Частная жизнь генерала Брюса

Частная жизнь генерала Брюса

Находясь во время военных походов далеко от дома, Брюс с приказной почтой получал редкие весточки из дома от своей супруги Марфы Андреевны, которая не понаслышке знала тяготы походной жизни и старалась хоть как-то скрасить военные будни мужа.

Эта трогательная забота проявлялась прежде всего в мелочах. Так, например, через Е. Зыбина она послала Якову Вилимовичу «бутылию с воткою» в туеске и «ведерко с калачами».

4 января 1706 года А. Брылкин писал Брюсу в Гродно: «Государыня моя, Марфа Андреевна, в добром здравии и в доме твоем милостию Божией все сохранно. Известно тебе, государь, буди Государь изволил славить в доме твоем декабря в 29 день в первом часу дня. Зело изволил увеселиться, и убрано было кушанье, также и напиткам зело изрядно. Назавтрее изволил кушать царевич и забавлялись с великим веселием, танцевали и в лещотки играли до полуночи».

Марфа Андреевна достойно принимала гостей в отсутствие мужа и могла потрафить развеселой компании славильщиков во главе с самим государем. Даже суровый князь-кесарь Ф. Ю. Ромодановский однажды отписал Брюсу: «В доме твоем славили и все, слава Богу, исправили добре».

В то время когда в Москве праздновали Новый, 1706 год артиллерийской стрельбой и гуляньями и «потеха была», Я. В. Брюс находился в Гродно. Тем не менее даже из осажденного гродненского лагеря он смог передать через курьеров князя Меншикова грамотку супруге Марфе Андреевне. Спустя некоторое время (18 марта) Брюс вновь просил князя: «Когда явится случай отписать бы к Москве, дабы домашним моим ведомо было, что еще в живущих обретается тот, который повсегда называется вашего сиятельства (то есть сам Брюс. — А. Ф.)».

За весь 1706 год Я. В. Брюс ни разу не был дома и не видел свою супругу. Беспокоясь за нее, он приказал Н. П. Павлову сообщать в письмах о домашних делах. С 5 декабря 1706 года практически все письма дьяка содержат стандартные приписки: «А в Приказе <…> также и в доме милости твоей по нижеписанное число милостию Божиею все в добром сохранении».

В 1707 году Я. В. Брюс смог наконец-то встретиться с любимой супругой Марфой Андреевной. Пользуясь затишьем на театре военных действий, он пригласил жену в Жолкву. Путешествие продолжалось довольно долго из-за того, что она «в Калуге заскорбела (заболела. — А. Ф.)» и даже «посылала к Москве за доктором».

В конце января 1707 года генерал-фельдмаршал Б. П. Шереметев отдал командирам полков распоряжение оказывать Марфе Брюс содействие в поездке, выделять ей лошадей и провожатых. В феврале супруги наконец-то встретились.

Заботясь о перенесшей болезнь супруге, Я. В. Брюс приказал прислать из Москвы «зенчилинц (видимо, корень женьшеня. — А. Ф.) 2 фунта, которое привозят из Сибири». При этом Яков Вилимович не считался с высокой ценой чудодейственного средства. «А преж сего такое коренье в покупке было фунт по 20 рублей, а ныне ежели по той цене не сыщешь, то хотя и дорожей купи, и всеконечно, присылай не умедляв», — писал он дьяку Павлову.

Спустя некоторое время Я. В. Брюс просит прислать по три фунта чаю и кофе, для него же было приобретено два пуда «кенарского» (канарского) сахара.

В начале октября 1707 года Я. В. Брюс направился на «зимние квартиры» в Борисов, стоявший на берегу реки Березины — еще одном водном рубеже, где планировалось сдерживать шведское наступление. «Я сего числа приехал в Минск и получил указ от господина фельт маршала идти в Борисов город, где будет артиллерия обретатся», — сообщал Яков Вилимович князю А. Д. Меншикову.

В аналогичном письме Н. И. Репнину начальник артиллерии писал: «И я, день спустя, побреду в оное место, которое не лутчей деревни московской». В письме князю В. В. Долгорукову Брюс дает меткое ироническое определение своей новой квартире: «Сказывают — оное второй Париж и гораздо еще лучшей нашего славного города Клина».

Благодаря переписке Я. В. Брюса, а также письмам Марфы Андреевны родственникам мы можем узнать некоторые подробности их жизни на зимних квартирах, а также получить представление о гардеробе супругов.

Извещая сестер о своем приезде в Борисов, Марфа Андреевна просит прислать из своего московского дома рысью шубу под бархатом, собольи пластинчатые меха, серебряные нашивки, венгерскую соболью шубу под бархатом, беличью венгерскую шубу под алым сукном. В других письмах она заказывает 32 пуговицы, 26 петель больших, шесть малых, булавок, лент алых и лазоревых, алого флеру с зубчиками.

Для изготовления шлафрока Брюс просит Павлова приобрести высококачественный беличий мех. Из Москвы Брюсу присылают белый парик, пистолеты, завесы китайские, девять аршин красного «понсового» сукна. Подьячий Прохор Трофимов преподнес своему начальнику «клинок шпажный».

Из Кенигсберга Я. В. Брюс выписал удобную коляску. Для своего домашнего обихода он просил прислать из Москвы «ренскова две бочки ис пряных, только чтоб было не кисло, ценою не свыше 30 рублев за бочку». Вторая коляска и некая книга были приобретены для Брюса у князя Б. И. Куракина, отправлявшегося с дипломатической миссией в Ватикан.

В конце октября Брюс заказывает (неизвестно, для себя или для супруги) в Москве лекарство, о чем пишет Н. П. Павлову: «По посланной росписи, пожалуй, прикажи в верхней в аптеке или у Ивана Григорьевича зделать лекарство четвертую долю. И ежели оная доля станет ценою ниже пяти рублев, то прикажи зделать хоть оных в ? доли. А что оное мне надобно просто в оптеке сказывать не для чего. И ежели тебе свободно, пожалуй, сам за оным походи или прикажи Трофимову. А зделав, положа в удобное влагалище, пришли сюда чрез почту без замедления, понеже в оном имею немалую нужду».

Надо полагать, что Я. В. Брюс был сведущ в лекарственных средствах. Вероятно, он порекомендовал Меншикову, страдавшему легочной болезнью, принимать лекарственную водку и даже сам ее заказал в Москве. «При сем письме, — писал он Н. П. Павлову, — посланное от меня письмо в Немецкую слободу отвези сам и отдай тетке моей по подписке неумедля. И которую лекарственную вотку по оному письму она тебе отдаст, ежели похощет, заплати ей деньги, положа их в два или в три ящика, и чтоб не раздавилась склянка, сюда в поход в письмом сиятельнейшего господина (Меншикова. — А. Ф.) пришли чрез почту. И чтоб их довесть в [целости бы] положь сена, понеже оные возки надобно к употреблению его сиятельству. А что они надобны ему, только отнюдь оного не сказывай».

Дьяк выполнил распоряжение, «обертя в пенку и учредя в деревянный ящик, послал» «водки скляночку круглую»[49].

Я. В. Брюс старался поддерживать дружеские отношения с важными сановными вельможами и особенно с находящимися в царском фаворе сподвижниками Петра I.

Почти раболепным письмом он поздравляет светлейшего князя А. Д. Меншикова с пожалованием ему «княжества Ингерманлантцкого». Ко дню именин князя он отправляет в его ставку полковника И. Я. Гинтера с отрядом артиллеристов, запасом пороха и снаряжением для устройства фейерверка. При этом Брюс подробно расписывает, что необходимо приготовить, каких размеров и в каком количестве. Через некоторое время Я. В. Брюс сам отправляется поздравить светлейшего с именинами.

Яков Вилимович в 1707 году в письме брату Роману, пытаясь отвести от него гнев светлейшего и самого царя, советует: «Давай письменную ведомость, сколь часто можешь, ко князю (Меншикову. — А. Ф.) о строение городовом, коликое ево прибудет, також бы о состояние о городе государева и княжова двора».

В 1707 году всесильный князь-кесарь Ф. Ю. Ромодановский был потеснен в своих полномочиях московским комендантом М. П. Гагариным, в компетенцию которого попала и московская артиллерия. В подарок начальник артиллерии послал венгерского вина самого высокого качества, «что и во всей Польше лутчи оного не сыскано».

К Я. В. Брюсу постоянно обращались за помощью, искали его дружеского расположения. Адмиралтейц-советник А. В. Кикин в одном из писем назвал Якова Вилимовича «милостивым и верным другом». Князь А. И. Волконский просит о заступничестве, «ежели мне будут какия слова говорить». Ф. Ю. Ромодановский обращается к Брюсу с просьбой похлопотать о назначении сына полковником. «В правде моей не оставь мя», — пишет Якову Вилимовичу обер-инспектор ратуши А. А. Курбатов. «Инде же мое, за что стражду, не обретаю, но оглашен чрез ненавидящих правду», — продолжает он. В ответном письме Я. В. Брюс осторожно советует болтливому обер-инспектору поменьше вести откровенные разговоры в разных компаниях, особенно где говорят об А. Д. Меншикове. «Мы здесь воистино без вашей милости в скуке и якобы в унынии пребываем, потому что сойтитца не с кем», — пишет Брюсу русский посол в Польше дьяк Емельян Украинцев.

Следует сказать, что Я. В. Брюс старался оказать в меру своих сил и возможностей поддержку просителям. Когда же он понимал, что его вмешательство бесполезно, то советовал корреспонденту лично обратиться к государю или князю Меншикову.

Со своим братом Романом Я. В. Брюс обменивался письмами. Но, как правило, это была деловая корреспонденция, относительно выполнения различных распоряжений, снабжении армии, перевозки боеприпасов и артиллерии и т. п.

Все лето и начало осени 1706 года Роман Вилимович был занят подготовкой похода на Выборг. Снабдить всем необходимым собираемые в Санкт-Петербурге войска было крайне трудно. В сентябре 1706 года драгунский полковник граф Шомбург пожаловался Меншикову на Р. В. Брюса, заявляя, что драгуны «безоружейны, и безлошадны, и безодежны». Князь разгневался на петербургского коменданта, кроме того, масла в огонь подлили некие «доброхоты». Они обвиняли Романа Вилимовича в том, что он строит свои хоромы по деревням, «оставя хоромы губернаторские». Вероятно, это взбесило Меншикова, для которого строительство собственных палат в Санкт-Петербурге было важнее, пожалуй, строительства самой крепости.

Р. В. Брюс оправдывался перед братом: «Хотя бы я скота был глупее, я бы того не учинил». Он клялся под угрозой лишения чина и чести, что строит дом не для себя, а для губернатора князя Меншикова: «И тот дом не себе я строил, построен для приезду его сиятельства; мне не в вотчину Санкт Питербурх дан».

Зная расположение светлейшего князя к брату, Роман Вилимович просил его о заступничестве перед Меншиковым от «ненавистников и лживцев», а также заверял, что «все полки удовольствованы будут к походу».

Добрые отношения Брюса с князем Меншиковым к 1706 году переросли в приятельские. Этому способствовала походная жизнь, придающая общению между людьми одного круга большую ценность, а также обоюдное участие в гродненской эпопее. Оба военачальника были почти ровесниками и отличались живым общительным характером. Они не принадлежали к старомосковской знати, не кичились своей родовитостью и свое положение в обществе целиком связывали со своими личными заслугами и верным служением государю.

Обладая несомненным дипломатическим талантом и определенным политическим чутьем, Брюс отчетливо понимал, что А. Д. Меншиков становится одним из самых влиятельных людей в государстве.

Князь обменивался с Яковом Вилимовичем шутливыми письмами. «Зело удивлен, — писал А. Д. Меншиков, — что ваша милость к нам отпустил столько пороху, сколько к стрельбе против неприятеля надлежит. Или не может господин генерал разсудить, что иногда и мы не насухе лежим, и в то время чем про ваше здоровье стрелять. О сем прошу благого рассуждения». 20 июля 1706 года Брюс в тон Меншикову отвечал: «Желею, что малое число пороха послал, которым от неприятеля поборониться возможно, а для лутчего совс[ем] с Ивашкою Хмельницким ничего не отпустил. И в том есть совершенная вина моя. Только есть причина тому, что и вышеписаный порох займывал. А ныне, по получении своего пороха для лутчаго возбуждения дружбы с Бахусом послал я к вашему сиятельству 3 бочки пороха, в которых содержится по 80 выстрелов на всякую пушку, которые посланы к вашему сиятельству. А буде сим да невозможно будет Ивашку к союсу (союзу. — А. Ф.) привести, и мы впредь вашему сиятельству услужим же».

Днями спустя Александр Данилович благодарил Брюса за присылку пороху и в шутку жаловался, что все запасы выпивки для «исполнения Бахусова закона» кончаются, «а впредь взять негде». Остается только забавляться охотой на диких коз, которых убивали до пятидесяти штук в день.

Следует заметить, что А. Д. Меншиков весело проводил июльские дни временного военного затишья. Для увеселения он даже выписал три хора музыкантов (21 человек). «Которым зело нужда ныне у нас быть», — писал он генерал-адмиралу Ф. А. Головину.

18 августа 1706 года в Киеве состоялась свадьба А. Д. Меншикова с Дарьей Михайловной Арсеньевой. Брюс в эти дни находился там же и не мог не присутствовать на бракосочетании. С этого времени Яков Вилимович состоял в самых дружеских отношениях с Дарьей Михайловной.

В сентябре Яков Вилимович, приехавший во Львов, выполнил ряд поручений князя. Он закупил для него отборного венгерского вина, парадную конскую упряжь, карету с шестеркой «воронопегих» лошадей.

Памятуя о том, что «маленькие подарки скрепляют большую дружбу», Я. В. Брюс не забывал сделать «презенты» нужным людям. Князю Ф. Ю. Ромодановскому он послал «терочку табашную». Н. И. Репнин получил соболей и часы, а также ведро водки. Столько же хмельного напитка было послано в подарок генералу князю М. М. Голицыну. Оба военачальника по достоинству оценили горячительный напиток и через А. Зыбина били челом Брюсу за подношение. Дьяк Н. П. Павлов получил в подарок от своего начальника серебряную уздечку.

Благодаря дружеским связям с царским фаворитом, расположению государя, а также личным качествам влияние Я. В. Брюса росло. К нему стали обращаться с просьбами замолвить словечко перед Меншиковым или самим Петром. Иногда просто старались напомнить о себе добрым словом, спросить о здоровье, выказать дружеские чувства.

Заслуженный ветеран, престарелый и больной полковник Н. Н. Балк просил исходатайствовать себе назначение в какой-нибудь город в коменданты. «Приволокся я из Митавы к Москве… По се время мне пределу никакова нет, ни жалованья, ни отпуску к месту», — жаловался он. Первоначально Ф. А. Головин хотел отправить Балка на службу в Кольский острог. Однако Брюсу удалось замолвить о полковнике словечко. «О зимовье твоем и о болезни, которою твоя милость ныне одержим, говорил я губернатору Александру Даниловичу. И Александр Данилович изволил милость свою явить и сказал, чтоб освидетельствовал у господина Федора Алексеевича, нет ли каких <…> городех порозжего города. И по оной <…> Федор Алексеевич мне явил о Кольском остроге и <…> город зело учинился быть непотребен, понеже, что он в дальности. А после того, как [я улучил], видел Федора Алексеевича у Александра Даниловича, и по оному еще говорил. И в то время он изволил сказать, хотя и ныне выслать, милости твоей быть в Чернигове или Нежине комендантом». Брюс даже помог поселить жену и дочь Балка, выделив им двор.

За помощью к Я. В. Брюсу неоднократно обращался генерал Н. И. Репнин. Адмиралтеец и будущий генерал-адмирал Федор Матвеевич Апраксин писал Якову Вилимовичу: «Пожалуй, мой милостивый, во всяких приключающихся о мне случаях не остави меня во благодеянии милости своей, за что долженствую милости твоей служение мое отдавати». Обер-комиссар ратуши и царский «прибыльщик» Алексей Курбатов просил Брюса исходатайствовать ему пожалование «изменничьих деревень пиклеровских и соковнинских».

В то же время Яков Вилимович был равноудален от всех придворных группировок и старался не ввязываться в конфликтные ситуации. В одном из писем он стал опрометчиво поучать князя-кесаря Ромодановского, как правильно заготавливать лес. Федор Юрьевич обиделся, и Брюс поспешил сгладить ситуацию: «И я тебе, государю, о оном (лесе. — А. Ф.) никогда с пенями не писывал, и помышления моего о том не было, чтобы мне тебя, государя, чем прогневить, кроме того, что всегда тебя, государя, прославляю»[50].

Нельзя не отметить любовь Брюса к лошадям. Во многих письмах начальник артиллерии отдает различные поручения своим подчиненным, связанные с покупкой, обменом и лечением его собственных лошадей. Хорошая лошадь поднимала престиж владельца среди генералитета, высших офицерских чинов и польских магнатов. Брюс старался, чтобы его конюшня состояла только из породистых и холеных лошадей.

Узнав однажды, что купленный им жеребец приведен в Москву «гораздо хвор и несытен», Яков Вилимович спешно отправил инструкцию по его лечению. В ней явно прослеживается широкий кругозор этого человека, разбирающегося даже в ветеринарии. «Антимонию и селитры взять поровну и, истолча, просеять, дабы мелко было, и смешать хорошенько вместе. Потом взять горшок немалой, дабы та материа токмо половину оного заняли. Потом бросить на оную материю горящей уголь, от чего материя загорится, и пойдет дым великой, которого дыму беретца надлежит. А как перестанет гореть, то, простудя, истолочь намелко и давать оного порошка лошади по семи золотников на тощей живот чрез день недели з две. Вышеписанную материю надлежит на дворе жечь и, усмотрев с какой стороны ветр, с той стороны и человеку зажигающему стать, дабы ему дым в нос не попал. Ежели надеятся можно, что горшок крепок, то возможно оной покрыть доскою железною», — писал он своим подчиненным.

Многие письма Брюса содержат его распоряжения относительно содержания лошадей и ухода за ними. Так, например, только в Смоленске и Рославле стояло 50 лошадей, принадлежавших Брюсу. Из его личных средств была выделена сумма денег на покупку овса, лошади были «довольны кормом и сыты», а для профилактики болезней им выстригли уши и гривы. Чтобы спасти своих лошадей в Новгороде от падежа во время «конского мора», Брюс приказал управляющему переправить большинство из них в Москву.

Надо полагать, что Яков Вилимович вообще любил животных. Скучая в походе, Брюс просил прислать ему любимых собак. В письме А. Зыбина содержится информация об отправке начальнику артиллерии двух собак, одну из них звали Жучка.

Был Я. В. Брюс и в курсе дел в своих поместьях. Кроме полученных владений в Нарве (городской и загородный дом с землей) и дома в Немецкой слободе у Брюса за несколько лет его воеводства в Новгороде появилось домашнее хозяйство (дом, конюшни, сад и т. п.), которым также необходимо было управлять даже во время войны. Брюс вникал во все подробности этого управления, хотя основное бремя забот по хозяйству легло на плечи Марфы Андреевны. Новгородский управляющий М. С. Желобовский писал Брюсу: «А сколько в тех деревнях дворов и крестьян отказано за милость твою, и тому послал я с отказных книг выпись за дьячею рукою к Марфе Андреевне».

Еще в 1705 году от князя М. И. Вадбольского Яков Вилимович узнал о выморочных поместьях Федора Пущина, Ивана Клементьева и Юрия Негоновского в новгородских землях (всего более 1100 четвертей земли). В начале января 1706 года Вадбольский советовал «побить о поместьях челом».

Вероятно, тогда же Брюс, получив точные сведения о землях и крепостных крестьянах на них по писцовым и переписным книгам, обратился с челобитной об отдаче этих поместий ему. Учитывая, что по некоторым поместьям были тяжбы с дальними родственниками прежних владельцев и с Иверским монастырем, дело тянулось, по крайней мере до весны 1706 года.

Однако летом 1706 года новгородский управляющий М. С. Желобовский сообщал своему хозяину Я. В. Брюсу, что «в усадьбах у милости твоей по се число, дай Бог, здорово». Была засеяна яровая пашня даже больше, чем при прежних владельцах. Заканчивался посев ржи. Для домашнего обихода было заготовлено 1500 копен сена. Часть лугов была отдана под сенокос «на оброк». Жизнь крепостных крестьян в новгородских поместьях Брюса была, вероятно, лучше, чем у соседей. Так, бежавшие в Польшу крепостные помещика Ивана Нелединского прислали к управляющему имениями Брюса крестьянина для переговоров. Они хотели поселиться на новгородских землях Якова Вилимовича («семей с 20»). Скорее всего, в том же году Брюсу, по совету Желобовского, удалось отписать на себя и новгородский дом И. Клементьева.

Таким образом, даже находясь вдали от своих владений, Яков Вилимович находил время заботиться о них. В своих хозяйственных распоряжениях Я. В. Брюс предстает перед нами как рачительный и заботливый хозяин. В общении с «птенцами гнезда Петрова» Яков Вилимович — «политичный» человек, умеющий отстаивать как собственные интересы, так и интересы своего ведомства, используя при этом не столько грубый нажим, сколько пути дипломатического воздействия и рычаги влияния в ближайшем окружении Петра I.

В 1708 году Брюса вновь одолела старая болезнь — подагра. В письме царю 31 мая Яков Вилимович жаловался, что из-за тяжелой болезни остановилась работа над переводом книги Брауна об артиллерии: «Что принадлежит первыя части брауновой артилерии, и я оною всю еще не мог выправить за проклятою подагрою, которою одержим был больший четырех недель». Однако и после этого Брюс не получил облегчения, так как «[потом припала] было горячка, от которой у меня так было повредились глаза, что не мог оных к многому читанию и писанию употребить».

Опасаясь возобновления подагры, Я. В. Брюс старался, по-видимому, соблюдать специальную диету, но в разоренной стране трудно было сыскать даже самое необходимое для повседневного обихода военачальника столь высокого ранга, каковым являлся Я. В. Брюс. Многое приходилось доставлять из Москвы. Дьяки Артиллерийского приказа писали своему начальнику: «По письмам от вашей милости послано декабря в 3 день до милости вашей с подьячим с Федором Арбузовым на ямских подводах 2 бочки ренского, 2 кожи сыромятных, пол ведра уксусу ренского, 2 фунта кофе, 400 свеч немецких, 1 фунт корицы доброй, 1 фунт гвоздики, ? фунта мушкатного цвету, ? фунта шефрану, 2 фунта кардамону, 3 фунта аниса, 4 фунта перцу, 3 фунта тимона, 10 фунтов фиников, 10 фунтов миндальных ядер, шляпа, 24 попон, тож число повязок волосяных. 5 пятинок ниток не послано для того, что в памяти Унковского писано, чтоб прислать против посланного образца, а оного образца не прислан. Орехов турецких в ряде и нигде не сыскано. Да из дому милости вашей послано 10 кож бараньих, одеяло песцовое, покрытое сукном, а 3-х кож красных юхотных в доме милости вашей не сыскано. До милости вашей денщики Матвей Иванов, Савва Яковлев, Кирило Стариков посланы ж с ним же, подьячим, и о том вашей милости известно. А вышеписанные, государь, припасы почему куплены, о том к милости вашей писал я с вышеписанным подьячим». Пришлось, по-видимому, Якову Вилимовичу довольствоваться чем Бог послал, без грецких орехов. Интересен список присланных из Москвы продуктов. Пряностями обильно приправляли пищу и добавляли в вино, считалось, что они обладают обеззараживающим действием, а также могут использоваться как лекарства. Сухофрукты и орехи долго хранились и были удобны при транспортировке.

Для сохранения здоровья Я. В. Брюс нуждался и в хорошем поваре, о чем свидетельствует его письмо генералу Р. X. Боуру от 8 ноября 1708 года: «Пожаловал, милость твоя, будучи в Чашниках, уступил мне полоненаго повора. И понеже оной ранен был, а лекарь мой у вашей милости был, того ради я оному приказал было быть у милости твоей доколе выздоровеет. Ныне повар, которой был прислан, умре, и в том великую нужду имею. Того ради прошу вашего жалованя, ежели тот преждеписаной повар выздоровел, пожалуйте мне по-прежнему ево уступитя и прикажите онаго в Смоленске отдать стольнику Алексею Маркову, х которому я писал, дабы ево ко мне прислал. А я за такое ваше жалованье всегда вам готов служить и остаюсь непременно вашего благородия должным слугою».

Старые приятели не забывали Якова Вилимовича. Так, например, смоленский воевода П. С. Салтыков прислал Я. В. Брюсу бочонок пива. «И ежели и я свободной случай имел, чтоб вместо онаго вам отплатить, то бы послал я к вашему благородию изрядного ренского, чего ради оставляю оное напред», — благодарил своего давнишнего друга за подарок Яков Вилимович.

В условиях постоянных маневров русской армии генералитету необходимо было не только сохранить военные обозы, но и сберечь свои собственные. Об этом Я. В. Брюс просит сына своего покойного друга Н. Н. Балка — Федора Николаевича: «Прошу Вашу милость, пожалуй, не покинь мой обоз, которой стоит неподалеку от вас, и во всякие случаи его сохрани». В том же письме начальник артиллерии заодно сообщает Балку приятную новость: «При сем объявляю вам, что вы и господин бригадир Ахестов повышении чином вашим будете, переменены чинами. И вы будете при бригаде, а Николай Григорьевич будет взят к господину фелт маршалу Шереметеву. И прошу Вас о сем не изволь никому объявлять. И мню, чтобы быть вам при бригаде Николае Григорьевиче, и ему у господина фелт маршала (Шереметева. — А. Ф.); о чем и чаю вскоре о том указ [или] будет прислан, о чем прошу до времени помолчать, разве что бригадиру Ахестову объявить».

Вообще Я. В. Брюсу была, вероятно, свойственна национальная шотландская черта — бережливость. Крестьянин Камарицкой волости из села Щегловки Наум Салтанов со своими детьми учинили драку с обозными Брюса, когда те проезжали мимо их двора. Во время драки буяны «били дубьем по коляскам и разбили у коляски окончину». Таким образом, пострадала дорожная карета начальника артиллерии. Разъезжать с выбитыми стеклами по осенним дорогам он не собирался и немедленно направил севскому коменданту Г. Котовскому письмо с требованием компенсации: «Прошу вашу милость прикажите тех бойцов в том розыскать, и тою окончину на них доправить. Изволь у тех колясков другие окончины хотя сам досмотреть, каковы те окончины были и чего [стояли]. И коляске той цена 100 рублей».

Осенью 1707 года жена Якова Вилимовича Марфа Андреевна вернулась в Москву, а в 1708 году в семье Брюсов родилась дочь Наталья. Это радостное событие произошло, скорее всего, в последних числах января или не позднее 2 февраля, поскольку именно в этот день дьяки Артиллерийского приказа поздравили своего начальника с рождением дочери: «Желаем тебе, государь, от Господа Бога милости и здравия, и щастливого радостного пребывания по желанию милости твоей. Поздравляем тебя, государь, с новорожденной дщерию твоею, а нашей государыней Наталиею Яковлевной».

Крещение новорожденной состоялось в Москве, причем крестным отцом был сам наследник русского престола царевич Алексей Петрович. Я. В. Брюс поспешил поблагодарить царевича: «Вашей Царской Высокости всенижайшое благодарение отдаю за превеликую милость вашу, что не изволили нашу низость презрети и были приемником дочери моей. При том желаю всякие щастие имети, дабы мог случай сыскати такую высокую милость вашей Царской Высокости верною своею услугою заслужите».

В одном из писем старшего брата Романа сообщалось о происшествии, случившемся летом 1708 года: «Нынешняго лета в бытность здесь у нас государен цариц и царевен, поставлена была государыня царица Прасковья Федоровна в старом доме его светлейшества, и небрежением домашних их людей хоромы загорелись, которые мы затушить не могли от великого ветра. Однако чрез великий труд большие светлицы так устояли, что подволоки прогорели и далей не допустили. А задние хоромы утушить не могли. И ныне велено нам и всем офицером такие ж новые хоромы построить на свои деньги. Зато бутто нерадетельно [отимали], о чем и указ ко мне прислан за подписанием руки господина адмирала. Пожалуй, братец, яви к нам ко всем обще милость свою и побей челом его светлейшеству, чтоб явил к нам милость и избавил бы нас от того строения. Истинно нашей вины в том нет. Не мы зажгли, и не мы на том дворе стояли. А нам платить повелено. А как горели хоромы, истинно отимали радетельно, колько мочи было. Пожалуй, братец, не оставь прозьбу мою, излуча удобнаго времени, донеси о том его светлейшеству и напамятуй, когда его милость изволил быть здесь, в то время изволил обещать когда другой дом будет готов, хотел то место пожаловать мне. Я бы себе хоромцы на том месте построил».

В 1708 году к Я. В. Брюсу был направлен известный переводчик и издатель Илья Федорович Копиевич (Копиевский), человек, много сделавший для издания светской и учебной литературы на русском языке. Копиевич родился в Белоруссии, обучался в Голландии, где принял протестантство. В 1697 году во время Великого посольства он познакомился с Петром I, который поручил ему перевод иностранных книг на русский язык. В типографии Яна Тессинга в Амстердаме Копиевич начал выпуск изданий на кириллице и стал одним из создателей русского гражданского алфавита. В 1700 году он организовал собственное печатное дело и продолжил издавать книги на славянских языках. Однако дело оказалось убыточным. Издатель бросил своего компаньона и бежал в 1707 году с дочерью от кредиторов в Польшу, а затем в Россию. Здесь он был милостиво принят царем, который поручил ему закупку книг в Данциге (современный Гданьск) и дал 50 ефимков. На обратном пути Копиевич был ограблен казаками. По приказу Петра I ему было велено состоять при Я. В. Брюсе, который по праву считался настоящим интеллектуалом в среде петровских военачальников. Однако переводчик не умел переводить тексты с немецкого языка, что Якову Брюсу не понравилось.

В письме руководителю Посольской канцелярии Г. И. Головкину от 15 апреля Брюс сообщал: «Изволили ваше превосходительство х Капиевичу писать, дабы он к вашему превосходительству ехал. И я вашему высокородию доношу, как я был в Аршаве изволил Его Царское Величество приказывать мне, что оной для переводы всяких книг был при мне. И ежели вашему высокородию оной гораздо надобен, о том извольте ко мне отписать. И я ево к вашему высокородию пошлю. А мне в нем нужды нет».

В другом письме, отправленном самому государю, Я. В. Брюс довольно скептически высказался относительно переводческих способностей Копиевича: «Вашему Величеству всеуниженно доношу, что с два месяца прошло, как явился меня Копиевич, котор[ой] при мне живет без всякого дела, потому что мне в нем никакой помощи нет для того, что языку немецкому неискусен. А зело б ему было переводить книги польские летописные, також и геометрическую, которую по приказу вашего величества, я купя, отдал будучи в [Москве] в Посольскую канцелярию. Того ради не лутшей ли его отослать к Гавриле Ивановичу (Головкину. — А. Ф), понеже мне ненадобен. О чем вашего величества повеления ожидать буду».

Дальнейшая судьба Копиевича была связана с Посольской канцелярией, при которой он служил переводчиком до самой смерти в 1714 году[51].

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Как Брюс из старого человека молодого сделал (продолжение)

Ну, это все не то. А вот как он из старого человека молодого сделал — это действительно чудо из чудес… Работал-работал, и добился-таки — выдумал эти составы. Сперва-наперво он над собакой сделал испытание: розыскал старую-престарую собаку, да худющую такую — кости да кожа. Притащил он этого пса в подземелье, изрубил на куски, потом перемыл в трех водах. После того посыпал куски порошком, и снова они срослись как следует, по-настоящему. Вот он полил на ту собаку из пузырька каким-то составом, и сейчас из нее получился кобелек месяцев шести. Вскочил на ноги, хвостом замахал и давай вокруг Брюса бесноваться. Известно, малыш: ему бы только поиграться. Тут Брюс и обрадовался:

— Наше дело на мази! — говорит. — Теперь всех стариков сделаю молодыми, пусть живут.

А этот кобелек так и остался при нем; как вечер, сейчас взберется наверх и поднимет брех: тяв-тяв… тяв-тяв…

А народ, который мимо идет, поскорее бежать: думает, что это Брюс собакой обернулся и свою башню сторожит. Понятно, не знали, в чем дело.

Вот приходит к нему царь Петр и говорит:

— Где ты достал такого славного кобелька?

А Брюс говорит:

— Это я его из старой собаки переделал.

— Как так? — спрашивает царь.

Брюс все рассказал ему, а царь не верит.

— Ну, хорошо, — говорит Брюс, — приведи ко мне самого старого старика; я из него сделаю молодого парня.

Вот царь сделал распоряжение.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.