20 августа 2003 года

20 августа 2003 года

Ну что? Ну да, не пишу дневник регулярно, хотя сказать есть что всегда. Что, например, сказать? Ну, например, однажды меня подкараулили две девушки и подарили фаршированные помидоры в пластиковой коробке из-под торта — частично с грибами, частично с сыром. Это оказалось ужасно вкусно. И к ним белое вино — чтобы в комплекте. В Киеве мне передали всю группу «Butch», тоже в коробочке. Пластилиновую группу. На пластилиновых барабанах была пластилиновая надпись «Butch», а на пластилиновых клавишах стояло: «Мade in Obuhov». Обухов — это под Киевом, откуда и сам скульптор. Детали одежды господ музыкантов были переданы с пугающей точностью, вплоть до рисунка на шапочке Хоттабыча.

Про концерты. Город Саратов. Или это кара небесная, или это нервы. Факт тот, что опять у меня перед концертом, блин, в который уж раз, кончился голос, и местный фониатр выдал мне ампулу с адреналином и вазелин, чтобы смешивать и через нос заливать на связки. И шприц — чтобы струйно. Стою я, короче, в гримерке и все это заливаю, а туда съемочная группа какого-то телеканала заходит и еще люди с радио. У меня на столе полный набор — и тебе какая-то вскрытая ампула валяется, и ватка, и шприц использованный, и — в довершение всего — зачем-то большой тюбик вазелина. Организатор концерта бочком-бочком и все это за спиной сгребает. А то что бы они подумали? И если с остальным понятно, то зачем вазелин? Или это парней вазелин?

В Киеве после площадного концерта народ облепил автобус и стал прижимать ладони к стеклу. Прям чистый Таркан. На клубном концерте в Киеве сцена была неординарная. Такой высокий постамент стеклянный и стеклянные мостики, а народ под ними танцует. Поэтому полконцерта у меня прошли так — ползком, глядя вниз, вглядываясь через стекло на народ. Смешно, наверное, смотрелось.

Москва времен программы «Время». Сивцев Вражек.

Моя однокурсница сдала мне комнату в коммуналке на старом Арбате. Одну соседнюю комнату занимала сумасшедшая тетушка с престарелой матерью нереально преклонного возраста, но, в отличие от дочери, абсолютно вменяемой. Другую комнату сдали девушке в очках. Она решительно прошла из коридора к своей комнате и, по дороге встретив меня, заявила: «Я Ольга Пальчикова, композитор и певица».

У меня была суперважная работа. А за стенкой играла музыка, приходили какие-то люди, пили-пели-веселились, чем мне ужасно мешали, потому что работа требовала всех сил и к полуночи меня неуклонно тянуло в сон. За стенкой же все только начиналось. Но мы почему-то не ссорились, а жили в общем душа в душу, пользуясь одной кухней без холодильника, где из-за шкафа гроздьями чернослива свешивались тараканы.

Прошло уже полгода с начала моей стажировки в программе «Время», и мне очень нужно было вытянуть свой счастливый билет, взять какую-то очень высокую планку. Все у меня хорошо получалось, но гарантий, что меня возьмут на постоянную работу в программу «Время», не было никаких. И тогда мне поручили суперважную тему. Я уже давно не держу руку на политическом пульсе государства и кем сейчас является Анатолий Чубайс не знаю. В тот момент он считался одним из самых влиятельных политиков страны и был, в полном смысле этого слова, «серым кардиналом». Его голос многое решал и многое значил. И мне, стажеру, поручили сделать с ним личное интервью. Беседовать мы с ним должны были в его кабинете, в здании администрации Президента на Старой Площади. В 9 часов утра.

И тут-то как раз и появилась Пальчикова. Ольга предложила мне, исключительно за знакомство, выпить и покурить марихуаны. И я сдуру согласилась. Мы выпили бутылку водки и выкурили два косяка травы. Я решила, что меня ничего не взяло, и мы решили догнаться. Пошли на Старый Арбат, выпили еще бутылку и еще чего-то покурили…

Кровати у меня не было, а был такой гигантский ортопедический матрас. Утром я открываю глаза и понимаю, что лежу на этом матрасе, лицом вниз, в одежде. Поднимаю голову, и тут выясняется, что глаза у меня затекли, а лицо висит этаким пузырем. Почему это произошло — не знаю. Вообще-то я не пью, не курю и наркотиков не употребляю, и эффекты от такого времяпрепровождения мне неведомы.

Дальше я смотрю на часы и вижу, что уже 12 часов дня. Получается, что моя съемочная группа вместе с самым крутым политиком страны ждут меня уже три часа. Что делать — ума не приложу. На работу мне в таком виде идти нельзя. Начальство увидит мои глаза и скажет: «Ты — алкоголик! Иди на фиг!» Звонить и говорить «извините» через три часа после полностью проваленного интервью — нелепо. Короче, полная жопа. Я го-ворю Ольге: «Звони, говори, что ты мой родственник, что я лежу в коме, что у меня страшный грипп». Она звонит. Потом звоню я. Не помню, что уж мне там ряв-кали в трубку, помню только одну фразу: «Никакого понятия о дисциплине». В голове мысли одна ужаснее другой: меня выгонят с работы, и никто больше меня никуда и никогда не возьмет, мама расстроится, вся Вологда будет подавлена, все полетело к чертовой матери, столько времени и труда потрачено зря, у меня нет будущего, жизнь рухнула. В конце концов уезжаю в Вологду. Тут меня все начинают поздравлять: «Ты, типа, человек из нашей школы, из нашего класса, с нашего двора. Всего добиваешься. Работаешь в программе «Время». У тебя большое будущее». Я, конечно, улыбаюсь, а про себя думаю: «Что они говорят! Ведь все рухнуло. Моя телевизионная карьера давно в прошлом. Сейчас я уже никто и ничто». Проходит две недели, и тут мне звонят из редакции и говорят: «Ты что делаешь? Почему не на работе? Срочно к станку». Вот и все. Никаких преград карьере телерепортера, казалось, больше не было.