Я — солдат ВДВ

Я — солдат ВДВ

Через некоторое время забылись мои первые парашютные прыжки. Хотя иногда они меня доставали в ночных кошмарах.

Однако был один человек, который не забыл меня и мои парашютные прыжки. И все мое оставшееся до армии время держал меня и мне подобных на контроле. Это был райвоенком. С виду такой добродушный, но себе на уме, подполковник с солидной орденской планкой на груди. На петлицах были скрещенные стволы, что указывало на его принадлежность к артиллерии. Конечно, учетом обучения призывников армейским специальностям занимались его офицеры и сверхсрочники, а он, как и подобает командиру, руку держал на пульсе жизни военкомата. В то время военкомам взятки не давали, да они, фронтовики, их и не брали бы, а молодые парни с удовольствием шли служить в армию. Некоторые, что по медицинским показателям не призывались, сами приходили к военкому с просьбой забрать их в армию. Девчата, как правило, насмехались над неудачниками и отворачивались от них, немощных. Раз в армию не взяли, значит, со здоровьем не все в порядке. Одним словом, как у Высоцкого, если хилый, сразу в гроб.

Хотя, честно говоря, особого желания служить в десантных войсках я не испытывал, но когда я осознал это совершенно ясно, было уже поздно.

В конце октября 1962 года меня пригласили в райвоенкомат и вручили повестку, в которой черным по белому было написано: «Скрынникову Михаилу Федоровичу необходимо 17 ноября сего года прибыть на сборный пункт с вещами».

Вот, не думал я тогда серьезно, что попаду служить в ВДВ, иначе отец что-нибудь да предпринял бы.

Оставалось вздохнуть и настраиваться на службу в армии. Родители, узнав эту новость, стали суетиться и готовить меня к торжественным проводам в армию.

В то время служба в армии считалась святым делом, и сынов в нее провожали с большими почестями. Народа собралось, как на свадьбу. Я сожалел только об одном, меня друзья провожают, а я их не смогу, потому что я первый. Кстати, и по жизни я всегда был среди них первый, как первопроходец.

На следующий день прибыл в точно указанное время, с вещами был на сборном пункте военкомата. Офицер сделал перекличку. Вышел военком, немного поговорил с нами о высоком и патриотическом, и нас строем отправили на вокзал и далее поездом в Гомель на областной сборный пункт. Там нашего брата было полно, считай, со всей Гомельской области набрался целый эшелон призывников.

Предварительно распределили по командам, представили купцов, то есть офицеров, которые прибыли за нами из войск.

Потом построили повзводно, во главе сержант, отвели в огромный зал, стали что-то рассказывать, затем показали кино. Ближе к вечеру снова построили и с оркестром отвели на железнодорожный вокзал, распределили по вагонам, а через некоторое время эшелон отправился в путь.

Ехали около двух суток. Первая остановка в Минске. Выгрузилась из эшелона одна из команд.

Нам на остановках выходить из вагонов запрещалось. В обоих тамбурах вагона дежурили сержанты, они с нами вежливо беседовали, отвечали на наши многочисленные вопросы.

В Гомеле среди новобранцев прошел слух, что нас повезут в Прибалтику. Все офицеры и сержанты, сопровождавшие нас, были десантниками. До меня и тогда, на сборном пункте, не доходило, что придется служить в ВДВ.

Мы с нескрываемым интересом слушали рассказы сержантов, рассматривали их форму, значки, которых у них было полно на парадных мундирах. Знак отличник-парашютист я увидел впервые. Обратил внимание на то, что у одних десантников были черные погоны, а у других — красные, но спросить стеснялся.

Оказывается, в то время в ВДВ была разная форма одежды. Она определяла род войск и служб. Личный состав парашютно-десантных полков носил фуражку с красным околышком и красные погоны. Артиллеристы дивизии имели фуражки с черным околышком и черные погоны. У подразделений химической защиты на фуражках был синий кант, а сами фуражки и погоны, как у артиллеристов, черные. А вот офицеры воздушно-десантной службы на фоне всех десантников смотрелись как летчики. У них была форма Военно-воздушных сил. На строевых смотрах они выглядели как настоящие сталинские соколы. А с фуражками не расставались и в зимнее время, несмотря на холодную погоду.

К вечеру второго дня эшелон прибыл в Каунас, и нас отвели в спортзал какой-то десантной части. Устроили перекличку, и нашу большую команду разделили на красных и черных по цвету фуражек. Одним предстояло служить в пехоте, а вот другим, в том числе и мне, в артиллерии.

Большая группа была в Капсукас и Алитус, небольшая группа осталась в Каунасе. Нашу команду на автомобилях привезли в Калварию, это около шестидесяти километров от Каунаса.

В Калварии дислоцировалась вся артиллерия 7-й гвардейской Воздушно-десантной дивизии: артиллерийский полк, самоходно-артиллерийский и реактивный дивизионы.

Вечером нас стали сортировать по подразделениям. Меня и еще десятка три земляков определили в самоходно-артиллерийский дивизион. Остальных в артполк и реактивный дивизион. Земляков разлучили как единую команду, которую привезли служить в соседнюю республику.

Нашу группу разместили на третьем этаже спального помещения самоходного дивизиона. Все расположение сияло чистотой и порядком. Свежее постельное белье, новые одеяла. Старослужащие подготовились к приему молодого пополнения основательно.

На ночь глядя повели в солдатскую столовую. Есть совсем не хотелось. Нам сержант, наш погоняйло, видя такое дело, скомандовал: «Встать! Выходи строиться». Около столовой было много солдат, несмотря на поздний час. Им не терпелось посмотреть на молодой контингент, возможно, встретить земляка. В толпе солдат я узнал своего товарища, близкого земляка, Александра Ушакова, который уже второй год служил водителем автомобиля. Мы обнялись, конечно, расспросам не было конца.

В расположении нас уже дожидался лейтенант Пантелеев, который представил нам наших младших командиров на весь период обучения по программе курса молодого бойца. Я попал в отделение ефрейтора Чембулатова. Он несколько дней назад прибыл из учебного подразделения и сразу стал нашим Макаренко.

Утром дневальный заорал: «Батарея, подъем!» Вот и началась моя долгая, долгая солдатская, а затем офицерская служба в десантных войсках. Мы вскочили и стали суетливо напяливать на себя обмундирование. Со стороны это выглядело смешно. То в одну штанину две ноги засунешь, то ремень с табуретки упадет, а то и сапоги перепутаешь. У сержантов наша неуклюжесть вызывала смех, но они все же советами подбадривали нас, а некоторым и помогали.

И вот уже стоим в строю, выравниваем носки своих сапог по одной линии. Здесь же нам представили и старшину батареи на период курса молодого бойца — фронтовика Бондаренко.

На завтрак в столовую шли под руководством старшины. Он пытался добиться от нас строевого шага, но у нас пока, как говорят на армейском языке, получался один горох. Почему горох, мы еще не знали.

После завтрака весь день был посвящен подгонке обмундирования, наведению порядка в расположении. Хотя, на наш взгляд, в казарме и так было все в порядке.

Ближе к вечеру каждому вручили оружие. Сержанты переписали номера автоматов. От нас требовалось запомнить номер автомата и место своего оружия в пирамиде. До самого отбоя мы освобождали автоматы от обильной складской смазки. А со следующего дня стали заниматься уже строго по расписанию, которое висело в казарме на видном месте.

Через неделю занятий по строевой, физической подготовке и Уставам Советской армии мы приступили к изучению людских десантных парашютов. Основная масса молодых солдат имели парашютные прыжки, значит, были в курсе дела.

Занятия по изучению парашютов, кроме наших командиров, проводили офицеры воздушно-десантной службы — настоящие профессионалы и методисты своего дела. О парашюте могли часами рассказывать.

Был такой забавный случай. Параллельно с изучением парашютов шли занятия по наземной отработке элементов прыжка. Дошла очередь до прыжков с парашютной вышки.

Наверху стоит выпускающий, как правило, офицер. К нему подходит солдат, он помогает новобранцу надеть подвесную систему, следит за соблюдением мер безопасности. Высота все же приличная — метров восемь, десять. Сорвешься, мало не покажется. Внизу кто-то из сержантов страхует приземление парашютиста. Мы с парашютной вышки с первого раза по команде выпускающего: «Пошел!» не смогли прыгнуть. Только после нескольких попыток удавалось преодолеть психологический барьер. Настала моя очередь поднялся на вышку. Командир помог надеть подвесную систему, и я решительно подошел к краю, глянул вниз и тут же назад. Земля вроде бы рядом, а прыгнуть не то чтобы страшно, а вот не можется, и все тут. Командир не подталкивает, как вышибало в аэроклубе, а только требует, даже просит самому собраться и вперед. «На землю смотреть не надо! Смотри на горизонт!» Постоял я еще немного, подергался вперед, назад, а потом собрался и прыгнул вниз. Приземление подстраховали, получилось совсем не страшно. Для закрепления успеха стали взбегать на вышку и прыгать вниз, нам даже понравилось. Наконец командир сказал: «Молодцы! На сегодня достаточно».

Зима в том году в Прибалтике, несмотря на общий мягкий климат, выдалась снежная и относительно морозная. Поэтому нам, солдатам, изучать и укладывать парашюты на свежем воздухе было не очень комфортно.

Мы к изучению и укладке парашютов относились серьезно, тем более что нам объявили: это укладка на прыжок.

Уложили каждый свой парашют, затем поместили основной и запасный парашюты в сумку. Сумки с парашютами кто-то из офицеров опечатал, и мы их отнесли на склад.

Склад хранения людских десантных парашютов охранялся составом караула. В аэроклубе, насколько мне помнится, парашюты хранились в отдельной палатке, и никто их не охранял.

В армии все материальные ценности хранятся на складах, в хранилищах, автопарках и должны соответствующим образом охраняться.

Позднее, после принятия военной присяги, и нам придется заступать в караул и охранять эти самые материальные ценности, а пока за нас эту работу выполняют старослужащие солдаты.

Следующий день был посвящен огневой подготовке. Изучали материальную часть оружия, а также всевозможные приемы изготовки к стрельбе и теперь занимались стрельбой из автомата. Стрельбище находилось в семнадцати километрах от Калварии, оно принадлежало одному из парашютно-десантных полков. По договоренности в один из дней выделялось артиллеристам.

Утром на автомобилях приехали на стрельбище. После тренировок в изготовке к стрельбе нас вывели на огневой рубеж. Мишени (не меньше 20) были под номерами. Каждому указали мишень и ее номер. Тогда мы думали только об одном, чтобы не перепутать свою мишень с мишенью соседа. Была и еще одна подлянка, неожиданный выстрел соседа, слева или справа. Существовал целый комплекс психологических барьеров, и это надо было учитывать. За лишнюю пробоину в мишени очки лучшей снимали с общего количества.

Тем не менее выполнили упражнение уверенно. Несколько человек выбило по двадцать восемь очков, среди них был и я, рядовой Скрынников. За отличную стрельбу лейтенант Пантелеев даже похвалил нас перед строем взвода. Мы еще несколько раз выезжали на это стрельбище и всегда стреляли метко.

Незаметно прошло около полутора месяцев военной службы, мы более или менее походили на солдат, которые кое-что смыслят в военном деле. После прохождения полного курса молодого бойца нас зачислили в штат подразделений, в которых мы и должны служить до дембеля. Меня зачислили на должность заряжающего 85-мм САУ во вторую батарею. Еще некоторое время мы занимались отдельно от старослужащих, но самоподготовка проходила в ленинской комнате второй батареи. Да и занятия с нами уже стали проводить сержанты батареи.

В один Из таких вечеров в расположение зашел командир батареи, который еще находился в очередном отпуске. В ленинской комнате мы учили Уставы Советской армии.

Послышалась команда: «Смирно!» Через несколько минут дверь ленинской комнаты открылась и показалась рослая фигура капитана в парадной шинели, комбата Теплякова Ивана Митрофановича, участника Великой Отечественной войны. Когда он расстегнул шинель, мы увидели приличную наградную колодку на его кителе. Поняли, воевал наш комбат классно. Мы все еще продолжали стоять по стойке «смирно». Комбат с нами поздоровался, а сержант Храмов доложил ему, что мы, молодые солдаты, изучаем Уставы.

Тепляков сразу расположил нас к себе. Началась непринужденная беседа, комбат одновременно проверял знание Устава. Задал вопрос: «Что такое часовой?» Рядом со мной за соседним столом старослужащие Данилин и Шимкус трудились над очередным выпуском стенной газеты. Они меня толкают: «Давай, не стесняйся», а мне и хочется, и колется. Уставы к тому времени мы хорошо знали. Командир обвел взглядом нашу группу и, наверное, заметив мое замешательство, дал мне слово. Я встал, представился и бойко ответил на вопрос. И другие солдаты оказались на высоте. Уходя, командир батареи похвалил нас и пожелал как можно быстрее влиться в коллектив батареи.

В войсках перед каждым учебным годом проверялась боевая готовность, в частности подъем по учебной тревоге и выход в район сосредоточения.

Как-то во время вечерней поверки среди личного состава прошел слух: завтра дивизион поднимут по учебной тревоге. Для нас, молодых, это было очередное новшество, и мы стали расспрашивать старших товарищей, как себя нужно вести в такой ситуации. Утром нас разбудили словами: «Батарея, подъем! Учебная тревога!». Расположение стало напоминать муравейник, где каждый делал свое дело. В первую очередь занавесили окна. Соблюдалась маскировка. Я волновался, однако оделся не позднее других солдат. Взял из пирамиды рюкзак, автомат и стал в строй. Офицеры все наши действия сверяли по секундомеру.

Старшина батареи принял доклады от заместителей командиров взводов. Затем прошелся вдоль строя, кому-то из молодых помог разобраться с рюкзаком и скомандовал батарее следовать в автопарк к хранилищу самоходных установок. Там нас ожидал командир батареи. Старшина отдал рапорт о прибытии батареи. Комбат посмотрел на часы, но личному составу замечаний не сделал. Значит, батарея уложилась во время, отведенное для мероприятия.

Во главе с комбатом мы «пеше по-танковому», есть такой термин у танкистов, вышли в район сосредоточения нашей батареи. До района было километров пять. В лесу стали рыть окопы, не каждый для себя, как пехота, а укрытия для самоходок — такой глубины, чтобы эта махина могла полностью в нем поместиться. Эти капониры рыли практически до обеда. Мы старались что было сил и, конечно, устали. Комбат объявил перерыв, сам с офицерами проверил и оценил проделанную работу. Поступила команда зарыть эти окопы. «Вот это да, зачем же было тогда их рыть до седьмого пота», — мы искренне возмутились. «Если их не зарыть, то к концу вашей службы в этом районе будут одни окопы, и местному руководству это не понравится. Так что, молодежь, работаем без лишних слов», — сказал сержант Храмов. «А нужно это для сноровки и тренировки и чтобы служба медом не казалась», — добавил старшина батареи Кривопалов.

В расположение возвращались опять же с песней. В казарме почистили оружие, привели себя в порядок и услышали долгожданную команду «Строиться» для следования на обед. Даже про усталость забыли, в строй стали раньше ветеранов. «Проголодались?» — спросил старшина. «Так точно!» — ответили мы честно.

День за днем мы учились военному делу в составе батареи в основном на танкострелковом городке. Не забывали с нами проводить занятия и по наземной отработке элементов прыжка, все же мы служили в Воздушно-десантных войсках.

Как-то во время вечерней поверки в батарею зашел лейтенант Косульников, дежурный по дивизиону, и сделал объявление: завтра утром молодежь дивизиона выезжает на аэродром Кидейняй для совершения парашютных прыжков, отъезд от склада хранения парашютов. Конечно, лейтенант испортил нам настроение. Старшина тут же нам выдал теплое обмундирование и валенки. На улице была минусовая температура, да и снега было много.

Ночь была бессонной и тревожной. После подъема мы убыли на склад и загрузили в автомобиль парашюты, но перед этим каждый из нас внимательно осмотрел парашютную сумку и печать.

Затем офицеры воздушно-десантной службы провели с нами предпрыжковую подготовку. Повертелись мы на стапелях, попрыгали с трамплинов, в зимнем обмундировании это делать не очень удобно, но такие занятия необходимо проводить перед каждым прыжком независимо от профессиональной подготовки, и офицеры ВДС это держали на контроле. В армии, напомню, строгий контроль осуществляли и офицеры-политработники. Попробуй кто-нибудь из офицеров отменить или не провести политзанятия, в дивизии будет поднят большой шум с непременным, разбирательством и, возможно, с определенными оргвыводами в отношении командиров. Зато в девяносто третьем эти самые политработники без боя сдали свои крепкие позиции и первыми заняли теплые места, не забыв прихватить своих верных помощников-комсомольцев. Многие из бывших и сейчас занимают высокие чиновничьи должности, а рожи некоторых по сей день не сходят с голубых экранов. И остались в то нестабильное и безденежное для армии время практически одни строевые офицеры. И досталось же тогда им, бедолагам. Вспоминать страшно. Правда, огульно всех политработников ругать не буду, и среди них были порядочные люди. Без страха и сомнения называю их поименно: В. Гущин, Н. Горячев, В. Голубев, В. Масоновец, Л. Старченко, П. Шеметило, С. Гуринов, В. Герасимов и другие.

У офицеров воздушно-десантной службы контроль жесткий, от него напрямую зависит жизнь десантника. Сейчас стыдно вспоминать, но парашюты мы грузили медленно, без особого энтузиазма. С плохим настроением шли в столовую на завтрак. После завтрака поступила новая команда: сегодня выезд на прыжки из-за погодных условий отменяется. На душе стало веселее. Еще бы, отменили прыжки. Так повторялось несколько раз. Парашюты загружали, а потом разгружали. Но все же установилась безветренная прыжковая погода, нас вывезли на аэродром. Каждый надел на себя парашюты, построились по кораблям. Хочу обратить внимание на существующий строгий контроль за подготовкой к прыжкам и проверку парашютиста непосредственно перед совершением прыжка. За мою более чем тридцатилетнюю службу были единичные случаи отказа парашюта, которые повлекли за собой гибель парашютиста. Предпосылок к ЧП было много, особенно когда проходила массовая выброска десантов, по нескольку тысяч человек, не только в светлое, но и в темное время суток. Однако благодаря смелым и умелым действиям десантников в воздухе все оканчивалось благополучно. В этом и есть немалая заслуга офицеров воздушно-десантной службы.

К сожалению, остались в памяти два трагических случая, связанных с гибелью большого количества десантников. Первая трагедия произошла в 1968 году над Калужской областью в районе населенного пункта Юхново. «Ан-12» перевозил курсантов нашей учебной дивизии (77 человек) из Литвы в Москву для участия в показательном занятии министру обороны. В это время на такой же высоте из Нежино (Украина) летел «Ил-14» с одиннадцатью пассажирами на борту, также в Москву. И над Юхново маршруты полета самолетов пересеклись. Пассажиры обоих самолетов погибли. Помню, а я уже служил лейтенантом в Фергане, как собирались деньги на памятник в Юхново, который стоит и поныне, напоминая о той страшной трагедии, которая произошла по вине диспетчерской службы.

Вторая трагедия произошла в конце 1989 года, около Сумгаита. Десантники благодаря миротворческой миссии предотвратили истребление армянского населения, проживавшего в Азербайджане. После выполнения правительственной задачи десантники самолетами возвращались в свою 98-ю гвардейскую воздушно-десантную дивизию в Болград. Один «Ил-76» с ротой десантников на борту взлетел с аэродрома Насосная и через несколько секунд рухнул в Каспийское море недалеко от берега. Погибли все десантники и члены экипажа. Об этой тоже страшной трагедии напоминает памятник, воздвигнутый на территории тогдашнего 299-го гвардейского парашютно-десантного полка. Почему тогдашнего — теперь это территория Украины, и в том военном городке живут чужие для нас солдаты. Российских десантников передислоцировали в Иваново, а кто присягнул на вечную верность Украине, стали в одночасье десантниками-хохлами. Таких было немного. Через пару лет в Болграде от десантников осталось одно название. Все перемешалось, и что за войско сейчас в тех военных городках располагается, сам господь бог не разберется. Жаль пенсионеров-десантников, которые там остались. Деваться им было некуда, а, если честно, они никому не были нужны, их там российское правительство бросило.

В Иваново десантники успешно и усиленно занимаются боевой подготовкой и заканчивают переход на контрактную службу. Командует дивизией мой бывший подчиненный, разведчик, а ныне генерал Ленцов. У меня о нем воспоминания очень теплые. В двадцатых числах января 2006 года открываю газету «Красная Звезда» и читаю. Первый заместитель министра обороны генерал-полковник Белоусов и командующий ВДВ генерал-полковник Колмаков побывали с двухдневным рабочим визитом в 98-й воздушно-десантной дивизии, завершающей переход на контрактный принцип комплектования. Военачальники заслушали командира дивизии генерала Ленцова, который доложил, что контрактниками укомплектована вся дивизия за исключением батальона одного из парашютно-десантных полков. Высокую оценку первого замминистра обороны получила обновленная учебно-материальная база боевой подготовки дивизионного полигона «Песочное». Там же Белоусов ознакомился с ходом боевой учебы десантников. Оценив уровень организации боевой подготовки на «хорошо», отметил заметно возросшую интенсивность боевой учебы десантников. По словам командующего ВДВ генерал-полковника Колмакова, солдат занят исключительно тем, для чего предназначен и за что ему платят, — боевой подготовкой. Ленцов, как всегда, не подвел.

Однако пора возвратиться к реалиям моей молодой солдатской службы. Пока мы в составе кораблей прошли все линии контроля, подрулил и наш «Ан-2». Заходили в самолет строго по весовой категории, я был где-то предпоследним. От работающего двигателя снежная струя била нам в лицо, приятного мало.

Самолет заурчал, разбежался и поднялся в воздух, а мы с интересом смотрели в иллюминаторы на зимний литовский пейзаж. Армейские летчики более милосердно относились к нам, молодым солдатам, чем в аэроклубе, в воздухе мы не почувствовали провалов в страшные воздушные ямы. Хотя и ожидали этого. Самолет оставляли с волнением, но без прежнего страха. Все-таки коллектив играет большую роль, тем более если это надолго, как у нас, до конца службы. Приземление было мягким. Снега в поле достаточно много. На земле, конечно, делились друг с другом впечатлениями о прыжке, а потом по глубокому снегу след в след выходили на сборный пункт.

На сборном пункте лейтенант Пантелеев поздравил нас с первым прыжком, но это более относилось к тем, кто действительно совершил в своей жизни первый прыжок с парашютом. У меня это был уже третий по счету прыжок. Затем лейтенант каждому из нас выдал парашютный знак. В течение короткого времени совершили еще по два прыжка. Еще до первых прыжков нам в батарее ветераны рассказывали байки, что есть самолет огромных размеров, они с него уже десантировались. Они это делали, чтобы пощекотать нам нервы. Да, в шестидесятые годы уже появился на вооружении самолет «Ан-12». По тем временам это был один из самых большегрузных самолетов в военно-транспортной авиации. Но скажем прямо, лидерство ему принадлежало недолго. Началось бурное строительство более солидных самолетов для военно-транспортной авиации, которые десантники успешно осваивали и совершали прыжки днем и ночью.

Солдаты нам рассказывали, что в чреве этого самолета помещается до сотни десантников. Запросто может поднять в воздух две 57-мм САУ. В то далекое время в каждом полку было по одной батарее самоходных орудий. Мы слушали с удовольствием, тем более что такой прыжок уже был заложен в программу боевой подготовки.

Следующая укладка парашютов была именно для совершения прыжка из этого самолета, около купола и строп мы ползали на коленках — все выравнивали и разглаживали купол.

Почти весь следующий день на парашютном городке проводили наземную подготовку. Через день мы выехали на аэродром. Настроение двоякое — волнение и любопытство. Любопытство преобладало. Всю дорогу до самого Кидейняя шутили, стараясь не думать о предстоящем прыжке. Значит, потихоньку начинаем адаптироваться к службе, можем отвлечься от навязчивой идеи страха перед прыжком. Нам не терпелось увидеть самолет. На стоянке мы увидели три огромных самолета. «Вот это сарай», — восхищались солдаты, рассматривая «Ан-12». Летчики разрешили подойти вплотную к самолету. Чтобы посмотреть на крыло, приходилось запрокидывать голову. Вдруг открывается рампа, ух ты, да эта грузовая кабина больше похожа на тоннель. Из нее нам предстоит выскакивать друг за другом. Ждать пришлось недолго. Послышалась команда надеть парашюты и строиться по кораблям. Вся наша батарея во главе с капитаном Тепляковым через рампу зашла в самолет и полностью разместилась в грузовом отсеке. Двери закрылись, в самолете стало темно, не очень уютно, мы немного замандражировали. Через минуту, другую мощно раскрутились винты, взревели двигатели. Самолет плавно покатился по рулевой дорожке на взлетную полосу, остановился, и через несколько секунд мощно загудели все четыре двигателя, он как будто бы присел и тут же сорвался с места и стал очень быстро разгоняться. Набрав положенную для выброски высоту, самолет вышел на боевой курс. Старослужащие солдаты были спокойны, о чем-то с соседями переговаривались. Вдруг в грузовой кабине стало светло, я посмотрел в сторону хвоста и увидел, как открывается рампа. Далеко внизу — земля. Я продолжал смотреть, как зажегся желтый, а затем зеленый фонари. Личный состав встал со своих сидений, изготовился, вой сирены заглушил команду комбата: «Пошел!» Десантники с криком «ура!» устремились к люку, а здесь уже воздушная струя подхватывала солдата и уносила прочь от самолета. Меня тоже, как только добежал до конца грузового отсека, воздушным потоком подхватило и швырнуло вниз под хвост самолета, а потом будто кто-то схватил за воротник и стал поддерживать в воздухе. Работает стабилизация, дошло до меня. Глаза открыты, мелькнула земля, потом увидел удаляющийся самолет и снова земля, а дальше всем нутром почувствовал провал и застонал. «Выходят стропы», — мелькнуло в голове, и сразу же последовал рывок. Осмотрелся, вокруг много десантников. Через несколько секунд парашютисты, словно в хороводе, вертелись один возле другого. В таком массовом скопище десантников, да еще в воздухе, мы оказались впервые и немного трусили. С земли уже стали слышны команды, чтобы мы держали ноги вместе и развернулись по ветру. Еще несколько секунд, и удар ногами о землю, естественно, у нас еще не было таких навыков, чтобы устоять на ногах, но я видел, что офицеры и многие солдаты могли это сделать, как бы показывая свое мастерство перед другими. К вечеру вернулись в расположение.

Наутро укладка парашютов — необходимое требование для боевой готовности подразделения. Парашюты должны храниться в готовности для совершения прыжка, а если по какой-то причине сроки хранения уложенных парашютов перекрывали установленные нормы, парашюты обязательно переукладывались. Спрессовка парашютов на складах категорически запрещалась. В деловых буднях незаметно прошел декабрь. Думали, как встречать Новый год. Стали срочно готовить специальный выпуск стенной газеты, и надо же мне было накануне нарисовать Деда Мороза со (Снегурочкой. С тех пор я стал постоянным редактором батарейной стенной газеты и боевого листка взвода.

Встретили новый 1963-й буднично, не по-домашнему, даже скучно. Правда, елка в ленинской комнате была и поздравления с Новым годом от военного Деда Мороза. Но все по-военному неинтересно. Сразу вспомнились мама с папой и мои младшенькие. Грустно стало, хоть плачь, но рядом однополчане. Держись, солдат, генералом станешь! Почти так в моей жизни и случилось. Только я стал не генералом, а полковником.

Сразу же после встречи Нового года мы с большим старанием стали готовиться к принятию Военной присяги. Учили наизусть текст, готовили парадную форму одежды. Я во взводе был один молодой солдат, и практически все старослужащие независимо от званий и должностей усердно помогали мне. Наводчик Чувашов подогнул под меня парадные брюки, как заправский портной. Правда, он и другим солдатам не отказывал в просьбе. С большим удовольствием вертелся перед зеркалом, рассматривая себя со всех сторон. Парадная форма была подогнана по моей фигуре, отглажена и в каптерку сдана на хранение до особой команды.

На следующий день нам предложили за умеренную плату сфотографироваться, к сожалению, не в парадной форме. Старшина Бондаренко принес летный шлем десантника военных лет, новую десантную куртку, мы в них и сфотографировались. Через несколько дней дневальный по батарее приглашает нас зайти в ленинскую комнату. Там старшина Бондаренко каждому из нас вручил по нескольку фотографий. Мне тогда показалось, что мы похожи на настоящих десантников военных лет.

Этим же вечером написал родным письмо и вложил фото. Это была моя первая армейская фотография. Я ждал ответа от родителей. Письмо пришло быстро, мои писали, что на фото я выгляжу настоящим солдатом.

В субботу накануне принятия Военной присяги командир батареи провел с нами, молодежью, генеральную репетицию. Нужно было еще раз показать, как правильно выходить из строя, подходить к начальнику и докладывать о прибытии для принятия присяги, как правильно и, самое главное, какой рукой брать текст присяги и где ставить свою подпись. Наука несложная, но требовала тренировок.

Воскресенье, на радость нам, солдатам, выдалось солнечным и слегка морозным. С утра переоделись в парадную форму, получили оружие. На строевой плац вышла вся артиллерия дивизии. Свежий воздух немного бодрил и поднимал настроение. Войска, как всегда, на важные мероприятия выводят заранее, и командиры начинают в сотый раз проверять, считать. Чувашов мне говорит: «Дай, салажка, еще раз на тебя посмотреть». Осмотрел придирчиво и сказал: «Выглядишь — то что надо».

Послышалась команда «смирно», заиграл военный оркестр. Командир артиллерийского полка полковник Непомнящий строевым шагом шел навстречу старшему начальнику, щеголеватому полковнику. Позднее я узнал, что это и есть начальник артиллерии дивизии, полковник Калинин. Через годы нас судьба сведет снова. Он стал командиром дивизии, а я молодым лейтенантом, только что прибывшим для прохождения дальнейшей службы в его распоряжение.

И вот настал торжественный для нас момент, после которого мы будем полноправными солдатами и защитниками нашего Отечества. Я, как и все, волновался, но выходил из строя четким строевым шагом. Утром строевой плац заранее расчистили от снега и посыпали песком. Внятным голосом зачитал текст Военной присяги, расписался о том, что присягнул на верность Родине. Капитан Теляков пожал мне руку и поздравил с принятием присяги. В ответ я заорал: «Служу Советскому Союзу!» и вернулся в строй.

По окончании деловой части старший начальник подал команду на прохождение торжественным маршем. Все подразделения артиллерии под музыку, чеканя строевой шаг, прошли мимо трибуны, на которой было много военных и гражданских лиц. В расположении быстро протерли свое оружие, отнесли в ружейную комнату и после небольшого перекура стали готовиться к построению на обед.

Обед был праздничным, а после выход в городской кинотеатр на премьеру фильма «Три мушкетера». По пути в кино успели сфотографироваться в фотостудии в парадной форме, консультантом по форме одежды был Меркулов, механик-водитель нашего экипажа.

В напряженной учебе шло время. Уже изучена материальная часть 85-мм САУ, но поскольку я был заряжающим, основное внимание я уделял практической работе при орудии. Не сразу все получалось из-за отсутствия практических навыков при работе на материальной части. Долго ходил с ссадинами на руках, но уже через месяц-другой приобрел необходимые навыки и, по словам командира взвода, со своими обязанностями стал справляться успешно. Да и со стороны наводчика Чувашова перестали поступать упреки в мой адрес. Вот так, день за днем, месяц за месяцем, росло наше военное мастерство.

Однажды на общем комсомольском собрании батареи комбат Тепляков призвал всех комсомольцев батареи пересмотреть взятые социалистические обязательства в сторону повышения. На собрании приняли обязательство предстоящие боевые стрельбы проводить только на отлично и вызвать на соревнование первую батарею. Комбаты были заядлыми корешами. Вот друг с другом и соревновались. Ну, было тогда такое время. Без соцобязательств, что на гражданке, что и в армии, никак нельзя.

Незаметно наступил апрель. В один из дней вся артиллерия дивизии заторопилась на Добровольский полигон для выполнения боевых стрельб штатным выстрелом из всех артиллерийских систем, которые имелись на вооружении воздушно-десантной дивизии.

Молодым бойцам это было впервые. Нам наравне со старослужащими тоже предстояло стрелять из установок, но упражнение для нас было более простым и стрелять надо было не штатным выстрелом, а из вкладного 23-мм ствола, который вставлялся в орудийный.

На станции погрузки я старался помочь своему механику-водителю Меркулову в креплении самоходки на платформе, и в конце концов мы закрепили установку.

Для перевозки личного состава батареи выделялась одна теплушка, в народе ее называли телятником. Наверное, потому, что в них, когда военные были в казармах, возили животных. Посередине вагона стояла буржуйка. Несмотря на начало апреля, ночью было еще прохладно, даже по меркам Прибалтики. По углам вагона нары в два яруса.

Меня и Рудько старшина назначил дневальными по вагону и отправил на инструктаж к начальнику эшелона. Вернувшись, стали выполнять свои обязанности и присматривать за буржуйкой.

Наш железнодорожный состав долго стоял в ожидании сигнала на отправку. Позднее я понял, военные грузы и личный состав, как правило, двигаются по ночам, по выходным и праздничным дням. Пропуская все пассажирские и народнохозяйственные грузы, но если в воинском эшелоне есть литерный знак, его гонят со свистом мимо всех станций до конечной остановки. Наш таким не был.

Офицеры дивизиона находились в соседнем, плацкартном вагоне. В нашем, ну очень «комфортном», вагоне был старшим старшина Кривопалов. За всю службу я его ни разу не видел неряшливым, не слышал, чтобы он хамовато разговаривал с младшими по званию и должности. Его манере поведения подражали все сержанты батареи, и не только нашей. В других батареях старшины были сверхсрочниками и, как правило, фронтовиками. По всей видимости, у Кривопалова были достойные учителя для подражания.

Сигнала на отправку эшелона почему-то все не было. Часть солдат уже похрапывала на нарах. Данилин тихонько тренькал на гитаре. Другие что-то обсуждали, до меня доносились лишь обрывки фраз, из которых я понял, что речь идет о предстоящих боевых стрельбах.

Но ведь я в армию был призван тоже не дилетантом благодаря школьному учителю военного дела, который научил нас азам армейской службы. По крайней мере материальная часть стрелкового оружия, строевая и физическая подготовка для меня новостью не были. Да и с тактикой одиночного солдата на поле боя не было проблем плюс парашютные прыжки.

Все это нам, пацанам, вдолбил в голову фронтовик, отставной майор артиллерии Савченко. Он преподавал не только военное дело, но и математику. Человек строгих правил, но справедливый. С нами разбирался сам без родителей. Мне бы отец наверняка накостылял прилично, если бы Савченко рассказал об очередном мною выкинутом финте.

Вообще-то я рос шустрым малым. Себя в обиду не давал. До пятого класса учился хорошо, а вот с пятого по восьмой ни шатко ни валко. В шестом даже забуксовал. А вот с восьмого по десятый, по словам отца, меня как будто бы подменили — взялся за ум. Однако оставался непоседой.

Во дворе школы оставались не убранные с осени цветочные клумбы, а на них высохшие высокие стебли каких-то цветов. Мы стали выдергивать их и, раскручивая, пытались бросить как можно дальше — спонтанные соревнования, метания комьев земли на дальность.

Настала моя очередь. Д вытащил из земли высокий стебель с комом земли на конце и раскрутил его. Стебель неожиданно обломился, ком земли изменил траекторию полета и угодил в мимо проходившую жену директора школы. У меня душа ушла в пятки. Я сразу же извинился перед учительницей. Возможно, все бы и обошлось, но за всем этим из окна своего кабинета наблюдал директор школы. Конечно, велено было завтра в школу явиться вместе с отцом. Вот этого я боялся больше всего.

Обещал было директору прополоть все клумбы, но он в своем решении был непреклонен: какой-то сопляк обидел его жену.

Два дня я пропускал уроки, но в конце концов эта история дошла до отца. Всыпал он мне по самую завязку. И сказал: «Передай директору! В школу не приду, боюсь, что узнаю намного больше о тебе, поберегу сердце».

Воспоминания детства прервал сигнал горниста. К начальнику эшелона вызывали старшин батарей. По каким-то для нас непонятным причинам отправка эшелона задерживалась, но командование об этом было заранее проинформировано и приняло решение кормить личный состав в эшелоне. Многие военнослужащие уже отдыхали и от каши отказались. У нас же, молодых, был зверский аппетит, и мы с удовольствием навернули по две порции. Иногда в поле на занятиях так здорово есть хочется, аж кишки марш играют. Посмотришь на часы, а до обеда еще очень далеко. Только где-то через полгода организм приспособился к армейскому распорядку, а до этого хоть ночью разбуди и спроси: «Есть будешь?» «Буду», — отвечу. За свою солдатскую службу рядовым солдатом ВДВ не припомню ни одного случая, чтобы кто-то из старослужащих солдат обидел молодого солдата, или, еще хуже, чтобы его обжали в солдатской пайке. Наоборот, нам доставалось каши всегда больше. И прошло не более десятка лет после моей солдатской службы, как можно уже было услышать, что в таком-то подразделении обижают молодых солдат.

Такие случаи строго пресекались командирами, но эта эпидемия стала проникать во все Вооруженные силы.

Наконец раздался долгожданный гудок паровоза, и тотчас эшелон тронулся, поскрипывая всевозможными сцепками, начал отходить от станции погрузки. Медленно проплывали аккуратные домики небольшого, хорошо освещенного литовского поселка. Эшелон в пути находился всю ночь, делал остановки, пропуская пассажирские поезда, хотя до станции назначения было не более двухсот километров. К утру эшелон подошел к какой-то маленькой грязной станции и остановился. Началась обычная суета разгрузки. Мы оставили обжитый за ночь вагон, не забыв оставить там все в порядке. Меня и Рудько как дневальных по вагону оставили дожидаться прибытия представителя военных перевозок. Так было заведено в целях сохранения военного имущества. Представитель долго ждать не заставил, придирчиво осмотрел вагон. Мы с Николаем время Даром не теряли, вагон подмели, доски расставили по местам, буржуйку затушили, и он нас отпустил с миром. Как только мы стали в строй, последовала команда: «Шагом марш!» И мы с песней зашагали в пункт сбора артиллерии, самоходные установки по давно проторенной колее, минуя населенные пункты, во главе с офицерами тронулись в путь. Мне тогда казалось, что в армии без песни ну никак нельзя. В столовую с песней, передвижение по военному городку с песней или строевым шагом. В походе тоже с песней.

С песней мы прошли город Гусев. Население приветливо встретило нас. Ребятишки пристраивались к нашему строю, старались маршировать, подражая нам. Думал, после войны здесь остались жить немцы, но не тут-то было. Они оставили эти места, а их дома заняли приезжие, или, как их еще называли, завербованные в Калининградскую область из разных областей Советского Союза. Многие дома, между прочим, были обшарпаны. Дороги неважные, правда, в некоторых местах брусчатка как напоминание о том, что здесь когда-то жили немцы и был надлежащий порядок. Какой хозяин, такой и дом. Прошли пешком около восьми километров и в ближайшей роще увидели торчащие стволы гаубиц артполка и наших самоходок. Конечно, мы немного устали. Тем более после переезда, и сразу марш.

По прибытии в лагерь нас встретил старшина и определил каждому взводу лагерную палатку, потом сказал, чтобы готовились к обеду. Кто-то из старослужащих пошутил, а когда будет завтрак? «Сухим пайком и по дембелю!» — отреагировал на шутку старшина.

После обеда всей батареей стали обслуживать самоходки и готовить вооружение к предстоящим стрельбам. Мне понравился процесс выверки орудия, я с удовольствием в этом помогал Чувашову. После обслуживания техники и вооружения комбат объявил, что наша батарея завтра первой начинает боевые стрельбы. «Прошу всех настроиться и помнить о взятых обязательствах. Отпускные документы многих вот здесь», — он похлопал рукой по командирской сумке. Личный состав от удовольствия загудел. После ужина в палатку зашел Пантелеев, чтобы еще раз обсудить вопрос о правилах стрельбы и о теории с командирами установок и наводчиками орудий.

Утром нашей батарее предстояло сделать первый выстрел. Конечно, всем хотелось попасть непременно в цель. По солдатским меркам первый выстрел был самым ценным, если снаряд попадал в цель, командиру и наводчику независимо оттого, кто стрелял, объявляли отпуск с поездкой на родину сроком на десять суток. Стимул был огромный, но, увы, не каждый был удачлив.

На следующий день рано утром батарея была уже на стрельбище; нам, молодежи, доверили вести наблюдение за мишенной обстановкой и местностью, чтобы местные жители случайно не забрели на танковую директрису, хотя они всегда накануне стрельб оповещались через местные органы власти. Были случаи, когда заблудившиеся жители попадали в район проведения стрельб. Чтобы Избежать неприятных последствий, выставлялось оцепление и наблюдатели. Нам выдали бинокли, мы повесили их на грудь — настоящие командиры, да и только. Позже мы узнали правду: командиры не стали рисковать результатом, и на день стрельб нас от исполнения обязанностей освободили. Командир, как всегда, прав.

Стрельба проходила организованно. Орудия били точно по целям. Выстрел слышался мощно и громким эхом раскатывался по Калининградской области.

На следующий день боевые стрельбы продолжились, а мы сами стали готовиться к стрельбе, только наше упражнение было менее сложным. В ствол нашего 85-мм орудия вставляли 23-мм пушку. Из нее нам предстояло уничтожить безоткатное орудие, а из пулемета поразить пулемет и расчет противника.

Командиры установок, наводчики, не говоря уже об офицерах, много уделяли внимания нашей подготовке. Оказывается, оценка, полученная за выполнение упражнений молодыми солдатами, напрямую влияла на общую оценку батареи. Поэтому развернулась нешуточная борьба за высокую оценку. В течение двух дней мы тренировались при оружии. Тренировки были с утра до вечера с перерывом на обед. В один из дней нам для тренировки выделили дорожку на танковой директрисе. Здесь мы уже учились через прицел наблюдать за целями и выбирать вид оружия Для уничтожения этой цели, но без стрельбы. Пока условно, на сухую. Это сейчас на боевой технике имеются электроприводы, тогда у самоходки были механические подъемные и поворотные механизмы. Приходилось усиленно тренироваться, чтобы руки независимо одна от другой крутили рукоятки подъемного и поворотного механизмов, а марку прицела наводили в цель. Это как игра на баяне. Одновременно, наизусть заучивали условия упражнения, порядок его выполнения, а также доклад старшему начальнику о результатах выполнения стрельб. Вначале в голове накопилось очень много информации по стрельбе, целям, расстояниям, шкале прицела и так далее, но потом все разложилось по полочкам, и в дальнейшем свободно и быстро проигрывались разные варианты, которые указывали нам командиры. Я все больше убеждался, в армии успех зависит от усердия и тренировок.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.