ГЛАВА 15

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА 15

Я знала, что теперь уже никогда не будет так, как раньше. Никто не верил, и все были в ужасе от случившегося. Джон побледнел как полотно. Те шесть лет, что Брайан занимал место в сердце каждого из «Битлз», из — за огромного количества событий и жизненных поворотов казались нам целой эпохой. Для нас он был проводником, наставником, другом, старшим братом и отцом, благородным, мудрым и в то же время расчетливым бизнесменом, главным режиссером невиданной славы и успеха «Битлз», покровителем, прошедшим с нами весь путь — от нашей свадьбы и первой кроватки Джулиана до наших переездов, выходов в свет, дней рождения и юбилеев. Для Джона даже больше, чем для остальных, Брайан был по — настоящему близким человеком. Их связывали взаимное уважение, восхищение и искренняя привязанность.

Подробностей мы в тот день узнали немного: судя по всему, передозировка медицинскими препаратами, возможно, в целях самоубийства. Все это было чудовищно. Не только то, что он умер в возрасте всего тридцати двух лет, но и то, что обстоятельства его смерти требовали специального расследования. Журналисты, конечно же, ухватятся за все торчащие наружу неприглядные детали.

Пресса уже начала собираться перед входом в учебный центр, когда мы с Джоном прошмыгнули незамеченными в нашу комнату. Мы сидели, обнявшись, и плакали. Боль от потери и шок сблизили нас. «Господи, Син, что же делать?» — спросил Джон. Я была не в состоянии дать сколько — нибудь вразумительный ответ.

Репортеры были намерены стоять до последнего, пока кто — нибудь не выйдет и не сделает заявление для прессы. Коллеги пришли в нашу комнату, чтобы обсудить, кто сможет выступить. Джон сказал, что это сделает он, и, спотыкаясь, вышел к нацеленным на него объективам камер и фотоаппаратов. На него тут же обрушился шквал вопросов.

«Да, я только что услышал», — с трудом выговорил он. «Нет, не знаю». «Да, это ужасно». Лицо его приобрело пепельный оттенок. «Извините, но мне нужно идти».

Он вернулся в нашу комнату, и все вместе мы перебрались в холл, подальше от гомона журналистов. Стояла гнетущая тишина. Мы словно онемели, потрясенные известием.

Еще не наступил вечер, когда главный помощник Маха — риши пригласил нас к нему. Мы направились в его апартаменты, где нас проводили в невероятно красивую и нарядную комнату, украшенную живыми цветами. Все вокруг блестело и сверкало, включая самого Махариши, сидевшего в центре комнаты в позе лотоса. Он попросил нас сесть перед ним на пол и начал говорить о жизненном пути, о реинкарнации, освобождении от боли, о том, что эта жизнь — всего лишь ступень к последующей. Он сказал, что дух Брайана сейчас с нами, и, дабы переход его в иную жизнь был легким, мы должны смеяться и радоваться, поскольку наши мрачные мысли будут лишь удерживать его здесь.

Слова Махариши несколько успокоили нас, и мы попробовали, хоть и с большим трудом, приободриться ради Брайана. Некоторые из журналистов, видя эти наши попытки, посчитали их проявлением черствости. Ничего подобного:

Джон и остальные были убиты горем, улыбки на их лицах означали лишь прощальный привет Брайану.

В тот же день мы отправились обратно в Лондон. В машине мы с Джоном держались за руки, пытаясь придать друг другу мужества. Иногда Джон вдруг восклицал полушепотом: «Боже, ну почему? Почему — Брайан?» Ему было так же тяжело, как после смерти Стюарта — такая же неожиданная потеря. Смерть Брайана положила конец самой значимой главе в жизни «Битлз».

На взгляд обывателя, у Брайана было все в этой жизни: молодость, привлекательная внешность, успех. Он подарил миру «Битлз» и целый ряд других артистов; он имел сотни высокопоставленных друзей, два дома и всю роскошь, которую только можно купить за деньги. Зачем ему было умирать? Но те, кто знал его близко, как мы, понимали, что Брайану нужно нечто большее. Это был сложный и неуверенный в себе человек. У него, конечно, случались романы, но он так и не нашел себе постоянного, любящего спутника жизни. Его одиночество, при всем многообразии увлечений, было почти осязаемо. Даже рядом с «Битлз» Брайан оставался в какой — то степени посторонним. Он любил их всей душой, однако у них были свои семьи, подруги; они смотрели на него снизу вверх и как на человека, стоящего не рядом, а немного в стороне.

Нам пришлось ждать почти две недели, пока следствие вынесет вердикт касательно причин смерти Брайана. Когда подтвердилось, что это был несчастный случай, мы вздохнули с облегчением и расплакались. Тем не менее картина последних дней жизни Брайана не могла не вызвать в наших сердцах чувства глубокой печали и общей вины. После того как примерно год назад «Битлз» прекратили давать концерты, их ежедневные контакты с Брайаном постепенно отошли в прошлое. Значительная часть его работы заключалась в организации их интервью, выступлений и гастрольных поездок. Он оставался их менеджером и регулярно общался с ребятами по тем или иным делам, но уже далеко не на том, прежнем уровне. У Брайана оставались и другие продюсерские проекты, самым успешным из которых была Силла Блэк, однако «Битлз» составляли смысл его существования. Завершение гастролей пробило серьезную брешь в его жизни. К тому же никто из нас не имел представления о том, насколько он был склонен к депрессиям. Как выяснилось, тяжелые приступы депрессии мучили его на протяжении многих лет, и последний начался за несколько месяцев до смерти. Он просыпался не раньше полудня и в офисе появлялся, как правило, лишь к обеду или не появлялся вовсе — это сказывалось на результатах работы. Несомненно, повлияла на его душевное состояние и смерть отца, скончавшегося месяцем раньше. Мать Брайана, Куини, последнее время жила с ним, и он изо всех сил старался щадить ее чувства, скрывая происходящее: вставал утром и завтракал с ней, потом шел на работу и вечером возвращался домой. В тот, последний в его жизни четверг, за три дня до смерти, когда мать уехала, он собрался провести уикенд в загородном доме со своими друзьями. Случилось так, что большинство из них приехать не смогли, поэтому вечером он опять вернулся в Лондон. На следующий день Брайана нашли мертвым супруги Антонио и Мария, которые работали и жили в его квартире. Они долго стучались в закрытую дверь его спальни и, не дождавшись ответа, позвали секретаря Брайана и врача. Дверь взломали. Брайан лежал бездыханным в собственной постели.

Полиция нашла в его доме семнадцать пузырьков с транквилизаторами и антидепрессантами, которыми он пользовался уже долгое время. Перед смертью Брайан употреблял их чаще, чем обычно, но погиб он не от преднамеренной передозировки, а от того, что регулярный прием этих препаратов в течение длительного периода постепенно превысил критическую массу вредного вещества в организме. Согласно заключению врачей, Брайан проявил неосторожность, принимая таблетки, но отнюдь не собирался покончить с собой. Мы все были уверены, что именно так оно и было. Тем более что он никогда бы сознательно не подверг любимую маму такой муке — оплакивать сына почти сразу вслед за мужем.

Тело Брайана было переправлено в Ливерпуль, где состоялись и его похороны, тихо и мирно. «Битлз» на похоронах не присутствовали, поскольку семья покойного не хотела излишней шумихи, которая бы неминуемо возникла вокруг них. Вместо этого в октябре все вместе мы присутствовали на мемориальной службе в Новой синагоге, в лондонском районе Сент — Джонс — Вуд, неподалеку от студии Abbey Road. Церемония была торжественной и трогательной, в память человека, которого все мы любили и которого никогда не забудем.

Руководство лондонским офисом Брайана перешло в руки его личного помощника Питера Брауна. Он работал с Брайаном еще с Ливерпуля и принял на себя все дела, однако к тому времени «Битлз» сами толком не знали, что им делать дальше.

В итоге они начали двигаться сразу в двух направлениях. Во — первых, теперь, в отсутствие менеджера, они решили создать свою компанию, Apple, призванную объединить все их деловые проекты под одной крышей и наметить новые пути развития. «Битлз» решили обзавестись собственной звукозаписывающей компанией и рядом сопутствующих предприятий. Они приобрели в собственность офис на Сэвил — роу, и их первым коммерческим предприятием стал магазин на Бейкер — стрит, который открылся в декабре 1967–го под управлением старого друга Джона, Пита Шоттона. Здание раскрасили в психоделическом стиле, ребятам ужасно понравилось, но жители соседних домов написали жалобу. Пресса подняла шум, и пришлось все перекрашивать заново.

«Битлз» были наивными новичками в бизнесе. Они тратили огромные деньги на то, чтобы оборудовать офис на Сэвил — роу, студию звукозаписи, закупили изысканную мебель, устроили переговорные комнаты с баром и все прочее. Но никто из их окружения не обладал деловой хваткой: ребята наняли огромный штат сотрудников, в основном своих старых друзей, которые не имели ни малейшего представления о том, что от них требуется. Все четверо новоиспеченных бизнесменов регулярно приезжали на совещания, воодушевленные новаторскими идеями, однако дела вперед не двигались.

Тем временем Джон и Джордж всерьез увлеклись идеями Махариши. То, что прежде казалось обыкновенной блажью, теперь стало, ни больше ни меньше, поиском смысла жизни. Похоже, что с уходом Брайана «Битлз» нуждались в человеке, который его заменит и укажет им правильный путь. И Махариши был тут как тут.

Джон и Джордж приняли его предложение отправиться в ашрам, учебный центр в Ришикеше, у подножия Гималаев, для изучения основ медитации. Мы с Патти согласились поехать с ними. Пол, Джейн, Ринго и Морин, не будучи большими поклонниками медитации, тем не менее решили к нам присоединиться. Поездка была намечена на февраль 1968 года. Наша компания планировала провести в Индии два — три месяца.

Джон всегда со страстью и энтузиазмом брался за новое дело. Он ощущал себя чуть ли не одним из апостолов Махариши, собирался раструбить о своем намерении на весь мир и планировал посвятить всю оставшуюся жизнь исключительно медитации. Я была настроена более скептически, но сама идея и медитация как таковая пришлись мне по душе. К тому же я была рада возможности отправиться в Индию и узнать много нового. Также я надеялась, что ожидающая нас там мирная обстановка, вдали от вспышек фотокамер, пойдет нам с Джоном только на пользу.

На Рождество по телевизору показали очередной фильм «Битлз», Magical Mystery Tour. Съемки начались как эксперимент, попытка осуществить идею Пола, который предложил всем просто сесть в автобус, поехать — а дальше будь что будет. Картина обернулась первым провалом «Битлз». Критики назвали ее «занудной ерундой», американцы даже не стали покупать права на показ фильма у себя. Сюжета никакого не было, и песни были довольно слабыми. Джон назвал сей опус «самым дорогим любительским фильмом в истории кинематографа» и втайне считал, что во всем виноват Пол. Мне же это казалось несправедливым: они все согласились участвовать.

Перед демонстрацией фильма, 21 декабря, был организован прием — маскарад в королевском отеле «Ланкастер», в Лондоне. Я надела бальное платье с кринолином и выглядела барышней с конфетной коробки, а Джон выбрал образ пижона в кожаном костюме, с набриолиненными волосами. Он позвал с нами своего отца Альфа, и они вдвоем здорово напились. Вечер не удался. Я все глубже погружалась в уныние, по мере того как Джон флиртовал с другими женщинами, в том числе с Патти, наряженной в соблазнительный костюм восточной танцовщицы. Моя подруга Лулу обиделась за меня и принялась во всеуслышание стыдить Джона за его поведение. Несмотря на раненое самолюбие, я не удержалась от смеха, глядя, как миниатюрная Лулу, одетая под Ширли Темпл, устраивает выволочку «хулигану». Эта невеселая вечеринка закончилась пьяными танцами Альфа и Джона, который, кажется, успел перетанцевать со всеми, кроме меня.

Через четыре дня, в Рождество, Пол и Джейн объявили о своей помолвке. Мы все хорошо относились к Джейн и искренне порадовались за них. Джордж и Патти к тому времени уже были женаты. Они расписались по — тихому, никого не пригласив, почти два года назад, в январе 1966–го. Таким образом, Пол стал последним из четверки, кто затянул на себе супружеский узел. Мы знали, что далось ему это нелегко: Пол, как и остальные битлы, был в этом смысле обычным старомодным ливерпульцем, убежденным, что удел жены — сидеть с детьми, варить обед и ждать мужа. Джейн же ни в коей мере не соответствовала этим параметрам: по работе она бывала в разъездах не меньше, чем Пол, и жила своей собственной жизнью. Она не собиралась сидеть дома в ожидании Пола, наоборот, часто не приходила на наши посиделки, будучи за границей в очередной командировке. Но Пол любил ее. Мы знали это и были рады, что у них все сложилось.

Незадолго до отъезда в Индию Джон провел уикенд с Дереком Тейлором, бывшим журналистом, а теперь пресс — секретарем «Битлз» и нашим хорошим товарищем. Вместе с женой и пятью детьми он жил в своем большом загородном доме и от души наслаждался жизнью. Вернувшись от Дерека, Джон обнял меня и сказал: «Син, давай с тобой нарожаем еще кучу детей и будем по — настоящему счастливы».

Несмотря на нарастающее во мне ощущение, что Джон отдаляется от меня, в такие минуты мне казалось, что между нами все так же, как раньше. Джон больше не принимал наркотики и очень напоминал себя прежнего. «У нас все получится, — говорил он. — В Индии у нас будет время побыть вдвоем, и все образуется». Я очень надеялась, что он не ошибается.

В Лондоне за несколько дней до отъезда в Индию у нас состоялась встреча с помощником Махариши, на которой мы должны были обсудить детали нашей поездки. Когда мы зашли в гостиную, я увидела, что в углу в кресле сидит японка, маленькая, вся в черном. Я сразу же догадалась, что это Йоко Оно, но, боже, что она здесь делает? Неужели Джон пригласил ее? Если так, то — зачем?

Йоко представилась собравшимся и потом до конца сидела молча, практически без движения, никак не участвуя в беседе. Джон непринужденно болтал с помощником Махариши, с ребятами и, казалось, не замечал ее. Я никак не могла успокоиться: неужели он общается с этой женщиной? И вообще, что, черт возьми, происходит?

Когда встреча закончилась, Энтони ждал нас у машины. Он открыл дверцу и, к моему безграничному удивлению, Йоко первой, раньше нас, залезла в салон автомобиля. Джон посмотрел на меня, как будто не понимая, что происходит, и в недоумении пожал плечами. Он повернулся назад, поинтересовался, можем ли мы ее куда — нибудь подвезти, и Йоко ответила: «Да, пожалуйста, Ганноверские ворота, дом 25». Дальше мы ехали в гробовом молчании. Только выходя из машины, Йоко сказала: «До свидания. Спасибо».

«Да, странно, — сказала я. — Что все это значит?» — «Син, ну хочешь, обыщи меня». Джон уверял меня, что не приглашал Йоко, более того, не знал, что она будет на встрече. Однако здравый смысл подсказывал, что пригласил ее именно Джон. Но что бы я себе там ни придумывала, дожидаться объяснений от Джона было бесполезно.

Вскоре после этого случая в кипе писем от поклонников я наткнулась на послание от Йоко Джону, где она писала, что хочет, чтобы ее книга была немедленно переиздана, и что тогда сюрреализм заставит людей изменить мир, превратив его в одну большую прекрасную игру. Дальше она говорила, что боится не справиться с этой миссией в одиночку; просила прощения, что все время пишет о себе и продвигает только себя (под «собой» она имела в виду свое искусство, как я понимаю). Она благодарила Джона за его терпение, добавив, что, когда они не видятся, она часто о нем думает. И в завершение Йоко писала, что каждый раз, когда они прощаются, ее охватывает суеверный страх, что ее напористость и эгоизм могут отвратить его и они больше никогда не увидятся.

Из письма было предельно ясно, что они общаются. Вопрос только в том, насколько тесно. Я начала теребить и расспрашивать Джона, он признался, что она постоянно пишет ему, и письма и открытки, но заверил меня, что это просто сумасшедшая художница, которая хочет, чтобы он ее спонсировал: «Еще одна психованная авангардистка, желающая срубить денег за свое дерьмо. Не обращай внимания».

Проверить, лжет Джон или нет, я никак не могла. Звучало это все правдиво, однако интуиция подсказывала мне, что он чего — то недоговаривает. Впрочем, я решила пока отбросить тревожные мысли: мы отправлялись в Индию, и я хотела, чтобы время, проведенное там, стало для нас особенным.

Мы вылетели 16 февраля вместе с Джорджем, Патти, ее сестрой Дженни и нашим другом Алексом по прозвищу Волшебник. В общей сложности мы планировали провести в Индии два с половиной месяца, поэтому моя мама переехала к нам, чтобы присматривать за Джулианом. Я не любила расставаться с ним надолго, но понимала, что ему будет хорошо под опекой мамы и Дот. Мы решили, что лучше ему будет остаться в привычной обстановке, тем более что во время ежедневных многочасовых медитаций нам будет не до ребенка.

Из аэропорта мы еще несколько часов ехали на машине до учебного центра Махариши. Он был расположен в лесистых предгорьях Гималаев, живописно спускающихся к берегам Ганга. Территория центра утопала в зарослях чудесных цветов и кустарников. Лагерь был рассчитан на прием нескольких десятков учащихся, которые жили в низеньких каменных коттеджах, по пять комнат в каждом. Когда мы приехали, нас пригласили на встречу с Махариши, который выступил с речью перед многочисленной толпой людей разных возрастов, рас и вероисповеданий. Среди собравшихся здесь были актриса Миа Фарроу, Майк Лав из Beach Boys. Позже к нам также присоединился певец Донован со своим другом, коренастым парнем по прозвищу Цыган. У Донована завязался роман с Дженни, и он сочинил в ее честь песню, которая потом стала хитом — Jennifer Juniper.

Нас с Джоном поселили в комнате, обставленной по — спартански: кровать с пологом, трюмо, пара стульев и электрический обогреватель. Неподалеку находился домик самого Махариши, а также бассейн, прачечная, почтовое отделение и лекционный зал под открытым небом, где нам предстояло регулярно собираться для бесед с нашим наставником.

Мне очень нравилось в Индии, вдали от стресса и хлопот нашей обыденной жизни. Здесь не было никаких фанатов, людских толп, нас не поджимали никакие графики и расписания, от нас ничего не требовали и не ослепляли вспышками фотокамер. Вокруг царили мир и спокойствие, с гор веял легкий ветерок, напоенный ароматами цветов. Но главное, теперь мы с Джоном могли почти все время быть вместе. Я надеялась, что мы будем вдвоем медитировать, разговаривать, ходить на прогулки и таким образом постепенно восстановим нашу утерянную близость и взаимопонимание.

Через четыре дня после нас приехали Пол, Джейн, Ринго и Морин, тоже предвкушая спокойный отдых в тихой и мирной обстановке. Ринго, испугавшись, что в местной столовой его будут кормить исключительно острой и перченой едой, решил не рисковать и привез с собой две коробки: в одной банки с консервированной фасолью, в другой — куриные яйца. На самом же деле питание в нашем учебном центре было простым и незатейливым: на завтрак обычно давали кукурузные хлопья, поджаренный хлеб и кофе. Ели мы на открытом воздухе, за длинными столами, где нахальные обезьянки то и дело порывались разделить с нами трапезу.

За первую неделю мы привыкли к новому расписанию: несколько часов медитаци, посещение лекций. Остальная часть дня была отдана в наше распоряжение. Я взяла с собой бумагу и карандаши и проводила много времени за рисованием. Кроме того, впервые в жизни я начала писать стихи. По утрам было холодно, и, поскольку теплую одежду мы с собой не взяли, то утренние часы просиживали, завернувшись в одеяла. Однако простота быта в ашраме, когда вокруг тебя нет ничего лишнего, все равно очень привлекала и радовала. Все мы могли наконец немного притормозить и выдохнуть.

По вечерам мы часто собирались вместе и иногда нарушали установленный в ашраме «сухой закон», пропуская по стаканчику местного самогона (по запаху подозрительно похожего на бензин), который Алекс тайком покупал в соседней деревушке на другом берегу реки. Мы пускали бутылку по кругу и, хихикая, как непослушные старшеклассники, делали по глотку и корчились с непривычки, по мере того как эта адская жидкость текла по нашим пищеводам.

Время от времени Махариши организовывал нам вылазки в соседний городок, где я с удовольствием обследовала прилавки местных магазинов, продававших традиционные индийские сари и ткани самых немыслимых расцветок. Все женщины купили себе сари и научились их носить.

Ринго и Морин вскоре начали проявлять беспокойство. Они очень скучали по детям. Ринго к тому же устал от запасенных им яиц с консервированной фасолью, а Морин ужасно боялась мух, от которых в Индии никуда не денешься. Через десять дней они объявили всем, что с них хватит и они летят домой. «Махариши, конечно, славный парень, — заключил Ринго, — но не для меня».

Я же тем временам не получила второго медового месяца, на который так надеялась. Джон день ото дня вел себя со мной все более холодно и равнодушно. Он рано вставал и сразу уходил из комнаты. Разговаривал он со мной очень редко, а через пару недель вообще сказал, что собирается переехать в отдельную комнату, так как ему требуется уединение. С тех пор он упорно игнорировал меня, как наедине, так и на людях. Остальные то ли не замечали этого, то ли просто тактично молчали.

Я изо всех сил старалась понять, что происходит, и просила Джона объяснить, что его не устраивает. Он начал вешать мне лапшу на уши: дескать, это все из — за медитации. «Я просто уже не могу чувствовать себя так же, как раньше, — говорил мне он. — Я пытаюсь собраться. К тебе это никакого отношения не имеет. Оставь меня в покое».

Тогда я не знала, что каждое утро Джон первым делом отправлялся на почту, чтобы проверить, нет ли писем от Йоко. Она писала ему почти каждый день. Узнав об этом гораздо позже, я была глубоко оскорблена: я, выходит, делала все, чтобы ему было комфортно, старалась его понять, во всем с ним соглашалась — и понятия не имела, что Йоко уже везде расставила свои сети и уводит его от меня все дальше.

Через месяц пребывания в лагере Пол и Джейн тоже заявили, что им надоело. Джон, я, Джордж и Патти решили остаться. Несмотря на напряженные отношения с Джоном, мне нравилось окружающее спокойствие, и я все еще надеялась, что он в конце концов расправится со своими демонами и вернется ко мне. Не видя других причин, я по — прежнему объясняла его отчужденность приступом активного самокопания и говорила себе, что это, возможно, пойдет на пользу нам обоим.

Не закрывала ли я глаза на очевидное, ухватившись за свою веру в то, что наши отношения не разрушены окончательно, а всего лишь напряжены? Наверное. Однако мне действительно казалось, что мы переживаем нечто совершенно новое и необычное, отсюда и странное поведение Джона. Меня разочаровало то, что близость, о которой я так тосковала, не вернулась, но я все еще считала нас единым целым, прошедшим через потрясения, но сохранившим свою прочность.

За две недели до нашего предполагаемого отъезда Алекс обвинил Махариши в том, что тот недостойно повел себя с одной молоденькой американской слушательницей, жившей в лагере. Не дав Махариши возможности ответить на обвинения, Джон и Джордж предпочли сразу поверить Алексу и решили, что мы должны уехать немедленно.

Я была расстроена. Несколько раз я видела Алекса с этой девушкой, молодой и, судя по всему, очень впечатлительной. Меня терзало подспудное ощущение, что Алексом, которого я, кстати, ни разу не видела медитирующим, движет исключительно желание сделать гадость. Удивительно только, что Джон с Джорджем безоговорочно ему поверили. Потом, позже, когда мы с Джоном снова обсуждали произошедшее, он сказал мне, что успел к тому моменту порядком разочароваться в Махариши: для человека праведного его слишком сильно волновали слава, знаменитости и деньги.

На рассвете следующего дня Алекс заказал из соседней деревни такси, и мы отправились сначала в Дели, а потом, самолетом, домой. Восьминедельная идиллия закончилась. Было неприятно уезжать на волне неудовлетворенности и недоверия, учитывая, сколько заботы и доброжелательности проявили по отношению к нам Махариши и его ученики. Мне было стыдно, что мы повернулись к нему спиной, не оставив ему права на ответное слово. Джон снова бежал от конфликта, и у меня не было выбора, кроме как бежать вместе с ним.

Дорога домой вышла долгой и мрачной. Я с трудом сдерживала слезы, а Джон дергался, вообразив, будто Махариши захочет ему как — то отомстить. Наше такси, старый потрепанный седан, по дороге сломалось. Водитель заверил нас, что приведет помощь, и куда — то исчез, оставив нас на обочине. Джон решил, что надо добираться автостопом. К счастью, водитель подобравшей нас машины, ехавший вдвоем с другом, узнал Джона, и они любезно доставили нас в отель в Дели, где нас уже заждались обеспокоенные друзья. Поначалу мы планировали переночевать в Дели, но гостиница была переполнена, и Алекс выяснил, что, если поторопиться, то еще можно успеть на ночной рейс до Лондона. Мне не хотелось улетать впопыхах, но меня никто не спрашивал. Мы стремглав помчались в аэропорт и чудом в последнюю минуту успели — таки на самолет.

Каким бы печальным мне ни казался финал нашего индийского путешествия, было радостно обнять Джулиана, осыпать его поцелуями, сесть на кухне и за чашкой чая обсудить с мамой и Дот последние новости. Джулиану мы привезли полдюжины чудесных индийских костюмчиков и маленьких, тонкой работы деревянных солдатиков, которые передал ему Махариши в подарок на пятый день рождения. Малышу очень шли индийские обновки, и он был несказанно рад видеть маму и папу дома.

В Кенвуде Джон держался со мной все так же отчужденно. Теперь, когда мы остались одни, когда вокруг не было ни друзей, ни индийских красот, меня охватили страх и уныние: супружеская постель, в которую мы с Джоном вернулись, уже не согревала нас теплом и страстью. Джон почти не замечал меня. С сыном он вел себя не лучше и чаще мог шлепнуть его, чем взять на руки и обнять.

Лишь однажды между нами мелькнула былая теплота. Как ни смешно, это случилось, когда он признался, что изменял мне. Мы были на кухне, и он вдруг ни с того ни с сего сказал: «Знаешь, Син, ведь у меня были другие женщины». Я была потрясена, но в то же время и тронута его честностью. «Ну и пусть!» — ответила я.

Он подошел ко мне, грустно стоящей у раковины, и обнял: «Ты единственная, кого я когда — либо любил, Син, — сказал он и нежно поцеловал меня. — Я все еще люблю тебя и всегда буду любить».

Не прошло и месяца, как Джон предложил мне отдохнуть в Греции вместе с Алексом, Дженни, Донованом и Цыганом, которые как раз собирались туда на две недели. Я сказала, что не хочу ехать без него. За исключением тех случаев, когда я уезжала с мамой и Джулианом на время его гастролей, мы с Джоном всегда проводили отпуск вместе.

«У меня сейчас много работы, и я не могу ехать. А ты должна, это тебя приободрит», — возразил Джон. Я засомневалась было, но он стоял на своем и в конце концов уговорил меня. Джон тогда работал над новым альбомом группы, The Beatles, больше известным как «Белый альбом». Б общей сложности он написал тринадцать песен к этому двойному диску, в том числе Julia, в память о своей матери, и Goodnight, которую он посвятил Джулиану.

Окрыленная надеждой, что, может, за это время Джон по мне соскучится, я отправилась в Грецию. Джулиана я отвезла пожить к Дот, так что его дома не было, а Джон лежал на кровати, когда я уходила. Он пребывал в том состоянии полутранса, которое я не раз уже у него наблюдала, поэтому едва повернул голову, чтобы попрощаться.

Как ни странно, несмотря на все мои тревоги по поводу нашего брака, отпуск получился на редкость удачным. Греческое солнце, море, узо (местная анисовая водка), симпатичные таверны и веселая компания действительно подняли мне настроение. Алексу я перестала доверять после злополучного эпизода с Махариши, однако в Греции несколько смягчилась, поскольку вел он себя безупречно: переводил для нас всех, располагая к нам местное население, и вообще не скупился на дружескую помощь. Через две недели я уже чувствовала себя значительно лучше. Я соскучилась по Джону и в очередной раз убедила себя, что нам еще не поздно начать все сначала. Я была полна планов на будущее, и мысль о разводе все еще не приходила мне в голову — может быть, подсознательно я брала пример со своих родителей, для которых даже понятия такого не существовало. И мы тоже, полагала я, непременно найдем способ остаться вместе и справиться с нашими трудностями.

Единственное, о чем я не подумала, — у Джона, в свете истории его собственной семьи, отношение к браку сильно отличалось от моего. Он почти не видел своих родителей вместе. Когда ему было пять лет, отец бросил его, да и мать, по сути, тоже. Если бы я учитывала ту непреложную истину, что дети, как правило, невольно повторяют путь своих родителей, я, наверное, была бы больше подготовлена к тому, что Джон разведется со мной и оставит своего пятилетнего сына. Но я была молода, неопытна и слишком исполнена оптимизма, чтобы серьезно рассматривать такую возможность.

Мы совершили посадку в Риме, где решили пообедать. Нам было весело оттого, что мы завтракали в Греции, обедаем в Италии и ничто не мешает нам завершить день ужином в Лондоне. Алекс предложил пригласить с нами на ужин Джона и посоветовал мне позвонить ему, чтобы сообщить, в котором часу мы вернемся.

Наш разговор был коротким: «Привет, дорогой. Я скоро буду дома. Не терпится тебя увидеть». — «Отлично. Увидимся», — как ни в чем не бывало ответил Джон.

Донован с Цыганом поехали домой, а Дженни и Алекс заехали со мной в Кенвуд, чтобы захватить Джона и отправиться поужинать. Мы приехали в четыре часа пополудни, и я сразу же поняла, что что — то не так: на крыльце горел свет, шторы были опущены, в доме стояла полная тишина. Не вышла встречать меня Дот, не бросился мне на шею визжащий от радости Джулиан… Что происходит?

Входная дверь была незаперта. Мы втроем стали ходить и искать Джона, Джулиана и Дот. «Куда вы все подевались?» — звала их я, все еще надеясь, что это розыгрыш и что сейчас они выскочат из — за двери, смеясь над моей растерянностью.

Взявшись за ручку двери, ведущей на веранду, я ощутила укол иррационального, ледяного ужаса. Я вошла — задернутые шторы создавали в помещении полумрак, поэтому я не сразу разглядела, что здесь происходит. А разглядев — оцепенела.

На полу посреди комнаты, возле столика, заставленного грязной посудой, друг напротив друга сидели в позе лотоса Джон и Йоко. На них были надеты банные халаты, которые обычно висели в раздевалке рядом с бассейном, — по всей видимости, они только что ходили купаться. Джон посмотрел на меня с отсутствующим выражением лица и бросил: «О, привет». Йоко даже не повернула головы.

Я выдавила из себя первое, что пришло в голову: «А мы тут как раз хотели поужинать в Лондоне — после обеда в Риме и завтрака в Греции. Поедешь с нами?..»

Глупость этого вопроса потом еще долго преследовала меня: твой муж с любовницей, на которой надет твой собственный халат, ведут себя недвусмысленно и вызывающе, давая понять, что ты вторгаешься в их личное пространство, а ты пытаешься делать вид, что все в порядке… Я была в шоке и передвигалась как на автопилоте. Я понятия не имела, как реагировать. Судя по всему, они специально выстроили эту мизансцену. Я смотрела на них, не в силах поверить, что Джон способен на столь жестокое предательство. Их близость была физически ощутима, словно каменная стена отгораживала их от мира — стена, которую мне не пробить. Даже в худших своих опасениях насчет Йоко я не могла представить себе подобного.

Я стояла в дверном проеме, и мои ноги, казалось, вросли в пол от шока и боли, когда Джон безразличным тоном ответил: «Нет, спасибо».

Я повернулась и вышла.