Глава 23 Только один год

Глава 23

Только один год

Светлана вступила во владение своим новым домом № 50 по Уилсон-роад 20 декабря. Переезд едва ли можно было назвать радостным событием, которого она с нетерпением ждала. Светлана позвонила своим старым друзьям Альберту и Джорджу Палесику из частного детективного агентства и попросила их помочь ей переехать. Она купила практичную мебель ярких тонов для гостиной и столовой и письменный стол для кабинета, на который торжественно положила ручку, подаренную Алом и Джорджем прошлым летом. Засушенные цветы от продавца пылесосов стояли на ее кухонном столе. Она ненавидела засушенные цветы, но это был подарок продавца, он сказал, что обычно их продает, поэтому она взяла букет.

24 декабря, подозрительно близко к новогодним праздникам, она получила открытку от детей. Светлана сомневалась, что ее действительно прислали они. Она была уверена, что открытка пришла через советское посольство и была очередной садистской насмешкой. Зачем ей быть одной? Если бы она вернулась домой, она могла бы быть со своими детьми.

В этот момент позвонил Луис Фишер, чтобы поблагодарить ее за рождественскую открытку и подарок. На следующий день после Рождества Светлана написала ему, что не посылала ни открытку, ни подарок, а просто вернула его вещи. Он решил, что она шутит и позвонил снова. Он считал, что они могли бы остаться друзьями, но она ответила: «Забудь об этом».

В конце января Эдмунд Уилсон и его жена Елена пригласили Светлану в свой дом в Веллфлите, на полуострове Кейп-Код. Уилсон страстно интересовался всем, связанным с Россией, и хорошо говорил по-русски. В 1935 году он был в Советском Союзе и вернулся оттуда ярым защитником социалистической системы, но после процессов 1937–1938 годов и сталинского соглашения с нацистами в 1939 году полностью разочаровался в коммунизме советского образца. Его очень интересовала Светлана и ее смелый побег. Жена Уилсона, Елена, очень нервничала перед этой встречей, она даже призналась мужу в своих предубеждениях по поводу дочери Сталина. Но Светлана оказалась совсем не такой, как они ожидали. Уилсон писал в своем дневнике:

Светлана всех убила наповал. Ей слегка за сорок, но она не выглядит на свой возраст. Она очень красивая, и, должно быть, за ней всегда ухаживали мужчины – с ее-то характером и умом! Ее появления на телевидении и фотографии создали совершенно неправильное впечатление, потому что она выглядела гораздо крупнее и мощнее, чем на самом деле.

Она невысокая, с красивыми мягкими темно-рыжими волосами, достаточно большими круглыми глазами необычного светло-зеленого цвета, немного длинным и по-птичьи заостренным носом. Руки и ноги у нее маленькие. Елена говорит, что то, как она складывает свои руки, показывает, что она чего-то боялась всю свою жизнь. Она переплетает свои тонкие маленькие пальцы, как будто бы привыкла постоянно отражать какие-то удары. Она простая и хорошо воспитанная, довольно стеснительная, но имеет свое мнение.

Вскоре Уилсон узнал, какова Светлана в ярости. Обсуждая с ней Советский Союз, он заметил, что она очень пессимистично настроена. Он спросил, есть ли сейчас в России какая-нибудь политическая оппозиция. Она с презрением ответила, что в стране с населением в двести миллионов пять или шесть человек протестовали против суда над писателями (процесса Синявского – Даниэля), горстка поэтов вышла на Красную площадь, когда танки вошли в Прагу – что может значить такое количество? Она считала Брежнева и Косыгина посредственностями, неспособными управлять государством, предсказывала скорую смену власти, после чего дела пойдут еще хуже. Когда Уилсон упомянул, что писатели Леонов и Катаев показались ему хорошими людьми, Светлана ответила: «У меня о них другое мнение», – и рассказала, что оба они голосовали за исключение Пастернака из Союза писателей.

Уилсон пригласил Светлану в Веллфлит, чтобы познакомить ее со своим другом Павлом Чавчавадзе, который, по его мнению, мог бы прекрасно перевести ее новую книгу. Чавчавадзе, грузинский князь с Кавказа, бежал в Румынию, а затем – в Америку, где работал в службе доставки. Недавно он начал писать романы и переводить книги.

Девичья фамилия его жены Нины была Романова. Ее отец, Великий князь, дядя последнего царя, был расстрелян большевиками, когда пытался бежать из России. Ее мать была греческой принцессой, а сама Нина была Великой княгиней, то есть, принадлежала к императорской семье. Павел Александрович и Нина Георгиевна были очень радушными и обаятельными людьми и никогда не жаловались на те превратности судьбы, которые выпали на их долю.

В первый вечер Светлана сидела за столом напряженная и все время молчала. Когда Нина Чавчавадзе упомянула, что бывала в Кремле, Светлана ответила: «Ваш Кремль и мой Кремль очень отличаются». Она не рассмеялась над шуткой Павла, который сказал, что за их столом встретились две великих семьи Грузии и России – Сталина и Чавчавадзе. Но когда Светлана и Нина остались наедине, лед в душе Светланы растаял. Они говорили о своих детях, и Светлане быстро стало ясно, что Нина нисколько ее не осуждает.

Вскоре Светлана стала регулярно приезжать в Веллфлит, в гости к Чавчавадзе. Нина всегда с удовольствием рассказывала друзьям, как Светлана впервые появилась в их доме в сопровождении Джорджа Кеннана. В этот день как раз случилась неприятность – засорилась раковина на кухне. Пол был покрыт водой как минимум на два дюйма. Светлана предложила: «Давайте я уберу», закатала брюки и принялась вытирать пол. Как заметила Нина, «если бы кто-нибудь когда-нибудь рассказал мне, что дочь Сталина будет мыть пол на моей кухне, я бы решила, что он сошел с ума». Для Светланы Чавчавадзе стали настоящим спасением после консервативных леди Принстона, которые, как она жаловалась, «надевали чулки», даже если им предстояло пройти только пару кварталов.

Ничего необычного в том, что Светлане не удавалось порвать отношения с Луисом Фишером, не было. В начале февраля они случайно встретились на Хай Стрит в Принстоне, и третьего февраля она написала ему письмо:

Дорогой Луис!

Кажется, я никак не могу забыть твое лицо после того, как случайно увидела, как ты выглянул из окна машины. Оно выглядело худым и, как мне показалось, загорелым, но не здоровым. Эта злобность и боль, в которых погрязли мы оба, противоречат здравому смыслу и несправедливы…

Но самое ужасное – это то, что во всем виновата я сама… Забыть тебя и все остальное – это выше моих сил, не стоит даже и пытаться. Глупости забываются, а все хорошее остается в памяти… Но раз все кончено – значит, все кончено. Я знаю, я знаю, как с этим справиться.

Светлана

Фишер согласился встретиться с ней в марте в их старом прибежище, ресторане «Принстон Инн». Пятого марта Светлана написала ему, что боялась разбередить старые раны, но «оказалось, что ты так глубоко все чувствуешь, и я была так счастлива». Он не должен волноваться – она не будет ему звонить. Она будет ждать, пока он сам не позвонит. Эта женщина, у которой было достаточно сил, чтобы бросить вызов Кремлю, снова загоняла себя в эмоциональную ловушку. Она продолжила переводить биографию Махатмы Ганди, написанную Фишером, на русский язык. Светлана начала эту работу бесплатно, в знак любви. Она говорила Луису, что чувствует его личность между строк книги, хотя и замечала: «Тогда ты был лучше».

К концу марта она уже говорила: «Если бы я только могла слышать твой голос – хоть понемногу, но каждый день». Она знала, что Фишеру ее всегда было «слишком много», она была «слишком горяча и слишком утомительна. Но что же делать?… Я надеюсь, ты помнишь, что я ни о чем не прошу. Не волнуйся и не паникуй, когда я звоню… Пожалуйста, попытайся меня понять». К середине апреля она говорила, что все, что ей нужно, – это чтобы он улыбнулся ей по телефону. Она заверяла его, что «изменяет свою натуру в духе Ганди. Это очень трудно, но возможно. Целую».

В конце апреля она в письме Аннелизе Кеннан, которая была в курсе всех подробностей ее любовной драмы, уверяла, что они с Луисом пришли к мирному соглашению: «Не волнуйтесь, Аннелиза, моя дорогая, больше не будет никаких разбитых окон». Она говорила Аннелизе, что будет праздновать дни рождения своих детей: Кате исполнялось девятнадцать четвертого мая, Иосифу – двадцать четыре двадцать второго мая.

Приехав в «Харпер & Роу» в июне, Светлана между прочим спросила, сколько заплатили Павлу Чавчавадзе за перевод ее книги, поскольку она знала, что он остро нуждается в деньгах. Сумма показалась ей удовлетворительной, но потом ей сообщили, что Луис Фишер получил четыре тысячи долларов за редактуру. Изумленная, она написала Фишеру:

Я совсем этого не понимаю. Неужели дружба должна оплачиваться издателями? Ты на самом деле считаешь, что ты проделал такое количество работы над моей рукописью, которое могло бы оплачиваться такими большими суммами? А как ты оценил теплоту и поощрение, которые были самой важной частью твоего участия в моей работе? Ты отказался получить оплату за них в «Харпер & Роу» или ты думаешь, что это тоже не мешало бы оплатить?… Я все еще надеюсь, что это ошибка. Но мне хотелось бы услышать об этом от тебя.

Она не могла поверить, что Фишер взял деньги. Ведь он только подбадривал Светлану, а книга была ее.

Фишер не ответил, но в начале августа прислал ей рукопись с ее переводом биографии Ганди. Она отослала ее обратно, адресовав «мистеру Фишеру» и добавив, что он легко найдет себе переводчика получше. Она пожелала ему «доброго здоровья и мирной жизни». И после этого редко упоминала о Луисе Фишере.

Теперь Светлана сосредоточила все свое внимание на публикации своей второй книги. Как и первая книга, «Только один год» являлся автобиографическим произведением. Это был рассказ о ее необычном путешествии из СССР в Индию, Швейцарию и США – и все за один год. Светлана долго и трудно работала над первой частью, потому что она много для нее значила – ей нужно было рассказать о Браджеше Сингхе и своих отношениях с ним, в том числе о долгой битве с советским властями за разрешение на брак с ним, закончившейся его смертью и поездкой в Индию. Во второй части, которую она назвала «Интерлюдия», Светлана рассказывала свою версию побега из Индии и временного пребывания в Швейцарии. В части под названием «Мы увидимся снова» она описала своих друзей, оставшихся в Советском Союзе. Последняя часть книги была посвящена ее новой жизни на другом континенте – на «другой планете», как написала она. Но в книге «Только один год» явно чувствовался политический подтекст, которого не было в «Двадцати письмах к другу». Она бескомпромиссно критиковала Сталина и его режим.

Американский издатель Светланы Касс Кэнфилд предупредил британского издателя: «Мы имеем дело с достаточно непростой леди, и все, что я советую, может быть малоэффективно. Она себе на уме». Он объяснил переводчику Павлу Чавчавадзе, что она очень спокойно относится к изменениям стиля, «но очень строга к изменениям, которые касаются формы или содержания книги. Она ощущает книгу как принадлежащую только ей и ведет себя таким образом».

Многие критики пришли к мнению, что основной целью Светланы в «Двадцати письмах к другу» было обелить Сталина, возложив вину за его преступления на Берию. Она считала, что они не поняли, что ее первая книга была частными семейными воспоминаниями, написанными почти как исповедь за четыре года до ее бегства из СССР. Она опубликовала эти воспоминания без всякой правки, поскольку они были подлинными и соответствовали тому, как она ощущала себя в то время. Берия нападал на ее семью, поскольку у нее были грузинские корни, все родственники знали об этом.

Но с 1963 года она многое прочитала и оказалась в другой культурной среде. Теперь она знала, кем был ее отец. Ее описание того, как она постепенно узнает о его преступлениях, не может не потрясать:

В семье, где я родилась и выросла, все было ненормальным и угнетающим, а самоубийство мамы было самым красноречивым символом безвыходности. Кремлевские стены вокруг, секретная полиция в доме, в школе, в кухне. Опустошенный, ожесточенный человек, отгородившийся стеной от старых коллег, от друзей, от близких, от всего мира, вместе со своими сообщниками превративший страну в тюрьму, где казнилось все живое и мыслящее; человек, вызывавший страх и ненависть у миллионов людей – это мой отец…

Мое поколение учили думать, что этот монумент (Сталин) и есть воплощение всех прекрасных идеалов коммунизма, его живое олицетворение…

Но позже я начала постепенно сомневаться… Постепенно все более очевидным становился не только деспотизм моего отца и то, что он создал систему кровавого террора, погубившую миллионы невинных жертв.

Мне становилось также ясно, что вся система, сделавшая это возможным, была глубоко порочной, и что никто из соучастников не может избежать ответственности, сколько бы ни старался. И рухнула сверху донизу вся постройка, основанная на лжи.

Светлана хотела дать настоящий портрет Сталина. Ведь именно она знала его очень близко:

Он знал, что делал, он не был ни душевнобольным, ни заблуждавшимся. С холодной расчетливостью утверждал он свою власть, и больше всего на свете боялся ее потерять… Объяснить все так – сумасшествием – легче и проще всего, но это не правда и не объяснение.

Он верил не в идеалы, а только в реальную политическую борьбу, которую ведут люди. К людям же он относился без всякой романтизации: люди бывают сильные, которые нужны; равные, которые мешают, и слабые – которые никому не нужны.

Я не думаю, что он страдал когда-либо от угрызений совести.

Но Светлана шире смотрела на эту проблему. Не только один ее отец несет ответственность за все. Любому диктатору нужны приспешники. Перед своим побегом в 1966 году она прочла «Разговоры со Сталиным» Милована Джиласа и «Сталин: политическая биография» Исаака Дойчера и была способна понять историю политической борьбы за верховную власть, которую вел ее отец в коммунистической партии против своих бывших сподвижников. Сталин отредактировал, переделал и переписал «Краткий курс истории КПСС», чтобы избавиться даже от упоминания имен своих соперников, в особенности, Троцкого. Этот текст представлял официальную историю и распространялся в миллионах экземпляров. «Этот «учебник» был нужен моему отцу прежде всего для того, чтобы навсегда выбросить из истории тех, кто ему мешал», – писала Светлана. В настоящей истории было гораздо больше персонажей, которые играли в политическую рулетку. Сталин выиграл в эту игру, а после его смерти партия продолжила ее.

Светлана соглашалась, что Хрущев поднял «знамя свободы» и навсегда запомнится за то, что «он попытался назвать вещи своими именами. Робкие, половинчатые попытки этого жизнелюбивого, веселого самодура сломали многолетний лед молчания». Но Хрущев также ответственен и за кровавые события в Венгрии, и за убийство студентов университета в Грузии, чьи тела лежали по краям улиц, потому что их родным запретили их забрать. Одиннадцать лет правления Хрущева были псевдоосвобождением. Ничего не изменилось. Светлана злилась: «Спутники, фестивали, юбилеи, сознание – заливаемое водкой по каждому поводу. «Мы самые великие», «мы лучше всех, быстрее всех, дальше всех, всех догоним и перегоним, всех победим!» По-прежнему свирепствовал антисемитизм – в Центральном Комитете партии евреев не было. В 1960 году человеку могли отказать в приеме на работу, потому что он еврей».

Потом Светлана делает немыслимое. Она не только критикует сегодняшнее советское правительство как неосталинистов, предупреждая, что возрождение сталинских «ценностей» станет катастрофой не только для Советского Союза, но и для всего мира, но прослеживает путь советской системы от самых ее корней – от ленинизма. Это было вторжение на священную территорию:

Основы однопартийной системы, террора, бесчеловечного подавления инакомыслящих были заложены Лениным. Он является истинным отцом всего того, что впоследствии до предела развил Сталин. Все попытки обелить Ленина и сделать его святым и гуманистом бесполезны… Получив в наследство от Ленина коммунистический тоталитарный режим, он (Сталин) стал его идеальным воплощением, наиболее закончено олицетворив собою власть без демократии, построенную на угнетении миллионов людей.

Эдмунд Уилсон, который получил копию «Только одного года» до выхода книги в свет, написал своей подруге Хелен Мюхник, что он считает новую книгу Светланы «потрясающей – она так не похожа на предыдущую! Но я боюсь, что теперь у нее будут проблемы». Встретившись со Светланой в начале сентября, он предположил, что эта книга будет такой бомбой, что Советы предпочтут ее просто проигнорировать. Она проницательно заметила: «Они для этого недостаточно умны». «Они скажут, как это было и с первой книгой, что она написана по заданию ЦРУ и будут раздувать скандалы вокруг ее личной жизни». Репортер журнала «Лук» брал у Светланы интервью и спросил, как, по ее мнению, примут новую книгу в Советском Союзе. Она ответила: «Это антикоммунистическая книга. Ее примут как все остальные антикоммунистические книги».

Светлана была полностью права. «Только один год» разозлил КГБ. Ведь она задела самого Ленина! В дошедших до нас протоколах заседания Комитета Государственной Безопасности под руководством Юрия Андропова расписан план мероприятий по созданию дымовой завесы с целью дискредитации ее книги. Началось распространение слухов о том, что Светлана вовсе не является ее автором. Ее создали враги СССР как часть антисоветской кампании. Враг поставил себе цель очернить имя Ленина в преддверии столетия со дня его рождения.

Совершенно секретно

Комитет Государственной Безопасности

Совета министров СССР

5 ноября 1969 года

№ 2792-А

г. Москва

По информации Комитета Государственной Безопасности публикация новой книги С. Аллилуевой «Только один год» рассматривается как средство проведения антисоветской кампании во время празднования столетия со дня рождения Владимира Ильича Ленина.

В последнее время в газете «Нью-Йорк Таймс» и ряде других американских изданий были опубликованы отрывки из этой книги, в которых высказывается идея о том, что Сталин был несправедливо обвинен в «установлении диктатуры и создании полицейского государства». На самцом деле он является наследником Ленина, и «именно Ленин ответственен за все, что происходило в СССР». «Сталин не исказил ленинские заветы, а был последователем Ленина». Имея в виду вышеупомянутые тезисы, с целью отвлечь мировую общественность от клеветнической кампании, организованной с использованием книги С. Аллилуевой «Только один год», рекомендуется предпринять следующие действия:

Используя переписку Иосифа и Екатерины Аллилуевых и Политбюро ЦК КПСС, в которой выражается возмущение предательствами их матери, подготовить и опубликовать за границей письма детей С. Аллилуевой к известному политическому корреспонденту Г. Солсбери (Гаррисону Солсбери), редактору «Нью-Йорк Таймс», который брал интервью у С. Аллилуевой и лично знаком с ней.

Необходимо принять меры для публикации вышеупомянутых писем и интервью с детьми С. Аллилуевой в одном из ведущих европейских журналов.

Распространить в западной прессе мысль о том, что новая книга С. Аллилуевой – это коллективная работа ряда авторов, в том числе, Д. Кеннана, Л. Шифера, М. Джиласа, Г. Флоровского, А. Белинкова и других лиц, зарекомендовавших себя как враги СССР и занимающихся фальсификацией истории советского правительства. В то же время поручить КГБ собрать информацию, компрометирующую этих лиц.

Отправить по адресу С. Аллилуевой письмо от известных представителей советской интеллигенции, знакомых с ней лично (писателя Солоухина, кинодраматурга Каплера, главного редактора журнала «Советский экран» Писаревского, профессора Мясникова, который был научным руководителем С. Аллилуевой, когда она защищала диссертацию и других). Письмо должно содержать мотивированный протест против фальсификации фактов о советском правительстве и клеветы на В.И. Ленина. Такое письмо может быть послано С. Аллилуевой через КГБ с расчетом на публикацию за границей.

В то время, как идет подготовка к публикации писем и статей, советская пресса должна приложить все силы к разоблачению лживости этих построений, обязательно подчеркивая, что они очерняют общеизвестные «факты» до такой степени, что нелепость этого очернения становится очевидной в личном и общественном понимании. Далее следует необходимость показать, как враг пытается подорвать величие и авторитет В.И. Ленина, притом сея неверие в справедливость советской системы, привлекая такие фигуры, как С. Аллилуева, которая восхваляет заслуги А. Керенского и ссылается в своей книге на демагогию Троцкого.

Позволить отделу пропаганды ЦК КПСС проанализировать книгу «Только один год», чтобы определить новую точку зрения и стратегию врага, которая может быть представлена в тексте и на основании которой будет развернута идеологическая кампания по дискредитации празднования столетней годовщины со дня рождения В.И. Ленина.

Обращаем ваше внимание.

Глава Комитета Государственной Безопасности Андропов

Этот совершенно секретный документ был обнаружен среди личных бумаг Светланы. Как и когда он попал к ней, остается тайной. Наиболее возможная версия – она получила его через ЦРУ. Можно только гадать, как Светлана на него прореагировала. Возможно, она подумала, что именно так работает тайная полиция в ее стране и нашла схему, по которой собирались изменить реальность и украсть ее книгу одновременно предсказуемой и оскорбительной. Явное свидетельство того, что ее детьми манипулируют, было болезненным, но тоже предсказуемым. Конечно, она ни в чем не винила Иосифа и Катю: под давлением КГБ у них не было особого выбора.

Тем не менее, самым ужасным было то, что постоянные подозрения в измене и шпионаже настолько въелись в сознание людей, что эти нелепые обвинения сработали. Многие советские граждане поверили пропаганде КГБ. Даже родственники Светланы подозревали, что не она написала «Только один год». Уж слишком ее вторая книга отличалась от первой.

Светлана совершила огромную ошибку, вынеся на страницах книги благодарность всем тем, кто читал ее рукопись по-русски. Она благодарила многих, в том числе Джорджа Кеннана, Луиса Фишера, Роберта Такера, Георгия Флоровского, Милована Джиласа, Аркадия Белинкова и его жену. Именно здесь КГБ и нашел список мнимых авторов книги.

Аркадий и Наталья Белинковы и в самом деле читали рукопись Светланы. В своих воспоминаниях, опубликованных в 1982 году, Наталья Белинкова объясняет:

Как и любому писателю, вырванному из своей привычной среды и еще не адаптировавшемуся к новой, ей были нужны читатели. Приезжая к Светлане, мы выступали в этой роли. Аркадий высоко оценивал ее рукопись. У него были сомнения только по поводу главы, которая была для Светланы особенно важна – «Берег Ганга». По его мнению, она несколько тормозила развитие основного сюжета…

Ни мы, ни Светлана понятия не имели, что вместе с нами рукопись читают «там, где надо». И прочитали ее более чем тщательно. В результате глава Комитета Государственной Безопасности Юрий Андропов приказал отделу пропаганды «распространить в западной прессе мысль о том, что новая книга С. Аллилуевой – это коллективная работа ряда авторов, в том числе, Д. Кеннана, Л. Шифера, М. Джиласа, Г. Флоровского, А. Белинкова» и велел «собрать информацию, компрометирующую этих лиц». Нет, его (Андропова) совершенно не заботило, что «Берег Ганга» тормозит основной сюжет. Он спасал репутацию Ленина.

Прочитав первую часть «Только одного года», Кеннан сказал Светлане, что книга очень хорошо написана. Она не предложила ему прочитать остальной текст. Он сделал несколько совсем незначительных редакторских комментариев. Георгий Флоровский был профессором в Принстоне, и Светлана упомянула его из вежливости, как и Джиласа, с которым встречалась только раз в жизни.

Светлана давала русский текст своей рукописи принстонскому историку Роберту Такеру. Они с женой жили по соседству и близко сошлись со Светланой, когда после приезда в США Такер пытался уговорить ее читать лекции в Принстонском университете. Такер задавал вопросы, предлагал поправки и, в конце концов, уговорил ее изменить заглавие. В марте Светлана сказала Луису Фишеру, что Такер «оставил «комментарии» почти на каждой странице, но я решила не слушать его».

В статье о Светлане, опубликованной в «Вашингтон пост» в 1984 году и озаглавленной «Светлана получила в наследство свои трагические пороки», Роберт Такер жаловался, что она не последовала практически ни одному из его советов и могла бы не благодарить его в своей книге. Это упоминание его имени в послесловии доставило ему несколько «неприятных моментов», когда он посетил Московский университет в 1970 году. Его сопровождающий набросился на него, когда рядом не было охраны, и, пытаясь напугать, сообщил, что читал «Только один год», злобно заметив, что это американская антисоветская пропаганда.

«Мы знали ее здесь еще студенткой, и она даже не могла сама написать курсовую работу…» Затем он очень близко подошел ко мне и значительным тоном произнес: «Это вы написали книгу». Я ответил, что, если он так считает, то совсем не знает Светлану. Она даже не принимает ничьих критических замечаний, не говоря уж о том, чтобы позволить кому-то написать за себя книгу. Это бы оскорбило ее авторскую гордость. На этом наш обмен любезностями закончился холодной улыбкой на губах моего сопровождающего.

Роль Луиса Фишера, безусловно, очень важна. Он был ее любовником. Она читала ему первую часть книги в Принстоне, когда их роман еще только расцветал. Но в середине августа, когда он уехал в Париж, а затем – в Тунис, она была на середине книги. А когда он вернулся, их отношения настолько испортились, что едва ли он мог предложить себя в качестве читателя. Тем не менее, то, что он был рядом, когда они писала первые страницы книги, возможно, определило тон всего произведения. «Только один год» был более политической книгой, чем «Двадцать писем к другу». Но, как Светлана сказала своей подруге Лили Голден во время телефонного разговора из Швейцарии, теперь она знала о преступлениях советского правительства так много, что была в ярости.

Двадцать пять лет спустя писательница Мерил Секрест, написавшая биографию американского архитектора Фрэнка Ллойда Райта и желавшая стать биографом Светланы (от этой идеи Секрест, по всей видимости, отказалась), напрямую спросила о «коллективном авторстве» «Только одного года». Светлана ответила: «Никто и никогда ничего не писал за меня. Я все написала сама». Но Светлана отдавала себе отчет, что, задавая вопросы, на которые, по ее мнению, она обязана была ответить, редакторы из «Харпер & Роу» вынудили ее написать куда более полемическую книгу, чем она хотела. Фишер рекомендовал ей почаще ссылаться на свою веру в Бога в первой части книги, но Светлана отвергла его предложения, оставив главу «Судьба» о своем крещении в Русской православной церкви в 1962 году. Она пришла к такому решению после встречи с Милованом Джиласом, который сказал, что, если она верит в Бога, в которого не верит он, то должна писать об этом так, чтобы он понял, что привело ее к вере. Именно поэтому Светлана упомянула Джиласа в благодарственном списке.

На самом деле, Луис Фишер не только повлиял на Светлану, но и кое-что украл у нее. В своей книге она рассказывала, как в 1948 году слышала телефонный разговор своего отца, когда ему сообщили об убийстве художественного директора Еврейского государственного театра Соломона Михоэлса. Сталин сказал тогда: «Ну, автомобильная катастрофа». В своей книге «Дорога России от мира к войне», вышедшей в 1969 году, Фишер пересказал эту историю: «Сталин получил сообщение по телефону и, по всей видимости… сказал… При этом Фишер не сделал никакой ссылки на личность человека, от которого он узнал эту историю. Он просто вычеркнул из нее Светлану.

В этом был смысл. Международное еврейское сообщество давно хотело узнать, что же на самом деле случилось с Михоэлсом. Книга Светланы вышла после книги Фишера и, таким образом, все выглядело так, как будто она переписала у него эту история, утверждая, что принимала в ней участие. Когда она пошла на конфликт с Фишером и спросила, почему он не сослался на нее как на источник, тот сказал, что просто забыл. Но когда Светлана задала тот же вопрос его редакторам (они печатались в одном и том же издательстве), они сказали, что советовали Фишеру указать ее имя, но он отказался. Это был тяжелый удар. Скандал о «литературном воровстве» сошел на нет только после смерти Фишера в 1970 году.

По иронии судьбы, в одной части своей книги Светлане действительно пришлось писать не совсем самостоятельно. Это касается страниц, на которых описывается ее путь в Америку через Италию и Швейцарию. Госдепартамент США дал понять, что она не должна рассказывать, какую роль сыграли итальянцы в ее бегстве, поскольку ее пребывание в Риме было незаконным. Швейцария же попросила не обсуждать политическую роль страны во всех событиях.

Осенью Светлана читала отрывки из своей книги на радиостанции «Голос Америки». Советское Министерство иностранных дел немедленно заявило протест американскому посольству в Москве, но получило ответ, что то, что автор читает в эфире, является его личным делом. Советское правительство было в такой ярости, что 19 декабря, за два дня до девяностой годовщины со дня рождения Сталина, на сессии Верховного совета Светлана Аллилуева была лишена советского гражданства. Она обвинялась в «поведении, порочащем звание гражданина СССР», преступлении, придуманном ее отцом в 1938 году. Когда американские средства массовой информации задали ей вопрос о том, как она отреагировала на эту новость, Светлана ответила, что была очень рада. Она отметила это событие, поднявшись вместе с другом на вершину Эмпайр Стейт Билдинг.

Отзывы на «Только один год» были самые разные. Эдмунд Уилсон в «Нью-Йоркере» очень хвалил книгу, заявляя, что «Только один год» – это «уникальный исторический документ, который, по моему мнению, займет свое место среди других великих автобиографий русских авторов». Он имел в виду Герцена, Кропоткина и «Исповедь» Толстого.

Маргарет Партон писала в «Сэтедей ревью»: «Ее героиня остается все той же: мягкой, любящей природу, религиозной. Что появилось нового – так это незамутненный взгляд, жесткая объективность, с которой она описывает русское общество и своего отца, который терроризировал ее. Иногда она даже способна на иронию. Например, объясняя, почему ее отец не оставил завещания, она отмечает, что «все его материальные нужды удовлетворялись за счет государства».

Тем не менее, некоторые отзывы были просто чудовищными. «Лайф» опубликовал статью под заголовком «Светлана – лицом к лицу с жизнью»: «В конце концов, кому это все нужно? Ведь были куда более острые и интересные свидетельства все этой правды». Левые обвиняли книгу в «сказочном изображении» жизни в США. В своем отзыве, озаглавленном «Принцесса» и опубликованном в «Комментари», Филип Рав писал, что не верит, что Светлана приехала в Индию с единственной целью – похоронить прах своего покойного мужа. «Она сразу была нацелена на далекую Америку, такую огромную и такую манящую». Она знала, что ее книга станет «билетом в новую жизнь». Она рисует «радужную Америку, погрязшую в своей наивности… Теперь, когда она знает всю правду (о своем отце), ей нужно найти другого кумира, которому можно поклоняться. На этот раз им станет целая страна… В книге ни разу не упомянут термин «демократический социализм», так же, как и «капитализм»… Ясно, что Светлана – это не та дама, которая может рассуждать о роли общественной жизни в истории. Она просто ее жертва».

Из писем ее друзей становится понятно, что Светлана все сильнее уставала от всех этих нападок. Она чувствовала себя как будто ее бьют до синяков, толкают со всех сторон и даже преследуют. Вскоре начались проблемы с переводом книги на французский язык. Фразы, абзацы и иногда даже целые страницы были пропущены, вместо них появились странные шутки и юмористические вставки. Критика советского режима была смягчена, а дружеское отношение к американцам вообще опущено. Переводчик продемонстрировал свои собственные политические взгляды. «Харпер & Роу» и юридическая фирма «Гринбаум, Вольф & Эрнст» потребовали опротестовать перевод.

Но были и более серьезные последствия – «Только один год» стал причиной опасных преследований ее друзей в Советском Союзе. В части под заглавием «Мы увидимся снова» Светлана хотела воздать почести советской интеллигенции и выразить свой протест против притеснений этих людей. Она показывала, что советские граждане состоят не только из серых конформистов, как о них привыкли думать на Западе. Среди них есть оригинальные, очень талантливые люди. Но Светлана должна была учесть, что попавшие в ее книгу друзья очень рискуют.

Неписанные законы в СССР гласили, что ничего и ни о ком говорить нельзя. Светлана изменила имена друзей, но они были вполне узнаваемы. Разумеется, описание чернокожей специалистки по африканскому искусству и культуре под именем Берты никоим образом не защищало Лили Голден. Она обнаружила, что на нее все чаще поглядывают и даже преследуют. Партия задалась целью выжить ее из Института стран Африки и поощряла своих членов задевать и оскорблять ее. Лили заметила, что один из ее «друзей» изучал корешки книг, которые она взяла в библиотеке, а другой донес о том, что она встречается с иностранцами. Ей и так не разрешалось выезжать на зарубежные конференции, но теперь надежда на то, что ее когда-нибудь уберут из черного списка, пропала. Лили сопротивлялась и выдержала изоляцию, но она была в шоке от того, что Светлана так подставила ее.

Дочь Лили Елена Ханга думала, что Светлана пошла на поводу у воодушевления, охватывающего любого писателя, когда он пишет книгу, и не подумала о последствиях. Может быть, возможность свободно говорить на Западе ослабила ее внутреннюю цензуру, из-за чего она нарушила правила честности и осторожности, принятые между друзьями в СССР. Двоюродные братья Светланы Александр и Леонид Аллилуевы считали, что никто из родственников Светланы, включая ее детей, не пострадал. Но Лили Голден утверждала, что все друзья Светланы, упомянутые в книге, были внесены в списки невыездных.

Неизвестно, знала ли Светлана о том ударе, который нанесла своей книгой друзьям в Советском Союзе, но она говорила, что после ее написания чувствовала себя больной и усталой. Ранее она планировала написать еще одну книгу, основанную на письмах, которые получала со всего мира, но теперь говорила, что вообще не планирует больше писать. Только через пятнадцать лет она опубликовала следующую книгу. Но вовсе не усталость или огорчение от того, как была принята ее вторая книга, вызвали такой большой перерыв. Светлана была с головой поглощена совершенно новой катастрофой, разбившей ей сердце.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.