Михаил МОРОЗ

Михаил МОРОЗ

Хлеб стоял стеной. Стебель к стеблю, как солдаты в строю. Набегавший ветер перешептывался с колосьями и убегал, волнуя ржаное поле до самого горизонта.

Растертый сильными пальцами колос уронил в ладонь янтарные зерна. Запрокинув голову, парень высыпал их в рот и уверенно сказал:

— Хлеб поспел. Завтра выходим с рассветом. Можно убирать Мишино поле.

Так вот оно, Мишино поле: колосится богатым зерном. Тихое и безмятежное, будто и не было того громового военного эха. Только имя, которое оно теперь носит, напоминает о сентябрьском дне 1977 года, когда учащийся Оршанского педагогического училища Михаил Мороз сделал здесь свои последние шаги по земле, унося от комбайна снаряд военного времени. Сеять и убирать урожай на Мишином поле теперь доверяется лучшему комсомольско-молодежному экипажу колхоза «Прогресс» Дубровенского района Витебской области. И Михаил в составе экипажа. Почетным членом.

…Бежит по седому Днепру быстрокрылая «Ракета». Белый пенистый шлейф тянется за ней, будто отпустить не хочет в даль дальнюю. А она летит и летит навстречу высоким песчаным откосам с могучими развесистыми соснами на вершинах, навстречу тихим поселкам, бескрайним лугам и полям. Оставляет километр за километром быстроходное судно «Михаил Мороз». И ожидающие на пристанях пассажиры, как о живом человеке, говорят: «Идет «Михаил Мороз»!»

…Идет, босыми ногами шлепает по росным травам высокий стройный юноша лег восемнадцати. Ветер раздувает пузырем его рубашку, запутался в волосах.

Хорошо шагать по земле, когда все в жизни только начинается. И мечты, и любовь, и встречи… И ничто не напоминает о жестокости войны, выстрелившей вдруг через десятки лет после победного салюта.

Таким решили возвратить землякам Мишу Мороза молодые скульпторы Николай Потапов и Сергей Бондаренко, выпускники Белорусского театрально-художественного института, победившие в конкурсе на создание памятника герою-комсомольцу.

Он прожил недолгую жизнь. Но в свои неполные восемнадцать успел совершить подвиг. Потому и остается вместе с живыми. Навсегда.

А память будет снова и снова возвращать к той осени 1977 года.

* * *

…Поле не охватить взглядом, тянется к перелеску, убегает крутогором. Тихое, мирное, чуть прихваченное увядающей желтизной. Весной его вспахали, засеяли. Летом по-хозяйски холили. Пришла осень, самое время поклониться людям за труды богатым урожаем. А оно вынесло им беду.

…Одними губами, будто боясь спугнуть непрошеного гостя, Миша прошептал:

— Тише, пацаны… Я возьму…

Черный, покрытый землей и ржавчиной снаряд, выхваченный комбайном из свежераспаханной борозды, двигался по транспортеру вместе с картофельными клубнями. Когда его заметили, останавливать комбайн было уже поздно. Секунда, вторая — и изъеденный ржавчиной снаряд затрясет на столе-вибраторе, бросит в барабан. И кто знает, что тогда случится?

А на комбайне четверо студентов — вот они, рядом. Смотрят недоуменно на ползущий снаряд. А еще пятый — тракторист, шестой — комбайнер. Они вообще ничего не подозревают о ползущей беде…

Времени для раздумий не оставалось. Первым это понял Миша. Осторожно подхватив снаряд, он неловко соступил на землю и медленно зашагал по распаханным бороздам.

Липов овраг, где ребята собирались вместе в короткие часы отдыха, лежал на краю ноля, шагов за сто пятьдесят. По развороченному полю идти неудобно, к резиновым сапогам липнет размокшая от дождя земля. Снаряд килограммов восьми на вытянутых руках кажется по меньшей мере двухпудовым.

Наконец-то под ногами твердая земля. Утоптанная тропинка бежит вдоль поля. А за кустами ров. Еще несколько шагов…

И в это время раздался оглушительный взрыв. Прокатился над полем и глухо угас вдали, оставив после себя звенящую тишину.

От комбайнов бежали люди, бежали Мишины однокурсники, еще не понявшие, что же произошло.

— То ли оступился и выронил тяжелый мокрый снаряд, то ли неосторожно опустил его… Мы так и не поняли. Подбежали, а он весь в крови… Руки целы, а ноги… Наскоро, как умели, перевязали. Только вся наша повязка скоро сочилась кровью.

Это рассказал Мишин товарищ Алексей Горнаков на следующее утро после взрыва, когда мы стояли у Липова рва, не успевшего принять смертоносную ношу.

Почти трое суток боролись врачи за жизнь Михаила. Прибыла группа хирургов из Минска по специальному распоряжению министра здравоохранения республики. Делали все возможное. И трое суток дежурили под окнами больницы Мишины товарищи, ребята из Оршанского педагогического училища. Все думалось: вдруг может срочно понадобиться кровь или какая-нибудь другая помощь потребуется?

Изредка к Михаилу возвращалось сознание. Сначала удивился, что рядом у постели мама в белом халате: путь от полесского села Бережцы до Орши совсем не близкий. Первое, что спросил: как чувствует себя с дороги? У матери больное сердце — он это знал и всегда старался уберечь ее от лишних волнений. Даже когда у него случались какие-либо неприятности в техникуме, об одном просил классного руководителя Ивана Ермолаевича: чтобы матери не рассказывал.

А тут вот не уберег.

Мать гладила руки сына и изо всех сил сдерживала слезы, стоявшие колючим горьким комом в горле.

Сын сокрушался, что только метров семь не дошел до рва. Потом пожаловался на боль в ноге. Хотя ноги-то уже не было — ампутировали. Но он «чувствовал» ее и тревожился, как бы это ранение не помешало его службе в армии.

И ни словом не пожалел, что первым вызвался нести от комбайна тот черный непрошеный снаряд.

Все, кто был рядом, кто дежурил в эти дни в оршанской больнице, верили, что выживет Миша. Как же иначе? Разве может война убивать через тридцать с лишним лет таких юных?

Не первый раз приезжали в эти места на уборку картофеля и льна студенты. Не раз однокурсники Михаилч слышали рассказы местных жителей о военных годах: фронт стоял здесь девять долгих месяцев, около двадцати тысяч солдат остались лежать в братских могилах. Приносили ребята полевые цветы к скорбным плитам с длинными, нескончаемыми столбцами фамилий павших. Читая их, почти каждый из ребят находил однофамильцев. И тогда вспоминали о потерях среди родных и близких.

После таких бесед ребята заходили в дома к ветеранам и поседевшим вдовам, предлагали помощь — то ли дров наколоть, то ли огород убрать.

Война смотрела на ребят лицами старых людей и казалась такой далекой, Они вспоминали о ней, когда находили солдатскую каску или обнаруживали полузасыпанный, обвалившийся блиндаж. Они говорили о ней, собираясь побывать в деревне Шалашино. Там на краю села стоит суровый обелиск с надписью: «В сорок четвертом 24 июня фашисты зверски замучили здесь 19-летнего Юрия Смирнова». Боец был почти их ровесником. Он но выдал военную тайну врагу. Его комсомольский билет и протокол допроса с бессильной фразой гитлеровского писаря — «пленный молчит» — бросили в блиндаже бежавшие палачи.

Слушая рассказ о распятом на стене юноше, девчонки из группы плакали, а парни до немоты сжимали челюсти.

А потом они нашли еще один памятник: бронзовая женщина-мать оплакивала солдат, погибших уже в мирные дни, — война стреляла в саперов, которые шли по дорогам былых сражений и освобождали поля от смертоносных грузов. То было черное эхо войны, заставлявшее снова оплакивать павших сыновей.

И вот снова…

Мальчишка мечтал стать учителем и, поступая учиться, в первый раз писал автобиографию:

«Я, Мороз Михаил Михайлович, родился 28 ноября 1959 года…»

Листок, что хранится в личном деле учащегося Оршанского педагогического училища, был исписан не более чем в полстраницы. Биография только начиналась. Жизнь была впереди.

Если бы не тот снаряд…

Осталась в комсомольском билете суровая запись, как последний взнос Михаила Мороза: «Вынес с поля боевой снаряд, отвел от людей беду ценой собственной жизни». Эти слова сродни записям военных дней: «Лег на огневую точку противника и заглушил ее. Проявил героизм».

Война все еще не закончила свой скорбный счет.

Вновь перечитываю полустраничную биографию Миши, прерванную выстрелом из войны.

Он родился в деревне Бережцы Житковичского района Гомельской области.

Дом с голубыми ставнями смотрит окнами на деревенскую площадь. Рядом колодец под крышей: по воду к нему ходят из всех соседних хат. Чуть подальше мостик, где издавна собирались летними вечерами сельские парни и девушки — песни попеть, покричать частушкой последнюю деревенскую новость, поплясать под гармошку.

На веселом, людном месте поставили дом Морозы. По всем Бережцам в тот год стучали топоры и взвизгивали пилы: заново строили сельчане деревню, сожженную фашистами за связь с партизанами. Хозяин высадил около дома тополиную аллею. Когда родился внук Мишка, деревья были уже подростками. Старому Степану нравилось, как пахнут по весне липкие ярко-зеленые листочки тополей.

А подрос Миша, и вместе с дедом посадили они за домом тоненькие саженцы яблонь.

Впервые я увидела этот сад в зимнем уборе.

— Это Мишино дерево. И эта яблоня тоже, — гладил увязшие в снегу деревья Михаил Степанович, Мишин отец. И замолкал надолго. Может быть, что-то вспоминал о сыне, о тех недавних днях, когда вместе мастерили, вместе возились в саду.

В дом принесли корзинку с яблоками. С холода в теплой хате они покрылись влагой. Лежали как умытые росой. Бережно вытирала их белым полотенцем хозяйка, тоже словно гладила: с яблони сына они.

Помню, и однокурсники про эти яблоки вспоминали: любил Миша, возвратись из поездки в Бережцы, угостить товарищей то домашним вареньем, то душистыми яблоками. Говорил не без гордости: «Из своего сада. Аромат-то какой!»

Смотрела я на зимний сад: качают голыми ветками яблони, поскрипывают на морозе. А представлялся этот же сад по весне, когда вспыхнут бело-розовой кипенью яблони-невесты, одарят, людей красотой. И подумалось: успел человек и это доброе дело сделать — посадить на земле дерево. У родного дома. И у школы, говорили односельчане, шумит-разговаривает Мишина береза. Мальчишкой посадил ее вместе с одноклассниками.

Миша часто зазывал своих многочисленных друзей погостить в его родной деревне, но все больше по весне или летом. «Весной здесь большие разливы. А летом луга в цвету, лес грибами пахнет, в реке рыбы всякой только успевай удочку забрасывать». Так говорил друзьям о Бережцах влюбленный в родную деревню Михаил. И к нему ехали с удовольствием.

Однокурсник Василий Вавилов, тяжело переживавший смерть друга, рассказывал, как его встречали родители Михаила:

— Не раз я слышал от Миши про полесские разливы. Захотелось самому увидеть. На каникулах наконец-то собрались. Встретили меня, как и родного сына, с радостью и радушием. А меньшие братья, Саша и Ванюшка, те ни на шаг не отходили. С утра уже сторожили, чтобы без них на рыбалку не ушли.

Миша успевал порыбачить на зорьке, повозиться с братьями, которые в нем души не чаяли. Но непременно что-то делал по дому: красил, мастерил, а надо пол помыть, так тоже не отказывался помочь матери, зная про ее хвори. Не ждал, пока позовут и на колхозное поле: ходил на разные работы.

Колхозный бригадир Валентин Константинович Панфиленко всегда радовался приезду Миши домой:

— В последние годы не припомню лета, чтобы Михаил не работал в бригаде. В школе учился, а потом в училище, но все равно на каникулах он с нами — то сено стогует, то сенаж заготавливает. Все крестьянские работы знал.

Лето семьдесят седьмого трудным для села было: дожди заливали поля, к хлебу не подступиться. У каждого сердце болело, глядя на это. Всех тогда позвало поле. Шли как на бой. И Миша с односельчанами в этом бою. В свое последнее лето.

В полустраничной автобиографии об этом не прочтешь. И о родителях Миши скупая строка:

«Мать, Ольга Ивановна Мороз, продавец сельского магазина. Отец, Михаил Степанович Мороз, тракторист Житковичского леспромхоза».

В больничном коридоре Ольгу Ивановну тогда предупредили: сын без сознания. Успокоили — так и должно быть: чтобы не тревожить болью, ему ввели специальное лекарство — пусть спит. Но вопреки всем законам медидины, едва мать, преодолевшая четырехсоткилометровый путь от Бережцов до Орши, присела с разрешения врача у кровати сына, Миша открыл глаза. Увидев ее рядом, тихо окликнул: «Мама!»

Она держалась: только бы не расплакаться, только бы не прибавить волнения сыну. А Миша, облизнув спекшиеся от жары губы, спросил, как чувствует себя мать с дороги.

Все лучшее в нас от матери. От ее песен над колыбелью, от ее забот и нежности, от ее мудрости. Ольга Ивановна об одном мечтала: вырастить сыновей хорошими людьми.

Сама родилась в многодетной семье — девять их было. Отец возвратился с войны инвалидом. В детской памяти война осталась заревом пылающих лет да болотной топью, хлюпающей под ногами, — всем селом прятались от карателей в болотах. Запомнилась постоянно сосущим в животе голодом послевоенная пора. Работали тогда в поле и стар и мал, помогали колхозу встать на ноги.

И у Михаила Степановича биография похожая: в соседних деревнях росли, одной военной поры детство было. Мише, своему первенцу, часто рассказывал о пережитом. И радовался, когда заметил у сына интерес к трактору. Разрешил помогать ему в ремонте машины, думал отцовскую специальность выберет Михаил.

Но когда сын вдруг заговорил о профессии учителя, отговаривать не стал. Видел отец, как тянется к Мише детвора, как умеет он ладить с деревенскими ребятами, как стал серьезнее, приняв решение поступать в педагогическое училище. Решил: должен из сына неплохой учитель получиться.

После рокового взрыва на сентябрьском поле почти каждый день поднимается сельский почтальон на высокое крыльцо в дом к Морозам. Пишут совсем незнакомые люди. Седые ветераны, прошедшие войну, пишут Мишины ровесники, пишут пионеры.

«Подвиг вашего сына изменил нашу жизнь. Мы поняли ее смысл. Мальчишек нашего класса будто подменили. Они стали намного серьезнее… Миша заставил нас задуматься над вопросом: «А зачем я живу?» — так написали десятиклассники из киргизского города Кара-Балта.

«Я еще не комсомолка. Но прочитала в «Комсомольской правде» о Мише и теперь знаю — обязательно буду комсомолкой», — сообщила из Башкирии Гулынат Бакиева.

«Низко кланяюсь матери и отцу Михаила за то, что вырастили такого сына. За свою жизнь я немало встречал ребят внешне обычных, неприметных. Но в нужный час они готовы на решительные поступки, на подвиг», -;. это письмо от человека, прошедшего по военным дорогам, видевшего не раз смерть, от подполковника В. Данильченко.

Письма, письма. Слова участия, раздумья. Горе семьи Морозов болью отозвалось в чужих сердцах.

Оно свалило Ольгу Ивановну. И нет сил отвечать людям. И молчать трудно. Вечером возвращается с работы Михаил Степанович и садится после нелегкого рабочего дня на морозе и ветру за стол, пишет незнакомым людям, рассказывает о сыне.

А утром новая почта. А нередко и робкий стук в дверь незнакомых до этого людей.

Так постучались однажды ребята из школы-интерната № 4 города Минска. Вместе со своим воспитателем Сергеем Мефодьевичем Федоровым проделали они немалый путь до полесской деревни Бережцы, чтобы познакомиться с родителями Миши. Они уже были знакомы по письмам. А теперь захотелось посадить на могиле Михаила цветы, показать, какой альбом удалось собрать, встречаясь с Мишиными товарищами по школе и по училищу. В школе-интернате, где воспитываются в основном дети-сироты, Михаил Мороз стал близким человеком. Близкими стали его родители. В музей «Шагнули первыми», который создан в школе-интернате, Ольга Ивановна и Михаил Степанович передали фотографии сына, письма.

В долгие вечера отвечает Михаил Степанович на многочисленные письма. Вся короткая жизнь сына проходит перед глазами. Что успел его Миша?

В полустраничной биографии Мороза читаем: «Закончил 8 классов Хильчицкой школы…»

От Бережцов до школы более пяти километров. Интерната в Хильчицах тогда не было, приходилось почти каждый день мерить пешком это расстояние дважды. Лишь в зимнюю замять оставался Миша ночевать в Хильчицах у друзей или старенькой прабабки.

Из школьных предметов выделял литературу. В сумке рядом с учебниками всегда лежала какая-нибудь книжка из библиотеки. Особенно любил про войну, про разведчиков, про смелых путешественников.

Федор Савич Санец, учитель русского языка и литературы, положил передо мной стопку тетрадей:

— Вот писали с ребятами сочинение на тему «В жизни всегда есть место подвигу»… — Он нервно побарабанил пальцами по столу, порывисто встал и отошел к окну. За окном пустой школьный двор, тихая сельская улица. Федор Савич долго не оборачивается, и я вижу только по-стариковски согнутую спину учителя.

В этой небольшой сельской школе он провел немало лет. Много было у него учеников. Хороших и не очень прилежных. Тихих и озорных. Про Мишу запомнил, что всегда книги просил. О войне.

Старый учитель возвратился к столу, взял из стопки тетрадей одну, вторую, третью. Перелистывая странички, тяжело вздохнул:

— Сегодня почти в каждом сочинении ребята о Морозе вспоминают. Тему о подвиге у нас ученики любят. Наверно, в свое время и Миша писал ее — жаль, не сохранились… Иной раз я думаю: что для моих ребят война? Далекая история, застывшая обелисками. А вот случилось такое испытание, и наш Миша, простой сельский парнишка, ничем, кажется, не выделявшийся среди сверстников, поднялся на подвиг, как солдат на войне. Потому что ничто не проходит бесследно: ни сочинение в школе, ни обелиск у дороги, к которому ребята носят цветы.

В Хильчицкой школе я видела стенд «Им гордится школа». Пионерский отряд четвертого класса боролся за право носить имя своего земляка Михаила Мороза. А в Бережцах на первой парте, где когда-то сидел Миша, в ту осень семьдесят седьмого занял место старшего брата первоклассник Саша Мороз.

В Хильчицах мне очень хотелось познакомиться с Иваном Григорьевичем Лобаном, учителем математики и классным руководителем Миши. Это он писал характеристику, которую Михаил увез из школы после восьмого класса. Учитель разглядел в парнишке главное, что через несколько лет заставит его первым шагнуть навстречу опасности, угрожавшей товарищам: «…У Михаила есть хорошее качество — умеет дружить со многими ребятами класса. Принимает активное участие в общественно полезном труде».

Обычно учителя лучше помнят учеников, которым они вручали аттестаты. В старших классах у ребят больше возможности раскрыть себя. Но Мишу, оказалось, Иван Григорьевич помнит.

— Для меня ученик раскрывался в походе: когда тяжелый рюкзак за спиной, когда нужно проявить смекалку в дальнем переходе, помочь уставшему товарищу. Тут все плохое и хорошее — наружу. Один в первую очередь о себе подумает — как к костру поближе пристроиться, кусок послаще ухватить да груз потяжелее товарищу сплавить. У другого все наоборот. С Мишиным классом, помню, ходить было интересно. Много мы троп исходили по партизанским местам.

Однажды после большого перехода расположилась группа на отдых. Девочки захлопотали у рюкзаков, готовили ужин. Ребята таскали хворост. И вот уже затрещал костер, весело забулькало в котелке, аппетитно запахла прихваченная дымком картошка.

Пятеро незнакомцев появились у костра неожиданно. По-хозяйски заглянули в котелок, отпустили грубую шуточку. А один, небрежно перебирая струны, запел какую-то рифмованную пошлость.

Девочки растерянно оглядывались по сторонам: учитель и ребята должны быть где-то поблизости.

Первым появился Миша. Не дожидаясь, пока подойдут остальные, он решительно направился к костру. Девчонки испуганно молчали: быть драке.

А Михаил улыбнулся непрошеным гостям, как старый знакомый, и попросил отойти с ним в сторонку. О чем они там говорили, никто не слышал. Но обошлось без драки.

— Была у Миши такая удивительная способность — умел легко сходиться с людьми, дружить умел, — вспоминал Иван Григорьевич. — И еще, что мне в нем нравилось, так это настойчивость. Трудно давался Мише мой предмет. Такой, видно, склад ума у него был — не математический. А поступать решил в педагогическое училище, где один из основных предметов — математика. Одноклассники отговаривали. Да не заметили, как он их на свою сторону перетянул: уехали вместе с Михаилом поступать в педучилище два брата — Яков и Федор Шрубы.

Экзамен по математике Миша выдержал. И очень этим гордился. Не стыдно было и перед председателем колхоза, который подписал ему направление в училище.

А вскоре Михаила принимали в комсомол.

То собрание вела бессменный комсорг 88-й группы Галя Гурченко. За Мороза проголосовали единогласно. Выбрали для него первое комсомольское поручение — направили в школу к пионерам.

После практики в пионерском лагере «Орленок» привез отзыв: «…К проводимым мероприятиям М.М. Мороз относился внимательно и серьезно».

В училище 88-й группе завидовали. Всегда они вместе. А на каникулах где только не побывали! И в Бресте, и в Минске, и в Хатыни, и в Ленинграде. Деньги на поездки зарабатывали на уборке урожая в колхозах. В альбомах у ребят хранятся снимки: фотографировались у стен Брестской крепости, у легендарной «Авроры». Есть на фотографиях и Миша Мороз. Его сразу выделишь: самый высокий, самый стройный среди молодых и красивых ребят 88-й группы.

На одной из пограничных застав я случайно встретила письмо, которое писали Мишины друзья из училища в ответ на просьбу воинов-пограничников рассказать подробнее о своем товарище.

«Рассказать о Мише непросто, потому что жизнь его была очень короткой, а сейчас — бесконечна… Учился старательно, любил технику, увлекался спортом, не отставал от сверстников в песне и пляске. Можно было видеть Мишу в котельной учебного корпуса: заменял заболевшего кочегара. Даже когда ездил в гости к товарищам, и там не мог быть без дела — косил, пилил дрова. И товарищ был Миша верный…»

При жизни Миша тоже часто получал письма с солдатскими треугольниками: многие друзья-одноклассники служили в армии. На фотографиях они выглядели бравыми солдатами — и Слава Петрушеня и Вася Кудлач…

Миша и сам мечтал об армии, тренировал себя, занимался спортом, сдал нормы на значок ГТО, отлично водил мотоцикл.

Он и в больнице в короткие минуты, когда к нему возвращалось сознание, тревожился: как там нога, не помешает ли ранение предстоящей службе в армии?

— Очень хотелось сыну стать солдатом, — в голосе матери и боль и гордость.

В одном из многочисленных писем она прочтет признание незнакомых ребят: «Пытались представить себе, что мы оказались в такой же ситуации. Принять такое решение, какое принял Миша, трудно даже в мыслях… Мы преклоняемся перед его мужеством и обещаем, когда придет время служить в армии, послужим честно и за себя, и за Вашего сына».

И погиб Миша Мороз, как солдат. Над его могилой поставили обелиск с красной звездочкой. И как солдата, наградили за подвиг боевым орденом Красной Звезды. Имя комсомольца-героя занесено в книгу Почета ЦК ВЛКСМ и книгу Почета ЦК ЛКСМ Белоруссии.

Сегодня десятки пионерских отрядов борются за право носить имя комсомольца. Он зачислен в комсомольско-молодежные бригады. Многие, как и девушки из бригады Татьяны Чеховской с минского производственного объединения «Горизонт», завели рабочий счет Михаила Мороза и заработанные деньги перечисляют в фонд мира.

Поэты пишут о Мише стихи и поэмы. Работают над образом художники и скульпторы. Идет на театральной сцене спектакль о комсомольце.

Поле носит имя Мороза — Мишино поле. Быстроходное судно — имени Мороза…

А он вмещал свою биографию в полстранички.

Эмма ЛУКАНСКАЯ