Возвращение в Россию

Возвращение в Россию

Семейство покинуло пароход в Генуе и поездом выехало в Россию, сделав небольшую остановку в Вене. Здесь Николай и Маргерит вторично обвенчались, на сей раз по православному обряду, хотя это и не было обязательно после разрешения от Победоносцева. Четыре десятилетия священником посольской церкви в Вене был М.Ф. Раевский. Тесно взаимодействуя с русскими военными агентами, в том числе с Каульбарсом, отец Михаил не только выполнял пастырские обязанности, не только успешно вел миссионерскую деятельность по распространению православия на Балканах, но и отстаивал государственные интересы России в этом регионе. Раевский умер в 1884 году, и обряд венчания в посольской церкви провел его преемник, имя которого нам неизвестно. Но он подарил чете Маклай свою фотографию, которая ныне хранится в музее Маклея в Сиднее[958].

Миклухо-Маклай с семьей прибыл в Петербург 14 июля 1886 года и, пока шли поиски подходящей квартиры, остановился в гостинице. Информируя читателей о его приезде, газета «Новости» сообщала: «Здоровье его неудовлетворительно, страдающую ревматизмом руку он носит на перевязи. Мысли об основании русской колонии на островах Тихого океана он не покидает»[959].

Супруги поселились по адресу: Галерная улица, д. 53, кв. 12 (семь комнат на четвертом этаже с окнами на улицу и во двор) — в не самом престижном районе, но недалеко от центра. Необходимо было расплатиться в отеле, дать задаток за квартиру, приобрести посуду и мебель, нанять прислугу — повариху, горничную и мужика на подхвате (колоть дрова, топить печи, переносить тяжести и т. д.). Поэтому сразу по приезде Николай Николаевич послал письмо в Малин брату Сергею со слезной просьбой о присылке денег («У меня осталось только несколько рублей»)[960]. Однако наиболее неотложной и трудной задачей было найти бонну для детей, говорящую по-английски, так как Маргерит и маленькие сыновья совершенно не знали русский язык. Несколько англоязычных бонн, давших объявления в газетах, оказались несимпатичными старухами, ранее жившими в богатых семьях и требовавшими высокой оплаты за свой труд. Тут на помощь пришла Юлия Николаевна, жена Владимира Миклухи, которая, как и ее муж, поддерживала отнюдь не афишируемые связи с революционным подпольем. Она привела на Галерную скромную девушку в бедной одежде, которая просила называть ее просто Марией. Девушка согласилась ухаживать за детьми и служить хозяйке переводчицей всего за 15 рублей в месяц.

По данным охранного отделения Департамента полиции, напавшего на ее след полтора года спустя, уже после смерти путешественника, это была мещанка Мария Дмитриевна Аронова, уроженка города Порхова Псковской губернии — «особа интеллигентная, знающая языки, ни по манерам, ни по образованию не похожая на няньку, уже бывавшая за границей»[961]. Агенты охранки обнаружили ее имя в перлюстрированных письмах и записных книжках нескольких революционеров, в том числе Екатерины Бартеневой и Германа Лопатина, но в каких именно «преступных деяниях» она участвовала, охранке установить не удалось. В конце 1880-х годов, в годы безвременья, когда были разгромлены основные организации революционных народников, когда возникали и подавлялись полицией первые марксистские социал-демократические кружки, многие подпольщики, избежавшие арестов, рассеялись по стране и затаились, ожидая подъема новой революционной волны. К этому кругу людей, вероятно,, и принадлежала «бонна» в семье Миклухо-Маклая. Знал ли Николай Николаевич, кого рекомендовала ему невестка? Если не знал, то, несомненно, догадывался, ибо Мария действительно не была похожа на няньку, вела себя загадочно и избегала говорить о своем прошлом. Путешественник понимал, что рискует, но это его не остановило. Значит, в господине де Маклае не вполне умер шестидесятник — студент-бунтарь Николай Миклуха.

Маргерит быстро сблизилась с Марией, которая отлично справлялась со своими обязанностями, и давала ей ответственные поручения. Не зная всей подноготной, она выделяла Марию среди прочих слуг и скорее относилась к ней как к компаньонке. «Я пригласила Марию в свою комнату, — записала, например, она в своем дневнике 18 февраля 1888 года, — пела и играла для нее на фортепьяно. Думаю, ей понравилось. Она так хорошо относится к моим малышам, что мне захотелось проявить к ней внимание»[962].