КАФКА ФРАНЦ

КАФКА ФРАНЦ

(род. в 1883 г. - ум. в 1924 г.)

Слова Франца Кафки могут показаться высокомерными — мол, писатели мелют вздор, и только он пишет «о том, о чем нужно». Однако, зная историю жизни Кафки, его постоянную неуверенность в себе и результатах своего труда, понимаешь, что вздором, недостойным внимания читателя, являются и его собственные произведения. Потому-то, например, остался незаконченным «Замок» — Кафка не был уверен, стоит ли вообще его заканчивать. Потому-то многие из его работ так и не были напечатаны при его жизни. Наконец, именно поэтому Кафка завещал уничтожить все его литературные труды — он мучительно был в них не уверен. Точнее, он был уверен, что они являют собой вздор. И кроме того, одной из главных черт Франца Кафки является склонность к саморазрушению.

Душеприказчик Кафки, Макс Брод, нарушил завещание человека, для которого был единственным другом. Он издал не только произведения Кафки, но и его личные письма, дневники, об уничтожении которых писатель просил особенно настойчиво. Милан Кундера обвиняет Брода в предательстве — оговаривая, впрочем, что и сам не смог бы сжечь все, написанное Кафкой, что оставил бы несколько произведений.

Так или иначе, труды Кафки опубликованы (и если сам он смотрел на них как на вздор, то сегодня найдется немало читателей, которые сочтут их бредом), дневники и письма изданы. И благодаря «предательству» Макса Брода мы можем не только погрузиться в патологически причудливые фантазии Франца Кафки, но и со всей ясностью увидеть, что они лишь отражают его душевный мир. Вообще, характерная для Кафки зацикленность на самом себе зачастую кажется неустанным поиском несчастья.

Иногда складывается впечатление, что Кафка находится в коконе собственных переживаний — для него не существует внешних событий. А ведь он появился на свет в то время, когда возникла чешская государственность, родился литературный чешский язык, ставший языком Гашека, Чапека, Кундеры (впрочем, последний уже долгие годы пишет по-французски). Все это прошло мимо Франца Кафки — он писал по-немецки. И даже сегодня находятся люди, для которых становится откровением, что Кафка — не немецкий писатель.

Франц Кафка родился 3 июля 1883 года в Праге — городе, где чехи, немцы и евреи жили бок о бок, но как бы в параллельных мирах, не пересекаясь друг с другом и не интересуясь друг другом. Впрочем, время от времени вспыхивали конфликты, иногда более серьезные, иногда менее — тогда соседи обращали внимание друг на друга, но все затихало, и замкнутость мирков национальных общин восстанавливалась.

А Кафка не вписывался никуда, точнее, он всюду был «не полностью». Немецкий критик Гюнтер Андерс писал: «Как еврей он не был полностью своим в христианском мире. Как индифферентный еврей — а таким он поначалу был — он не был полностью своим среди евреев. Как немецкоязычный — не был полностью своим среди чехов. Как немецкоязычный еврей — не был полностью своим среди богемских немцев. Как богемец — не был полностью австрийцем. Как служащий по страхованию рабочих — не полностью принадлежал к буржуазии. Как бюргерский сын — не полностью относился к рабочим. Но и в канцелярии он не был целиком, ибо чувствовал себя писателем. Но и писателем он не был, ибо отдавал все силы семье». Но и в семье собственных родителей он был чужеродным элементом — и здесь это «не полностью».

Не умея вписаться ни в одно сообщество, Кафка ненавидит Прагу (а может, наоборот: ненависть к Праге мешает ему стать «своим» в этом городе). Он ничего не заимствует из ее традиций и легенд, стремится бежать из нее. Почему такая ненависть? Возможно, потому, что Прага была городом детства Франца, местом, где жила его семья.

И в то же время Франц Кафка сам может служить символом Праги того времени, которую раздирали политические, языковые и культурные противоречия между немецкой, чешской и еврейской составляющими «личности» города. Также и Кафка — в его душе сочетались, жили независимо друг от друга и периодически вступали в конфликт отцовская и материнская линии. С одной стороны, отцовская фамилия, отмеченная «силой, здоровьем, хорошим аппетитом, сильным голосом, даром слова, самодовольством, чувством превосходства над всеми, упорством, остроумием, знанием людей, определенным благородством». С другой — материнская линия Леви, которой присущи «упорство, чувствительность, чувство справедливости, беспокойство». В письме, написанном отцу в 1919 году, которое тот, впрочем, так никогда и не прочитал, он открыто объявляет себя Леви. Кафка ненавидел оба «К» в своей фамилии, которая в переводе с чешского означает «галка». Галка была изображена на вывеске отцовского магазина, и Франц, очевидно, неуютно чувствовал себя в семействе галок — громогласных, уверенных в себе, наглых и хамоватых птиц. А Кафка чувствовал себя хилым, неуклюжим и смешным — возможно, из-за высокого роста, которого всегда стыдился. Впрочем, полностью отождествлять себя с материнским семейством писатель тоже не готов, он оговаривает, что он Леви — но «с некоторой основой Кафки». Опять — «не полностью».

Для Кафки литература стала прежде всего той сферой, куда отцу доступ был закрыт. Это был маленький остров свободы, место, где Франц брал реванш над отцом, где он был независим.

Жестокость, гнев, несправедливость Германа Кафки стали достоянием истории литературы. Наиболее красноречивым примером может быть «балконный» эпизод: Франц, капризничая, однажды ночью попросил принести ему пить. «Наверняка, не потому что хотел пить, — объясняет он в «Письме отцу», — а вероятно, отчасти, чтобы позлить вас, а отчасти, чтобы развлечься». Отец пришел на зов, вытащил мальчика из кровати, вывел в одной ночной рубашке на деревянный балкон, выходящий во двор, и оставил там, заперев дверь. Отец без конца и по любому поводу угрожал сыну: «Я разорву тебя на части». Ребенок постоянно чувствовал себя виноватым, должен был оправдываться неизвестно в чем, стал раздражительным, невнимательным, непослушным, но не от дерзости, а от страха перед наказанием за непослушание. Франц никогда не мог предугадать, за что его накажут на этот раз — вполне возможно, что именно за то, за что вчера хвалили. Маленький Франц перестал верить себе, своим чувствам — он вроде бы знал, что не сделал ничего плохого, но ведь родители лучше знают. Раз его наказывают, значит, он провинился, а то, что он не считает себя виновным, только доказывает его испорченность. В итоге Франц Кафка, в отличие от многих писателей, которые прошли похожую жизненную школу, всю жизнь судит скорее себя, чем собственного отца. Он всю жизнь чувствует вину за то, что не чувствует вины, хотя и понимает, что ни в чем не виноват, — и особенно хорошо это видно в знаменитом «Процессе».

Необузданность отца побуждала Кафку искать покровительства у матери, однако в германизированном семействе Кафок естественная нежность была под запретом, просто невозможной. Франц знает, что мать «балует» его и старается защитить, потому что на самом деле не знает всей испорченности и мерзости его души. У этой доброй, слабой, уступчивой женщины все лучшие намерения сводятся на нет и усугубляют беду. «Верно, мать была безгранично добра ко мне, — пишет Кафка в «Письме отцу», — но все это для меня находилось в связи с Тобой, следовательно, — в недоброй связи». Все, что касается отца, проклято, добрые чувства извращены, все становится подозрительным, начиная с материнской любви.

Кафка все больше отдалялся от людей, погружаясь в собственное одиночество. Даже сестры не очень-то помогали ему выйти из этого одиночества. Однако он не в состоянии разорвать патологическую связь с отцом, как не может покинуть Прагу. Лишь в тридцать один год у него появится собственная комната вдалеке от родителей, к которым, впрочем, его вскоре снова вернет болезнь (кто знает, быть может, болезнь была лишь поводом вернуться). «Я… постоянно стою перед своей семьей и, широко размахивая ножом, пытаюсь одновременно их и ранить и защитить».

Кафка так и не научился отличать ненависть от любви, нежность от грубости, он не был в состоянии читать в душах других людей. Он не мог строить устойчивые отношения ни с кем — материнская и отцовская линии в его душе никак не могли слиться, стать линией его собственной жизни. Кафка и хотел любви, и не хотел ее; он и стремился к браку, и избегал его. Семья была ему нужна и не нужна одновременно — он не боялся выбора чего-то одного, он просто был не в состоянии выбирать. И результат один — невроз.

Детство, каким его воссоздает уже взрослый Кафка, он использует для того, чтобы найти самые ранние признаки болезни. О первых годах жизни писателя неизвестно практически ничего. В сентябре 1889 года — ему шесть лет — его впервые ведут в начальную немецкую школу на Флейшмаркт. Обычно его сопровождает кухарка. Она постоянно грозит ему, что расскажет учителю обо всех его проделках. И снова возрождаются детские страхи, чувство виновности, неверие в себя, утрата своего места в строгой иерархии сил Вселенной. Таким он был в шесть лет, таким и остался.

Франца заставляли учиться музыке: фортепиано, скрипка. Впрочем, все это было впустую, так как он был совершенно закрыт для музыки. Рисованием он увлекся только по завершении среднего образования.

Один из учителей Франца, Маттиас Бек, посоветовал его родителям оставить его в пятом классе начальной школы, прежде чем отправлять в гимназию. К мнению учителя не прислушались: Кафка поступил в лицей в десять лет и оказался одним из самых юных — большинство его соучеников было на год или два старше. Впрочем, если Кафка и не чувствовал себя счастливым в годы учебы, не означает, что следует обвинять в этом гимназию. Просто сам Кафка сомневается в себе и испытывает постоянный страх неудачи. Каждый год он ждал, что провалится на экзамене и не перейдет в следующий класс. Ничего такого не происходило, и это только укрепляло его уверенность в собственном невежестве — уж на выпускном-то экзамене оно точно обнаружится. Так что жил он в постоянном страхе — школьных неудач, позднее — сексуальной несостоятельности.

Сексуальность у Кафки пробудилась поздно, и эта сфера жизни, скорее, пугала его. В шестнадцать лет юноша расспрашивал родителей, как избежать опасностей, возникающих при половых контактах. Отец дал ему совет посещать проституток (прошло десять лет, прежде чем Кафка им воспользовался) и заниматься мастурбацией. Франц понял — отец лишний раз подчеркивает его греховность, советуя ему совершать поступки, которые сам никогда бы не совершил. Он, оставаясь образцом недосягаемой чистоты, навсегда погружал своего сына в грязь. Это был приговор, страшный и желанный одновременно.

Когда Кафке исполнилось восемнадцать, он легко сдал экзамен на аттестат зрелости. В то же время он не ощущает в себе никакого призвания, а хочет избрать профессию, которая позволила бы ему относиться к ней с безразличием (все это напоминает симптомы апатии и аутизма при шизофрении). «Самое подходящее — юриспруденция». Впрочем, ко второму семестру он вполне ею пресытился и начал посещать курсы германистики. Наиболее предпочтительным решением для Кафки было бы полностью прервать университетские занятия, к которым он испытывал так мало интереса. Однако ему дали понять, что разумнее проявить больше прилежания. Он снова взялся за опостылевшую юриспруденцию. Докторские экзамены проходили с ноября 1905 по июнь 1906 года. Кафка сдал их без особого блеска. Так закончился один из самых бесцветных эпизодов его жизни.

В университете Кафку безотчетно тянуло к «Галерее лекций и чтений немецких студентов». Это была ассоциация либерального толка, в которой состояло наибольшее число университетских студентов-евреев. В «Галерее» иногда предоставляли трибуну студентам. 23 октября 1902 года один из них прочитал лекцию о судьбе и будущем философии Шопенгауэра. Кафка пришел послушать ее, и этот день стал, может быть, наиболее важным в его жизни.

Лектором был Макс Брод. После лекции Брод и Кафка прошлись по улицам города, споря друг с другом, и это стало началом дружбы, которой не суждено было больше прерваться. Чтобы жить, Кафка нуждался в ком-то более сильном, более мужественном, чем он, — ему нужна была подпорка. В сущности, Кафка уже пристроился в стороне от магистральных дорог, на обочине жизни, с которой взаимодействовал через посредника — Макса. Макс Брод стал «окном на улицу», в котором нуждался Кафка. Между ними мало сходства, но они превосходно дополняют друг друга. Без Макса Брода имя Кафки осталось бы неизвестным; но кто может утверждать, что Кафка продолжил бы писать, не будь рядом Макса?

Тогда же Кафка впервые был близок с женщиной. «Все было очаровательно, возбуждающе и омерзительно…» И снова — привычное противоречие, которое позднейшие исследователи рассматривали как симптомы амбивалентности и амбитендентности при шизофрении. Постепенно омерзение и чувство собственной «грязности» начинают преобладать — плотские утехи без брака греховны, они невозможны в «чистом» мире. Чувственная сторона жизни Франца Кафки оказывается парализованной.

В 1906 году Кафка становится доктором права. Едва освободившись от университетских забот, он на несколько недель поступает на работу к одному пражскому адвокату. Франц вынужден в течение года (1906–1907) проходить стажировку, обязательную для всех, кто идет на государственную службу, — сначала в земельном, потом в исправительном суде. Затем он поступает в итальянскую страховую компанию «Assicurazioni Generali», где проработал всего несколько месяцев, так как плохо переносит требуемые ритм и темп работы. В 1908 г. Кафка переходит в Агентство по страхованию рабочих от несчастных случаев. Там-то он нашел подходящую службу и оставался на ней до тех пор, пока болезнь не заставила его отказаться от какой бы то ни было работы.

В Агенстве Кафка работает полдня — после 14 часов он свободен, и это верх его чаяний. К сожалению, этот распорядок оказался не так хорош, как казалось Кафке: посвящая послеполуденное время сну, а большую часть ночи литературной работе, он быстро разрушил свое здоровье и усугубил невроз.

В это время дружба с Максом Бродом стала нерасторжимой. Они виделись каждый день, зачастую по нескольку раз в день. Это было время посещения кабаре и кафе-шантанов, тесных знакомств с обслуживающим персоналом. Время от времени Кафка сообщает в своих письмах, что ходил к «гейшам». Короче, жизнь перестала быть невозможной. По крайней мере, внешне, поскольку в то же время его здоровье ухудшается, он жалуется на головные боли и расстройство пищеварения. Демоны не дремлют, они лишь выжидают момент, чтобы появиться снова.

В эти же годы произошла встреча, оказавшаяся очень значимой для Кафки. В своем «Дневнике» он вспоминал ее, окутывая большой таинственностью. Не сохранилось имя той женщины; известно лишь, что она была значительно старше Кафки. Семь лет спустя у него была вторая встреча, на этот раз с юной девушкой. Кафка в своих письмах потом всегда объединял эти эпизоды, оба совершенно целомудренные, считая их единственными реальными связями, которые когда-либо имел с женщиной.

Кафка начинает вести свой «Дневник» в последние дни 1909 года. К концу его жизни этот дневник будет состоять из тринадцати толстых тетрадей большого формата. В нем он описывает свое литературное бесплодие как половое бессилие. Из-за этого он теряет сон — бессонница отныне становится бедствием, которое разрушит не только его здоровье, но и жизнь.

Именно в «Дневнике» застарелое и невысказанное чувство ненависти, которое он питал к своим близким, нашло свой выход и обрело реальность. «Дневник» был нужен Кафке, чтобы подтолкнуть литературную деятельность, сблизить его с действительностью. Но замысел потерпел крах: литературное творчество не возродилось, а встреча с внешним миром закончилась еще большим погружением в себя. Таким образом, склонность к интроверсии, существовавшая всегда, лишь усилилась. Ряд исследователей склонны считать самопогружение Кафки симптомом, характерным для больных шизофренией.

Его физическое здоровье в эти годы также ухудшилось. Болезни ли питают невроз Кафки, или невроз подрывает его силы? Как в этом разобраться? Сам писатель считал, что виной всему слабое здоровье. С течением времени он чувствует себя все более нервным и раздражительным; он потерял, по собственному выражению, большую часть своего спокойствия, которым некогда так гордился.

Эти годы становятся для него годами начала семейной драмы. Однажды в отчаянии он даже помышляет выброситься из окна, о чем пишет Максу Броду, который предупреждает об этом мать Франца.

Кафке нужна была серьезная «разрядка». Дневник сообщает о посещениях борделей — в Милане, в Париже (они, вызваны, прежде всего, любопытством туриста), а также в Праге в конце сентября 1911 года. Немного позднее образы борделя преследуют Кафку во сне: ему снится, что он ласкает бедро проститутки и внезапно обнаруживает, что все ее тело покрыто гнойниками. Этот сон, по мнению специалистов, можно расценивать как предвестник будущих галлюцинаций.

Кафка отмечает в декабре 1911 года полное отсутствие плотского влечения. Это время, когда тема холостяцкой жизни внезапно выходит на первое место и в «Дневнике», и в других произведениях писателя. Кафка стремится к семейному уюту, хотя уверен, что не сможет достичь счастья в браке, останется одинок. Время беззаботных амуров прошло; Кафка понял, что он столь же мало способен к любви, как и к музыке.

В «Дневнике» от 15 сентября, дня помолвки его сестры Валли, есть странная фраза: «Любовь между братом и сестрой — повторение любви между матерью и отцом». Не является ли это признанием в кровосмесительном чувстве? Это трудно отрицать, тем более, что эта тема отчетливо звучит в «Превращении».

13 августа 1912 года Кафка встречает девушку из Берлина, которая разбила ему сердце и стала самой жестокой драмой его жизни, — Фелицу Бауэр. Представить ее можно лишь по письмам, написанным Кафкой. Начав строить отношения с полубезумным писателем, она проявляла если не понимание, то, по меньшей мере, осторожность и терпение. Однако любовь Кафки была слишком тяжелой ношей, и она попыталась вырваться из тех рамок, которые он ей очертил.

Когда Кафка встретил Фелицу, ей было 25 лет. «Письма к Фелице» открывают нового Кафку, который кажется влюбленным в мелодику речи, в звучание слов. Он с удовольствием пишет и произносит любовные признания: «Прежде чем пойти спать, /…/я еще хочу, потому что ты меня об этом просишь и потому что это так легко, сказать тебе на ухо, как я тебя люблю. Я тебя так люблю, Фелица, что желал бы обрести способность жить вечно, если бы мог быть рядом с тобой».

Его тексты, кажется, переполнены нежностью — небывалой для холодного и бесчувственного мизантропа, которым рисует себя Кафка. Любовь, достойная любви Петрарки к Лауре, переполняет его. И также, как любовь Петрарки, она бесплотна. В ней нет места живой женщине по имени Фелица — между ними нет ничего, кроме слов. Все любовные признания не имеют никакой цели, кроме игры слов: «.моего захудалого здоровья едва хватает для меня одного, его вряд ли хватит для семейной жизни и уже тем более для отцовства».

Кафка не стремится видеться с возлюбленной, ведь созданный им идеальный образ не выдержит столкновения с реальностью. Кафка пишет: «Мой настоящий страх заключается в том, что я никогда не смогу обладать тобой», но не предпринимает никаких попыток к сближению. Фелица ищет благовидный предлог, чтобы прекратить отношения, которые начинают ее компрометировать.

И вдруг Кафка просит руки Фелицы. Она соглашается сразу и без колебаний. Кафка попадает в собственную ловушку: он просил невозможного, и невозможное ему предоставлено. Он идет на попятный, умоляет девушку не торопиться, снова и снова перечисляет свои недостатки и мании — он явно хочет ее напугать и заставить отказаться от замужества.

Кафка пишет Фелице, что им надо расстаться, потом опять просит ее руки, потом снова меняет решение: «Мне препятствием служит страх, непреодолимый страх, страх перед возможностью быть счастливым, наслаждение и приказ мучить себя ради высшей цели». Франц все же обручился с Фелицей, а потом — разрыв отношений, желание покинуть Прагу, сменить профессию, освобождение от навязчивой идеи о женитьбе.

Кафка начал работу над «Процессом», когда разразилась Первая мировая война. Она никак не затронула душу писателя. Патриотическая лихорадка его только угнетает, и вместо того, чтобы с энтузиазмом поддержать военные действия, он еще больше замыкается в себе. «Я обнаруживаю в себе только мелочность, нерешительность, зависть и ненависть к воюющим, которым я страстно желаю всех бед» — и в то же время Кафка надеется, что его призовут. Он хотел разделить общую судьбу, стать наконец-то членом общества. Его признали ограниченно годным, но в конце 1917 г. у него произошел очередной приступ болезни, и война прошла стороной, так и не вернув Кафку к реальности.

Писателю был тридцать один год, когда он впервые начал жить отдельно от родителей, покинув ненавистный семейный очаг. Уход не принес ему освобождения. Еще три года он будет переезжать из одной квартиры в другую, оставаясь вечно недовольным, страдая от шума или ощущая себя заключенным в четырех стенах. В начале марта 1917 года Кафка переселяется во «дворец Шёнбрун» — а через пять месяцев он начнет харкать кровью из-за запущенного туберкулеза обоих легких. Кафка не обращал на это внимания, казалось, он культивировал болезнь в наказание за свою жизнь. В одном из писем он утверждает, что его нездоровье есть следствие лжи, в которой он так долго жил.

К этому времени Кафка умудрился в очередной раз помириться с Фелицей, назначить очередную дату свадьбы, успел поволноваться насчет преимуществ холостяцкой жизни, написать несколько рассказов. Близость женитьбы оживила в нем все комплексы и страхи; Франц видел конфликт между разумом и сердцем, а себя ощущал его центром. Исследователи отмечают, что фантазии подобного рода («мессианский» бред и бред манихейства) свойственны людям, страдающим шизофренией. В начале июля 1917 г. Фелица и Франц обручаются в Праге во второй раз, но до женитьбы дело так и не доходит. Кафка возомнил, что туберкулез стал результатом решения отказаться от «чистой» духовной жизни, и навсегда отвернулся от Фелицы. Некоторое время спустя Фелица вышла замуж, родила двух детей, уехала в США, где и закончила свою жизнь. Говорят, что ее потомки проклинают имя Кафки (хотя, скорее, им следовало предъявлять претензии Максу Броду, опубликовавшему интимную переписку Франца и Фелицы).

Кафка лечился от туберкулеза и, наблюдаясь в одном из частных пансионов, познакомился с одной привлекательной дамой, «любительницей кино, оперетты и комедии, пудры и фиалок». Его новая знакомая была простолюдинка. Как и многие люди ее круга, она оказалась невежественной, жизнерадостной, легкомысленной и открытой. Ее звали Юлия Вохрыцек, и к моменту знакомства с Кафкой ей исполнилось 28 лет.

Едва вернувшись в Прагу, они начинают встречаться. Юлия, если верить Кафке, не хотела ни брака, ни детей. Однако Кафка, который чувствовал себя слишком большим грешником, если не предлагал руку и сердце, просил ее выйти за него замуж. Она согласилась, и они стали подыскивать жилье, дали объявление о бракосочетании. Отец Кафки против этой женитьбы, выбор сына кажется ему неразумным — и после гневной вспышки отца Франц пишет в ноябре 1919 года знаменитое «Письмо отцу».

Впрочем, слова отца возымели свое действие — во всяком случае, они стали для писателя формальным предлогом пересмотреть свое отношение к браку с Юлией. Свадьба отменяется: за два дня до женитьбы оказалось, что у молодоженов нет подходящего жилья. Это событие было расценено как знак судьбы — и оба тотчас же отказались от планов на совместную жизнь. Через несколько лет после связи с Кафкой Юлию встречают в Велеславене (психиатрической клинике), где ее след окончательно теряется.

В первые месяцы 1920 года Кафка останавливается на Южном Тироле. Едва устроившись, он завязывает переписку с Миленой Есенской, переводчицей его рассказов на чешский язык. В жизни писателя начался очередной роман; период всепоглощающей страсти длится лишь несколько месяцев.

Кафка едва представлял, кто такая Милена и какую жизнь она ведет. Ей тогда было 23 года, но за ней тянулась слава довольно сомнительного свойства. Ей приписывают то лесбийские наклонности, то обвиняют в краже кокаина из аптечки отца-врача, то смакуют подробности ее очередного романа. Надо сказать, что Милена также прошла через Велеславень.

И в то же время Кафка впервые встречает женщину, с которой у него устанавливается полное взаимопонимание. Слова Кафки находят отзвук. Он восхищается маленькими текстами Милены. Он открывает в ней сочетание рассудочного ума и страстности, и это восхищает его — именно такого равновесия он стремился достичь долгие годы.

Однако Милена не может согласиться на монашескую жизнь рядом с Кафкой, который, по его собственным словам, может желать лишь тех женщин, которых не любит. Безбрачие — это его приговор. В начале января 1922 года Франц переживает сильнейший нервный срыв, который мог стать последним в его жизни.

Кафка снова мечтает покинуть Прагу, уехать на Балтийское побережье. Он отправляется в путешествие, знакомится с Дорой Димант. Дора стала спутницей последних месяцев жизни писателя. Сохранились лишь два ее портрета, на них она предстает совсем юной девушкой, улыбчивой и счастливой. С Дорой Кафка вел себя как ребенок. Они прекрасно подходили друг другу.

Ради Доры Кафка покинул Прагу и уехал в Берлин, о котором мечтал всю жизнь. Его здоровье стремительно ухудшается, но письма берлинского периода наполнены покоем. Однако после шести месяцев душевной гармонии и счастья наступает агония.

17 марта 1924 года Макс Брод привозит Кафку, который находится в плачевном состоянии, в Прагу и доставляет в родительский дом. Кафка снова оказался в ненавистном кругу семьи. На второй неделе апреля в сопровождении Доры Димант он отправляется в лечебницу «Венский Лес». Затем, ввиду серьезности состояния, его переводят сперва в университетскую клинику профессора Хаека, а затем в санаторий доктора Гофмана. Страдания его становятся невыносимыми; он обращается к врачу: «Доктор, дайте мне смерть, иначе вы убийца».

Франц Кафка умер 3 июня 1924 года на руках Доры и в присутствии своего приятеля Роберта Клопштока. Тело Кафки было перевезено в Прагу и погребено 11 июня на Страшницком кладбище. Несколько лет спустя рядом с писателем будут похоронены его родители — даже после смерти они оказались рядом с ним.

Для литературного мира уход Франца Кафки прошел незамеченным. Единственным откликом был некролог, помещенный Миленой в газете «Народни листы»: «Он был застенчив, беспокоен, нежен и добр, но написанные им книги жестоки и болезненны. Он видел мир, наполненный незримыми демонами, рвущими и уничтожающими беззащитного человека. Он был художником и человеком со столь чуткой совестью, что слышал беду даже там, где глухие ошибочно считали себя в безопасности».

Не прошло и года, как Макс Брод опубликовал «Процесс», и имя Кафки вошло в историю литературы. Поступая так, он нарушил настоятельную волю автора, требовавшего сжечь после смерти все его рукописи.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.