«Кошмар перед Рождеством»

«Кошмар перед Рождеством»

Завершив в 1982 году «Винсента», Бёртон начал работу над другим проектом. За основу он взял собственное стихотворение, вдохновленное «Ночью перед Рождеством» Клемента Кларка Мора[69].  Бёртон изменил название на «Кошмар перед Рождеством»: в стихотворении рассказывается об опрометчивой страсти Джека Скеллингтона, Тыквенного Короля Хеллоуинтауна, который случайно попадает в город Рождества — Крисмастаун, и увиденное там производит на него такое впечатление, что он возвращается домой, одержимый идеей взять Рождество под свой контроль.

Первоначальным стимулом была моя любовь к Доктору Сьюзу и к тем праздничным фильмам, что я видел в детстве: «Как Гринч украл Рождество» и «Рудольф, красноносый северный олень». Эти бесхитростные рождественские вещички, которые показывали в канун Нового года, поражают воображение в раннем детстве и остаются с тобой на всю жизнь. Я вырос на этих фильмах, они вошли в мою плоть и кровь, и, наверно, у меня возникло подспудное желание- сделать что-нибудь в таком же роде.

Когда я написал первый вариант стихотворения, я держал в уме Винсента Прайса в качестве рассказчика. Он вообще вдохновлял этот проект от начала до конца, я надеялся, что читать текст будет он и что это станет как бы расширенной версией «Винсента». Изначально я рассчитывал осуществить свой замысел в любой форме — специальной телевизионной передачи, короткометражного фильма, — лишь бы это было тогда реально снять. Забавный получился проект: к нему хорошо относились, но он напоминал сериал «Пленник»[70] — все очень милы, но ты знаешь, что никогда не выберешься на волю, этому не суждено случиться. Я обошел несколько студий, сделал раскадровку и зарисовки, а Рик Хайнрихс соорудил небольшой макет Джека Скеллингтона. Все говорили, что он им понравился, но не настолько, чтобы приступать к работе тотчас. Тогда я, пожалуй, впервые познакомился с этим типом ментальности шоу-бизнеса — очаровательная широкая улыбка и заверения: «О да, мы собираемся приняться за это». Но когда доходит до дела, осуществление его становится все менее и менее реальным.

После «Винсента» я по-настоящему увлекся кукольной анимацией, смотрел также мультипликации с глиняными фигурками, фильмы Харрихаузена. При работе над «Винсентом» мы не пытались раздвинуть границы анимации. Мы просто хотели более четко определиться с графикой. Мне кажется, при использовании глиняных фигурок элементы графики утрачиваются. Так что нашим замыслом было перенести графику в третье измерение. Я всегда считал, что «Кошмар» следует сделать лучше «Винсента», но в то время просто думал о незамысловатой, эмоциональной, хорошо нарисованной мультипликации. Мне казалось, что труднее создать что-нибудь эмоциональное в трех измерениях. Рисованная анимация легче во многих отношениях: там вы можете сделать что угодно, нарисовать все, что вам нравится. Трехмерная мультипликация имеет свои ограничения: там вы просто передвигаете куклы. Но мне кажется, когда все срабатывает, более действен трехмерный вариант, так лучше ощущается эффект присутствия.

Ситуация с персонажами, нарисованными для «Кошмара перед Рождеством», осложнялась тем, что у них не было глаз. Первое правило анимации гласит: глаза важны для выразительности. Тем не менее у многих героев «Кошмара» либо вовсе нет глаз, либо, если это куклы, они зашиты. Мне казалось, что было бы здорово вдохнуть жизнь в этих безглазых персонажей. После того как я нарисовал на студии Диснея множество лисичек с источающими влагу глазами, эти существа с пустыми глазницами казались мне своего рода ниспровержением устоев. Было забавно рассуждать о том, как можно попытаться оживить эти большие черные дыры.

Идея создания «Кошмара» родилась из добрых чувств к Рудольфу[71]. Тематически это как раз то, что я люблю до сих пор, что находит во мне отклик в других фильмах с персонажем такого типа, что-то вроде Гринча[72], которого считают ужасным, а он вовсе не такой. И здесь не обошлось без влияния фильмов про чудовищ, которые я любил смотреть в детстве. Эти картины считались плохими, внушающими ужас, но они такими не были. В обществе люди тоже нередко сталкиваются с чем-то подобным. Я испытал это на своей шкуре: ощущения были неприятными, хотя мне всегда нравились персонажи страстные, своенравные, но которые при этом не такие, какими их воспринимают. Джек из «Кошмара» напоминает многих героев классической литературы, пылких и стремящихся что-то сделать необычным способом, как в книге про Дон Кихота, где герой странствует в поисках некого чувства, даже не имея о нем ясного представления. Для меня это очень важно — страстные поиски чего-то тебе не известного. Это как раз тот аспект личности Джека, который важен для меня и с которым я себя отождествляю.

Джек Скеллингтон: большие черные дыры вместо глаз

Я задумал снимать этот фильм в те времена, когда на студии Диснея происходили большие перемены и я, не зная, числюсь ли еще в штате, слонялся без дела. У меня всегда было ощущение, что это именно тот проект, который я хотел бы осуществить, была уверенность

в успехе. Мне предлагали сделать по нему телевизионный фильм или рисованную мультипликацию, но я не хотел ни того, ни другого. В общем, пришлось похоронить эту идею, но мне всегда казалось, что когда-нибудь я еще вернусь к своему замыслу. Странная уверенность — ведь, приступая к работе над проектом, скорее думаешь: «Я сделаю это сейчас или никогда», но в связи с «Кошмаром» такое не приходило мне в голову.

В течение многих лет мысли Бёртона постоянно возвращались к этому проекту, и в 1990 году, желая воскресить его, он поручил своему агенту проверить, по-прежнему ли киностудия Диснея владеет правами на «Кошмар».

Я не знал даже, владеют ли они авторскими правами, поэтому мы хотели вежливо спросить: «Нельзя ли пошарить в ваших кладовых?» И, конечно же, у них были эти права, они владели всем. Когда ты работаешь на студии Диснея, подписываешь бумагу, что права на любые твои мысли, пока ты являешься их служащим, принадлежат полиции контроля мыслей. Совершенно очевидно, что ничего нельзя сделать тайком. Мы попытались было, смотрим — а они уже тут как тут. Впрочем, они были очень милы со мной, что вообще-то не в их правилах. Я считаю, что меня удостоили высокой чести, и испытываю благодарность за то, что мне разрешили снять «Кошмар». Это случилось после «Эдварда Руки-ножницы» и «Бэтмена»: мне повезло, что они имели успех, — только поэтому увидел свет «Кошмар перед Рождеством». Во всяком случае, не потому, что я выбрал удачное время для работы над этим проектом. Однако надо отдать должное студии Диснея: они с чуткостью и пониманием отнеслись к нашей попытке выйти за границы возможного в области анимации.

Осознав, какие сокровища заперты в их закромах, боссы киностудии Диснея мгновенно ухватились за возможностъ работать с Бёртоном. В его желании снять полнометражный кукольный мультфильм они увидели перспективу дальнейшего укрепления своей репутации. Хотя покадровая съемка была впервые применена в 1907 году при работе над «Отелем с привидениями» Дж. Стюарта Блэктона, пионером в использовании этой техники для создания спецэффектов стал Уиллис ОБрайен в 1925 году, снимая «Затерянный мир» и затем незабываемого «Кинг Конга» в 1933-м. Его дело продолжил Рэй Харрихаузен, который, в свою очередь, придумал целый ряд фантастических созданий для таких фильмов, как «Ясон и аргонавты», «Седьмое путешествие Синдбада». Введение компанией «Индастриал лайт энд мэджик»[73] в 1983 году на съемках «Возвращения джедая»[74] движущейся картинки как разновидности покадровой киносъемки, когда объекты в кадре размыты, что дает более реалистический эффект, и развитие компьютерной графики означали, что в прежние владения покадровой съемки все решительней вторгается компьютер. Это привело к падению влияния покадровой съемки в кино, хотя отдельные мультипликаторы, такие как Ник Парк в Англии, создатель оскароносного фильма «Земные блага», и Генри Селик в США со своими рекламными вставками на MTV и короткометражками не дают умереть этому приему.

Покадровая киносъемка — старомодное искусство, и хотя в «Кошмаре» временами использовалась новая технология, в основе фильма лежит работа художников, которые нарисовали декорации и придумали много всяких штучек. В этом есть нечто весьма отрадное, от чего я испытываю большое удовольствие и что не хочу забывать. Все дело в ручной работе, некой необъяснимой энергии. Ее можно ощутить, когда вы наблюдаете за мультипликаторами, сосредоточенно передвигающими фигурки, энергия здесь вполне осязаема. То же происходит, когда вы смотрите на картины Ван Гога. Помню, как впервые увидел одну из них в музее. Можно разглядывать картину в альбоме, но энергия, которая исходит от самого полотна, совершенно невероятна. Думаю, об этом явлении не принято рассуждать, потому что оно относится к области необъяснимого, о чем нельзя говорить буквально.

С этим видом анимации происходит примерно то же самое, и дело здесь, наверно, в творческой мощи Рэя Харрихаузена. Когда перед вами прекрасное творение, вы ощущаете энергию его создателя. Это некая субстанция, которую никогда не смогут передать компьютеры — им не подвластен этот элемент. Он относится скорее к той сфере, которая включает в себя художников и их полотна. К тому же визуальному ряду принадлежит и мой проект с его персонажами, а единственным способом осуществить его была покадровая съемка — работа весьма специфическая. Помню, как снимал отдельные кадры и каждый раз испытывал прилив творческих сил, так это было здорово. Словно наркотик. Я понял, что такого результата не получишь ни работая с актерами, ни если будешь все рисовать. Покадровая съемка дает энергию, которой не достичь ни в какой другой форме.

Несмотря на сердечную привязанность к «Кошмару перед Рождеством», Бёртон передоверил режиссерские бразды другому постановщику: уж очень много сил и времени отнимал «Бэтмен возвращается». Взятые на себя обязательства требовали его участия в мучительно долгом производственном процессе, который обычно сопровождает такого рода проекты. Себе на замену он выбрал Генри Селика, с которым познакомился в конце семидесятых на диснеевской студии и которому еще в 1982 году показывал первоначальные эскизы к «Кошмару перед Рождеством». С начала восьмидесятых Селик жил и работал в Сан-Франциско, ставшим центром для мультипликаторов, применявших покадровую съемку. Именно здесь Бёртон совместно с ориентированным на взрослого зрителя филиалом диснеевской студии «Тачстоун пикчерз» основал фирму «Скеллингтон продакшнз», где и начал в июле 1991 года работу над «Кошмаром».

Генри — подлинный художник, он действительно лучший. Создал множество отличных вещей для MTV, а теперь работал над замечательной кукольной анимацией. Тогда в Сан-Франциско собралась большая компания даровитых художников, работающих в этой области, а здесь отыскать настоящие таланты даже сложнее, чем в рисованной анимации, потому что покадровая съемка распространена гораздо меньше, да и процесс этот весьма трудоемок. Вот так получилось, что нам дали возможность работать над «Кошмаром» в Сан-Франциско.

Я приезжал туда время от времени и когда ничего не снимал, просто потому, что люблю этот город, но Генри по большей части присылал мне материалы к фильму — несколько кадров в неделю, — так что за пару лет все они собрались вместе. Пытаюсь вспомнить, когда началась эта работа, но если речь идет о датах, нет никого забывчивее меня. Наверно, вы уже заметили, что память моя не держит подобные сведения. Остальное все на месте, а с временными рамками некоторый беспорядок. Так или иначе, но я получал рулон кинопленки, у меня была монтажная, и я работал над присланными кадрами «Кошмара», одновременно снимая второго «Бэтмена». На этой стадии, поскольку монтаж занимает так много времени, ты сидишь и смотришь, и радуешься, просто разглядывая фактуру.

В некотором смысле, это была самая трудная работа из всех, что приходилось делать в жизни: она растянулась надолго, множество людей, много художников бы-ли в нее вовлечены. Всегда надеешься: большинство людей, с которыми работаешь, — творческие личности, но кукольная мультипликация — занятие, требующее еще и усердия; в ходе работы я постоянно должен был это осознавать. Все выдвигали идеи и вносили свой вклад, но я постоянно стремился отыскать пути к изначальному ощущению. И хотя оно никогда надолго не покидало меня, я пытался направить его в определенное русло. Когда проект так растянут во времени, хорошо, если у тебя есть опыт работы в мультипликации и ты знаешь, что идеи постоянно приходят в голову. Это, конечно, замечательно, но идеи иногда бывают какими-то несмелыми: люди хотят изменить то одно, то другое. И тут уж ничего не поделаешь: мысли быстрее, чем процесс. Потому-то я и пытался никогда не упускать это из виду. Как ни странно, мне даже нравилось так работать: этот проект длился три года, и даже когда я занимался чем-либо другим, мог набросать какой-то эскиз к «Кошмару» или сделать свои замечания. И по мере того как накапливались кадры, я старался не утратить своего изначального ощущения, о котором уже говорил.

Больше всего меня, пожалуй, беспокоило, что Генри, безусловно оригинальный художник, не станет делать того, что хотел я. Это могло бы создать некоторую натянутость в отношениях. Но мои опасения оказались напрасными: он прекрасно справился со своей работой. Вот почему так важно, чтобы люди с самого начала действовали согласованно, поэтому встречи в канун съемок столь необходимы. Все равно как если бы ты экранизировал книгу, стараясь при этом сохранить верность материалу. Мне хотелось чувствовать себя спокойно, убедившись, что Генри проникся духом фильма, иначе неизбежны постоянные стычки, а этого допустить нельзя. Есть люди, которым по душе подобные сражения, им нравится находиться в состоянии борьбы с кем-то. А я стараюсь избегать таких ситуаций. Не люблю работать с актерами, не увлеченными своим делом. Мне нужны люди, которые погружены в проект на все сто процентов, пусть даже они не вполне прониклись его идеей. А лучшей команды, чем на этом фильме, трудно было пожелать, и я всегда ощущал этот период времени как совершенно особый в своей жизни. Киносъемочный павильон был невероятно хорош, мне нравилось находиться там, а уровень мастерства проработки деталей был просто волшебным. Никогда прежде не испытывал ничего подобного.

Чтобы переделать свое исходное трехстраничное стихотворение в сценарий полнометражного фильма, Бёртон поначалу обратился к сценаристу «Битлджуса» Майклу Макдауэллу. Но когда все пошло несколько иначе, чем планировал Бёртон, он решил подступиться к проекту с его музыкальной стороны, призвав на помощь своего постоянного партнера Дэнни Элфмана. Совместными усилиями Бёртон и Элфман, который также и поет за Джека, наметили основную сюжетную линию фильма и сочинили две трети песен к нему. В результате Селик со своей командой мультипликаторов приступили к работе еще до того, как Каролина Томпсон была приглашена участвовать в создании сценария.

Вначале я привлек к работе Майкла, но вскоре понял, что следует идти тем путем, каким мы в конечном счете пошли с Дэнни, хотя он и не был самым логически выверенным. Майкл — мой друг, но в этот раз у нас с ним ничего не вышло. В начале нашей с Дэнни работы у нас было написанное мной стихотворение, кое-какие рисунки и раскадровки, а также канва сюжета, набросок которого я сделал лет десять назад. Я приезжал к нему домой, и мы обсуждали будущий фильм, подходя к нему как к оперетте — не как к мюзиклу, с которыми он имел дело раньше, а как к более старомодному музыкальному жанру, где песни теснее вплетены в ткань повествования. Я рассказывал ему историю, а он писал песню, делая это очень быстро, фактически сразу же нащупывая ключ к ней. Мы работали довольно странным образом, имея первоначально сюжетную канву и песни, а затем уже придумывая сценарий. Трудность заключалась в том, что все происходило сразу: делались раскадровки, писался сценарий, — конечно, это не самый лучший способ работы, но мы ведь пытались создать некую новую форму. Я видел другие полнометражные покадровые мультипликации, но они были или не слишком занимательными, или чересчур эксцентричными. Одна из них нравилась мне в детстве — «Безумная вечеринка чудовищ»[75]. Именно она была первым кукольным мюзиклом, а вовсе не «Кошмар», как считали многие.

«Кошмар перед Рождеством»: наброски

Итак, мы с Дэнни разрабатывали мой набросок сюжета: я говорил ему — Джек, мол, делает то и это, а потом падает в Крисмастаун. Мы не очень четко представляли, что у нас получится, но это не имело значения — ведь мы так много работали вместе, хорошо знали друг друга и не прекращали попыток чего-нибудь добиться. И опять-таки, поскольку нам приходилось сотрудничать и раньше, он работал очень быстро, что было просто замечательно: песни нам были позарез нужны, чтобы написать сценарий. За каких-то пару месяцев он сочинил все песни и каждую из них мне проиграл — иногда через неделю после написания, а порой и на следующий день. Затем я привлек к работе Каролину и познакомил ее с Дэнни. То был непрерывно развивающийся процесс: Генри, я, потом Дэнни, Каролина — уже хлопот полон рот. А потом все эти замечательные художники...

Бёртон и Элфман не подразумевали какого-то особого стиля для музыкальных номеров фильма, предпочитая наблюдать, куда вывезет их сюжет, тем не менее одна из песен Уги-Буги-Мена была стилизована под персонаж мультфильма Макса Флейшера[76] «Бетти Буп», озвученный Кэбом Кэллоуэем[77].

Помню, как я нарисовал Джеку черные дыры на месте глаз и думал, как круто будет добиться выразительности с безглазым персонажем. Салли была сравнительно новым персонажем, я взял для нее некоторые черточки из образа Женщины-Кошки — мне тогда очень нравилась такая психологическая коллажность. И опять-таки этот процесс символизирует ваши ощущения. Чувство разобщенности, несвязанности, постоянные попытки взять себя в руки, — все это хорошо мне знакомо. Вот почему все эти визуальные символы скорее отражают желание собраться с духом, чем отсылки к «Франкенштейну».

«Кошмар перед Рождеством»: Салли и Джек

А вот с Кэбом Кэллоуэем все конкретнее. Когда мы обсуждали это с Дэнни, то было скорее ощущение припоминания: вот я смотрю мультфильм про Бетти Буп и появляется этот странный персонаж. В детстве я понятия не имел, кто это, и когда, словно ниоткуда, звучала эта причудливая музыка, я, помню, думал: «А тут что еще за чертовщина?» И здесь вновь появляется ощущение чего-то памятного с детства. Большинство подобных образов коренятся не в чем-либо конкретном, а вот в таких неясных воспоминаниях.

Забавно, но из-за всего моего послужного списка многие люди полагают, будто главное в моих фильмах — это визуальная сторона. Они не понимают: все, сделанное мною до сих пор, обязательно что-то означает, даже если это не вполне ясно кому-то другому. Мне приходится отыскивать некие связи, и чем абсурднее тот или иной элемент, тем сильнее у меня потребность ощущать, что мне, хотя бы отчасти, понятна его подоплека. В этом кроется разгадка нашей зачарованности кинематографом. Фильмы резонируют с вашими снами, с подсознательным. Наверно, это происходит не одинаково у разных поколений, но кино по существу — форма терапии: оно влияет на ваше подсознание так, как некогда были призваны воздействовать на него сказки. Женщину-собаку и Человека-ящерицу из индейских легенд не следует воспринимать буквально. То же происходит и в кино. Я никогда всерьез не изучал, но всегда высоко ценил такие вещи. Ощущение мифа, фольклора, по-видимому, не укоренилось в американской культуре. Лучшее, что сумела произвести здесь Америка, — Джонни Яблочное Семечко[78] — нечто мягкое, податливое, бесформенное.

«Кошмар перед Рождеством» стал третьим подряд фильмом Бёртона, сюжетно связанным с Рождеством.

Мне кажется, я на какое-то время освободился от этого: изгнал своих рождественских демонов. Во времена моего детства в Бербанке праздники, особенно хеллоуин и Рождество, находили во мне живой отклик — то были, пожалуй, самые яркие и веселые события. Главное, что я понял: если то, что тебя окружает в детстве, совершенно бесцветно, праздник, как и любая другая форма ритуала, дает ощущение укорененности, принадлежности к месту. Большинство других стран богато ритуалами, но Америка — сравнительно молодая страна, к тому же весьма пуританская. А если ты вырос в пригороде, где все это проявляется особенно сильно, ощущаешь себя не слишком обремененным традициями. Вот почему праздники, и прежде всего эти два, давали вам возможность почувствовать почву под ногами или, во всяком случае, испытать смену времен года, чего в Калифорнии, по существу, не бывает. Вы можете хотя бы походить между рядами в супермаркете и посмотреть на опавшие листья и все прочие атрибуты хеллоуина, потому что в окружающем пейзаже вы этого не увидите.

Для меня хеллоуин всегда оставался самой веселой ночью в году. Правила перестают действовать, и вы можете стать кем угодно. Фантазия вступает в свои права. Бывает страшно, но при этом и смешно. Никто ведь не собирается напугать кого-то до смерти. Наоборот, хотят, чтобы люди получили удовольствие от своего испуга. В этом, собственно говоря, суть хеллоуина, да и «Кошмара» тоже.

Бюджет «Кошмара» был менее 18 миллионов долларов — всего лишь доля от обычной стоимости рисованной мультипликации. Фильм выпустили в американский прокат в хеллоуин 1993 года, сборы составили 51 миллион долларов. Что смешно, он был превратно воспринят многими как слишком страшный для детей.

Получилось здорово и очень интересно: ведь вся история как раз об этом. В ней нет по-настоящему плохих персонажей, даже Уги-Буги на самом деле не так уж плох, он просто странный сосед в этом фантастическом городе. А возьмите Джека: он хочет делать добро, страстно чего-то добивается, а в итоге его воспринимают со-всем иначе — он всех пугает. Это смешно, потому что похоже на реальную жизнь. Можно сказать: «Подождите минутку. Фильм именно об этом. Люди пугаются, они думают, что фильм ужасный, а в нем нет ничего страшного». Дети неподражаемы. Когда показываешь фильм ребятишкам в отсутствие родителей, все замечательно, но стоит появиться взрослым, сразу начинается: «Слишком страшно». Я и раньше сталкивался с чем-то подобным; это жутко выводит из себя. Если мне что-то было страшно, никто ведь не заставлял меня смотреть, но ужасно раздражает, когда взрослые зачем-то пытаются убедить ребенка, что ему страшно.

Фильм выпустили на экраны как «„Кошмар перед Рождеством" Тима Бёртона» — думали, что так будет лучше. Но это название превратилось в настоящий бренд, в нечто, мне и самому не вполне понятное. В самом начале они сказали мне, чего хотели добиться: мое имя мелким шрифтом над заглавием якобы вводило фильм в определенный контекст, который, по их мнению, мог бы способствовать успеху в прокате. Пришлось с этим согласиться. Не всякий раз такое бывает, лишь в немногие проекты ощущаешь себя настолько вовлеченным лично. Подобные чувства я испытывал к этому фильму, да еще к «Винсенту». Но ты не обладаешь реальным контролем над тем, что происходит вне тебя. Я понял это, когда снимал первого «Бэтмена»: то, что было в сценарии, и то, что получилось на самом деле, — совершенно разные вещи.

Иногда я вижу в самых неожиданных местах людей, носящих «бургеркинговские» часы с символикой «Кошмара». Недавно видел их на руке у человека, работающего в Карнеги-холле. Невероятно! Ко мне подходят люди, которые носят с собой маленькую картинку с изображением Джека. Удивительно, что вещи настолько цепляют людей, может быть не многих, только некоторых, но это очень забавно. Большинство зрителей и критиков не чувствуют эмоциональной подоплеки таких стран-ных, на первый взгляд глупо выглядящих вещей. Но некоторые понимают, что под нелепым фасадом скрыты эмоции, и для меня это, наверно, самое главное.

Из-за масштаба и длительности этого проекта, который включил в себя и период работы над «Бэтмен возвращается», получилось так, что впервые Бёртону пришлось трудиться над более чем одним фильмом сразу.

Впервые мне довелось вкладывать огромное количество энергии в два фильма одновременно — «Бэтмен возвращается» и «Кошмар перед Рождеством». Это было тяжко. Я могу работать в данный момент только над одной вещью, да и то если правильно подберу людей. Очень важно найти родственные души, это действительно много значит — тогда вся работа идет на более высоком уровне. Я не раз убеждался: если кто-то плывет против течения — это не лучшее условие для совместного творчества. Приятно работать с людьми, которые понимают друг друга с полуслова. И когда они преподносят тебе какой-то сюрприз, стресса это не вызывает, вся атмосфера тогда благоприятствует творчеству.

Приношу дань уважения нынешним руководителям диснеевской киностудии: они, безусловно, сделали ее более успешной, они лучше понимают, как вести дела. Когда я там работал, были еще люди, которые могли сделать вещи, подобные «Русалочке»[79]. Каких-то десять— пятнадцать лет назад у них был огромный резерв таланта, достаточно сил, и они могли бы пережить настоящее возрождение, если бы им предоставили такую возможность. Тогда там работали в основном выпускники Кэл-Артс или колледжа. Диснеевская студия только разворачивалась, набирала молодежь, все были полны желания работать там и делать великое кино, все были диснеефилами. И вовсе не потому, что хотели перевести диснеевские мультипликации на язык категории R[80]. Там были таланты, а новые руководители студии поняли это и осуществили удачные преобразования, что очень хорошо для анимации как жанра.