Имант СУДМАЛИС
Имант СУДМАЛИС
Есть люди, биографии которых наиболее тесно переплетены с крутыми поворотами в исторических судьбах отчего края. Люди, чьи подвиги еще при их жизни называют легендарными. Таким человеком, такой живой легендой был любимец и национальный герой латышского народа, прославленный комсомольский вожак Имант Судмалис, посмертно удостоенный высшего отличия нашей Родины — звания Героя Советского Союза. Был легендой живой, по праву стал легендой бессмертной.
Известно, что ценность человеческой жизни измеряется не прожитыми годами, а свершенными делами. Вступив в нелегальную комсомольскую организацию шестнадцатилетним пареньком, Имант сделал тогда выбор на всю жизнь, испытанную затем отважным коммунистическим подпольем и яростным огнем военных пожарищ. Везде и всегда его отличали глубокая убежденность в правоте избранного пути, железная воля, личное мужество, повседневная готовность жертвовать собой, если того требуют особые обстоятельства.
Он родился 18 марта 1916 года в небольшом городке Цесисе, когда значительную территорию Латвии оккупировали кайзеровские войска. В 1920 году семья Судмалисов переселилась в приморский город Лиепаю. Там то и дело вспыхивали забастовки докеров, моряков, металлургов, проходили массовые демонстрации, из рук в руки передавались тайно отпечатанные листовки, призывавшие к борьбе с ненавистной диктатурой националистической буржуазии, с помощью иностранных интервентов потопившей в крови завоеванную трудовым народом Латвии Советскую власть.
Теперь только можно догадываться, как в руки школьника Иманта Судмалиса попала листовка, датированная июнем 1905 года. В ней, приветствуя броненосец «Потемкин» — первый крупный военный корабль, перешедший на сторону революции, — Лиепайский комитет Латышской социал-демократической рабочей партии провозглашал: «Честь и слава товарищам, с оружием в руках продолжающим борьбу за свободу!»
Позже Иманту станет известно — как только весть о восстании потемкинцев долетела с берегов Черного моря к Балтийскому, в поддержку отважного экипажа дружно выступили матросы Лиепайского военного порта. С помощью рабочих города они захватили местный арсенал, подняв над ним Красное знамя. С тех пор враги революции с ненавистью, а ее защитники с гордостью и любовью стали называть мятежный город Красной Лиепаей (Либавой). Революционной славой Лиепаи очень рано стал гордиться Имант, которого жизнь подвергала все новым и новым тяжким испытаниям.
Ему едва минуло 12 лет, как умерла мать. Вместе с младшим братом Видевудом его стала «воспитывать» сестра отца, владелица пансионата. Однако подлинную школу жизни он проходил у портовых ворот, у заводских и фабричных проходных, на аллеях парка, где возникали летучие митинги трудового люда, отстаивавшего свои социальные права. Четырнадцатилетним подростком Имант всерьез заинтересовался революционным движением, а осенью 1931 года, поступив на второй курс Лиепайского техникума, быстро сблизился со своими сокурсниками, особенно с юношами из рабочих семей.
В отличие от тетки дядя Иманта Эмиль Судмалис был активистом загнанной в глубокое подполье Коммунистической партии Латвии, прирожденным оратором и пламенным пролетарским публицистом. Являясь членом рабоче-крестьянской фракции буржуазного сейма, он весной 1932 года побывал в Лиепае, приобщив и своего очень начитанного племянника к активной революционной деятельности. При поддержке соучеников — Яниса Аболса и Марии Розентретер — Имант вскоре создал нелегальную комсомольскую организацию, названную «Район интеллигентной молодежи». Члены этой юношеской организации свои тайные собрания проводили в прибрежных дюнах, на южном молу, либо в лодках, заблаговременно нанятых «Для катания по Лиепайскому озеру».
А наступивший вскоре 1933 год принес тревожные вести: фашисты, захватившие в Германии власть, не укрывали своих планов кровавой перестройки Европы. В этих планах Латвии, Литве и Эстонии отводилась роль плацдарма для нападения на Советский Союз. Предупредив трудящихся, что победа фашизма в Германии укрепила позиции и местных фашистов, коммунисты Латвии призвали дать сокрушительный отпор реакции. Откликнулся на этот призыв и «Район интеллигентной молодежи». На раздобытом шапирографе было размножено воззвание, написанное Имантом. Оно гласило:
«Школьники! Мы не допустим, чтобы нас науськали на пролетариат — на наш или на советский. Наши виды на будущее делаются все мрачнее. Единственный выход из кризиса и безработицы — уничтожение существующего экономического строя и создание Советской Латвии. Школьники! Мы все должны объединиться в Союзе Коммунистической Молодежи!..»
Шпики установили слежку за деятельностью нелегальной организации в учебных заведениях города. Архивы лиепайской политохранки сохранили их тогдашние донесения следующего рода: «Найдены листовки антиправительственного характера», «неизвестными вывешены красные флаги», «злоумышленниками распространяется журнал «Саркана палидзиба» («Красная помощь»), обнаружен транспарант с надписью «Все на борьбу за Советскую власть!».
Попавший в лапы охранки малодушный юнец выдал подпольщиков. Имант и 18 его товарищей по нелегальной комсомольской деятельности были схвачены и заключены в тюрьму. На допросах все упорно молчали. Вот и пришлось кое-кого из задержанных, в том числе Марию Розентретер и Видевуда Судмалиса отпустить до суда по домам. Самого же Иманта перевели в одиночную камеру. А он сразу же объявил непримиримую войну тюремному начальству: перестукивался с заключенными соседних камер, в 16-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции отказался от пищи и не вышел на прогулку, наладил нелегальную переписку с находившимися на воле единомышленниками, осаждал администрацию тюрьмы заявлениями. В одном из них он писал: «Прошу разрешить держать в камере, письменный принадлежности. Намерен писать рассказы, стихи, изучать русский язык, химию, математику, а также составлять обзоры прочитанных книг».
Протесты и заявления Иманта — единственное оружие политического заключенного — день от дня делались все более настойчивыми и решительными. Но один за другим следовали и дисциплинарные взыскания. 17 месяцев его лишали права переписки, свиданий и получения передач от родных, в темном карцере содержали в общей сложности 49 суток. Конечно же, борьба была неравной, но Имант достойно в ней выстоял!
А вот выписка из протокола заседаний лиепайского окружного суда, начавшихся 5 марта 1935 года: «…судебным следствием доказано, что Имант Судмалис действовал на редкость активно, пропагандируя коммунистические идеи. Помимо всего прочего, Имант Судмалис побуждал своих школьных товарищей вести на селе во время школьных каникул коммунистическую агитацию и организовывать забастовки сельскохозяйственных рабочих. Его с полным основанием можно называть душой вышеупомянутого «Района интеллигентной молодежи». Даже в судебном заседании И. Судмалис сам себя признал убежденным коммунистом».
Приговор гласил: четыре года принудительных работ. Но поскольку Имант к тому времени не достиг совершеннолетия, их заменили тремя годами тюрьмы с зачетом предварительного заключения. Он вышел из казематов 8 сентября 1936 года с подорванным здоровьем и ослабленным зрением, но зрелым революционером, закаленным трудностями борьбы. Ему бы после сырых тюремных стен отдохнуть, подлечиться, а он спешил с одной тайной сходки на другую.
Не имея явных улик, власти все же яростно преследовали Иманта. Едва он устроился рабочим на прокладку телефонных линий, как был уволен «из-за неблагонадежности». Поступил на каменоломню — то же самое. А жизнь все настойчивее заставляла думать и о хлебе насущном: 5 апреля 1937 года, соединив свою судьбу со светловолосой Марией Розентретер, он стал главой семьи.
С согласия руководителей подполья Судмалисы переехали в Ригу, где у супругов появился первенец — дочь Айя. Прибавились новые хлопоты, но и тогда главным для Иманта оставалась революционная борьба. Правда, горькая нужда принуждала быть грузчиком либо подмастерьем, маляром или бетонщиком, только ничто не могло помешать подпольной деятельности.
Заменив уехавшего в республиканскую Испанию первого секретаря нелегального ЦК комсомола Латвии Карла Розенберга, Имант вместе с Марией помогли и многим другими, рвавшимся в бой с мятежниками, тайно перебраться на Средиземноморское побережье. Были среди них и товарищи по лиепайскому революционному подполью — Эдуард Упеслея, Фрицис Пуце, Анис Аболс…
Даже когда весной 1938 года Иманта призвали в трудовую команду, где под тайным наблюдением военной разведки солдатскую службу несли «политически неблагонадежные люди», ему и в жесточайших условиях беспрестанной слежки удавалось сплачивать вокруг себя единомышленников. На исходе 1939 года, после демобилизации, Судмалис получил партийное задание первостепенной важности: создать в Лиепае нелегальную типографию для печатания газеты «Коммунист», журнала «Страдниеку цельш» («Рабочий путь»), листовок и воззваний. Пренебрегая опасностью, Мария энергично помогала мужу в столь рискованном деле. Оба они действовали осмотрительно и умело. Агентам охранки так и не удалось обнаружить действующую полным ходом типографию. 18 января 1940 года, ворвавшись в квартиру Судмалисов, они сумели лишь в качестве улик обнаружить рукописи готовившегося к печати очередного номера «Коммуниста», который потом все же вышел. Следователю при первом же допросе Имант категорически заявил:
— Найденные материалы я получил от лица, о котором не желаю давать никаких показаний.
Политическая охранка отдавала себе отчет в том, что от арестованного признания не добиться. Именно потому две недели спустя последовало представление министра внутренних дел буржуазной Латвии военному министру. Оно гласило: «Доказано, что Имант Судмалис нарушил государственную безопасность, поэтому прошу применить к нему 10-й пункт, то есть — держать в заключении без судебного решения».
И применили, отправив в Рижскую центральную тюрьму. Здесь 16 июня он датировал письмо маленькой дочурке Айе…
Вряд ли Имант предполагал тогда, что буквально через пять дней, с падением в Латвии фашистского режима, из тюремного заключения выйдут вместе с ним вожак латгальской молодежи Исаак Борок, член пропагандистской коллегии ЦК комсомола Элла Эзере (Анкупе) и многие другие соратники. Рука об руку с испытанными в борьбе товарищами он шагал во главе нескончаемых колонн рижских пролетариев, требовавших от вновь созданного Народного правительства проведения в стране коренных демократических преобразований.
Побывав вечером в Центральном Комитете комсомола, вышедшего из подполья, как и Коммунистическая партия Латвии, получив там инструкции и новые поручения, Имант с остальными освобожденными политзаключенными лиепайчанами на следующее утро вернулся в родной город. Поднявшись на балкон вокзального здания, он обратился к встречающим с взволнованной речью, дав торжественную клятву неутомимо продолжать дело освободительной борьбы пролетариата.
Первые дни и месяцы свободы были до предела наполнены напряженным повседневным трудом. Секретарь Лиепайского уездного и член Центрального комитетов комсомола Латвии, член редакционной коллегии газеты «Коммунист», Имант Судмалис ни прежде, ни теперь не произносил громких фраз, а увлекал молодежь переизбытком собственной энергии, привлекая к себе теми обширными знаниями, которые сумел накопить за долгие годы подпольной борьбы.
Нередко вышагивая десятки километров бездорожья, он неизменно в обещанное время появлялся там, где его с нетерпением ждали — в сельских школах и народных домах, на собраниях первичных комсомольских организаций и молодежных сходках. Вот и в глубокую ночь на недоброй памяти 22 июня 1941 года Имант возвращался из Кулдиги в Лиепаю, когда этот мирный город, объятый всплесками пламени и дыма, содрогался от бомбовых ударов. Не заходя домой, где его с тревогой поджидала Мария, нянчившая уже вторую дочь — Сармите, Судмалис отправился в городской комитет партии.
Там уже находились члены бюро уездного и городского комитетов, руководители предприятий и учреждений, секретари первичных партийных организаций, комсомольские вожаки. Внезапное нападение врага не посеяло паники среди жителей Лиепаи. Организаторами ее обороны стали секретари городского комитета партии Микелис Бука и Янис Заре, командир 67-й стрелковой дивизии генерал-майор Николай Дедаев и Имант Судмалис.
— Драться за каждый дом, за каждый камень мостовой!
Этот клич коммунистов с быстротой молнии облетел Лиепаю. Рабочие заводов «Сарканайс металургс», «Тосмаре», докеры порта вступали в батальоны и боевые отряды ополченцев, женщины, инвалиды, даже старики и дети рыли противотанковые рвы, траншеи, щели для укрытия от бомбежек, гасили то здесь, то там вспыхивавшие пожары, оказывали первую помощь пострадавшим. Имант Судмалис принял на себя командование добровольческим комсомольско-молодежным отрядом, поручни его вооружение секретарю городского комитета комсомола Борису Пелнену.
Лиепая, которую позже по достоинству назовут балтийским Брестом, его родной сестрой, стала местом первой крупной битвы на территории Латвийской ССР, где рядом с воинами Красной Армии отважно сражались под руководством коммунистов и добровольческие рабочие формирования.
Километрах в четырнадцати от Лиепаи, там, где сужается полоса земли, пограничники раньше других встретили бешеный натиск подразделений 291-й пехотной дивизии гитлеровцев с приданными им частями усиления. Туда и повел свой отряд Имант. Молодые бойцы закрепились на вершине высокой, поросшей деревьями дюны, поддерживая пограничников пулеметным и винтовочным огнем.
Бой не стихал до глубокой ночи. А на следующий день, 23 июня, захватчики попытались прорваться к северному предместью города. Но и здесь им преграждали путь меткие залпы все того же комсомольского отряда. Тогда фашисты бросились на важнейшую магистраль Лиепаи — Гробиньское шоссе. Вот тут-то, встав во весь рост, атакующих встретили сошедшие на сухопутье военные моряки — парни в черных бушлатах. Именно там и тогда, в самую раннюю пору Великой Отечественной войны, ошеломленные солдаты и офицеры вражеской армии нарекли советских моряков «черными дьяволами», «черной смертью». Эти слова, рожденные на ближних подступах к Лиепае, потом грозно звучали под Одессой и Севастополем, у Малой земли.
Много лет спустя западногерманский военный историк Пауль Каррел вынужден будет признать на страницах своей книги «Операция «Барбаросса»: «В боях за Лиепаю немецкие войска понесли тяжелые потери, а контратаки защитников города ставили осаждающих в очень тяжелое, почти катастрофическое положение». Сопоставив оборону Брестской крепости с защитой Лиепая, Каррел сделал вывод, что именно в этих двух местах гитлеровцам было оказано особенно упорное сопротивление.
Во время жесточайших боев, продолжавшихся до 29 июня, комсомольский отряд Судмалиса отстаивал военный порт, занимал оборону на берегу канала, отделявшего Новую Лиепаю от ее старой части, не давая противнику возможность прорваться к мосту. В те трагические дни смертью храбрых пали Микелис Бука, Янис Заре, Николай Дедаев, командир отряда металлургов, участник гражданской войны коммунист Артур Петерсон, па Шкедских дюнах был расстрелян Борис Пелнен, который на вопрос оккупантов, скольких немцев он убил, бесстрашно ответил: «Не знаю, не считал!»
Начальник лиепайского гестапо Куглер цинично заявил: «Лиепая с ее окрестностями давно известна как красная. Поэтому лучше расстрелять десять невинных, чем оставить в живых одного красного». А нацистский комендант города Штейн свои приказы начинал, как правило, и кончал угрозами смертной казни. Так, 2 июля он подписал приказ: «Для надежного порядка в Лиепае немецкая комендатура объявляет, что за каждую попытку нападения и акта саботажа будет расстреляно 10 заложников».
Потом уже Имант узнает, что такие «попытки» стали совершаться с первого дня падения города. Оставшиеся в живых его друзья и воспитанники совершали нападения на немецкие посты, под копирку размножали листовки, призывавшие население не верить фашистской пропаганде, слушать радио Москвы, всячески сопротивляться захватчикам.
А где же сам Судмалис?
Получив приказ оставить Лиепаю, он с боями отступал к Риге. У поселка Вайнёде вместе с редактором газеты «Коммунист» Арнольдом Криевсом завернул на хутор незнакомого крестьянина, назвавшись Яном Плотниеком. Сестра хозяйки дома, оказавшаяся лиепайчанкой, возразила:
— Нет, ты Имант Судмалис. Мой муж коммунист. Я часто видела тебя с ним на судоремонтном заводе «Тосмаре».
Она отвела Иманта на другой хутор, принадлежавший, к его удивлению… Судмалису-однофамильцу. Что было потом, видно из отчета Центральному Комитету Коммунистической партии Латвии, собственноручно написанного впоследствии Имантом: «Появилось распоряжение, гласившее, что все, пришедшие сюда после начала войны, должны зарегистрироваться в волостной управе. Тогда я рассказал Судмалису, кто я такой, и он на велосипеде поехал в Лиепаю, откуда привез с моей квартиры вещи и паспорт. На моей квартире айзсарги уже провели обыск: они искали оружие, забрали книги, а паспорт не нашли. Я… вырвал листок с лиепайской пропиской, и осталась только отметка о моей прописке в Риге. А из Риги в то время к хозяину наведалась его сестра Оттилия — работница текстильной фабрики. Уезжая домой, она оставила мне свой рижский адрес, обещая при надобности помочь».
Узнав, что Арнольда Криевса фашисты схватили и расстреляли, Имант покинул хутор, продолжая рискованный путь лишь летними короткими ночами. 25 июля он достиг Риги. В первой квартире дома № 11 по улице Дзирнаву застал сестер жены — Туснелду Розентретер и Руту Путик, потом связался с Оттилией Судмалис. Так было положено начало созданию в столице непокоренной Советской Латвии одной из первых антифашистских групп.
А Рига тогда буквально была запружена всевозможными штабами, комендатурами, оккупационными учреждениями. Тут обосновался рейхскомиссариат во главе с гаулейтером Генрихом Лозе, разместилась резиденция генерала Фридриха Еккельна — верховного руководителя войск СС и полиции так называемой «имперской провинции «Остланд». Вот почему и поныне кажется чудом, как Иманту удавалось оставаться в городе неопознанным. Впрочем, сделаем еще одну выписку из уже упомянутого отчета:
«Оттилия выкрала для меня паспорт своего брата К. Судмалиса, 1914 года рождения, который жил на ул. Лиела Нометню, № 23, кв. 18. Я сфотографировался, наклеил свою карточку на его паспорт, химическим карандашом нарисовал на ней печать и отправился на биржу труда. Тут я нанялся батраком к кулаку Иецавской волости Бауского уезда… Здесь прожил до 27 апреля 1942 года. Пытался организовать партизанскую группу из военнопленных — но ничего не получилось. На шоссе Рига — Бауска — Тильзит разбрасывал гвозди, чтобы портить автомашины. Я познакомился и подружился с крестьянином Станиславом Вилксом, который при Советской власти получил землю. Немцы у него землю отобрали и вернули кулаку. Он арендовал небольшое хозяйство в этой волости.
Я не был доволен работой, которую мог здесь проводить, так как был привязан к месту, имел ненадежные документы, не знал людей. Поэтому я решил весной направиться на восток, установить связи с партизанами Латвии или России, где они, как я слышал, действуют, или же перейти линию фронта и вступить в Красную Армию. Из Иецавы через Ригу пароходиком, на грузовике и пешком я добрался до Лиепаи, чтобы разыскать и собрать городских и уездных комсомольцев. В Лиепаю я прибыл 1 мая 1942 года».
Он робко постучал в двери квартиры своего школьного товарища Арвида Индриксона. А квартира та находилась на улице Гимназияс, неподалеку от которой обосновалось гестапо. В запыленном, изрядно отощавшем молодом человеке матушка Лавиза Индриксон сразу и не признала давнего друга сына, а когда убедилась, что перед ней Имант, тревожно всплеснула руками:
— Как ты очутился здесь? Тебя повсюду ищут. Если найдут — непременно расстреляют…
Ни в самой Лиепае, ни в волостных центрах уезда Судмалис так и не нашел верных друзей: очень многие сложили головы при обороне города, другие томились в тюрьмах и наспех созданных гитлеровских лагерях. Поняв, что разрозненным, стихийно создаваемым антифашистским группам не обойтись без единого руководства и прочной связи с советским тылом, Судмалис вернулся в Иецаву, припас у Станислава Вилкса скудные продукты, обзавелся приличным костюмом и вновь отправился в путь через всю оккупированную Латвию.
Не очень отдаляясь от шоссе Рига — Даугавпилс, он обходил лесами населенные пункты и на исходе третьей недели заночевал около непроходимого болота близ белорусской деревни Прошки, расположенной на стыке прежней латвийско-советской границы. Тут его и обнаружил местный староста Борис Прошка.
К тому времени прошковская подпольная комсомольская организация уже прочно была связана с партизанами товарища Иванова (под таким именем отрядом командовал директор Чапаевской машинно-тракторной станции Иван Кузьмич Захаров). А среди активных членов той организации находились и молодые парни из соседних латвийских селений, приходившие сюда под видом корчевателей пней в окрестных лесах для смолокуренного завода. Вот к ним-то староста, оказавшийся партизанским ставленником, и привел Судмалиса.
Правда, прошковских подпольщиков насторожил необычный по тем многотрудным временам внешний вид Иманта: на нем был хороший костюм, рубашка с пестрым галстуком. К тому же он рассказал, что владеет немецким языком и может подделать любой документ оккупационных властей. Да и латышские «корчеватели» хотя и слышали перед войной о видном комсомольском активисте Судмалисе, в лицо его не знали. Проверка предпринятая через надежных связных, подтвердила — да, это Имант, коммунист стальной воли, на него можно смело полагаться.
Еще при обороне Лиепаи Имант проявил себя не только отважным командиром комсомольского добровольческого отряда, но и метким пулеметчиком. В этом сразу же убедились и партизаны «товарища Иванова»., 25 мая принявшие Судмалиса в свой отряд по рекомендации прошковской нелегальной комсомольской организации. Вот как это было.
Небольшой по численности отряд Ивана Кузьмича Захарова «оседлал» шоссе, ведущее из Коханович в Освею. Едва на нем показался лимузин, сопровождаемый конвоем, как из зарослей придорожного кустарника застрочил пулемет Судмалиса. Пущенная им очередь была настолько точна, что машина, оказавшаяся генеральской, опрокинулась набок. Первым опомнился адъютант генерала, успевший бросить гранату. Она приземлилась в кустарнике и закрутилась рядом с пулеметом Иманта. Молниеносно схватив ее, он швырнул гранату обратно, и она разорвалась возле подстреленного автомобиля.
Опомнившийся конвой открыл беспорядочную пальбу. Но, не обращая внимания на выстрелы, Судмалис выскочил на дорогу, сорвал с убитого генерала планшет и исчез. Находившаяся в планшете секретная документация оказалась очень ценной. Она содержала план намечавшейся оккупантами карательной экспедиции.
Отличился Имант и в следующей операции народных мстителей, проведенной в ночь на 12 июня. Около двухсот белорусских и латышских партизан, петляя по лесам, обходя болота, большие и малые озера, двинулись тогда к латвийскому местечку Шкяуне. Нагруженный ручным пулеметом, трофейным автоматом, добытым в первом бою, и боеприпасами, Судмалис с присущей ему завидной физической выносливостью легко и уверенно шагал к границе родного края.
Стремительный налет партизан был для врага настолько неожиданным, что ни гитлеровцы, ни полицейские из местных предателей так и не смогли оказать организованного сопротивления. Рассеяв вражеский гарнизон, уничтожив огнем вещевой и продовольственные склады, разгромив волостное и полицейское управления, здание гестапо, военную пересыльную почту, телефонно-телеграфную станцию, нападавшие без потерь отправились в обратный путь, увозя с собой захваченные винтовки, боеприпасы, пулеметы, форменную немецкую одежду, медикаменты, табак, около 20 тонн сахара. Паспорта и списки тех, кого оккупанты собирались угнать в Германию, предварительно на месте сожгли.
Взбешенное разгромом своего гарнизона и находившихся в Шкяуне оккупационных учреждений, фашистское командование выслало из города Себежа две тысячи гитлеровцев для поимки отходившего отряда. У деревеньки Лисно завязалась ожесточенная схватка. Над местом разгоревшегося боя кружились вражеские самолеты. Чтобы оторваться от противника и выйти из окружения, партизанам надо было во что бы то ни стало переправиться через болотистую речку Свольня, которую гитлеровцы держали под непрестанным обстрелом. Не обращая внимания на пули и разрывы мин, Имант огнем своего пулемета целый час прикрывал отход товарищей. И только когда все они оказались в безопасности, отстреливаясь, сам переплыл реку. За доблесть и геройство, проявленные в той операции, партизанское командование представило его к высшей награде Родины — ордену Ленина.
Лишь вернувшись из Шкяуне, Судмалис подал о себе весточку Центральному Комитету комсомола Латвии. Сохранился маленький листок бумаги, испещренный его мелким, четким почерком: «Дорогие товарищи! Мне впервые представляется возможность в нескольких словах сообщить о своей судьбе. Когда началась война, я организовал комсомольский отряд, в составе которого вел борьбу за Лиепаю. После падения Лиепаи и неудачных попыток прорваться к фронту, я провел осень и зиму в Латвии, в Иецавской волости Бауского уезда. Весною побывал в Лиепае и в своем уезде. Комсомольцы перебиты, брошены в тюрьмы. В некоторых волостях убиты все поголовно (в Аситской, Пампальской и других)… В настоящее время я состою в одном из партизанских отрядов, колошматим немцев так, что пух летит. Я знаю, что Ната[14] в Москве: слышал однажды по радио ее выступление на митинге. Вот я и хотел бы попросить Нату, чтобы она, если возможно, позаботилась о Марусите: Марусите с матерью и обеими дочками выехали из Лиепаи в первый же день войны. Пусть она не вешает носа и не беспокоится обо мне, пусть помнит старую поговорку: «Черт своих чад в обиду не даст!» Кроме того, на пряжке моего трофейного ремня имеется гордая надпись: «С нами господь!» Мы прогоним гитлеровцев и будем жить еще долго и счастливо. Имант Судмалис».
Лаконично-деловой тон начала послания, а затем озорная, жизнерадостная его концовка как нельзя лучше характеризовали самого автора — человека, безоговорочно верящего в победный исход борьбы, не унывающего даже в самые критические минуты…
Шел 1942 год. С разрешения командования 24 партизана, среди которых был и Имант, начали опасный и длительный переход. С помощью местных жителей пересекли они два железнодорожных участка, через линию фронта добравшись до Белорусского штаба партизанского движения. Здесь и организовали Судмалису поездку в Москву для подробного доклада об обстановке на временно оккупированной территории Латвии.
Исходив всю республику от моря до ее восточных границ, он многое увидел и узнал. Докладные записки, написанные им Центральному Комитету Коммунистической партии Латвии, ЦК ВЛКСМ и ЦК комсомола республики, органам государственной безопасности, являлись красноречивым свидетельством его обширной осведомленности, умения наблюдать, собирать факты, глубоко и всесторонне их анализируя — делать безошибочные выводы. Так, говоря о партизанском движении в Латвии, о его самых целесообразных и эффективных формах, он прежде всего настоятельно рекомендовал учитывать особые обстоятельства, каких нет ни в Российской Федерации, ни в Белоруссии, ни на Украине.
Прославленный вожак народных мстителей, Герой Советского Союза Вилис Самсон после победоносного завершения Великой Отечественной войны засвидетельствовал: «Доклад И. Судмалиса явился в то время единственной развернутой и ценной информацией об обстановке в Латвии. Выводы Судмалиса были в значительной степени использованы латвийским партизанским отрядом, который в декабре 1942 года успешно базировался у восточных границ Латвии…»
Самому же Иманту не терпелось как можно скорее вернуться в родные края для продолжения борьбы. Беседуя с секретарем Центрального Комитета ВЛКСМ Николаем Михайловым, он доверительно сообщил, что в Риге уже складывается ядро руководящего антифашистского подпольного центра, состоящего из учащихся, студентов и рабочих, за которых можно поручиться.
Да и в Центральном Комитете Коммунистической партии Латвии были твердо убеждены в том, что разрозненные рижские антифашистские группы и организации нуждаются в едином центре по руководству подпольем. Возглавить этот центр ЦК доверил Иманту, первоначально решив забросить его в тыл врага самолетом. Он приступил к практическим занятиям со знаменитыми мастерами парашютного спорта, со дня на день откладывая поездку к предгорьям Урала, где в городе Бугуруслане приютили его жену с детьми.
Потом ему сообщили, что семья переезжает в Татарию. Там Мария станет воспитательницей Менгерского детского дома, созданного для девочек и мальчиков, эвакуированных из Латвии без родителей. Долог в ту пору был путь до Татарской автономной республики! На забитых эшелонами многочисленных железнодорожных станциях и полустанках отпускное время Иманта беспощадно, таяло у семафоров. Однако, добравшись к месту назначе-ния, ему не сразу довелось встретиться с родными — они приехали сюда лишь за несколько часов до отхода поезда Иманта в Москву.
Вся их совместная жизнь состояла из встреч и расставаний, когда радость трудно отличить от печали, и, наверное, печали было чуть-чуть больше. Вот и снова разлука — без слез, уныния и душевной слабости.
Пока Имант отсутствовал, намеченный ранее план существенно изменился. Ему предписывалось следовать к отчему краю не самолетом, а в составе небольшого специального отряда, сформированного из бойцов, закаленных на фронте либо в партизанской борьбе. Отряду под командованием Вилиса Самсона надлежало у границы Латвии создать надежную базу, подготовить там условия для практической деятельности оперативной группы ЦК Компартии Латвии и регулярной радиосвязи с Центром. Одновременно в спецотряд включилась группа комсомольских активистов. Им предстояло на оккупированной территории республики создать молодежно-комсомольское подполье, в партизанских отрядах укомплектовать комсомольские организации, вовлекать в партизанскую борьбу городскую и сельскую молодежь. Отряд вышел 20 октября 1942 года. 2 декабря — уже в прифронтовой полосе — было проведено партийное собрание, единогласно избравшее Судмалиса секретарем партийной организации. Командир отряда Вилис Самсон записал тогда в своем дневнике: «Ему одновременно доверяем и мы, молодые, и старшие. Верим интуитивно, подчиняясь внутреннему убеждению, которое по отношению к боевым товарищам зарождается на совместно пройденном боевом пути».
Партизаны отряда Самсона вместе с бригадой народных мстителей Калининской области РСФСР двинулись к границе Латвии и 4 декабря между железнодорожными станциями Локня и Насва перешли линию Северо-Западного фронта. Этот переход был одним из труднейших в истории партизанского движения Латвии. Шестьдесят километров без отдыха шли по глубокому снегу, а тут еще внезапно усилился мороз, сковавший панцирем влажную одежду и обувь. Колонна все чаще стала растягиваться, ослабевшие падали, не имея сил подняться. А остановка могла оказаться пагубной: до рассвета надо было как можно дальше уйти от переднего края обороны врага.
Но и рассвет не принес облегчения. Неподалеку от населенного пункта Поддубье фашистский пост обнаружил партизан и поднял маршевую роту в ружье. Отряд отразил атаку, предпринятую карателями. Смелыми действиями бойцов вместе с Вилисом Самсоном умело руководил и парторг отряда товарищ Андерсон — под таким именем в рейд отправился Имант Судмалис.
Первые победы в тылу врага помогали преодолевать нечеловеческую усталость, хотя один бой с карателями тут же сменялся другим. Среди записей в боевом журнале отряда есть и такая: «14.XII. Ночью немцы дважды атакуют нас в селе Адерово. Вовремя поднимаем тревогу, и противник, неся большие потери, вынужден отойти. На заре к району обороны нашего отряда по дороге со стороны Опочки… приближается колонна противника численностью до батальона. Подпускаем эту колонну на 50 метров и только тогда открываем огонь из автоматического оружия. Противник, неся огромные потери, в панике бежит. В этих боях немцы потеряли 216 человек ранеными и убитыми. В разгроме немцев особенно отличился пулеметчик отряда Имант Судмалис».
Вынудив карателей отступить, спецотряд прорвался на юг, где к исходу 1942 года русские, белорусские латышские партизаны освободили от захватчиков территорию, превышавшую 10 тысяч квадратных километров. Здесь, между Освеей, Дриссой, Россонами и Себежем, в обширном братском партизанском крае отряд Вилиса Самсона 17 декабря завершил героический трехсоткилометровый переход и, обосновавшись у границы Латвии, стал готовиться к боевым действиям на ее территории.
Самсон и Судмалис прекрасно понимали, что подготовке условий для последующей деятельности непосредственного штаба руководства народной антифашистской борьбой — оперативной группы Центрального Комитета партии — должна предшествовать крупная акция, имеющая, кроме военного, и большое политическое значение. Такая акция и совершилась 13 января 1943 года. В ней, с 330 повозками, участвовали 800 белорусских, русских, латышских и литовских партизан. Глубокой ночью их атакующие группы ворвались в центр Вецслабадской волости Лудзенского уезда, а Имант, постучав в дверь полицейского участка, на чистейшем немецком языке потребовал впустить его. Там послушно выполнили приказание, но, увидев партизан, бросили гранату, ранив Судмалиса. И все же вместе с товарищами он продолжал бой.
Разгромив полицейский участок, волостную управу, почту и телефонную станцию, партизаны разогнали охрану складов гитлеровцев и на подводах вывезли 400 мешков хлеба, 65 мешков сахара, 4 тонны шерсти и почти без потерь вернулись на свои базы.
Весть об этом мгновенно разнеслась по всем уголкам Латвии, а вдогонку ей уже мчалась другая: ночью 3 февраля партизан, одетый в форму немецкого офицера, явился в Рунденскую волостную управу, сжег списки местных жителей, обреченных на каторжные работы в Германии. Этим партизаном был Имант.
Глубокие рейды народных мстителей в Лудзенский, Абренский, Резекененский и Даугавпилсский уезды Латвии, оставлявшие фашистские войска без надежного тыла и прикрытия, активная деятельность и растущая популярность обосновавшейся в Освейских лесах Белоруссии оперативной группы ЦК КП Латвии вызвали серьезную озабоченность аппарата рейхскомиссариата «Остланд». Под кодовыми названиями «Шнейхазе» («Заяц-беляк») и «Винтерзаубер» («Зимнее волшебство») там разработали планы карательных операций, призванных с противоположных сторон нанести два уничтожающих удара по партизанскому краю. Для этого были выделены 5 полков СС, 14 отдельных батальонов, несколько тысяч солдат из местных гарнизонов, танки, артиллерия и авиация.
С конца января до 20 марта 1943 года объединенные силы партизан Белоруссии, РСФСР и Латвии вели кровопролитные бои, героически отражая бешеный натиск врага. Большую роль в срыве планов карателей сыграли смелые действия отряда В. Самсона. В третьем томе «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза» отмечено: «Этот отряд по решению командования действовал в тылу вражеской экспедиции, отвлекая на себя значительные силы оккупантов. Понеся немалые потери, противник вынужден был отойти в свои гарнизоны. Так, в совместной борьбе против общего врага еще более укрепилась братская дружба русского, белорусского и латышского народов».
Сам же Вилис Петрович Самсон в своих книгах, публичных выступлениях неизменно подчеркивает, что легендарную славу в отряде снискал его партийный руководитель Судмалис.
Только всегда обыденными и шутливыми оставались личные письма Иманта к друзьям и родным. Вот хотя бы такое:
«11 марта 1943 года, в лесу под большой елью.
Милая Марусите!
Пишу тебе отсюда уже третье письмо. Не знаю, получила ли ты хоть одно. У нас тут с почтой трудновато. Да и времени в обрез — люди вот-вот уедут, а я хочу сообщить хотя бы, что жив, здоров и дерусь как надо! Дым ест глаза, не вижу, что написал. Фрицы затеяли против нас настоящий военный поход — бомбят деревни и даже леса. Деревню, в которой мы размещались, раздраконили целых семь бомбардировщиков, вот нам и пришлось переселиться в лес, чтобы какая-нибудь бомбочка на голову не угодила. О других интересных случаях и всяких мелочах напишу, когда окончательно разгромим фрицев,
Имис».
А «случаев», как выразился в только что процитированном письме сам Судмалис, у него к тому времени накопилось предостаточно. Особенно отличился Имант 6 марта, когда небольшую группу партизанского отряда окружил батальон неприятеля. Огнем своего ручного пулемета он уничтожил 70 карателей и дал возможность товарищам вырваться из окружения. Только сам не уберегся от очередного ранения.
Представляя 28 марта Судмалиса к правительственной награде, партизанское командование отмечало: «Вообще т. Андерсон устремляется туда, где идут самые жаркие бои, своим примером вдохновляет и окрыляет других к борьбе. Всегда помогает руководству осуществлять поставленные задачи, проявляет большую инициативу и хорошие военные знания».
Из зимних боев с карателями отряд Вилиса Самсона вышел окрепшим и возросшим. По сравнению с декабрем 1942 года его численный состав утроился. Это и позволило на базе отряда создать Латвийскую партизанскую бригаду, комиссаром которой стал член оперативной группы Центрального Комитета Коммунистической партии Латвии, депутат Верховного Совета Республики Оттомар Петрович Ошкалн, удостоенный позже звания Героя Советского Союза, а парторгом — все тот же товарищ Андерсон.
После многодневных засад или диверсий, налетов на тыловые коммуникации и службы врага, Судмалис непременно заглядывал в партизанскую типографию, где печатались газеты «Пар Дзимтене» («За Родину»), «Яунайс латвиетис» («Молодой латыш»), воззвания и листовки, предназначенные для земляков, томившихся в фашистском рабстве. Редакторы и наборщики знали: у Иманта всегда текст новой статьи или призыва.
И все же, помня о главном задании, ради которого он по поручению Центрального Комитета Коммунистической партии Латвии и ЦК комсомола республики перешел линию фронта, Имант весной и летом 1943 года вел, по собственному утверждению, «тихую жизнь»: занимался разведывательной и подпольной работой в восточных районах Латвийской ССР. А 20 июля настал день его разлуки с дружным партизанским коллективом. В западную часть республики с боевым заданием уходила небольшая, но сильная группа, возглавляемая представителем ЦК Компартии Латвии Андреем Мацпаном. Имант вместе с ней решил двигаться до Елгавы, чтобы оттуда Добираться в Ригу.
На исходе июля 1943 года Имант незамеченным вновь оказался в латвийской столице, до отказа набитой фашистскими войсками и учреждениями захватчиков, а уже в начале августа ему удалось создать Рижский подпольный городской комитет комсомола, секретарями которого стали Джемс Банкович и Малдис Скрея. Вскоре была подготовлена база и для нелегального городского комитета партии, подобрано надежное место для размещения тайной типографии, оборудована и введена в действие лаборатория для изготовления взрывчатки, с помощью широкой агентурной сети стали добываться сведения о дислокации вражеских войск, тоннаже фашистского морского флота, базировавшегося в портах Риги, Вентспилса и Лиепаи.
Росло и число диверсий, нападений, актов саботажа, осуществляемых по планам, разработанным Судмалисом. Но особо следует рассказать о взрыве, произведенном в Старой Риге. Высшие чиновники «Остланда» при поддержке латышских буржуазных националистов намеревались на Домской площади инсценировать 13 ноября 1943 года «митинг протеста» против решений Московской конференции министров иностранных дел стран антигитлеровской коалиции. Подобным пропагандистским трюком им хотелось продемонстрировать перед всем миром «единство и гармонию» оккупантов и населения Латвии. Узнав об этом из сообщения, заблаговременно опубликованного услужливой газетенкой «Тевия», Имант вечером 12 ноября встретился с Банковичем, передав ему мину замедленного действия, изготовленную молодым химиком, комсомольцем Силинынем.
Мину Джемс опустил в урну, прикрепленную к стене дома № 20 на улице Шкюню. А на рассвете вместе с Малдисом перенес ее на Домскую площадь, ловко уложив в мусорный контейнер, стоявший у только что сооруженной трибуны. Не забыли они и привести в негодность громкоговорители, установленные вокруг трибуны.
После девяти часов утра к Домской площади, зажатой плотным кольцом конной полиции, по особым пропускам потянулись вереницы «почетных гостей», корреспонденты иностранных газет. В небе закружил самолет с кинооператором на борту, изготовившимся для сенсационных съемок. И в тот момент, когда на мачту полез увенчанный свастикой флаг, вдруг раздался оглушительный взрыв. В разные стороны полетели щепки, обломки стекла, клочья разодранных немецких флагов и транспарантов, в пух и прах развеяв миф «о единстве и гармонии».
Интересно, что взрыв произошел всего лишь через полтора месяца после того, как в Ригу спешно прибыл разгневанный рейхсфюрер СС и шеф гитлеровской полиции Гиммлер, категорически потребовавший решительного усиления борьбы против подпольщиков и советских партизан. Вот почему сразу же после взрыва на ноги были подняты полиция безопасности, полиция так называемого порядка, жандармерия, комендатуры, платные агенты и провокаторы, тайные осведомители и пшики. Тому, кто укажет след организаторов взрыва, были обещаны 300 тысяч рейхсмарок.
Пока оккупанты остервенело занимались массовыми облавами, обысками и арестами «подозрительных лиц», Судмалис вновь пробирался по бездорожью, но теперь уже к границе Эстонии, к партизанскому отряду Северной Латвии. Согласовав адреса, пароли и явки, которые могли понадобиться подпольщикам, он оттуда направился в Освею, на базу Латвийской партизанской бригады, запасся там полиграфическим оборудованием и 24 января 1944 года вместе с наборщиком комсомольцем Валдемаром Озолиньшем начал обратный путь в Ригу, куда благополучно прибыл 2 февраля.
Вскоре Имант заподозрил слежку за собой. К тому же коммунистка Вера Слосман и некоторые другие антифашисты, содержавшиеся в Центральной тюрьме, передали на волю: рекомендованные новые радисты — провокаторы и ведут передачи под диктовку гестапо. До 18 февраля Судмалис уходил от погони, все эти трагические и тревожные дни думая не о себе, а о том, как предотвратить провал городского антифашистского подполья и переправить многих его активистов на партизанские базы.
Завербованные оккупантами радисты навели шпиков и на след Джемса Банковича, Малдиса Скреи, Туснелды Розентретер и других подпольщиков. Одновременно с Имантом их доставили в гестапо, пытали с особым изуверством, добиваясь признания. На второй день беспрестанных допросов истерзанный Малдис выбросился из окна четвертого этажа и пришел в сознание лишь в тюремной больнице, куда его доставили со сломанной ногой.
Следствие по делу затянулось. Заседание чрезвычайного нацистского суда открылось 13 апреля 1944 года. На скамье подсудимых — Имант Судмалис и Джемс Банкович, охраняемые четырьмя эсэсовцами. Искалеченного Малдиса Скрею невозможно было доставить в зал судебного заседания.
Процесс продолжался несколько дней. Обвиняемым инкриминировался только взрыв на Домской площади.
О других акциях, совершенных и возглавленных Судмалисом, судьи так ничего и не дознались.
Внешне оставаясь спокойным, Имант заявил, что не считает оккупационный суд правомочным, а на вопрос о его политических взглядах, не задумываясь, ответил:
— Они вам хорошо известны, и я не намерен их здесь скрывать. Тем более что победа, несомненно, будет за нами. Дело лишь во времени.
Судмалиса и Банковича приговорили к расстрелу, а Скрею палачи втолкнули в автомашину с газовой камерой и умертвили по дороге к пригородному Румбульскому лесу.
Ожидая казни, Судмалис почти полтора месяца находился в одиночке. О чем он думал, что вспоминал, к чему устремлял свой мысленный взор в последние дни жизни? Ответы на эти вопросы и дал листок папиросной бумаги, обнаруженный после войны в тайнике камеры, где томился Имант. Текст его гласил: