ГЕНЕРАЛ КРЫМОВ
ГЕНЕРАЛ КРЫМОВ
Как мы уже писали, Крымов выехал из Ставки днем 26 августа, будучи назначен главнокомандующим Отдельной Петроградской армией. Впрочем, армии как таковой не было. Она формировалась прямо на ходу на базе все того же 3-го Конного корпуса. В его составе было три дивизии: Кавказская туземная (Дикая), 1-я Донская и Уссурийская. К этому числу предполагалось присоединить 5-ю Кавказскую казачью дивизию, стоявшую в Финляндии. Одновременно Кавказская туземная дивизия должна была быть развернута в корпус за счет присоединения двух кавалерийских полков и Осетинской пешей бригады. К середине августа Дикая дивизия находилась на станции Дно, большая часть эшелонов 1-й Донской стояла в Пскове, Уссурийская дивизия располагалась в районе Великих Лук и Новосокольников. Растянутость соединений корпуса и, как следствие, плохая связь между ними были серьезной проблемой. Еще одной бедой было отсутствие общего руководства. Генерал Крымов был назначен командующим армией, во главе корпуса его сменил генерал Краснов, но ни того ни другого в расположении войск не было.
Поезд Крымова добрался до Луги, где находились передовые части Донской дивизии, только в ночь на 28 августа. Дважды его задерживали в пути, но станционное начальство не могло ответить, по чьему распоряжению это сделано.
Вплоть до прибытия в Лугу Крымов ничего не знал о состоявшемся разрыве между Керенским и Корниловым. Ночью из Луги Крымов позвонил по телефону в Петроград. В штабе округа к трубке подошел полковник Барановский. Он почему-то не стал ничего рассказывать, а позвал к телефону кого-то другого, кто представился начальником штаба округа. Тот колеблющимся голосом крайне нерешительно сообщил, что по приказу военного министра Керенского корпус должен остановить свое продвижение на Петроград. Крымов ответил, что он получил приказ Верховного главнокомандующего и подчинится распоряжению военного министра, только если будет иметь его в письменном виде.
Этот разговор произвел на Крымова тревожное впечатление. Он сказал сопровождавшему его начальнику штаба генералу М.К. Дитерихсу, что, возможно, Петроград уже захвачен большевиками. Телефон в Луге находился в самом городе в пятнадцати минутах ходьбы от станции. Когда Крымов и Дитерихс вернулись к эшелонам, они увидели, что вдоль путей собираются группы вооруженных людей. На вопрос, кто они такие и что здесь делают, они отвечали, что по приказу местного исполкома им предписано задержать дальнейшее продвижение казачьих эшелонов. Здесь же Крымов узнал содержание телеграммы Керенского, объявлявшей Корнилова изменником.
В штабном вагоне Крымова дожидался офицер, который привез из Пскова копию распоряжения Корнилова. Донской дивизии предписывалось двигаться на Гатчину, пунктом сосредоточения Туземной дивизии было назначено Царское Село, для Уссурийской дивизии — Красное Село. Позже, около четырех часов ночи, в штаб Крымова поступила телеграмма за подписью Керенского. В ней говорилось о том, что в Петрограде все спокойно, и содержался приказ немедленно остановить переброску корпуса к столице. Ввиду наличия противоречащих распоряжений Крымов предложил Дитерихсу выехать в Псков, в штаб Северного фронта, и там на месте разобраться в происходящем.
В девять утра Дитерихс был в Пскове и немедленно встретился с главнокомандующим фронтом генералом Клембовским. Однако и тот знал очень немного. Дитерихс связался по телефону с Могилевом. Ему удалось найти генерала Романовского, который ответил, что Корнилов по-прежнему остается на своем посту. Романовский сообщил, что в настоящее время идут переговоры с правительством, ответ из Петрограда еще не получен, но достижение компромисса очень вероятно. Он сказал, что Крымову сейчас следует дождаться подхода отстающих эшелонов, а за это время ему будут даны дополнительные распоряжения.
Днем 28 августа на станции Луга скопилось уже более десятка эшелонов с казаками 1-й Донской дивизии. Дальнейшему их продвижению мешало то, что севернее города у станции Преображенская кто-то уже успел разобрать железнодорожные пути. Крымов послал на этот участок дороги казаков, которые, угрожая оружием, заставили местных путевых рабочих вновь уложить рельсы. Около четырех пополудни по приказу Крымова станция с телеграфом и телефоном была занята прибывшими войсками. Гарнизон Луги при этом никакого сопротивления не оказал.
Но это отнюдь не означало, что все проблемы решены. Крымов не мог с уверенностью положиться на казаков. Каждый час их пребывания в Луге и общение с местными и столичными агитаторами усиливали колебания в их среде. По этой причине в шесть часов вечера по приказу Крымова войска были выгружены из эшелонов и отведены к деревне Заозерье в 15 верстах от Луги по Псковской дороге. Поздно вечером здесь появились приехавшие из Петрограда посланцы «Республиканского центра» — полковник Л.П. Дюсимитьер и инженер П.Н. Финисов. Они убеждали Крымова как можно скорее двигаться на столицу, где, по их словам, его готовы поддержать многочисленные офицерские организации.
В реальности петроградское подполье к этому времени было полностью дезорганизовано. Подробности этой истории позже рассказал в своих воспоминаниях А.И. Путилов. Согласно его свидетельству, во второй половине дня 26 августа к нему пришли Финисов, Сидорин и Дюсимитьер. Они предъявили письмо Корнилова и потребовали выдать им 2 миллиона рублей. В самом письме речь шла о 800 тысячах, но Сидорин заявил, что цифру увеличили они сами, так как запрошенной первоначально суммы не хватает на размещение и питание прибывающих офицеров{397}. Путилов дал чек на 400 тысяч, собранных «Обществом экономического возрождения», и еще такую же сумму из собственных средств. Банки закрывались через четверть часа, и потому остальную сумму он обещал дать на следующий день.
Вечером у Путилова собрались крупнейшие столичные финансисты: Б.А. Каминка, Н.Н. Кутлер, Н.А. Белоцветов. В первом часу ночи приехал Гучков. Всех смущала разница цифр. Несмотря на это, деньги решено было все-таки дать. На следующий день в условленное время Путилов и Белоцветов ждали эмиссаров Корнилова в помещении «Русско-Азиатского банка». Просидели они до восьми вечера, но так никто и не явился. Путилов позвонил инженеру Финисову. Его кухарка ответила, что барин ужинает в «Малоярославце».
Путилов и Белоцветов поехали в ресторан, где им открылась неожиданная картина. «Кабинет огромный, настоящий зал. За столом сидят человек сорок офицеров и пируют. Несметное множество бутылок… Председательствует полковник Сидорин. Все в форме, некоторые в походном снаряжении». Присутствовавшие были уже изрядно пьяны. Громкими голосами они обсуждали план будущего выступления, нисколько не стесняясь официантов и лакеев. В десять вечера в зале появился новый гость, сообщивший, что Керенский объявил Корнилова изменником. Первой реакцией собравшихся был страх, но уже через несколько минут все успокоилось. Кто-то пьяным голосом потребовал еще шампанского. Белоцветов, наклонившись, сказал на уху Путилову: “Не знаю как вы, а я чеков не дам. К ночи они без ног будут. Деньги все равно пропадут”».
Эта неприятная история — тоже часть правды. В оправдание можно сказать лишь одно — сама обстановка подполья неизбежно разлагает людей, независимо от того, считают они себя революционерами или контрреволюционерами. Во всяком случае, репутацию дела, начатого Корниловым, поведение петроградских «заговорщиков» изрядно подпортило. Видимо, они и сами понимали это, и потому на следующий день Фетисов и Дюсимитьер выехали к Крымову. С собой они привезли известия о каких-то вооруженных столкновениях на подступах к столице. Кто с кем воюет, не знали ни приехавшие, ни сам командующий армией.
Сейчас нам известно, что это была Туземная дивизия. Передовые эшелоны ее к 28 августа выдвинулись до Вырицы. Дальнейшее продвижение по железной дороге было невозможно ввиду повреждения путей. Шедшая в авангарде третья бригада (Чеченский и Ингушский полки) выгрузилась из вагонов и походным порядком двинулась на Царское Село. У станции Антропшино в 10 часов вечера завязался бой. После первых выстрелов отряд, высланный из Царского Села, отступил. Но командир бригады князь А.В. Гагарин побоялся попасть в окружение и скомандовал отход.
После этого дивизия расположилась на станции Дно и в дальнейших событиях участия не принимала. В эти же дни Уссурийская дивизия добралась до Нарвы и Ямбурга, но здесь остановила свое продвижение. Везде имело место одно и тоже — присланные из столицы агитаторы успешно сеяли сомнения в умах и без того колебавшихся казаков и горцев. Проходивший в эти дни в Петрограде Всероссийский мусульманский съезд направил навстречу Дикой дивизии специальную делегацию, члены которой владели чеченским, ингушским, кабардинским, татарским языками. В результате дотоле крепкая дивизия начала на глазах разлагаться.
Все это заставило Крымова усомниться в успехе. К тому же он потерял контакт с главковерхом и не знал, как себя вести в сложившейся ситуации. Под утро 29 августа Крымова все же нашел посланный из Ставки полковник Д.А. Лебедев. За сутки до этого он выехал из Могилева на автомобиле и после многих часов блуждания почти случайно наткнулся на штаб командующего Петроградской армией. Лебедев сообщил о том, что Корнилов не собирается подчиняться распоряжению о своей отставке. По словам Лебедева, в Петрограде тоже зреет недовольство правительством и в любое время можно ожидать падения Керенского.
Эта информация заставила Крымова принять решение о возобновлении движения. 29 августа он подписал приказ, в котором объяснял причины этого. В первом и втором пунктах приказа воспроизводились телеграммы Керенского и Корнилова, в третьем говорилось о том, что казаки отказываются признать отставку Верховного главнокомандующего. Наибольший интерес представлял последний пункт. В нем Крымов утверждал, что в Петрограде начались голодные бунты. Он заявлял, что ставит собой целью только восстановление порядка и пресечение анархии и не посягает на республиканский строй{398}. Конечно, все рассказы о погромах в столице были ложью. Крымов пошел на это, рискуя быть разоблаченным, только из осознания собственной слабости. Это был единственный способ заставить казаков двинуться с места, хотя, как оказалось, способ ненадежный.
В ночь с 29 на 30 августа Донская дивизия по приказу Крымова выступила в направлении Луги. Однако не дойдя до города четырех верст, войска повернули обратно. Оказалось, что два полка— 13-й и 15-й отказались подчиниться распоряжению. Казаки, несмотря на ночь, митинговали. Прибывший на место Крымов заявил, что на первый раз он прощает нарушителей приказа, но в следующий раз будет поступать с ними по закону военного времени. Тем не менее генерал решил не рисковать и приказал отряду двигаться в обход Луги. Крымов старался держаться как обычно, но для него происходящее было крушением всех привычных представлений. До сих пор он считал, что неповиновение есть результат слабости командного состава. Теперь его 3-й конный, сохранявший дисциплину в течение всех предыдущих месяцев, разваливался на глазах.
В Петрограде у Крымова был верный человек — полковник С.Н. Самарин. Когда-то он был начальником штаба у Крымова в бытность того командиром Уссурийской дивизии. Сейчас Самарин служил в военном министерстве. Посланец Крымова нашел Самарина, и тот сообщил, что постарается приехать в Лугу. Самарин (вероятно, через своего сослуживца Барановского) сумел переговорить с Керенским. Рано утром 30 августа он появился в штабе Крымова. Самарин предложил Крымову выехать вместе с ним в Петроград, дав гарантию от имени премьера, что его свободе и безопасности ничего не грозит. После совета с другими старшими начальниками Крымов решил принять это предложение.
В ночь на 30 августа Крымов и Дитерихс выехали из Луги и рано утром 31-го были в Петрограде. В столице Крымов сразу же направился к Алексееву. В этот день Алексеев уезжал в Ставку к Корнилову и специально задержался для того, чтобы выслушать Крымова. Позже Алексеев рассказывал: «Крайне неутешителен был доклад генерала Крымова: под влиянием идущих из Петрограда распоряжений и агитации (посылка делегаций) дивизии корпуса нравственно развалились и едва ли были пригодны к работе, даже в том случае, если бы в деятельности их встретилась надобность даже в интересах самого Временного правительства»{399}. По свидетельству Алексеева, Крымов находился в крайне подавленном состоянии.
В полдень Крымов вошел в кабинет Керенского. Он попытался убедить премьера в том, что никогда не призывал к борьбе против правительства, что все его шаги были направлены исключительно на сохранение существующей власти. Керенский слушал сначала спокойно, но постепенно все более выходил из себя. Наконец он не выдержал и вскочил: «Вы, генерал, очень умны. Я давно слышал, что вы умный. Этот приказ вами так скомбинирован, что не может служить вам оправданием. Все ваше движение было подготовлено заранее…»{400} Крымов пробовал оправдаться, но Керенский его не слушал. Он вызвал в кабинет прокурора И.С. Шабловского, который предписал Крымову явиться на следующий день для дачи официальных показаний. Керенский демонстративно повернулся к генералу спиной и перед уходом не подал ему руки.
Было около трех пополудни, когда Крымов покинул Зимний дворец. Оттуда он направился на квартиру к своему знакомому ротмистру Журавскому в дом № 19 по Захарьевской улице. Хозяин предложил гостю чаю. «Да, да, конечно», — ответил тот, но его отсутствующий вид внушал сомнение в том, что он что-то слышит и понимает. Журавский вышел в другую комнату и вдруг услышал, как за дверью раздался выстрел. Крымов смертельно ранил себя в область сердца. Срочно вызванная карета скорой помощи отвезла его в Николаевский госпиталь, но было поздно. Через несколько часов, не приходя в сознание, он скончался.
Крымов успел написать письмо Корнилову. Его адъютант, рискуя быть арестованным, сумел доставить письмо в Могилев. Но Корнилов послание уничтожил, и что в нем было, так и осталось неизвестным. Возможно, Крымов упрекал Корнилова в нерешительности и необдуманном поведении. Для Крымова, с его характером, любые колебания были мучением. Единственный среди участников августовского выступления, он покончил с собой потому, что не мог вынести даже мысли о том, что ему предстоит предстать перед судом. Самый убежденный из «переворотчиков», он и разочаровался последним. Смерть Крымова означала, что дело проиграно.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.