ГЛАВА 7

ГЛАВА 7

Брайан занялся поиском для ребят контракта на запись диска и постарался, как мог, привести их в божеский вид. Есть, пить, шататься из угла в угол, разговаривать между собой, кричать и оскорблять публику — что они делали до сих пор, находясь на сцене, — было категорически запрещено. Отныне им надлежит выглядеть опрятными, являться всюду вовремя, быть вежливыми и благовоспитанными. Кожаные брюки и джинсы отменялись; исполнять что попало, что больше нравится или что взбредет в голову, тоже не позволялось. Программа выступлений «Битлз» должна состоять только из их лучших номеров, звучащих ровно столько, сколько им полагается, а не в пять раз дольше.

Ребята пошли на все эти ограничения, так как сами видели, что это имеет смысл. Полу даже понравилось, Джордж тоже воспринял нововведения с удовольствием. Единственный, с кем Брайану пришлось нелегко, был Джон: он ворчал несколько дней. Костюмы с галстуками на сцене напоминали ему группу Shadows, которую он терпеть не мог; ему казалось, что «Битлз» создавались не для этого, что, принимая такие правила, они как бы выставляют себя на продажу. Но Брайану удалось убедить Джона, что, если группа намерена стать известной за пределами Ливерпуля, это крайне необходимо. В конце концов он согласился и сделал так, как просил Брайан. Именно согласился, а не уступил, осознав, что для того, чтобы завоевать массовую популярность, «Битлз» должны быть ближе к мейнстриму. И все же Джон не был бы самим собой, если бы вовсе оставил сопротивление. Его протест выражался в малозаметных мелочах — в незастегнутой верхней пуговице или излишне ослабленном узле галстука.

Брайан навестил родителей каждого из ребят и сообщил им о своих планах. Они восприняли его очень положительно, как обеспеченного молодого человека с хорошими манерами и речью, который заинтересован в профессиональном росте их сыновей. Только Мими, вообще никому не доверявшая, высказала Брайану свои опасения по поводу того, что «Битлз» могут вскоре наскучить ему и это больно ранит и разочарует ее мальчика. Но, по крайней мере, она согласилась с тем, что Джон намерен сделать карьеру музыканта. И если к этому причастен Брайан, то уж ладно, так и быть…

Раньше всем, что было связано с концертами «Битлз», занимался Пит. Теперь же все взял в свои руки Брайан. Для начала он увеличил плату за выступления, покончив со случайными, нефиксированными гонорарами, которые они до сих пор получали. Ребята часто опаздывали на свои концерты, у них не было никакого порядка оповещения друг друга о предстоящих выступлениях: Брайан стал заранее присылать каждому аккуратно отпечатанный на машинке список запланированных мероприятий и требовал, чтобы они являлись туда вовремя. Мне нравился новый имидж группы. Джону, несмотря на некоторые проявления недовольства, судя по всему — тоже. Он видел, что их изменившийся облик, четкий список хитов, включенных в программу, и ее строгий хронометраж приносят свои плоды. Все шло к исполнению его заветного желания, а именно — к заключению вожделенного контракта на запись пластинки.

Между мной и Джоном все было хорошо, но времени на то, чтобы побыть вместе, оставалось все меньше и меньше.

В течение дня я была занята учебой и преподавательской практикой, а вечерами Джон обычно играл в клубах. Я старалась не пропускать его концерты, и мы встречались после моих занятий, перед выступлением. Чаще всего мы сидели где — нибудь в кафе или пабе и болтали. А иногда ходили на какой — нибудь фильм: нам нравилось кино, и мы смотрели все, что могли.

Вскоре наступили рождественские каникулы и принесли с собой хорошие новости. Брайан уговорил Майка Смита, менеджера по артистам и репертуару звукозаписывающей компании Decca, приехать и послушать «Битлз». Чтобы представитель одной из крупнейших фирм грамзаписи проделал долгий путь специально ради прослушивания группы — это было просто неслыханно! В тот вечер ребята великолепно сыграли несколько известных хитов плюс пару своих вещей. Смит сказал Брайану, что первого января «Битлз» надо будет приехать в лондонскую студию Decca, где он сможет их записать. Смысл был в том, чтобы послушать, как они звучат на пленке. Собственно, ничего больше он и не обещал. Но мы уже находились на седьмом небе от счастья.

К тому времени Нил Эспинолл стал их официальным гастрольным менеджером: он развозил ребят по концертным площадкам и получал за это определенный процент от их заработка. Все вместе они выехали в Лондон накануне Нового года. Брайан отправился поездом. Как и ребята, Нил до этого никогда не был в Лондоне. В пути он заблудился, и дорога заняла у них порядка десяти часов. «Битлз» въехали в Лондон поздно вечером, за два часа до начала 1962 года. Первое, что им бросилось в глаза, как потом вспоминал Джон, были «пьяные, нырявшие в фонтан на Трафальгарской площади».

На следующее утро они явились в студию звукозаписи фирмы Decca. Несколькими днями позже Джон сказал мне, что они тогда жутко нервничали и пели неважно. Брайан попросил их выбрать для записи хорошо известные хиты вместо своих песен. Ребята согласились, хотя предпочли бы исполнять вещи собственного сочинения. В конце записи им сказали, что все прошло хорошо. Брайан угостил их ужином, и на следующий день они покатили назад домой.

Теперь оставалось только ждать и еще раз ждать. Прошло несколько недель, Джон и остальные постоянно спрашивали Брайана, нет ли новостей, но ответ не приходил. С каждым днем настроение у ребят становилось все более мрачным.

Только в марте Брайан узнал, что Decca ими не заинтересовалась. Сотрудник компании, с которым он разговаривал, объяснил, что, дескать, время гитарных групп прошло, и к тому же им не понравилось, как они звучат в записи. Джон был удручен, однако долго предаваться унынию он не умел: он знал, что рано или поздно «Битлз» своего добьются. Брайан регулярно мотался в Лондон и обратно, пытаясь договориться с другими студиями. Как только он возвращался, ребята со всех ног бежали к нему — только чтобы услышать, что перед его носом захлопнулась еще одна дверь. После этого ребята каждый раз несколько дней ходили как в воду опущенные, пока новая надежда не забрезжит на горизонте.

Все мы почти физически ощущали грядущие перемены и понимали, что самое главное — их дождаться. Единственное, чего мы тогда не могли знать, — это то, что в течение ближайших нескольких месяцев произойдет ряд событий, которые в корне изменят всю нашу жизнь. 1962–й стал для нас удивительным годом, в котором немыслимым образом переплелись трагедии, неудачи, неожиданности и настоящие чудеса.

В апреле ребят ждала очередная поездка в Гамбург. Брайан заранее провел необходимые переговоры, и на этот раз «Битлз» была гарантирована работа в более приличном клубе и за большие деньги. Их гамбургские гастроли начинались выступлениями в клубе Star за сорок фунтов в неделю, что в два с лишним раза превышало прежние гонорары. Брайан

Эпстайн настоял на том, чтобы они летели в Гамбург самолетом, как солидные люди.

И снова мы с Джоном поцеловались на прощание, как это уже бывало не раз: я уже свыклась с его отъездами, но меньше скучать по нему не научилась. Единственное утешение: теперь у меня была уйма времени для подготовки к выпускным экзаменам, которые приближались с неумолимой быстротой.

Десятого апреля Джон, Пол и Пит вылетели в Гамбург из Манчестера. Джордж отправился за ними на следующий день. Когда самолет приземлился, Джон заметил встречавшую их в аэропорту Астрид и радостно помахал ей рукой. Но, подойдя ближе, он увидел, что лицо ее искажено от боли: около двух часов назад скончался Стюарт.

Джон был в шоке. Как и после смерти его любимого дяди Джорджа, и на похоронах матери, его первой реакцией на трагическое известие был истерический хохот. Таким образом его внутренний мир пытался противостоять беспредельному горю. Потом смех сменился слезами; Джон не выдержал и разрыдался.

Из писем Стюарта Джон знал, что последнее время его мучили страшные головные боли. Рентген и другие медицинские обследования ничего не показали, однако боли были иногда такими сильными, что Стюарт не мог двигаться. Он лежал в постели, Астрид и ее мама ухаживали за ним. О состоянии Стюарта сообщили его родственникам в Ливерпуле. Они очень забеспокоились и попросили его вернуться домой, но он предпочел остаться в Гамбурге рядом с Астрид.

В то утро боль была настолько невыносимой, что мама Астрид позвонила ей на работу и сказала, что вызывает «скорую». Астрид примчалась домой как раз к приезду врачей и отправилась с ним в больницу. В машине «скорой помощи» Стюарт умер на руках у Астрид без четверти пять пополудни. Позже врачи назвали причину смерти: кровоизлияние в мозг. Ему было двадцать два года.

Мать Стюарта, Милли, узнала о смерти сына из телеграммы, которую ей отправила Астрид, и тут же вылетела в Германию, чтобы официально опознать тело и дать разрешение на вскрытие. Отец Стюарта в то время был в плавании и услышал о его кончине только через две недели. Милли и ее дочери, Джойс и Полин, организовали доставку тела самолетом в Ливерпуль. Здесь Стюарт был похоронен на кладбище при церкви, где он мальчиком пел в хоре. «Битлз», связанные контрактом, не смогли покинуть Гамбург и присутствовать на похоронах. Астрид тоже не поехала, сказавшись больной. Зная, что Джону тяжело, я очень хотела быть рядом с ним в те дни, но могла лишь написать ему слова соболезнования и поддержки.

Позже, когда Джон вернулся, мы с ним пошли навестить семью Стюарта. Джон попросил отдать ему шарф в синюю и кремовую полоску, который его друг носил в колледже. Этот шарф он хранил потом долгие годы.

В Гамбурге новость о смерти Стюарта подхватили газетчики: «Битлз» были здесь уже достаточно хорошо известны и имели немало поклонников. То, что это событие приобрело публичный характер, привело Джона в бешенство. И еще он не понимал, как ему быть с Астрид. Джон писал мне, что не видел ее с самого дня их приезда: «Я думал навестить ее, но мне было неловко. Наверное, ребята тоже захотели бы пойти, тогда вышло бы еще хуже. Не хочу больше писать об этом — неинтересно…» Это очень похоже на Джона — сделать вид, что трагедия ему безразлична: «неинтересно». Ему стоило большого труда обсуждать и показывать свои истинные чувства. Позже он иногда говорил со мной о Стюарте, о том, какая это для него потеря, об ощущении своей вины перед ним. Джона терзали вопросы, почему он жив, а Стюарт умер, и можно ли было что — то сделать. Но подобные откровения случались крайне редко — обычно он держал все в себе. В том же письме он написал мне, что потерял голос. Может, от невыплаканного горя?..

Скорее всего, по этой же причине поведение Джона в следующие несколько недель было странным и непредсказуемым. Он наконец навестил Астрид и попробовал утешить ее в свойственной ему грубоватой манере: сказал, что ей нужно выбирать — жить дальше или умереть, — и почти заставил пойти в клуб на их выступление. Она пришла, несмотря на глубокую депрессию, которая длилась несколько месяцев, и была благодарна Джону за попытку помочь ей выстоять.

Тем временем сил моих не осталось жить под одной крышей с Мими. Напряжение между нами и ее скверный характер становились невыносимы. Я перебралась к своей тетушке Тесс, маминой сестре, которая любезно согласилась приютить меня. Когда я сказала Мими, что переезжаю, она поджала губы и демонстративно вышла из комнаты. Джон, которому я потом написала о своем решении, понял меня, хорошо зная, как тяжело мне приходилось.

Семья моей тетушки приняла меня прекрасно, но у них не было отдельной гостевой комнаты. Кроме того, до школы, где я проходила стажировку, мне приходилось добираться автобусом с тремя пересадками. Я стала искать себе собственный угол и вскоре в газете Liverpool Echo нашла объявление о сдаче комнаты в стандартном обшарпанном домишке, по доступной цене и не так далеко от колледжа и двух моих школ. Я уже с радостью представляла, что буду наконец — то жить отдельно и независимо от кого бы то ни было. Однако новое жилье отнюдь не походило на милый, уютный домик, о котором я мечтала: за пятьдесят шиллингов в неделю мне досталась грязная комната с маленьким электрическим обогревателем вместо отопления, одноконфорочной плитой, узенькой кроватью, древним креслом и изъеденным молью ковром. Чтобы умыться горячей водой, нужно было опустить один шиллинг в специальный счетчик в общей ванной. Принять ванну за одну монету уже не получалось: воды набиралось ровно по щиколотку. И все же это было мое собственное гнездышко, и я была полна решимости привести его в божеский вид к приезду Джона.

По соседству со мной, в комнате побольше, обитала эксцентричная пожилая женщина. Она держала нескольких кошек и вдобавок завалила свое жилище мешками с углем. Когда она открывала дверь, оттуда доносился невыносимый запах: похоже, она никогда не делала уборку, не умывалась и почти не выходила на улицу. Больше всего меня нервировало, что каждый раз, выходя, я натыкалась на нее: либо она подглядывала за мной из — за своей двери, либо маячила в коридоре. Вероятно, она просто была очень одинока, но тогда ее поведение казалось мне подозрительным.

К моей несказанной радости, вскоре она съехала — неизвестно, куда и почему. Пару недель комната пустовала, пока у меня не родилась отличная идея: я предложила Дот Роун стать моей соседкой по квартире. Ей эта мысль понравилась, хозяйка тоже была не против. Самым трудным было убедить родителей: в те времена жить отдельно от семьи в столь юном возрасте, особенно девушке, не полагалось. Но когда они наконец поверили, что их дочь не собирается поселиться в притоне и предаваться разврату, Дот переехала в мою комнату, а я переселилась в ту, что побольше.

Несколько дней мы были заняты уборкой и покраской стен в моей новой комнате. Она находилась в плачевном состоянии: все в тусклых коричневых и зеленых тонах, и повсюду жуткая грязь. Пришлось потратить пару галлонов яркой краски, чтобы полностью преобразить этот мрачный интерьер.

Теперь, когда за стенкой жила Дот, мне было уже не так одиноко. Самыми трудными в отсутствие мамы и Джона всегда казались выходные дни. Но вдвоем мы не скучали: ходили по магазинам, готовили еду и, конечно, все время ждали возвращения наших дорогих мальчиков.

Из писем Джона было ясно, что на этот раз их бытовые условия в Гамбурге гораздо комфортнее. Они жили в квартире над клубом, в котором выступали; Джон иногда очень подробно описывал мне свои апартаменты: «Я уже говорил тебе, что у нас отличная ванная комната с душем — говорил или нет? А говорил ли я тебе, что только что принял ЦЕЛЫЙ душ и теперь я настоящий чистенький рокер? Хи — хи!..» Условия работы тоже были гораздо приличнее: один вечер они играли три часа, следующий — четыре. Час работы, час отдыха. По сравнению с долгими часами на сцене и коротенькими перерывами в прошлые приезды это казалось роскошью. Их босс Манфред, владелец клуба Star, которого Джон в письмах называл «наш лысый», как — то даже дал им выходной и вывез к морю. По словам Джона, они тогда «целый день только ели, ели и ели».

Я написала Джону о своем переселении. Он очень обрадовался, даже чересчур: «Представляю, как заявлюсь к тебе туда в гости — с воскресной газеткой под мышкой и своим дружком наперевес, мне просто не терпится… Как же я хочу расположиться в твоей комнате, поесть жареной картошки и потом сладко затянуться сигаретой! Только помни, что я не желаю приходить домой к заядлой курильщице: когда я вижу, как вы с Дот пускаете дым, мне становится не по себе. Впрочем, надеюсь, это — самое страшное из моих подозрений. Я страшно СКУ — и ЛЮ — скучаю и люблю — люблю — люблю вас, моя несравненная мисс Пауэлл! Я помню все места в Гамбурге, где мы были вместе; когда я прохожу мимо, мне кажется, что мы и не расставались, особенно когда гуляю или захожу в Морскую миссию, где мы завтракали в первый день. Люблю, люблю, люблю. Жди меня, пожалуйста!..» Несмотря на свою внешнюю самоуверенность и напускной цинизм, в письмах он нередко трогательно просил: «Дождись меня, дождись, пожалуйста!» Это обнажало и выталкивало на поверхность страх, сидевший в нем с детства; ведь его уже бросали, причинив такую боль, что он приходил в ужас от одной только мысли, что это когда — нибудь повторится. Мое сердце сжималось от нахлынувших чувств и переполнялось радостью, когда от Джона приходили письма. Они были всегда полны любви, но и тоска в них тоже проступала. Мне хотелось крепко обнять и утешить его.

Но сначала надо было подготовиться к выпускным экзаменам и закончить педпрактику в двух школах. Одна находилась в Гарстоне, не самом спокойном районе города. Классы там были смешанные — мальчики и девочки, и, хотя по возрасту мы с ними не очень — то и отличались, отношения у нас сложились прекрасные. Другая же школа, частная, только для девочек, была настоящим кошмаром, я ее просто ненавидела: девицы делали все, чтобы вывести меня из себя. Например, раскололи лепнину из гипса, которую они начали до меня и которую я помогала им завершить. А когда внезапно заболела их основная учительница и меня поставили готовить их к экзаменам, вышло еще хуже. По ошибке я стала давать им материал к экзамену по другой теме, выяснилось это только на сдаче, и в итоге получился полный бардак. К моему счастью, все они потом прошли переэкзаменовку, но сначала я получила суровый выговор от директрисы. На этом моя практика закончилась. У меня зародились серьезные сомнения относительно моих педагогических способностей.

В начале мая, когда ребята еще находились в Гамбурге, усилия Брайана наконец принесли результат. Он отдал пленки с записями «Битлз» в крупнейший магазин грампластинок HMV[16] на Оксфорд — стрит в Лондоне, чтобы переписать их на диск, предварительно договорившись со знакомым звукооператором. Тот записал пластинку и был ею поражен настолько, что отнес ее музыкальному издателю, сидевшему этажом выше. Тому запись тоже понравилась, и он, в свою очередь, обещал переговорить со знакомым продюсером в компании Parlophone. Продюсера звали Джордж Мартин.

Parlophone была частью империи EMI, которая уже один раз отвергла «Битлз», но Джордж Мартин, в прошлом музыкант, игравший классическую музыку, все же согласился устроить им прослушивание. Ему понравился голос Джона в песне Hello Little Girl, вокал Пола в Till There Was You, а также гитарные партии Джорджа. Брайан немедленно телеграфировал в Гамбург — сообщил ребятам хорошие новости и попросил подготовить новый материал. С того момента их приподнятое настроение чувствовалось в письмах Джона: они с воодушевлением сочиняли песни, мечтая о будущем и о том, сколько денег вскоре смогут заработать. Джордж начал уже серьезно подумывать о том, чтобы приобрести своему отцу — водителю собственный автобус.

«Битлз» вернулись из Гамбурга в начале июня, а уже через пару дней, шестого числа, их ожидало прослушивание в студии EMI в лондонском районе Сент — Джонс — Вуд. Нил Эспинолл отвез их в столицу, где они остановились в дешевом отеле. На следующее утро в сопровождении Брайана они отправились к Джорджу Мартину. Ребята исполнили несколько песен из своего собственного репертуара вперемешку с известными хитами. По окончании записи их поблагодарили и сказали, что о результатах сообщат позднее. Всю дорогу домой они обсуждали, как все прошло, понимая, что если бы они меньше нервничали, то могли бы сыграть куда лучше, а так у Джона и Пола срывались голоса. И все же хотелось надеяться, что их исполнение сочтут приемлемым для заключения контракта.

В Ливерпуле им ничего не оставалось, кроме как с нетерпением ждать новостей из Лондона. А пока что соскучившиеся поклонники устроили ребятам самый теплый прием в «Пещере»; кроме того, Брайан обеспечил им плотный график выступлений на несколько месяцев вперед.

Джону и Полу понравилось наше с Дот новое жилье. Они знали, что могут появиться у нас, когда заблагорассудится, и мы замечательно проводили время вчетвером. Единственным недостатком была хозяйка квартиры, имевшая скверную привычку врываться без стука, чтобы проверить счетчик или получить с нас плату за комнату. Оставлять у себя на ночь молодых людей она категорически запрещала, а Джон ночевал у меня всегда, когда ему удавалось обмануть бдительную Мими, сказав, что он остается у приятеля, — так что всякий раз мы молились, чтобы опять пронесло.

Однажды утром кошмар стал явью: мы с Джоном еще лежали в постели, когда я услышала, как хозяйка зовет меня с лестницы, собираясь проверить счетчик, который находился как раз в моей комнате. Нас охватила паника. Я замоталась в простыню и прошмыгнула в комнату Дот, оставив Джона на произвол судьбы. Оттуда я услышала, как хозяйка вошла ко мне и через несколько минут, судя по удаляющимся шагам, вновь спустилась на свою половину. Я в шоке вернулась в комнату. Джона и след простыл. Прошло еще какое — то время, прежде чем я наконец догадалась, что он лежит в кровати, заваленный горой простыней, пальто и прочей одежды: оказалось, он спешно сгреб все, что было в комнате, и водрузил на себя. Задыхаясь от нехватки воздуха, Джон выполз из — под этой кучи, весь красный, проклиная хозяйку на чем свет стоит.

Постепенно мы успокоились и решили было, что все прошло незамеченным, когда мой взгляд случайно наткнулся на ковбойские сапоги Джона, мирно стоявшие рядом с кроватью. Мы дружно расхохотались, поблагодарив бога за то, что сегодня, похоже, он даровал хозяйке хорошее настроение.

Как — то вечером мы с Дот устроили себе девичник у меня в комнате. Она только что помыла голову и накрутила волосы на гигантские бигуди. На ней были старенький свитер и мамины панталоны. Мы весело смеялись, представляя, что бы наши мальчики подумали, увидев нас в таком затрапезном виде. Тут в дверь постучали. Я пошла открывать. На пороге стоял Пол.

Бедная Дот пришла в ужас, однако делать было нечего. Они пошли в ее комнату. Через некоторое время я услышала, как кто — то быстро сбежал вниз по лестнице и выскочил на улицу, оглушительно хлопнув дверью. Через минуту в моей комнате, захлебываясь от слез, появилась Дот: Пол сказал, что разрывает с ней отношения. Я пыталась хоть как — то успокоить ее, а она все плакала и плакала, наверное, часа два, не переставая. Ее ангельское личико распухло и покраснело от слез, бигуди сползли, и волосы рассыпались влажными прядями. Дот никак не могла поверить в случившееся, но Пол хотел свободы, и все, точка. Она еще почему — то убедила себя в том, что все произошло из — за того, что Пол увидел ее в бигуди и панталонах, хотя на самом деле он приходил сообщить о своем решении, и ее внешний вид не имел уже решительно никакого значения.

Через пару дней Дот переехала обратно к родителям. Я понимала, что ей больно видеться со мной, но очень по ней скучала. Дот оставила золотое колечко, которое Пол подарил ей. Я нашла его случайно и потом хранила долгие годы. Однажды при встрече, когда Дот уже давно жила в счастливом браке за границей, я его ей вернула.

Без Дот моя квартира опустела, хотя Джон навещал меня так часто, как только мог. Как — то раз он притащил с собой бутылку желтой жидкости с жутким запахом и сказал: «Это лосьон для мгновенного загара, самая свежая новинка. Нужно просто нанести на кожу, и будешь выглядеть так, будто загорала целых две недели». Вдохновленные этой перспективой, мы тут же обмазались жидкостью с головы до ног и стали ждать. Часа через два на коже проступила краска, однако «загар» оказался не ровным и однотонным, а шел полосками отвратительного грязно — желтого цвета. Мы не знали, что нам делать — плакать или смеяться. Увлекшись, мы даже не подумали сначала проверить его действие на каком — нибудь незаметном участке кожи. Все наши попытки смыть и соскрести этот стойкий состав ни к чему не привели. Так мы несколько дней и ходили в желтую полоску.

Следующие несколько недель принесли с собой ряд незабываемых событий. Во — первых, сразу после того, как я сдала выпускные экзамены в колледже, у ребят случился первый большой прорыв: после почти двух мучительных месяцев ожидания они получили известие о том, что Джордж Мартин собирается заключить с ними контракт на запись пластинки в студии Parlophone Records. Мы были в полном экстазе. Джон кричал, не переставая: «Наконец, Син, наконец мы будем записывать пластинки! Мы знамениты!» Все смеялись, плясали от радости, пили и веселились.

Единственное «но»: Джон, Пол и Джордж пришли к единому мнению о том, что не хотят, чтобы Пит оставался в группе. Было решено не говорить ему ничего о предстоящем контракте и попросить Брайана уволить его. Брайану Пит нравился, и он поначалу пытался сопротивляться, однако в конечном счете принял доводы ребят, которые единодушно считали, что Питу в группе не место. Что касается меня, то я очень за него переживала. За все это время я полюбила Пита и считала его хорошим барабанщиком. Просто его облик не очень — то вязался с группой: ребятам нужен был кто — то, с кем всегда можно посмеяться, кто по достоинству оценил бы их не всегда лицеприятный юмор.

Брайан, превозмогая себя, объяснил Питу ситуацию и предложил помочь ему найти работу в другой группе. Пит две недели не выходил из дома, будучи не в состоянии видеться с кем — либо, пытаясь понять, почему те, кого он считал своими друзьями, решили вдруг избавиться от него, выбросив прочь, как ненужную вещь. Конечно, это было жестоко. Он так верил, что разделит с ребятами долгожданный успех. Ведь они уже многого достигли не без помощи Пита с его ударными, а теперь оставляли его одного, без каких — либо шансов на будущее. Хуже того, ни один из троих не нашел в себе мужества извиниться или хотя бы предложить ему остаться друзьями. Из всех ребят Пит был ближе всего к Джону. Они дружили четыре года, и Питу было еще больнее от того, что Джон избегал встречи с ним. Я просила его пойти к Питу, но он, как обычно, уклонялся от прямого разговора. Джон боялся, что Пит очень разгневан, и не хотел вступать в споры. Его трусость проявилась во всей красе.

Вне сомнения, Джон, Пол и Джордж могли бы действовать более тактично. Но были ли они не правы, сделав то, что сделали? Не думаю: они твердо отдавали себе отчет в том, что успех музыкального ансамбля напрямую зависит от правильного подбора людей, и уже знали, кого хотят видеть на месте Пита.

С Ринго Старром, барабанщиком Рори Сторма (Rory Storm and the Hurricanes), «Битлз» познакомились еще в Гамбурге. Полгода назад Ринго сидел у них за барабанами на паре концертов, когда Пит заболел. Тогда ребята с ним поладили, и все прошло блестяще. Услышав, что Ринго ушел из группы Рори, они решили предложить ему работу. Такое же предложение поступило и от другой группы, однако «Битлз» платили больше, и у них был контракт на запись пластинки, так что Ринго дал согласие им. Ему поставили единственное условие: зачесать волосы на лоб, как все остальные. Он обещал это сделать.

Еще несколько месяцев их повсюду преследовали взбешенные поклонники Пита. Его романтический задумчивый вид привлек к нему значительную часть фанатов, особенно девушек, которые никак не могли согласиться с тем, что его выгнали из группы. Уход Пита стал темой статьи на первой странице газеты Mersey Beat, «Битлз» несколько раз прерывали и освистывали во время выступлений. Они мужественно терпели нападки, а со временем поклонники привыкли к новому лицу, и шумиха постепенно улеглась.

За вышеописанными событиями я наблюдала лишь вполглаза, так как была сосредоточена на собственном будущем. Одним прекрасным июльским днем я вдруг одновременно обнаружила, что: а) я не сдала один из выпускных экзаменов, б) я беременна. Мне нужно было принимать решение, буду ли я пересдавать экзамен или же оставлю мысли о преподавании. В других обстоятельствах я бы еще долго раздумывала над этим вопросом. Однако неожиданная беременность мигом вытеснила все прочие заботы.

Наверное, сейчас это звучит дико, но мы с Джоном никогда не предохранялись. Никто не говорил нам, что это необходимо. И вообще, в те дни ни школа, ни родители и не помышляли о том, чтобы заводить с нами такие разговоры. Конечно, мы знали, как получаются дети, и что беременность можно предотвратить, но уровень нашей неосведомленности и безграмотности в подобных вопросах был таков, что мы искренне надеялись: с нами это не случится никогда. А оно взяло да случилось.

Когда я поняла, что у меня задержка, я не имела ни малейшего представления, к кому обратиться. В конце концов я поделилась с Фил, и она согласилась пойти со мной к врачу. Гинеколог вела себя со мной холодно и снисходительно. После осмотра она подтвердила мои опасения и прочитала суровую лекцию о морали и достойном поведении. Я вышла из кабинета в мрачном и подавленном состоянии. Что я наделала? Я не хочу ребенка, еще рано. Я же собиралась начать работать, выйти замуж и просто пожить в свое удовольствие, прежде чем заводить детей. И вот сама все испортила.

Фил переживала вместе со мной и была ко мне очень добра, но в конце концов настал час ей идти домой. Я осталась одна, сидела на кровати, плакала и сетовала на свою несчастную жизнь, с трудом представляя себе, как расскажу об этом маме, которая скоро должна была приехать из Канады, и пытаясь предугадать реакцию Джона. Мне казалось, что его новость не обрадует, и, прежде чем сообщить ему, я решила для себя, что справлюсь и сама. На аборт я пойти не могла, тем более что мероприятие это было труднодоступное и опасное. Я намеревалась принять на себя всю ответственность и, если понадобится, растить ребенка в одиночку, пусть это и сделает меня изгоем в глазах общества.

Со дня на день откладывая разговор с Джоном, я просыпалась по утрам, чувствуя тошноту, возвращалась из сна к суровой действительности и заливалась слезами. Это был настоящий кошмар, конец которому, как мне казалось, никогда не наступит.

Наконец, собравшись с духом, я рассказала обо всем Джону. Осознав услышанное, он побледнел, в глазах мелькнула тень страха. Несколько минут он просто молчал. Я смотрела на него и ждала ответа: неужели теперь он бросит меня? Он сказал: «У нас только один выход, Син. Мы должны пожениться».

Я спросила, хорошо ли он подумал. Мне не нужно, чтобы он женился на мне, я сама со всем справлюсь. Однако Джон стоял на своем: «Никто из нас не думал заводить ребенка, Син. Но я люблю тебя и не собираюсь теперь оставлять тебя одну».

Меня охватило чувство благодарности, облегчения и счастья. Конечно, я поняла бы Джона, если бы он оставил меня, но мне было бы больно, это точно. Хотя я никогда прежде не думала о женитьбе, полагая, что у меня еще для этого несколько лет впереди, я была уверена, что люблю Джона и хочу быть с ним. Так, сидя летним вечером в моей маленькой комнате, мы решили пожениться, родить ребенка и стать семьей. Мы любили друг друга, и это было наше общее желание, несмотря на то что обстоятельства вынудили нас осуществить его гораздо раньше, чем нам хотелось бы.

На следующий день Джон сообщил обо всем Брайану. Тот попросил его еще раз подумать как следует, сказав, что жениться совсем не обязательно. Вне сомнения, Брайан в первую очередь думал о будущем группы, только что получившей свой первый контракт. Я уверена, что он чувствовал, что для поклонников неженатые «Битлз» будут гораздо более привлекательными. Но Джон настоял на своем, и Брайан согласился помочь. Он достал необходимую справку и договорился о регистрации брака на ближайшую дату.

Теперь Джону предстояло решить задачу, которой он боялся больше всего: как и следовало ожидать, Мими пришла в ярость. Она кричала на Джона и угрожала, что перестанет с ним разговаривать, если он не изменит решения. При разговоре присутствовала шестнадцатилетняя Джулия, сестра Джона. Позже она рассказывала мне, что Джон возражал Мими: «Ты не понимаешь: я люблю Син и ХОЧУ жениться на ней!» Мими, конечно же, ничего не желала понимать. Она обвиняла меня в том, что я все спланировала от начала до конца, чтобы заманить Джона в ловушку, и ясно дала понять, что не хочет иметь к свадьбе никакого отношения.

Реакция Мими, надо полагать, глубоко ранила Джона. Родная тетка, заменившая ему мать, в течение долгих лет упорно осаживала и порицала его. Сейчас, когда он больше всего нуждался в поддержке и любви, она отстраняла его от себя. Он знал, что на свадьбе Мими не будет, более того, она сделает все, чтобы там не было и никого из их родственников. Джон пулей выскочил из ее дома, пообещав, что больше никогда туда не вернется.

Мне с моей мамой было гораздо легче. Правда, я так боялась разочаровать ее, что откладывала разговор до самого последнего дня. Мама остановилась у моего брата Тони. Я отправилась повидаться с ней накануне ее отъезда обратно в Канаду. Узнав, что я беременна, она распереживалась — но исключительно о том, что не может остаться и окружить меня заботой. Она обняла меня и сказала, что все мы совершаем ошибки, что все обойдется и в конечном счете обернется к лучшему.

На следующий день Тони, его жена Марджори и я отправились провожать маму на пристань. Прощаясь, она махала нам с борта теплохода, держась за перила. Я не выдержала и разрыдалась — так сильно, что брат с женой были вынуждены чуть ли не на руках увести меня домой. Как же я хотела, чтобы мама осталась со мной! Но ничего не поделаешь: нужно было учиться справляться со всем одной, без нее.

На следующий день я вышла замуж за Джона.