В это время на Урале

В это время на Урале

Посланный Комиссией на Урал капитан Кожухов, несмотря на удаленность от Москвы (до Невьянска — месяц пути[505]), с делами управился быстрее Васильева. Но это не значит, что стоявшая перед ним задача была проще. Он столкнулся с тем же, что и Васильев: неисправной документацией, укрывательством важных сведений, доносами… Тем не менее, взяв напряженный темп, Кожухов с него не сбивался, пауз себе не позволял, на мелочи не отвлекался, в полемику с начальством в отличие от Васильева не вступал.

Кожухов начал с Невьянского завода, куда прибыл не позднее 13 ноября. Сразу объявил приказчикам указ: «В чем будут против данной за подписанием ея императорского величества руки инструкции требовать сказок, то б показали сущую правду под присягою и под опасением смертные казни, ежели неправду покажут». С другим указом обратился к заводским работникам: предложил им, если могут доказать нарушения, доносить об этом, пообещал треть штрафа, который будет взят с виноватого. Четыре дня спустя запретил невьянским приказчикам куда-либо уезжать[506]. За нарушения грозил смертной казнью.

Вот каким застал Кожухов Невьянский завод осенью 1733 года. Четыре домны, три молотовые, в них четыре молота, один в починке. Семь фабрик (специализированных цехов). В двух «били» кровельные доски, в них же делали уклад и «малыя» крицы, которые шли на тонкое «указное» железо. Одна фабрика с молотом и тремя печами, плавившими медную руду. Якорная фабрика. Фабрика, на которой резалось и плющилось железо. Фабрика — «колокола медныя льют». Фабрика, где лудили жесть и кровельные доски. Пильная мельница. Посудное (медь и железо) производство[507]. Довольно внушительно, особенно если помнить, что домны кроме своих молотовых снабжали чугуном два передельных завода. Здесь же, на «старом» заводе, находился центр управления всеми уральскими предприятиями Акинфия Демидова.

Кожухов действовал по инструкции: опечатал книги, затребовал документы, подтверждающие законность владения предприятием, начал допрашивать персонал. Уже 15 ноября последовало первое «объявление» (так в документе вежливо именуется донос), внесшее в рутинную работу бодрящую интригу. К следователю явился поп невьянской заводской церкви Никита Петров, прослышавший о призыве извещать об утайках и обещании поощрять доносчиков. Сообщил: Иван Борисов, прибывший от Демидова, сказывал ему, что привез приказчикам Василию Николченину и Ивану Лыскову письмо, в котором требовано, чтобы в конторе «всякие письма, и книги, и записки до приезду помянутого капитана-порутчика господина Кожухова убрали. Которые по тому письму и выбраны, а держат де толко одни нынешние записки». Служителей, состоявших «у записок», приказчики из конторы «выслали»[508].

Вот оно как. Едва в Петербурге определилось, кто, куда, с каким заданием поедет, а Акинфий обо всем уже знает, уже посылает своего гонца, минимум на полтора месяца обгоняющего правительственного чиновника. У посланца приказ скрыть часть информации. Распоряжение доставлено. Времени подготовиться достаточно. Если бы не болтливость гонца (и что он полез к попу с откровениями — не знал, в чем каяться на исповеди?) и не склонность к доносительству невьянского священника, операцию «тайный архив Акинфия Демидова», вполне возможно, удалось бы сохранить в секрете.

Кожухов стал разбираться. Допросил Юшева (такую фамилию носил Иван Борисов). Тот подтвердил: по приезде вручил приказчикам пакет с письмами и указами, объявил о предстоящем приезде Кожухова и передал словесное распоряжение убрать из конторы книги, письма и записки. Николченин от всего отперся: о переносе архива ничего не знает, контору содержат Лысков и Степан Густомесов. Допросили Степана. Когда прибыл гонец, он находился в Екатеринбурге, куда уехал платить пошлины. Что книги и письма убрали под церковь, узнал по возвращении от приказчика Ивана Леонтьева. «Ас кем, и кто носил, и по письму ль, тако ж и о приезде капитана-порутчика господина Кожухова на оные заводы он, Густомесов, ни от кого не слыхал». Итак, обнаружилось место «схрона» — церковный подклет. Но, по словам Густомесова, архив перенесли туда не весь. Часть его сравнительно недавно покинула Невьянск. В августе к Акинфию отправились подьячий Борис Загребаев и Елизар Миронов. По адресованному Загребаеву письму они забрали из конторы какие-то книги и письма и повезли «к господину их»[509].

На следующий день допросили приказчика Ивана Медовщикова. Он сообщил: книги, уложенные в сундуки и ящики, по приказу Ивана Леонтьева размещали в подцерковье он и казанец Иван Акимов[510].

Отвлекшись на время от этой истории, заметим, что заваривший кашу невьянский священник Никита Петров «объявлением» о спрятанном архиве не довольствовался. Развивая успех, он «объявил за собою слово и дело важное» на четверых заводских жителей, в том числе на Гаврилу Семенова и Тимофея Козьмина, о которых еще вспомним. Священника и задержанных по его доносу Кожухов 17 октября приказал, заковав, послать «на их коште» в Верхотурье, в провинциальную канцелярию, куда они пять дней спустя и прибыли[511]. Трудно сказать, вполне ли осознавал поп Никита, в какую историю ввязывается, думал ли, что вскоре отправится в малоприятное, в кандалах и под конвоем, путешествие в компании тех людей, на которых донес. Но капитан-поручик, к которому он явился, законы знал и предписанное ими исполнил немедленно.

6 ноября Кожухов приступил к допросам мастеров Верхнетагильского завода и продолжал их несколько дней[512]. Смотрел заводскую отчетность. Часть книг отсутствовала. О выплавке чугуна с 1720 по 1723 год вообще никаких записок на обоих заводах отыскать не удалось[513]. Окончив обследование Верхнетагильского завода, 15 ноября перебрался на Нижнетагильский, где уже на следующий день собирал показания приказчиков. За ним последовали завод на Вые[514] и другие предприятия. Все шло по накатанной колее.

В мае 1734 года, обгоняя еще составлявшего экстракты Васильева, выполнивший поручение Кожухов возвратился в Петербург[515].