Кафка и женщины
Кафка и женщины
Женщины его влекли и вместе с тем пугали. Встречам и общению с ними он предпочитал письма. Свою любовь Кафка облекал в эпистолярную форму. С одной стороны, весьма чувственную, а с другой — вполне безопасную (безопасная любовь сродни безопасному сексу?).
Четыре женщины. Три помолвки (причем с одной из женщин — с Фелицией Бауэр, дважды). И непрекращающееся одиночество. «Все заставляет меня раздумывать… — записывал Кафка по поводу Фелиции. — Страх перед соединением, слиянием. После этого я никогда не смогу быть один» — запись из дневника.
И еще одно признание: «Юношей я был так неискушен и равнодушен в сексуальном отношении (и очень долго оставался бы таким, если бы меня насильно не толкнули в область сексуального), как сегодня, скажем, в отношении теории относительности…» (10 апреля 1922).
Он не хотел, а его толкнули? Позиция явно не мужская. Не воля Кафки правит событиями, а он подчиняется обстоятельствам. Так, однажды в Веймаре ему приглянулась дочь смотрителя дома Гёте. Кафка назначил ей свидание. Она не пришла. И он не стал добиваться повторной встречи. Остыл сразу.
Первое настоящее увлечение Кафки (слово «любовь» написать трудно) — Фелиция Бауэр. Она стала героиней его дневника, и ей он написал массу писем. Дважды, в мае 1914 года и в июле 1917-го, Кафка обручался с ней, но жениться так и не решился. Их первая встреча произошла 13 августа 1912 года в доме Макса Брода. Фелиции Бауэр — 25 лет, Францу Кафке — 29 (оба отнюдь не юные). Она — берлинская рассудительная барышня из мелкобуржуазной еврейско-немецкой семьи, «ненаглядная делячка», как называл ее Кафка. Он — начинающий писатель, худосочный, мнительный и постоянно рефлектирующий гений. Они встретились и… началась переписка.
Весь корпус посланий Кафки составляет 716 страниц, основная масса приходится на первые два года (1912–1914). Письма Кафки сложные, насквозь литературные, истинно кафкианские, в них он оттачивал свое перо и экспериментировал с чувствами (полигон любви и литературы одновременно). Читать их мучительно трудно и психологически тяжело из-за откровений писателя, в них, по его признанию, «страданий сколько угодно». И вместе с тем письма Франца Кафки завораживают и не отпускают от себя.
«Меня эти письма захватили так, как уже много лет не увлекало ни одно произведение словесности, — признавался австрийский писатель Элиас Канетти. — Сказать о них „документ“ — значит сказать слишком мало. Это слово годится лишь с оговоркой, что так же мы назовем и откровеннейшие жизненные свидетельства Паскаля, Кьеркегора и Достоевского. Что до меня, то могу сказать лишь одно: в меня эти письма вошли как некая особая, своя жизнь, и отныне стали мне такими родными во всей своей загадочности, словно принадлежат мне давным-давно, с той поры, как я пытаюсь вбирать в себя людей целиком, дабы снова и снова постигать их во всей их непостижимости».
На основе этих писем Канетти написал исследование «Другой процесс. Франц Кафка в письмах к Фелице».
В первых письмах Кафка обращается к Фелиции почти официально — «милостивая государыня», затем попроще и потеплеее — «мадемуазель Фелиция» и, наконец, совсем интимно — «любимая моя».
Первое письмо датировано 20 сентября 1912 года. Затем последовало второе, третье… Фелиция не осталась равнодушной. 23 октября Кафка пишет: «…Даже если бы все три заместителя директора стояли сейчас над моим столом, заглядывали мне через плечо, я все равно ответил бы Вам незамедлительно, ибо Ваше письмо упало на меня как дар небес…»
И далее в письме: «…А Вас между тем по-прежнему задаривают. И все эти книги, конфеты и цветы громоздятся прямо на письменном столе у Вас на работе? А у меня на столе обычный канцелярский разгром, а Ваш цветок, за который целую Вам руку, я поскорее спрятал в бумажник…»
И в конце: «Ваш Франц К.».
Из письма, написанного в ночь с 20 на 21 декабря 1912 года: «Неужели ты всегда и со всякой работой справляешься? И никакие письма не заваливаются под стол, не исчезают бесследно? И никакого потайного ящичка, где давние, безнадежно просроченные дела копошатся, точно мерзкие зверюшки? У тебя хорошая память? У меня вообще никакой, так что я работаю только за счет поистине безграничной памяти моего начальника…»
В пятом по счету письме к Фелиции Кафка начинает послание жалоб на бессонницу, а заканчивает сетованиями на помехи у себя на работе, в конторе, откуда он ей пишет. После этого буквально почти ни одно письмо не обходится без жалоб. Вместе с тем Кафка испытывает творческий подъем: в один присест, за ночь, за десять часов, создает «Приговор». Далее появляется «Кочегар», главы «Америки», «Превращение» (о том, как Грегор Замза превратился в насекомое). Кафка посылает Фелиции свои сочинения и ревнует ее к другим писателям: «Я ревную тебя к Верфелю, Софоклу, Рикарде Хух, Лагерлёф, к Якобсону». И особенно ненавистен Кафке Ойленберг: «Ты вообще не должна читать „Блики и тени“».
«Мой образ жизни всецело подчинен работе, — сообщает Кафка Фелиции, — я пишу. Время мое коротко, силы ничтожны, в конторе кошмар, дома — шум, вот и приходится перебиваться всяким штукарством, раз уж красивой и прямой жизни не получается» (1 ноября 1912).
Чем дольше длится переписка, тем более ясными становятся планы Фелиции: она хочет выйти замуж, иметь семью, дом, детей. Она во власти стереотипных трех немецких «К» — киндер, кирхе, кюхе (дети, церковь, кухня). Делопроизводитель и начинающий писатель Франц Кафка — не самый лучший вариант для берлинской девушки, но и не самый худший. В конце февраля 1913 года Фелиция в письме открыто спрашивает Кафку о его планах и видах. На что Кафка отвечает довольно резко: «Меня этот вопрос удивил… Разумеется, у меня нет никаких планов, вовсе никаких видов, ходить в будущее я не умею, я могу в будущее только проваливаться, нырять с головой, скатываться в будущее, споткнувшись, лететь в будущее кувырком, — это я могу, а лучше всего умею просто лежать лежмя. Но уж планов и видов на будущее у меня точно никаких нет, если мне хорошо, то я до краев переполнен настоящим, если мне плохо — я кляну настоящее, как только что клял будущее».
Фелицию такой ответ, разумеется, не устраивал, и она снова завела разговор о будущем, о помолвке, о возможном браке. Такие желания Фелиции не на шутку испугали Кафку. Брак он воспринимал как угрозу своему ночному затворничеству, как некий эшафот, за которым неизбежно последует казнь. И Кафка в письмах начинает отговаривать Фелицию от ее намерений. «Я совсем другой человек, чем был в первые месяцы нашей переписки; это вовсе не новое превращение, это обратное превращение, и теперь уже надолго… Нынешнее мое состояние… вовсе не исключительное. Не поддавайся, Фелица, таким иллюзиям. Ты и двух дней рядом со мной не сможешь прожить… В конце концов ты же нормальная девушка и ждешь мужчину, а не мягкотелого земляного червя».
Ничего себе признание! Ничего себе самооговор! Так что же хочет Кафка?
«Я уже не раз думал о том, что лучшим образом для меня было бы запереться, прихватив с собой перо, бумагу, лампу, в самом дальнем помещении длинного, узкого подвала. Еду бы мне приносили и ставили где-нибудь, при входе в подвал. Поход за едой — в шлафроке, под сводами подвальных склепов — и был бы моей единственной каждодневной прогулкой. Потом я возвращался бы к столу, медленно, вдумчиво съедал бы свою пищу и снова принимался бы за работу. Ах, как бы мне писалось тогда! Из каких глубин я бы себя мог исторгнуть!»
Такие признания Кафки настолько запутывают отношения с Фелицией Бауэр, что требуют личной встречи и объяснения, как говорится, глаза в глаза. Кафка решается на поездку в Берлин, чтобы показать, «каков я на самом деле».
Поздно вечером 22 марта 1913 года Франц Кафка приезжает в Берлин. Снимает номер в гостинице и лежит на кушетке пять часов, приходя в себя от собственной решительности. Затем последовало свидание — первое за семь месяцев. Фелиция неожиданно для Кафки заявляет ему, что он ей необходим, несмотря на все свои причуды и страхи.
11 и 12 мая последовали новые встречи в Берлине. Более того, Кафку принимают в доме Фелиции. 16 июня под влиянием новых чувств Кафка высылает Фелиции письмо, которое он писал в страшных муках целую неделю. В этом письме, именуемом «трактатом», Кафка просит Фелицию стать его женой. «Должно быть, это самое странное брачное предложение на свете!» — восклицает Элиас Канетти.
Действительно, в письме Кафка выдвигает такие невыполнимые условия для совместной жизни, которые должны, по его мнению, неизбежно привести к отказу Фелиции от замужества. То есть Кафка хочет, чтобы отказ исходил не от него, а от Фелиции, поэтому он столь пылок и красноречив в «трактате», направленном против самого себя.
Продолжением «трактата» стало буквальное бегство Кафки в санаторий в Риве, где он знакомится с некоей «швейцаркой» и испытывает к ней любовное чувство (чтобы перебить влечение к Фелиции?). Однако Фелиция Бауэр не хочет отпускать «добычу» и посылает к Кафке, вернувшемуся в Прагу, свою подругу Грету Блох для восстановления прерванных отношений с женихом.
Далее дела еще более запутываются: у Кафки возникает интерес к Грете Блох, и начинается новая переписка, на этот раз между Кафкой и Гретой Блох. Параллельно Кафка отправляет письма и к Фелиции, более того, в 1914 году во второй раз просит ее руки. Помолвка состоялась весной 1914 года в Берлине. С одной стороны, помолвка, с другой — растущее чувство к подруге невесты. Кафка околдовал своими письмами Грету Блох и тем самым поставил ее в весьма двусмысленное положение. Создавшийся гордиев узел необходимо было во чтобы то ни стало разрубить, и он был разрублен. В июле 1914 года в отеле «Асканийское подворье» состоялась встреча Франца Кафки и двух женщин — Фелиции и Греты. Разговор этот скорее напоминал «судилище» над запутавшимся мужчиной. Обе женщины дружно обвинили его в вероломстве и непоследовательности, измене и предательстве. И после «суда» неизбежно произошел разрыв помолвки.
Как реагировал Кафка? Он не защищался. Он молчал. Он был подавлен публичной выволочкой, которую ему устроили женщины, к которым был явно неравнодушен. Элиас Канетти утверждает, что гибель Иозефа К. в романе «Процесс» — это точное отражение «суда» в «Асканийском подворье», а Грета Блох выведена в образе барышни Бюрстнер.
Итак, произошел полный разрыв с Фелицией Бауэр? Нет, они снова встречались 23 и 24 января 1915 года в местечке Боденбах на границе Чехии и Германии. И снова переписка (правда, не столь частая) и выяснение отношений. Об этом Кафка записывает в своем дневнике: «Каждый про себя твердит, что это другой непреклонен и безжалостен. Я не отступлюсь от намерения построить некий фантастический, лишь работе подчиненный образ жизни, а она, глуха ко всем немым мольбам, хочет заурядности: уютную квартиру, интерес к делам на фабрике, обильных трапез, с одиннадцати вечера — сон, натопленную комнату и переставляет мои часы, которые последние три месяца спешат на полтора часа, на правильное время».
«Правильное время» — вот что категорически отрицал Кафка. «Она переставляет часы на правильное время, бездумно попирая свободу, приспосабливая время к своему, обычному, ко времени конторы и фабрики…»
«Два часа мы были с ней в комнате наедине. Вокруг меня лишь скука и безнадежность. Не было у нас друг с другом ни одного хорошего мгновенья, когда бы я мог свободно вздохнуть…»
Кафка и Фелиция, как биллиардные шары, разлетаются друг от друга и неожиданно вновь оказываются вместе. Так, с 3 по 13 июля 1916 года они вместе проводят десять дней в Мариенбаде, в двух номерах гостиницы, через стенку. Оба умиротворены, почти счастливы. Кафка отмечает в дневнике: «Теперь все иначе и все хорошо… как только кончится война, мы поженимся, снимем где-нибудь под Берлином две-три комнаты…» Они вдвоем гуляют по тропинкам в мариенбадских лесах. Обедают в ресторане. А ночами он сидит на ее балконе за письменным столом и пишет при свете настольной лампы. Какая идиллия!..
Однако Мариенбад был всего лишь эпизодом, счастливым эпизодом в их непростых и запутанных отношениях. Покорная Фелиция наконец-то взбунтовалась и упрекнула Кафку в себялюбии и бессилии окончательно оформить их отношения. Бунт закончился их второй помолвкой в июле 1917 года. Они даже занялись покупкой мебели и поиском жилья. И, возможно, на этот раз Кафке не удалось бы отвертеться от уз брака, но спасло его нездоровье: в ночь с 9 на 10 августа у писателя пошла кровь горлом. 4 сентября врач-специалист поставил диагноз: туберкулез, который в те годы практически не поддаваяся лечению. Болезнь разом избавила Кафку от Фелиции, от страха перед семейной жизнью и от службы.
С 12 августа Кафка стал жить в Цюрау, куда однажды приехала Фелиция, отвергнутая и униженная. Он ей сообщает, что ему не суждено выздороветь.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.