмаршал и велел выступать в поход.

* * *

Всего в поход на Папскую область отправилась 32-тысячная армия. Еще пять тысяч солдат взял на борт своей эскадры Нельсон. Перед походом король Фердинанд, посол Гамильтон с супругой и фельдмаршал Макк вместе с Нельсоном произвели смотр неаполитанских войск. Те браво маршировали и лихо вскидывали «на караул» тяжеленные ружья.

— Это лучшая армия Европы! — удовлетворенно кивал головой Макк. — С этими храбрецами я быстро дойду до Парижа!

Пестрые костюмы неаполитанских гвардейцев привели австрийского генерала в полнейший восторг:

— Я словно побывал на карнавале! Ему вторил и стоявший рядом Нельсон:

— Насколько я разбираюсь в сухопутных делах, лучшей армии нельзя себе и представить!

Фердинанд от таких слов приободрился и выпятил грудь. Увы, вскоре выяснилось, что и австрийский генерал, и английский адмирал нисколько не разбирались в армейских делах, коль спутали опереточную армию с боевой.

Первый удар по Риму был столь стремительным, что там никто и не пытался обороняться. Французов было слишком мало, и командовавший ими генерал Шампинье предпочел оставить город почти без боя. Со стороны моря армию Макка прикрывал своими семью линейными кораблями и двумя фрегатами контр-адмирал Нельсон, который, несмотря на отчаянные протесты правительства Тосканы, заявляющего о своем нейтралитете, высадил десант. Но первые же стычки неаполитанцев с французами заставили английского контр-адмирала в корне пересмотреть свое отношение к боевым качествам союзников: бравые неаполитанцы разбежались при первом же выстреле.

— Вы никакие не герои! — кричал Нельсон побросавшим свое оружие союзным офицерам.

— Нет, сеньор, вы ошибаетесь! — отвечали те, с трудом переводя дух от быстрого бега. — Мы герои, но… мирного времени!

6 декабря в письме первому лорду Адмиралтейства взбешенный Нельсон пишет: «В немногих словах я Вам обрисую положение дел. Армия в Риме, Чивитавеккья (стратегически важный порт на Тирренском море. — В. III.) занята, но в замке Святого Ангела французы оставили еще пятьсот человек. Их главный корпус, насчитывающий 13 тысяч человек, занимает очень сильную позицию в Кастеллане. Генерал Макк идет против них с 20 тысячами. По моему мнению, результат предстоящего сражения сомнителен, а между тем только от него зависит судьба Неаполя. Если Макк будет разбит, то Неаполитанское королевство пропало. Оно само не в состоянии противостоять французам, а австрийцы еще не двинули свои армии… Но нельзя было колебаться. Необходимость требовала, чтобы был принят наступательный образ действий, прежде чем французы успеют собрать значительные силы».

Король Фердинанд, гордый первым успехом, сразу же поспешил в Вечный город, чтобы самолично принять его ключи. Со всей возможной пышностью король обеих Сицилий въехал в поверженный Рим. Тогда же он велел готовить празднование настоящего триумфа по подобию древнеримских императоров. Но триумфа Фердинанд отпраздновать так и не успел.

Французы (причем это были резервные части) нанесли столь сильный ответный удар, что опереточная неаполитанская армия тут же обратилась в бегство. Попытки ее остановить ни к чему не привели. Впереди всех на телеге, переодевшись в лохмотья лаццарони, удирал сам король. Только на подходах к столице королевства генералу Либериху удалось немного привести в чувство своих храбрецов.

Бегство неаполитанцев заставило Нельсона забрать ставший ненужным десант и вернуться в Неаполь.

— Это же надо быть такими трусами, чтобы всей 50-тысячной армией бежать от 12 тысяч французов, даже не пытаясь вступить с ними в перестрелку! Эти негодяи разбегаются при одном только виде заряженной пушки! — ругался Нельсон. — Теперь свержение короля и провозглашение республики вопрос решенный!

Никаких угрызений совести от того, что именно он является одним из виновников краха Королевства обеих Сицилий, Нельсон не испытывал. Наоборот, он даже чувствовал себя обиженным: бестолковые неаполитанцы с позором провалили его гениальный план!

Несчастный Фердинанд тем временем запросил помощи у российского императора Павла I. Тот в ней не отказал. Фердинанду была обещана присылка в Италию 10-тысячного корпуса генерала Германа и трех батальонов пехоты с артиллерией под началом генерала Волконского для взятия Мальты. Последнее, однако, не входило в планы англичан.

— Если русские появятся на Мальте, они оттуда уже не уйдут! Император Павел является гроссмейстером Мальтийского ордена, а потому и сам остров вскоре станет русским! Пусть уж лучше до поры до времени на нем сидят французы! — так или примерно так рассуждали в Лондоне.

И вынудили короля Фердинанда от русской помощи вежливо отказаться.

А французы продолжали стремительно наступать. Минуло еще несколько дней, и положение королевства стало уже безнадежным. Понимая всю безвыходность ситуации, Нельсон отдал приказ капитанам своих кораблей готовиться покинуть порт. Несколько раз он вместе с фельдмаршалом Макком пытался убедить Фердинанда как можно скорее перебраться на Сицилию. Но тот впал в депрессию и полностью потерял чувство реальности.

Марии Каролине пришлось взять дело в свои руки, и только тогда в столице началась лихорадочная подготовка к отъезду королевской семьи и двора на Сицилию. Золото и драгоценности на сумму в два с половиной миллиона фунтов тайно свезли во дворец Гамильтонов. Там хозяйка лично приклеивала к ящикам ярлыки «Припасы для Нельсона», а затем английские матросы, сгибаясь под непосильной тяжестью, перевозили их на «Вэнгард».

В Неаполе уже начались беспорядки, погромы торговых лавок и убийства. Король утратил контроль над своей столицей. Людей резали прямо под окнами его дворца, а он ничего не мог поделать.

В ночь отплытия королевская чета организовала во дворце прием. В разгар веселья супруги с узким кругом избранных тайно бежали в порт, оставив остальной двор веселиться дальше. Вместо себя для организации сопротивления король оставил князя Пиньятелли.

Той же ночью Фердинанд и Мария Каролина с детьми тайно перебрались на борт нельсоновского флагмана. Архиепископ Неаполя кардинал Руффо попытался было уговорить Фердинанда хотя бы еще ненадолго остаться со своим народом.

— Я с удовольствием бы вернулся во дворец, если бы увидел, что мои подданные исполняют свой долг! — заявил Фердинанд и велел кучеру как можно быстрее гнать в порт.

Что имел в виду король Фердинанд, так и осталось загадкой, думается, в первую очередь для него самого.

Перед самым отплытием, несмотря на всю неразбериху, Нельсон не оставил без внимания и флот союзников: нескольким неаполитанским кораблям, на которых еще оставалась хоть часть команды, он приказал присоединиться к английской эскадре, остальные распорядился сжечь, чтобы не достались французам. Спустя час в порту огромными кострами уже полыхали линейные корабли, фрегаты и бриги. Неаполитанский флот перестал существовать.

О причинах поражения неаполитанцев и бегстве короля на Сицилию российский посланник в Турции В. С. Томара доносил в Петербург: «Победою лорда Нельсона возмечтали король и министры неаполитанские и предприняли прежде времени… выступить в области церковные. Сей безрассудный поступок может причинить великие несчастия и пагубу всей Италии».

23 декабря 1798 года английская эскадра покинула неаполитанский порт, взяв курс к берегам Сицилии. Туда, в Палермо, Фердинанд решил временно перенести свою столицу. Пока Фердинанд находился под охраной британского флота, за свою безопасность на Сицилии он мог быть спокойным.

Переход был тяжелым. В море эскадру застиг жесточайший шторм. Сорвало паруса и пришлось крепить штормовые. Нельсон не покидал шканцев. Фердинанд с Марией Каролиной все время стояли на коленях, молясь о спасении своих жизней. Сэр Гамильтон лежал на койке с заряженным пистолетом, считая, что в случае кораблекрушения лучше сразу застрелиться, чем мучительно захлебываться водой.

Едва закончился шторм, как королевскую семью постигло новое горе: умер шестилетний принц Альберт, сын короля Фердинанда.

В палермскую гавань «Вэнгард» входил с приспущенным флагом. С берега палили пушки. Лил проливной дождь. Собравшиеся сицилийцы мрачно глядели на прибытие своего незадачливого монарха, не предвидя для себя ничего хорошего.

* * *

В этот же день французские войска заняли Неаполь. Неаполитанские солдаты почти без боя сложили оружие. Генерал Макк безропотно отдал свою шпагу генералу Шампинье и был отпущен на родину. Одновременно в городе вспыхнуло восстание бедноты, в ходе которого были убиты несколько королевских вельмож.

Едва беглецы из Неаполя сошли на сицилийский берег, как начались проблемы. Палермский королевский дворец оказался в запущенном состоянии, так как там давно никто не жил.

Придворных расселяли по частным квартирам и монастырям. Цены на жилье мгновенно возросли в несколько раз. Гамильтонам отвели расположенное недалеко от дворца палаццо Палагония, служившее летней королевской резиденцией. Разумеется, там сразу же объявился и Нельсон. Сэр Уильям, у которого обострились боли в желчном пузыре, ворчал:

— Здесь все в гобеленах и отделано мрамором, но нет ни одной печи или камина! Я не смогу прожить здесь и нескольких дней!

— Это дело поправимое! — ответил Нельсон и вызвал с кораблей матросов.

Те ловко взломали мраморные стены, пробили потолки и сложили из кирпича несколько печей. Печи нещадно дымили, но сразу стало теплее.

Сэру Гамильтону в соответствии с его должностью пришлось заниматься размещением прибывших на кораблях многочисленных английских подданных. Кое-как он это дело уладил. Англичан сицилийцы приняли если не с радостью, то вполне спокойно — союзники все-таки! Хуже пришлось толпе французских аристократов, бежавших в свое время из Франции и нашедших пристанище у Марии Каролины. Видя в них источник всех своих бед, палермцы наотрез отказались принимать французов у себя. Их судьбой пришлось заниматься Нельсону, и эмигранты были переправлены в австрийский Триест.

Основной обязанностью Эммы Гамильтон были ежедневные посещения королевы во дворце, во время которых обе горько плакали над постигшей их бедой.

Тем временем французы разгромили остатки неаполитанской армии и на руинах Королевства обеих Сицилий образовали марионеточную Партенопейскую республику. Наместнику Пиньятелли осталось лишь подписать капитуляцию и уплатить установленную контрибуцию.

Узнав об исчезновении с политической карты мира своего королевства, Фердинанд нисколько не опечалился. На Сицилии была прекрасная охота, и король как ни в чем не бывало занялся любимым делом — стрелял кабанов и свежевал их туши. Зато большую активность проявила Мария Каролина.

— Если союзники оставили нас в беде, то нам следует обратиться за помощью к русским! — заявила она Нельсону при очередной встрече.

Все возражения на сей счет королева отвергла и настоятельно попросила отправить фрегат на Корфу к адмиралу Ушакову с просьбой о помощи. Исчерпав все доводы, Нельсон согласился. Вскоре фрегат был послан, для переговоров на нем отправился министр королевского двора Антоний Мишеру.

С собой министр вез письмо Нельсона Ушакову: «Его Сицилийское Величество послал письма и доверенную особу, чтобы говорить лично с Вашим Превосходительством о нынешнем состоянии дел в этой стране, с просьбой направить часть Вашего флота к Мессине для оказания помощи этому королевству, чтобы предотвратить переход его в руки французов… Я буду просить Вас только об одной очень большой услуге, которую Вы можете оказать общему делу, в частности Его Сицилийскому Величеству, а именно послать столько кораблей и войск, сколько будет возможно».

Как изменился тон этого письма по сравнению с первым!

* * *

Когда Ушаков срывал печати с переданного ему конверта, пушки его кораблей еще не успели остыть от бомбардировки Корфу, к тому же на отправку эскадры в Италию у него не было полномочий. Однако бросить в беде союзников Ушаков тоже не мог, а потому на свой страх и риск отправил к берегам Бриндизи отряд капитана 1-го ранга Александра Сорокина с приказанием атаковать французов. С Сорокиным отправился в поход и министр Мишеру.

Действуя быстро и решительно, Сорокин за короткое время освободил несколько городов. В Барлетто был высажен десант капитан-лейтенанта Григория Белли, который двинулся маршем к городу Фоджа. После его взятия отряд поспешил к Неаполю на соединение с войсками кардинала Руффо, который еще оказывал сопротивление французам. Вскоре союзники уже подходили к Неаполю.

Как мы видим, пока Нельсон отдыхал с Гамильтонами на Сицилии, война не прекратилась. Отсутствие на морских коммуникациях адмирала с целой боевой эскадрой вызвало законное возмущение других британских флотоводцев, тем более что сил для поддержания блокады всего захваченного французами побережья стало явно не хватать.

В этих условиях энергичный капитан Сидней Смит, отвечавший за район Средиземного моря в районе Сицилии, видя, что от Нельсона нет никакого проку, решил для пользы дела подчинить себе несколько нельсоновских кораблей, которые уже немало времени бесполезно отстаивались в гаванях. Нельсон оскорбился и написал гневную жалобу графу Сент-Винсенту: «Я действительно чувствую, ибо я живой человек, что для меня невозможно служить в этих морях, когда здесь будет эскадра под командованием младшего офицера. Могли я ожидать этого, и еще от кого, от графа Спенсера! Нужно ли это терпеть? Очень прошу Вас, позвольте мне уйти в отставку. Надеюсь, Вы разрешите команде «Вэнгарда» доставить в Англию меня и моих друзей, сэра Уильяма Гамильтона и его супругу».

Возмущенное письмо Нельсон отправил и первому лорду Адмиралтейства. Фанни же написал, чтобы она присмотрела хороший дом в Лондоне.

Разумеется, это был шантаж. Прекрасно понимая, что никто в столь трудное для страны время не посмеет отправить в отставку героя Абукира и любимца всего народа, Нельсон просто вынуждал Адмиралтейство наказать своевольного Смита. Интересно, вспоминал ли Нельсон в это время свое назначение командиром отдельной эскадры, когда граф Сент-Винсент также обидел ради него двух заслуженных адмиралов?

Как отличается этот Нельсон от того, который еще несколько лет назад обивал пороги Адмиралтейства, прося дать ему под команду хоть какое-нибудь судно! Трудно понять поведение Нельсона, который ведет себя как избалованный и капризный ребенок, и просто невозможно объяснить его требование, чтобы в разгар боевых действий Адмиралтейство предоставило для его любовницы и ее мужа линейный корабль!

Естественно, в отставку Нельсона не отпустили. Вскоре он получил бумагу, в которой его успокаивали, что капитан Смит не имеет никакого права командовать контр-адмиралом Нельсоном и его кораблями.

Единственным человеком, кто воспринял шантаж Нельсона всерьез, оказалась его жена. Фанни была в восторге, что ее запропавший муж наконец-то решил вернуться домой. Когда же Нельсон написал, что остается на Средиземном море, верная Фанни решила сама ехать к нему. В этом не было для того времени ничего особенного. Многие жены морских офицеров перебирались тогда поближе к местам базирования судов своих мужей, а наиболее храбрые даже участвовали с ними в боевых походах. Фанни имела все основания приехать к мужу: ведь на Средиземном море воевал и ее сын, который нуждался в постоянной опеке. И она предложила Нельсону два варианта. В первом случае она была готова приехать к нему прямо в Палермо, а во втором — перебраться поближе, хотя бы в Лиссабон. Нельсон отклонил оба варианта и велел жене оставаться дома. Он заявил, что ей нельзя переезжать в Лиссабон, потому что это самый грязный город в Европе, да еще с частыми туманами. Относительно Палермо аргументировать отказ было гораздо сложнее, и поэтому Нельсон просто написал жене, что если она посмеет появиться там, то ему придется спустить свой флаг на «Вэнгарде» и отплыть с ней в Англию. Причиной упорного нежелания видеть рядом с собой жену конечно же была леди Гамильтон. Окажись Фанни в Палермо, она бы разрушила идиллический мир двух влюбленных, а этого Нельсон и Эмма позволить никак не могли.

Отчаявшаяся Фанни обращается за поддержкой к другу семьи Александру Дэвисону, полагая, что его советы произведут на мужа большее впечатление. Дэвисон ей не отказал. В письме Нельсону он пишет: «Я должен еще раз повторить мое искреннее сожаление в связи с тем, что Вы все еще остаетесь в Средиземном море. В то же время я был глубоко огорчен, если бы Вы оказались вынужденным покинуть этот район и это хотя бы в малейшей степени задело Ваши чувства. Вы сами, конечно, являетесь наилучшим судьей в этом вопросе. И все же Вам следовало бы позволить Вашим лучшим друзьям выразить их озабоченность… Ваша драгоценная лучшая половина пишет Вам. Она находится в добром здравии, но очень встревожена и озабочена, чему не следует удивляться. Завтра она отправляется в Бат с добрым стариком (отцом Нельсона. — В. Ж)… Леди Нельсон сейчас у нас и беседует с моей женой. Она просит меня сообщить, что, если Вы не возвратитесь домой в течение ближайших месяцев, она приедет к вам в Неаполь. Извините нежные чувства женщины; они слишком обострены, чтобы их можно было выразить».

Письмо старого друга Нельсон оставил без ответа. В то же время его собственные письма полны жалоб и недовольства буквально всем: от начальства до самого себя. Его раздражают приказы, ему кажется, что его обходят должностями, он недоволен даже своим вчерашним кумиром — графом Сент-Винсентом. Почти в каждом письме Нельсон пишет, что устал от кораблей, от войны и даже от жизни.

Помимо безусловной вины, которую Нельсон испытывал, понимая, что рано или поздно ему придется делать выбор между Фанни и Эммой, у него было явное нервное перенапряжение, сказывались и прежние раны, и абукирское ранение головы.

Как считают биографы Нельсона, именно в палаццо Палагония Нельсон и леди Гамильтон приняли решение открыто жить вместе. Все внешние приличия в их отношениях, которые любовники до той поры еще соблюдали, были теперь преданы забвению. Письма Нельсона к Фанни с этого момента становятся редкими и лаконичными, из них исчезает всякая сердечность. Что касается сэра Гамильтона, то он молча уступил свое брачное ложе молодому и более именитому сопернику, оставшись при любовниках на положении «друга». Король Фердинанд и королева Мария Каролина только приветствовали решение Нельсона и Эммы жить вместе, так как это гарантировало дальнейшую защиту Сицилии от возможного вторжения французов.

В море, как и прежде, Нельсон не торопился, а все время проводил в прогулках с Эммой и визитах к королевской чете. За любовниками всюду следовал сэр Гамильтон, отвергнутый и безропотный.

Эмму Гамильтон современники совсем не зря именовали самой испорченной женщиной своего времени. Едва завоевав сердце Нельсона, она сочла, что ей этого мало, и тут же завела роман с одним из его капитанов. Самое удивительное, что об этом романе Нельсон был прекрасно осведомлен, но это его нисколько не смущало. Наоборот, он гордился тем, что обладает столь красивой женщиной и что она нравится всем без исключения мужчинам.

Из письма Нельсона одному из друзей: «Светское общество не в силах сказать о доброте леди Гамильтон всего того, что она заслуживает. Мы хорошо знаем эту доброту, и нам следует рассказать о ней всем, до кого это может дойти, устно и письменно, потому что ни у кого нет более чистого, благородного и преданного сердца, чем у нее».

Влюбленные всегда склонны идеализировать предмет своей любви, и Нельсон не был в том исключением.

Весьма откровенные отношения отчима с леди Гамильтон конечно же не укрылись от глаз Джосаи. Для юноши, который боготворил Нельсона, это был настоящий удар. И до этого времени не бывший примером образцового поведения, Джосая буквально начинает спиваться. Причем напивался он всегда прилюдно и вызывающе — во время официальных приемов на глазах сотен гостей, чем ставил Нельсона в очень неловкое положение. Отныне для юноши уже не существовало никаких авторитетов. На фрегате, где он служил, его вообще не видели трезвым.

Из письма капитана фрегата «Бон Ситоен» Нельсону: «Когда я указал ему на его неблагодарность по отношению к Вам, странное и оскорбительное отношение ко мне — и все это публично, — он пропустил это мимо ушей. Единственный ответ, которого я добился, был таков: он знал, что так и будет, что Вашей Светлости не следовало брать его в море и что он Вам много раз об этом говорил. Получалось, что во всем виноваты Вы. Я снова, очень выразительно, повторил ему, что говорить так может только неблагодарный человек. Но никакие доводы не смогли его убедить. У меня нет других мер воздействия на него. Я убежден, что он попал в плохое окружение, поэтому беру на себя смелость убедительно просить Вас не позволять ему иметь друзей из нижних чинов».

Думается, Нельсон прекрасно понимал, в чем причина вызывающего поведения приемного сына. Он явно хочет снять с себя всю ответственность за Джосаю и пишет по этому поводу Фанни: «Хотелось бы сообщить тебе о Джосае нечто такое, что порадовало бы тебя и меня, но, к своему сожалению и прискорбию, я должен сказать, что ничего хорошего в нем нет. Уверен, что ни я, ни ты не можем этому помочь. Не хочу говорить на эту тему, это бесполезно».

Теперь уже Нельсон ничего не пишет об «удивительных успехах» леди Гамильтон в воспитании его пасынка…

Понимая, что он утратил всякое влияние на Джосаю, Нельсон попросил адмирала Джервиса хоть как-то воздействовать на него. Но и Джервису неуправляемый Джосая Нисбет к этому времени тоже основательно надоел, и он отсылает его к отчиму на Сицилию. Там Джосая продолжает пить, и его, смертельно пьяного, не раз выносил на своих плечах с королевских приемов верный Трубридж. Джосая буквально возненавидел Нельсона, и с каждым днем его поведение становилось все более вызывающим. Увидев, как однорукий и одноглазый отчим с трудом взбирается по трапу на корабль, пасынок во всеуслышание заявил:

— Как хорошо было бы для всех нас, если бы он сейчас сорвался и сломал себе шею!

Слова Джосаи немедленно передали Нельсону, но он промолчал и, пользуясь своим правом командующего отдельной эскадрой, назначил Джосаю капитаном фрегата «Талия». Контрадмирал лично подобрал в помощь Джосае двух прекрасных лейтенантов, а фрегату поручил легкое и почетное задание эскортировать судно, на котором возвращался в Константинополь турецкий посол. Но Джосая продолжал беспробудно пить. Спустя короткое время почти спившийся Джосая был спроважен в Англию и там уволен в отставку.

Мирная гражданская жизнь, однако, довольно быстро оказала на юношу самое благотворное влияние. Он бросил пить, поступил на государственную службу, удачно женился и впоследствии сделал весьма неплохую карьеру.

Не успел Нельсон спровадить с Сицилии своего неуправляемого пасынка, как на безропотного сэра Уильяма обрушился новый удар судьбы. Дело в том, что, оставляя Неаполь, английский посол попутным транспортным судном «Колосс» переправил в Лондон часть своей огромной коллекции античных ваз. При входе в Ла-Манш «Колосс» попал в шторм и затонул. Потрясение для страстного коллекционера было настолько сильным, что он стал заговариваться, сгорбился и ходил отныне, едва передвигая ноги. Позднее пришло письмо, что вторая часть коллекции в целости и сохранности доставлена в Англию, но Гамильтона это уже мало утешило.

Неспокойно было на душе и у Нельсона. Его угнетали неизбежное объяснение с Фанни, неодобрение его любовной связи со стороны отца, чувство вины перед всеми родственниками. «Ты помнишь, каким я всегда был веселым и как смеялся, сейчас я так изменился, что вряд ли ты меня узнаешь, — пишет он одному из своих старых друзей. — Но кто может в моем положении сохранить оптимизм?»

Основания для беспокойства у Нельсона были. К этому времени разговоры о его предосудительной связи с женой посла при неаполитанском дворе достигли Лондона. В светских кругах Англии леди Гамильтон всегда была далеко не в почете, а теперь, помимо всех своих прошлых похождений, она покусилась на всенародного любимца и героя. Сплетни о палермском любовном треугольнике стали одной из самых модных салонных тем. Бедная Фанни, боясь пересудов, старалась как можно меньше появляться на людях. Когда же ее донимали рассказами об амурных похождениях ее мужа в средиземноморских портах, она отвечала:

— У моего Горацио слишком много завистников! — и гордо удалялась.

Нельсон писал жене, чтобы она выслала модные косынки и чепчики для леди Гамильтон. Фанни послушно высылала. Она самоотверженно ухаживала за тяжелобольным отцом Нельсона и была его самой преданной сиделкой. «Положа руку на сердце я могу сказать, что всегда старалась угодить тебе и сделать всё, чтобы ты был счастлив», — писала она ему, проявляя завидную выдержку.

Но кто может сказать, чего стоила эта выдержка бедной Фанни!

Заместитель главнокомандующего средиземноморским английским флотом лорд Кейт писал по поводу поведения Нельсона своей сестре в Лондон: «Говорят, что лорд Нельсон скоро отправится домой и, по словам графа Сент-Винсента, не на «Вэнгарде». В свете говорят, что он попал в сети к леди Гамильтон и бездельничает в Палермо в то самое время, когда должен быть совсем в другом месте. Так утверждают Г. Хоуп и другие офицеры, прибывшие оттуда. Корабль из Палермо привез совсем плохие новости о Сицилии: народ презирает и оскорбляет короля, тот в свою очередь выколачивает деньги, надеясь сбежать с ними в Триест; королева, леди Гамильтон, генерал Эктон, лорд Нельсон — все являют собой нелепое зрелище, все заносчивы и глупы».

Если лорд Кейт относился к Нельсону достаточно нейтрально, то лорд Минто считался его другом, он пишет в одном из писем: «Он (Нельсон. — В. Ш.) словно не понимает, что все это его дискредитирует, и не думает о причине. Он все еще пишет о леди Гамильтон и обо всем прочем, а это с его стороны неосторожно. Но трудно обвинять и осуждать героя за то, что он связался с этой женщиной: она смогла обвести вокруг пальца многих мужчин, более мудрых, чем адмирал».

Вскоре в Палермо прибыл английский пехотный полк генерала Чарльза Стюарта, незадолго до этого отбившего у французов остров Минорку, за что генерал получил титул рыцаря и орден Бани. С прибытием английских солдат за безопасность Сицилии можно было не волноваться, однако для того, чтобы отбить у французов Неаполь, этих солдат все же было недостаточно.

Капитаны Нельсона рвались в бой, но командующий в море по-прежнему не спешил, наслаждаясь спокойной жизнью и любовью. Дошло до того, что старший из капитанов эскадры Трубридж от имени всех остальных обратился к Нельсону с официальным письмом, призывая его к активности: «Простите меня, мой лорд, но только мое глубокое уважение к Вам заставляет меня заговорить об этом. Я знаю, что Вы не можете испытывать удовольствие, просиживая всю ночь за картами. Зачем же в таком случае приносить Ваше здоровье, комфорт, деньги, свободу — в общем, все — в жертву обычаям страны, где Ваше пребывание не может быть длительным? Я не согласился бы, мой лорд, остаться в этой стране, даже если бы мне отдали всю Сицилию. Я верю, что война скоро закончится, мы покинем это гнездо всяческого позора и будем испытывать удовольствие от улыбок наших соотечественниц… Об азартных играх в Палермо открыто говорят повсюду. Я умоляю Вашу Светлость оставить их… Верю, что Ваша Светлость извинит меня. Лишь глубокое уважение, которое я питаю к Вам, заставляет меня пойти на риск возбудить Ваше неудовольствие».

Удивительное письмо! Старший из капитанов умоляет своего адмирала прекратить участие в оргиях и карточных играх во имя чести нации! Он деликатно напоминает ему о ждущей жене, о его долге. Но ответа на свое послание Трубридж не получил, не пригласил контр-адмирал его к себе и для личного разговора. Ничего не изменилось: Нельсон продолжал как ни в чем не бывало развлекаться, а эскадра простаивала без всякой пользы для общего дела.

Было бы несправедливо утверждать, что Нельсон только развлекался. Находясь в Палермо, он следил за перемещением торговых английских караванов и выделял суда для их сопровождения. Вел большую переписку с Петербургом, Константинополем, с адмиралом Ушаковым, с британскими представителями в Смирне и Триесте, Вене и Тоскане, на Майорке, подробно информировал графа Сент-Винсента и лорда Спенсера о состоянии средиземноморских дел. Но покидать Палермо отказывался наотрез.

В Неаполитанском заливе Нельсон оставил отряд кораблей под началом своего любимца капитана Трубриджа. Помимо блокады города Трубридж захватил два небольших острова у побережья — Искья и Прочида. На островах начались расстрелы всех сочувствующих республиканцам. Однако карательные методы англичан лишь озлобили островитян, и они начали оказывать сопротивление. Теперь почти каждую ночь отчаянные лаццарони вырезали английские патрули. Картина получилась та же, что и при приходе французов: начальная эйфория, затем разочарование и, наконец, ненависть. К чести Трубриджа, он быстро все понял и вернул матросов на корабли.

— Пусть итальянцы разбираются со своими делами сами! — заявил он и потребовал, чтобы из Палермо прислали на острова королевского судью.

Тот прибыл. Вынес множество смертных приговоров, а затем стал проситься перебраться на корабль Трубриджа. Недовольный Трубридж отослал Нельсону письмо: «Сейчас долго разговаривал с судьей, присланным сюда королевским двором. Судья сказал, что на будущей неделе закончит свои дела и что люди, занимающие такие должности, как его, обычно уезжают в безопасное место после того, как объявят приговоры. Поэтому судья просил отправить его обратно и при этом намекнул, что хотел бы отправиться на военном корабле. В этой беседе я узнал также, что осужденные священники должны быть доставлены в Палермо, там будет произведено в присутствии короля их расстрижение, и затем они будут привезены сюда обратно для казни. Использовать английский военный корабль для такой цели! Кроме того, судья просил у меня палача. Я решительно отказал ему в этом. Если не может найти палача здесь, пусть ищет в Палермо. Я догадываюсь об их цели — они хотят выставить нас вперед в этом деле, чтобы потом всю гнусность его свалить на нас».

Честный и благородный Трубридж! Несмотря на все свои боевые заслуги, он так и не станет адмиралом. Нам неизвестен ответ Нельсона своему капитану, однако действия, которые он предпримет в скором времени в Неаполе, свидетельствуют, что упоминаемый королевский судья был контр-адмиралу ближе, чем собственный капитан.

Вскоре Трубридж был отозван в Палермо, а на его место назначен менее щепетильный в подобных делах капитан Фут.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.