В небе Кореи
В небе Кореи
Через несколько дней, 30 марта, мы получаем приказание перелететь на аэродром Андунь и начать прикрытие северной части Корейской Народно-Демократической Республики. Летим поэскадрильно. Погода стоит отличная. Справа и слева под нами горы, но вот справа показывается море, а впереди между гор голубая лента – это разделяющая Китай и Северную Корею река Ялуцзян. Мы видим железнодорожный мост, по которому происходит снабжение Кореи из Китая и Советского Союза, и вскоре заходим на посадку и садимся. Вылезаем из самолетов, осматриваемся.
Проходит несколько минут, и вдруг кто-то кричит: «Американец!». Мы все смотрим вверх и видим, как почти над нами, над рекой Ялуцзян проходит американский бомбардировщик В-29. Он летит безнаказанно и скрывается за горизонтом – видимо, это разведчик. Такое я видел только в начале Отечественной войны, когда фашистские самолеты нахально показывались над нашими аэродромами. Как жаль, что мы на земле! Задержись мы с посадкой на 10—15 минут, и ему пришлось бы очень плохо.
Наш полк занимает южную часть аэродрома. Мы растаскиваем самолеты по капонирам, а одно звено остается в готовности на дежурной площадке; небольшой домик возле нее мы оборудуем для отдыха летчиков. Северную часть аэродрома занимает прилетевший после нас 196-й полк. Находившиеся на аэродроме летчики 29-го гвардейского полка тепло нас приветствуют. Мы дружески беседуем, рассказывая о последних новостях, а на следующий день прощаемся с ними, убывающими в Союз.
Вечером мы едем в военный городок, где размещаемся в двухэтажной казарме (тоже бывшей японской): летчики на втором этаже, техники на первом. Рано утром следующего дня мы выезжаем на аэродром и идем в домик. Первое звено занимает боевую позицию, то есть летчики звена садятся в самолеты в готовности к немедленному, за 2 минуты, взлету.
На следующий день полк звеньями совершает несколько ознакомительных полетов над территорией Северной Кореи. Впечатление потрясающее! Слева горы (сначала невысокие, а дальше вздымающиеся вверх и покрытые снегом), справа синее море, а между ними две линии железной и шоссейной дорог, с часто встречающимися станциями и поселками. Изредка появляются небольшие водохранилища с вытекающими из них голубыми полосками речек. Возле побережья я со своим звеном заметил внизу четверку самолетов F-84. Но, увидев нас, они поспешно ушли за береговую черту, в море, куда нам категорически запрещалось заходить.
2 апреля я вылетел звеном на перехват реактивного разведчика Б-45. Признаюсь, что в этом вылете из-за отсутствия опыта боев на современных реактивных самолетах мной был допущен ряд ошибок, в результате чего мы только случайно не понесли потерь...
Нас подняли слишком поздно, и мы увидели группу противника в составе разведчика В-45 и 8 самолетов F-86 «Сейбр», идущую на встречно-пересекающихся курсах уже на 1000—1500 метров выше нас. И хотя мы находились ниже противника, мною было принято решение на атаку разведчика – а это было явной ошибкой! После сближения ведущему второй пары моего звена капитану Лазутину удалось занять удобное положение в пятистах метрах снизу и сзади разведчика, но после нажатия Лазутиным кнопки «огонь» выстрела не последовало. На проявленной фотопленке остался прекрасный снимок американского реактивного разведчика, который благополучно ушел к себе домой.
Зато же проглядевшие нас сначала «Сейбры» набросились на мое звено сверху. Мне пришлось открыть по ним огонь издалека, чтобы не дать им сбить Лазутина, и тогда они резко ушли вверх. Но в этот момент мою пару атаковало второе звено «Сейбров»! Ведущий группы сверху-сзади зашел в хвост моему ведомому Сергею Родионову и быстро стал сближаться с ним, готовясь в любую секунду открыть огонь из всех своих шести крупнокалиберных пулеметов. Видя, что я не успеваю отбить атаку, я дал Родионову команду сделать переворот. Родионов немедленно выполнил команду и ушел буквально из-под носа «Сейбра», который последовал за его «МиГом», догоняя его на пикировании. Я же, сделав правый разворот со снижением, оказался в выгодном положении сзади этого «Сейбра» и с дистанции 400—500 метров открыл по нему огонь. Трасса прошла перед «Сейбром», и несколько снарядов разорвались на фюзеляже. «Сейбр» сразу прекратил преследование, развернулся под меня и ушел вниз.
В этот момент на меня свалилась сверху вторая пара «Сейбров», но я правым разворотом ушел из-под атаки. Они попытались последовать за мной, но Родионов оказался сзади этой пары и, открыв по ней огонь (хотя и с большой дистанции), вынудил ее прекратить атаку и уйти с набором высоты вверх. После этого «Сейбры», прекратив бой, ушли за разведчиком. Мы стали преследовать их, но приближавшаяся береговая черта, за которую нам запрещалось заходить, заставила нас прекратить преследование.
Бой был безрезультатным, хотя один из «Сейбров» был, видимо, подбит. Все же этот бой многому нас научил. Даже при том, что противник имел численное преимущество и выгодную позицию, а мы вступили в бой, не имея преимущества ни в высоте, ни в скорости, при правильном взаимодействии и огневой поддержке друг друга было вполне возможно вести бой. Но все же важность наличия преимущества в скорости и высоте над противником была понята не сразу, и на следующий день, 3 апреля, мы понесли первые потери...
В этот день командный пункт поднял по тревоге первую эскадрилью под командованием майора Щеберстова. Не набрав высоты, они в составе 12 «МиГов» пересекли реку Ялуцзян и через несколько минут были атакованы сверху 18 «Сейбрами». Бой сразу принял невыгодный для нас характер. Многие самолеты получили попадания, а самолет старшего лейтенанта Никитченко был подбит. На подбитом самолете он пытался уйти на аэродром, но «Сейбры» воспользовались тем, что его уход никто не прикрывал, догнали и расстреляли его. Как оказалось впоследствии, его сбил капитан Джеймс Джабарра из 334-й эскадрильи американских ВВС.
На подмогу первой эскадрилье была поднята наша, третья эскадрилья полка, находящаяся под командованием Героя Советского Союза майора Александра Васько. Была дана команда направиться прямо к месту боя, и мы, не набрав высоты, на малой скорости подошли к месту боя, находясь ниже всех. Здесь на нас навалилась еще одна подошедшая группа «Сейбров» в количестве 20 машин. У нас было только 8 самолетов – это в два с половиной раза меньше. Но хуже всего было то, что «Сейбры» атаковали нас сверху. Идя справа-сзади, за командиром эскадрильи майором Васько, я услышал слова, кажется, Бориса Рейтаровского: «Сзади „Сейбры“!» Оглянувшись вправо, я увидел, что сверху-сзади на его пару пикирует звено «Сейбров». Дав ему команду: «Борис, разворот вправо!», – я сам резко развернулся и открыл огонь по пикирующим «Сейбрам». Те резко вышли из пикирования и ушли вверх. В этот момент, посмотрев на своего ведомого (а им был старший лейтенант Вердыш), я увидел, что его сверху также атакует четверка «Сейбров». Сделав резкий разворот, чтобы отбить их атаку, я увидел, что опоздал, – один из «Сейбров» открыл огонь, и трасса попала в самолет Вердыша. Так как после атаки «Сейбр» стал уходить вверх, то я сразу оказался сзади него и, открыв огонь, видимо, подбил его, так как из самолета пошел сизый дым, и он резко ушел вниз, в сторону моря.
Оставив его, я сразу же развернулся и увидел, что оставшаяся тройка «Сейбров» преследует Вердыша и уже сблизилась с ним до дистанции открытия огня. Однако в этот момент самолет Вердыша описал что-то вроде «бочки» и оказался внизу и сзади этой тройки и открыл по ним огонь, после чего «Сейбры», увидев летящую трассу, резко развернулись и ушли в сторону моря со снижением. Я попытался догнать их, но, выйдя к морю, был вынужден прекратить погоню.
В этом бою у самолета Вердыша был поврежден двигатель, и он садился с неработающим двигателем. Гидросистема «МиГа» была перебита тоже, и Вердышу пришлось садиться без шасси, на фюзеляж. К счастью, посадка произошла в пределах аэродрома, самолет не загорелся и не разрушился, и мой ведомый остался жив.
Пара Бориса Рейтаровского была вторично атакована «Сейбрами», его самолет был также подбит, и двигатель остановился. Он также сел без двигателя на аэродром, но несколько промазал и выкатился за ВПП, повредив свою машину.
В целом итог этого боя был печальным. Мы потеряли летчика и три самолета. Произошедшее доходчиво показало нам, что нельзя вести бой против «Сейбров», не обеспечив себя скоростью и высотой. Это означает подставлять свои «МиГи» под расстрел пулеметов «Сейбров», которые, используя свое численное превосходство и имея преимущество в скорости и высоте, получают полную свободу действий и легко атакуют и поражают наши самолеты! Надо сказать, что этот бой очень напоминал воздушные бои первых лет Отечественной войны, когда «мессершмитты», используя свое преимущество в скорости и высоте, легко атаковывали и сбивали наши самолеты, прикрывавшие наши войска или группы штурмовиков и поэтому летавшие на малых высотах и малых скоростях.
В следующие дни мы несколько раз вылетали на отражение налетов многочисленных групп штурмовиков F-84 и F-80, но при нашем приближении эти группы немедленно прекращали штурмовки и быстро уходили к морю, за береговую черту, – залетать туда нам было категорически запрещено. Однажды Лазутин со своим ведомым попытался было их преследовать, но, оказавшись над морем, прекратил преследование, развернулся и присоединился ко мне.
Здесь необходимо сказать, что нашим 50 самолетам, хотя и прекрасным МиГ-15, противостояли три воздушные армии – свыше 2000 боевых самолетов, а также несколько американских и английских авианосцев, на которых было еще свыше 1000 самолетов. Ясно, что воевать против такой мощи было чрезвычайно трудно. Нас спасали изумительные летно-тактические данные наших «МиГов», мастерство наших летчиков, а также то, что главной задачей американцев было одно: сбросить бомбы или выпустить ракеты и после этого вернуться живыми на свои аэродромы. Нам рассказывали, что их летчикам было необходимо выполнить какое-то количество таких вылетов (кажется, сто), после чего они получали за это значительное вознаграждение и возвращались домой, в Соединенные Штаты.
Видимо, поэтому нашим командованием было принято решение не маскировать защитной окраской наши истребители, а, как ни странно, сделать их более заметными. Дело в том, что фюзеляж и крылья «МиГа» изготавливались из серебристого алюминия и покрывались бесцветным лаком, поэтому они были видны на десятки километров, особенно при ярком солнце, когда солнечные лучи отражались от самолетов как от зеркал. В результате американские летчики своевременно замечали появление наших самолетов и поспешно уходили за береговую черту. А так как целью их штурмовок были железная и шоссейная дороги, проходившие всего в нескольких десятках километрах от моря, то наши истребители обычно видели только хвосты удиравших американцев. Заходить же в море нам категорически запрещалось потому, что хотя и истребители МиГ-15, и летчики были советскими, но Советский Союз официально не участвовал в войне. Советские дипломаты категорически отрицали участие советских летчиков в войне в Корее – и это работало: американцы также не объявляли, что в Корее воюют русские.
Именно поэтому мы, советские летчики, летали на советских «МиГах» с корейскими опознавательными знаками (два круга вокруг красной звезды), носили китайскую военную форму и даже сначала вели радиопередачи в воздухе на корейском языке! Для этого мы почти два месяца учились подавать команды в воздухе на корейском языке, а для подсказки держали на правом колене планшет с командами на русском и корейском языках. Надо сказать, что во время учебных полетов дело с подачей команд на корейском языке обстояло более или менее благополучно. Тогда имелось время посмотреть на планшет и подать команду: «Разворот вправо» или «Разворот влево». Но когда дело дошло до боевых действий и до гибели порой оставались секунды, все корейские команды моментально улетучивались и весь радиообмен шел исключительно на русском языке. Американские средства радиоперехвата, конечно, все записывали, но радиообмен не был доказательством. Мало ли чего можно наговорить!
Самое удивительное, что американское командование, зная, что в Корее воюют советские летчики, не сообщало об этом ни своим летчикам, ни журналистам. Для обвинения Советского Союза во вмешательстве в войну в Корее нужны были более веские доказательства – пленный советский летчик, техник, любой русский солдат. Видимо, именно поэтому приказом командования нам категорически запрещалось не только залетать на море, но и приближаться к линии фронта. Ведь самолет мог быть сбит, а выбросившийся на парашюте и упавший в море или на землю летчик мог в таком случае быть подобран американскими спасательными командами, которые были очень мобильны и успевали попасть в любое место Кореи. Поэтому почти все воздушные бои проходили только над территорией Северной Кореи, и все сбитые советские летчики, выбрасывавшиеся из самолетов, опускались на землю, которую они защищали, – после этого китайские или корейские солдаты подбирали их и доставляли на аэродром. В то же время никаких документов, удостоверяющих, что мы советские летчики и помогаем корейской армии защищать свою страну, у нас не было. Правда, на наших тужурках были нарисованы китайские иероглифы, свидетельствующие, что мы принадлежим к Китайской Народной Армии. Но большинство корейцев, как и мы, никак не могли прочитать эти надписи. Поэтому доказать спустившимся на парашютах нашим летчикам, что они не американцы, было довольно трудно.
Только поэтому однажды произошел трагический случай. Советский летчик, старший лейтенант Стельмах[13], спустившийся на парашюте, был принят за американца и обстрелян китайскими добровольцами. В свою очередь, Стельмах принял китайцев за лисынмановских бандитов и стал отстреливаться. Последнюю пулю он, не желая попасть к бандитам в плен, выпустил в себя. Так, по недоразумению, погиб прекрасный летчик и патриот своей Родины...
* * *
Итак, первая неделя боев была для нас неудачной. Были сбиты несколько американских самолетов, но мы потеряли одного летчика, и несколько самолетов были сбиты или основательно повреждены. Это говорит о том, что в первых боях на реактивных самолетах необстрелянные летчики, как и командование, допускали многочисленные просчеты, и это не могло не сказываться на результатах боев.
Главным недостатком управления был поздний подъем наших самолетов, не успевавших набрать к месту встречи с противником необходимую высоту, а также стремление наших летчиков вступать в бой с американцами, не имея преимущества ни в высоте, ни в скорости. Поэтому американские «Сейбры», атакуя наши группы сверху, легко добивались победы. Кроме того, еще не было отлажено взаимодействие как внутри пар (между ведущим и ведомым), так и в звеньях и эскадрильях.
Тем не менее за две следующие недели наши летчики набрались опыта ведения воздушных боев и стали сражаться с американскими самолетами гораздо увереннее. Была изменена и тактика. Так, если раньше после взлета наши летчики, стремясь быстрее встретиться с противником, набирали высоту над Северной Кореей, то теперь наши истребители набирали высоту еще над китайской территорией, вдали от района боевых действий. Только после набора достаточной высоты (примерно на 500—1000 метров выше противника) и скорости, близкой к максимальной, «МиГи» выходили в нужный район и встречались с противником, уже имея необходимое преимущество. Результаты не заставили себя ждать.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.