«Нет бога, кроме бога…»

«Нет бога, кроме бога…»

Этот удел Абд-аль-Кадир наметил себе еще во французской тюрьме. Постижение учения пророка, занятия науками и поэзией — вот то, что призвано определить жизненный путь эмира после освобождения. Ничто теперь не мешает ему ступить на этот путь. С него снята миссия религиозного вождя — «так было угодно Аллаху», — и отныне он волен избирать для себя тот удел, к которому тяготеет его личность. Ислам не запрещает такой выбор: «Всякий поступает по своему подобию…» (17: 86). Но нет ли тут противоречия с теми установками корана, которые наотрез отказывают человеку в свободе выбора своего жизненного пути? Для неверующих, конечно, есть. Для правоверных сам вопрос не имеет смысла: «Разве ж они не размыслят о Коране? Ведь если бы он был не от Аллаха, то они нашли бы там много противоречий» (4:84).

Итак, когда в январе 1853 года Абд-аль-Кадир прибыл в Константинополь, он твердо знал, чему будет посвящена его дальнейшая жизнь. Для осуществления его стремлений требовалось теперь немногое: личная независимость, мир, покой.

В Константинополе эмира принимают с должным почтением — как воитель за ислам он прославился по всему мусульманскому Востоку, — но довольно холодно: еще со времен османского завоевания арабских стран турки относятся к арабам свысока. Поэтому Абд-аль-Кадир отказывается от пенсиона, предложенного ему турецкими властями, и предпочитает воспользоваться ежегодной пенсией в 100 тысяч франков, предоставленной ему Францией. На эти деньги он может содержать свою многочисленную семью и несколько десятков алжирских изгнанников, которые последовали за ним. Небольшой доход дает ему ферма, которую он купил в окрестностях Бруссы.

Абд-аль-Кадир ведет спокойную и размеренную жизнь ученого и отца семейства. Молитвы, чтение, работа над рукописями, воспитание детей, ежедневный труд на ферме заполняют все его время. Он воздерживается от общения с турецкими властями и держится в стороне от местных жителей.

В 1855 году эмир заканчивает свой трактат «Призыв к умному, назидание невежественному», который представляет собой сочинение энциклопедического характера, выдержанное в канонах средневековой арабской науки, В первой части трактата автор рассуждает о пользе учения, вторая посвящена религии и морали, в третьей идет речь о науках и литературе.

Абд-аль-Кадир пользуется весьма своеобразным методом исследования. Для выяснения загадок, мироздания, человеческого духа, бога он обращается к самым различным, нередко чуждым друг другу философским и религиозным идеям, сплетая их в единое целое. Догмы ортодоксального ислама соседствуют с вольными идеями, вытекающими из здравого смысла и близкими по духу к рационализму Декарта. Аристотелевская философия логического рассуждения, опирающегося на опыт, совмещается с платоновским идеализмом, проникнутым восточной мистикой. Всякая идея или мысль находит место в его философии. Его не смущают противоречия. Эмир принимает их как должное. Мир бесконечно многообразен, так стоит ли удивляться тому, что в идеях он является столь разнолико? Бог все объединяет и все примиряет. Все в нем, и все от него. Бог для эмира — истина, и истина — это бог. Постичь ее можно только путем самоотречения. Но немногие способны на это. «Люди, — пишет эмир, — всегда судят об истине через людей же и никогда не судят людей через истину. Именно в этом заключается самое худшее из того, что исходит от невежества и зла».

Предаваясь молитвам и размышлениям, Абд-аль-Кадир не забывает об окружающем мире. Жизнь в Бруссе становится все более тягостной для него. Полковник Черчилль, встречавшийся с эмиром в 1853 и 1855 годах, пишет: «Он чувствовал себя иноземцем. Его язык понимали лишь немногие. Между ним и турками не было и не могло быть взаимной симпатии. Турецкие улемы завидовали эмиру и недолюбливали его за то, что он превосходит их в учености. Чиновные лица открыли вдруг для себя, что знаменитый арабский герой ведет себя как обычный «дервиш».

Абд-аль-Кадир не мог самовольно переменить место изгнания. Таково было обязательство, взятое им на себя перед Францией. Он просит французское правительство разрешить переселиться в какую-нибудь из арабских стран. Но его высокий «друг» Бонапарт очень сдержанно относится к этим просьбам. Абсолютная верность Абд-аль-Кадира своему слову так никогда и не была вознаграждена доверием к нему французских властей. Эмиру помог случай. В 1855 году Брусса была разрушена землетрясением, и он получил разрешение на поездку во Францию. Эмир прибыл в Париж, когда там праздновалась победа под Севастополем. Император на радостях согласился исполнить его просьбу о замене места изгнания Дамаском.

Через несколько месяцев Абд-аль-Кадир вместе со всеми своими домочадцами отправился через Ливан в Дамаск. Во время путешествия его повсюду приветствовали огромные толпы арабов. Тысячи жителей Дамаска встречали эмира в миле от городских ворот. Он вошел в город как победитель. По словам Черчилля, «подобной встречи Дамаск не помнил со времен Саладина». Здесь к эмиру присоединилась большая группа алжирцев во главе с его бывшим халифом Кабилии Бен Салемом. Алжирская колония, состоявшая из окружения Абд-аль-Кадира, стала насчитывать около тысячи человек.

В Дамаске эмир продолжает свои научные и литературные занятия. Местные улемы признают его высшим авторитетом в богословских вопросах. По их просьбе Абд-аль-Кадир преподает калам — мусульманское богословие нескольким десяткам учеников в одной из мечетей города. Преподавание это, как всюду в подобных школах, заключается в чтении и толковании сунны и стихов корана. Но в отличие от обычных улемов Абд-аль-Кадир сопровождает свои наставления чтением отрывков из философских работ античных авторов и будит мысль послушников рассуждениями о тогдашней обстановке в мусульманском мире.

В то время на арабском Востоке, подвластном турецкому султану, назревали драматические события. Население Сирии и Ливана распалось на несколько религиозных сект, среди которых не было согласия не только в вопросах веры, но и в сугубо мирских делах. Особенно острой была борьба между друзами, составлявшими одну из мусульманских сект, и маронитами, последователями восточной христианской церкви. Эта борьба в 1845 году вылилась в религиозную резню, в которой погибли многие тысячи сторонников обеих сект.

В мае 1860 года в Ливане вновь началась друзо-маронитская резня, слухи о которой вскоре дошли до Дамаска. Сирийские друзы готовились последовать примеру своих ливанских единоверцев. Жизнь тысяч христиан, живших в Дамаске, оказалась под угрозой. Абд-аль-Кадиру всегда внушала отвращение вражда, в которой люди в доказательство своей веры перерезают друг другу глотки. Узнав о приготовлениях друзов, он направляется к ним, чтобы убедить их шейхов не допускать кровопролития. Друзы приходят в изумление. «Почему, — спрашивают друзские вожди, — ты, который, уничтожил так много христиан, хочешь удержать теперь нас от этого благого дела?»

— Если я и убивал христиан, — отвечает эмир, — то это было в согласии с нашим законом: они пошли войной на меня и обратили оружие против нашей веры. Здешние же христиане ничего вам не сделали.

Абд-аль-Кадиру удалось убедить некоторые окрестные племена друзов не пускать в ход оружия. Одновременно он потребовал от турецкого губернатора Ахмет-паши обеспечить безопасность христианских жителей Дамаска. Но паша ответил, что серьезных причин для опасений нет, и отказался послать турецких солдат для охраны христианских кварталов, как того требовал Абд-аль-Кадир.

9 июля 1860 года эмиру доносят, что резня началась. Возбужденные толпы мусульман врываются в городской район, населенный христианами. Турецкие власти не препятствуют им расправляться с иноверцами. Абд-аль-Кадир собирает своих людей и бросается с ними на место побоища. В первый же день резни алжирцы спасают сотни христиан и укрывают их во дворе дома эмира. Там же прячутся семьи европейских консулов. В течение десяти суток Абд-аль-Кадир продолжает борьбу против кровавого фанатизма. Турецкий паша приказывает алжирцам сдать оружие. Но эмир отвечает ему: «Я подчинюсь этому приказу лишь в том случае, если будет доказано, что я и мои люди нашли своему оружию дурное применение».

Абд-аль-Кадир спас от верной смерти свыше десяти тысяч восточных христиан. Правительства многих стран отметили его высокими наградами. Из Франции Абд-аль-Кадиру прислали большую ленту Почетного легиона, из России — орден Белого орла, из Греции — большой крест Спасителя. Награды пришли также из Англии, Пруссии, Соединенных Штатов Америки.

Благородный поступок Абд-аль-Кадира повышает его престиж и среди богословских кругов ислама. Из Калуги ему выражает свое восхищение Шамиль, который так же, как и эмир, потерпел поражение в «священной войне» и после этого находился в ссылке. Между ними завязывается переписка, посвященная в основном богословским темам и продолжавшаяся в течение нескольких лет.

Вновь об эмире заговорила европейская печать. Его оценивают как самого крупного деятеля в арабском мире. Некоторые журналисты всерьез обсуждают проект создания «арабской империи», которую возглавил бы Абд-аль-Кадир.

Но эмир бесстрастно внимает похвалам и равнодушно относится к предложениям о возобновлении политической деятельности. Он невозмутимо продолжает тот путь, который определил себе.

Дни Абд-аль-Кадира по-прежнему заполнены чтением, молитвами, учеными занятиями. Он встает за два часа до восхода солнца, совершает молитву и затем погружается в религиозное самосозерцание, из которого его пробуждает крик муэдзина, сзывающего правоверных к утренней молитве. Эмир отправляется в мечеть и после молитвы несколько часов занимается с учениками. Вернувшись домой, он проводит час со своими восемью сыновьями, которые рассказывают ему об успехах в учебных занятиях. Затем до глубокой ночи эмир сидит за книгами и рукописями в своей библиотеке.

Каждую пятницу улица, ведущая к дому Абд-аль-Кадира, бывает заполнена нищими. В этот день эмир раздает милостыню. Он также оплачивает расходы на похороны бедняков Дамаска.

Эмир, сам уже седобородый шейх, нежно ухаживает за своей старой и больной матерью. Вечерами он ежедневно выносит обессиленную Лаллу Зоргу на террасу дома и долгие часы проводит вместе с ней на свежем воздухе. В 1861 году она умирает на его руках.

В 1863 году Абд-аль-Кадир предпринимает второе паломничество к святым местам. Целый год он проводит в Мекке в полном отрешении от всего мирского. Эмир питается лишь раз в день ячменной лепешкой и горстью олив и уделяет сну всего четыре часа в сутки. Все остальное время отдано молитвам и размышлениям о боге.

Очистившись от мирской скверны и продвинувшись в постижении всемогущего, Абд-аль-Кадир проявляет интерес к светским делам. Находясь в изгнании, он внимательно следил за развитием событий на родине. Эмир тяжело переживает поражения алжирских повстанцев. Его удручает безнадежность их борьбы. Но, быть может, слова Наполеона об «арабском государстве» в Алжире выражают действительные намерения императора? Быть может, Франция и впрямь облагодетельствует алжирский народ?

Абд-аль-Кадир пытается получить ответы на эти вопросы у самого императора. В 1864 году он отправляется в Париж. Но на этот раз его принимают очень сдержанно и дают понять, что о возрождении алжирского государства не может быть и речи. Из Франции эмир едет в Великобританию. Он надеется, что здесь найдет более сочувственный отклик: именно английские газеты выдвинули идею о создании «арабской империи». Но в то время между Францией и Англией установилось временное согласие по колониальным вопросам, и в Лондоне эмир на свои вопросы получает те же ответы, что и в Париже.

Утратив все свои иллюзии насчет добрых намерений Наполеона, Абд-аль-Кадир возвращается в Дамаск. Перед ним стоит старый вопрос: почему правитель великой державы дает обещание и не выполняет его? И вновь здравый смысл говорит ему, что здесь кроется либо преднамеренный обман — но разве не может могущественная страна обойтись без него, добиваясь своих целей? — либо ошибка — тогда почему не признать ее? Что ж, «тот, кто не признает своих ошибок, — либо обманщик, либо глупец».

Разве можно положиться на слово таких правителей? Разве заслуживают они доверия? Остается уповать на волю аллаха. Обманутый в своих ожиданиях эмир больше не ищет во Франции ответа на вопросы о будущем Алжира. Даже образование своих детей он не хочет доверить стране, правительство которой не держит слово. Абд-аль-Кадир посылает своих сыновей учиться в Англию и в Германию, а не во Францию, как можно было бы ожидать, судя по его «дружбе» с Бонапартом. Эмир хочет, чтобы его сыновья познали достижения европейской цивилизации, но остались при этом верными обычаям своей родины.

Абд-аль-Кадир высоко оценивал плоды европейского прогресса. Он пишет Лессепсу, руководителю строительства Суэцкого канала: «Ни один разумный человек не усомнится в том, что Ваше предприятие является истинным благодеянием для человека и что оно создает выгодные возможности для всех жителей земли». По приглашению Лессепса эмир прибывает на празднества по случаю открытия канала. 17 ноября 1869 года он вместе с другими почетными гостями стоит на капитанском мостике одного из кораблей, торжественно открывающих навигацию в Суэцком канале.

Но восхищаясь достижениями европейского прогресса, он ужасается их воздействию на людей. Европейцы стали рабами собственных творений. Вещь подчинила человека. В обществе восторжествовали злые силы. А вот и главный виновник всего этого: «материализм, плод тщеславного разума, приводит к разнузданности среди людей и сеет повсюду ненависть и разрушение».

Это голос из глубины средневековья, это голос человека, который может радоваться полезности вещи самой по себе, но которого пугает темная сила, скрытая в этой вещи и способная господствовать над своим творцом. Европейцы не могут воспротивиться этой силе, ибо, говоря словами эмира, «они утратили способность умозрительного постижения бога, о которой они даже не упоминают и понятие о которой тщетно искать в их книгах».

Абд-адь-Кадир возвращается в объятия своего бога. В последние годы жизни он почти совершенно отрешается от всего мирского и все время проводит в размышлениях о боге и в молитвах. С именем аллаха на устах он и был застигнут смертью на 77 году жизни. Он умер легко и тихо, в мирном окружении своих родных.

Это случилось в ночь на 19 число месяца Реджеба 1300 года хиджры.