Повседневность созидания. «Обретение» золота и судьба Алтая

Повседневность созидания. «Обретение» золота и судьба Алтая

Вернемся к короткому периоду Акинфиева триумфа — к году с небольшим после памятного ему июльского дня 1744 года, когда императрица Елизавета Петровна взяла его в «протекцию и защищение». Все это время на Урале продолжалась напряженная созидательная работа: Акинфий снова и снова перечитывал им написанное, редактировал, добавлял новые страницы.

В 1744 году он пустил строившийся уже несколько лет Висимо-Шайтанский завод, осуществлявший передел чугуна Нижнетагильского завода, находившегося от него в 47 верстах. В том же году, в октябре, заработал четвертый завод из группы кунгурских — Ашапский. Он был крупнее Бымовского, имел восемь печей. Кроме того, в отличие от последнего, технологический цикл на нем являлся завершенным: полученная черная медь здесь же и очищалась[718].

Демидовский Урал заводами прирастал, в Туле же производство постепенно сворачивалось. Остановка там в 1744 году домны завода не остановила, но он был радикально «переформатирован». Из предприятия полного цикла превратился в передельное — перерабатывал в железо запас ранее выплавленного чугуна. Молоты еще ковали, но дни завода были сочтены. Запасы чугуна сокращались, а других доменных заводов у Акинфия поблизости не было. Правда, единственная тульская домна снесена не была (что позволяло дать делу задний ход), но на фоне продолжавшегося дорожания угля серьезных шансов вернуться в строй было у нее немного. Вот разве что Акинфий использовал бы Тульский завод в качестве разменной монеты в торге, который могло повлечь отделение Прокофия…

Акинфиев триумф последнего года не был безоблачным, впрочем, некоторые прежние его победы оказывались тоже не без камешка в сапоге.

К моменту подписания императрицей указа о защите Демидова уже существовала комиссия, учрежденная для изучения положения на серебряных алтайских рудниках. Беэр, ее глава, собирался в дорогу.

Он выехал в августе. Путь лежал на Екатеринбург, оттуда в Тобольск, далее на Тару. 20 января 1745 года «команда» Беэра (постепенно прирастая, она достигла шестидесяти человек) прибыла на Барнаульский завод, через неделю — на Колывано-Воскресенский. 4 февраля, взяв офицера с солдатами, восемь человек специалистов с учениками, 30 работников, Беэр отправился на «доставание на пробу» руд. Он ехал к Змеиной горе, где, как сказано в документе, «обыскал штейгер-мейстер Филип Трейгер золотую руду и ея императорскому величеству объявил»[719].

Неизвестно, повлияло ли поступившее в обход Демидова известие об обнаружении в алтайских рудах золота на отношение к нему императрицы. Но даже в худшем случае (если она решила, что Демидов это открытие от нее утаил), даровав ему милость, было неловко почти сразу ее лишать. Дело ограничилось тем, что Беэр получил дополнительное задание: обследовать руду еще и на присутствие в ней золота.

Руды на Змеиной горе Беэр добыл до четырех тысяч пудов. Улих, Юнгганс и Христиани разобрали ее по сортам. Среди прочего в породе обнаружились какие-то самородки. Первая их плавка, запущенная 26 февраля, дала из тридцати золотников исходного металла девять золотников чистого золота. Рапорт с отчетом о результатах работы, составленный Беэром два дня спустя, отправился в Кабинет в сопровождении ящичка с наидрагоценнейшим содержимым — первым алтайским золотом. Результаты были ошеломляюще великолепны. «Оказалось, — писал вскоре Беэр, — милостию Божиею и счастием ея императорскаго величества надежно впредь быть немалой руде квантитет разных сортов и выходу из них серебра и золота…»[720]

Приехав на Колывано-Воскресенский завод, Беэр демидовские плавки серебра здесь остановил. Возможно, опасался потерь по причине неотработанности технологии — хотел определиться в ней с помощью специалистов. Или уже готовился к отторжению от Демидова им обретенного? В феврале главный рудник, дававший серебряные руды, забрал в казенное управление. Забрал пока фактически, но после давших золото плавок уже не казалось фантастикой и юридическое его изъятие с принудительным расчетом с предшественником.

1 августа Беэр получил указ прибыть с серебром в Екатеринбург. Выставив на рудниках караулы и захватив с собой выплавленный драгоценный металл (серебра к тому времени удалось извлечь 26 пудов), он отправился на Урал[721].

Как удачно все начиналось! Открытие и опытная добыча Демидовым серебра в укор ему поставлены не были, напротив, он получил невиданную прежде льготу. Беэровской комиссии он не опасался, та решала вопросы, касавшиеся его только косвенно, — определялась с перспективой независимой казенной добычи. Обнаружение золота ситуацию осложнило. Учитывая, что прежние обязательства были даны императрицей до того, как стало о нем известно, решение можно было, не теряя лица, и переиграть. Сколько усилий и средств потребует строительство на Алтае казенного завода, было пока неизвестно. Возник соблазн взять уже построенное и налаженное — демидовское. Мы не утверждаем, что подобный план уже созрел, утверждаем, что Акинфий не мог не опасаться такого развития событий. Некоторые действия Беэра (запрет на эксплуатацию змеиногорских рудников) опасения подтверждали. Неопределенность с возможностью дальнейшей добычи серебра и, шире, с судьбой Колывано-Воскресенского завода (какой от него прок без рудников?), несомненно, весьма тяготила заводчика в последние месяцы его жизни.

Пройдет время, и императрица Елизавета Петровна в память о великом обогащении казны «от первого сребра, что недро ей земное открыло» ( М.В. Ломоносов) решит создать из него новую раку для мощей небесного покровителя Северной столицы великого князя Александра Невского. Деятельное участие в реализации этого затянувшегося на многие годы проекта приняли упоминавшиеся в этой истории барон Иван Антонович Черкасов и руководивший тогда Петербургским монетным двором советник Монетной канцелярии Иван Андреевич (урожденный Иоганн Вильгельм) Шлаттер — тот самый, который очень давно, еще в середине 1720-х годов, первым обнаружил следы серебра в алтайской руде. Рака предназначалась для Александро-Невской лавры и, созданная, длительное время там и находилась. Сейчас этот великолепный по художественным достоинствам, во многом уникальный образец русского декоративно-прикладного искусства и одновременно памятник выдающихся событий истории открытия и освоения рудных богатств России представлен в экспозиции Государственного Эрмитажа.

«Как прикинешь, — восклицал Павел Бажов, — что сделал этот человек за 43 года своей жизни на Урале без телефона, без машинистки, без почты и железных дорог!..» Как прикинешь, что сделал он на Алтае…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.