Глава 27

Глава 27

Для возвращения домой мне не нужна была машина. Я буквально летел. Джоджи ждала у двери и, взглянув на мое лицо, спросила:

– Хорошие новости?

– Потрясающие! Дези Арназ собирается ставить «Приключения модели».

Жена обняла меня:

– Я так рада!

– Понимаешь, что это такое – сделать успешное шоу на телевидении? Оно может идти годами!

– Когда ты будешь знать наверняка?

– Через день-другой.

И Дези действительно позвонил.

– Удалось! – сообщил он. – Си-би-эс отдала время нам.

– Сегодня у нас праздник, – объявил я Джоджи.

Лора сияла от радости.

– Идите повеселитесь, – кивнула она, вручив мне очередную двадцатку.

– Но я не могу. Вы и так…

– Можете.

Я обнял ее:

– Спасибо.

– Я знала, что вы добьетесь многого, если захотите.

Мы с Джоджи отправились в итальянский ресторан и чудесно поужинали.

– Поверить не могу! – восклицал я. – Мы на Си-би-эс! И я буду писать сценарии шоу!

По пути домой Джоджи шепнула:

– Я так горжусь тобой, милый! Знаю, тебе пришлось пережить немало и было тяжело, но теперь все позади.

Наутро мне позвонил Дези:

– Не сможете приехать ко мне в офис?

– Разумеется, – ухмыльнулся я и через полчаса уже был у него.

– Садитесь, – пригласил он.

Я уселся.

– Когда мы начинаем?

Он пристально посмотрел на меня:

– Сидни, Си-би-эс отдала нам единственный временной промежуток, который у них был. Они сняли «Шоу Дика Ван Дайка» и поставили нас в репертуарную таблицу. Но Дэнни Томас, который владеет «Шоу Дика Ван Дайка» и еще несколькими шоу на Си-би-эс, надавил на руководство и настоял, чтобы ему дали еще год. Руководство наконец согласилось и поставило шоу на прежнее время. Мы вылетели.

Я продолжал сидеть, не в силах пошевелиться, сказать хоть что-то.

– Мне очень жаль, – добавил Дези. – Может, в следующем сезоне.

Передо мной опять встал выбор: сдаться или попробовать снова? Но будь я проклят, если сдамся!

Мне требовался другой проект, и я уселся за работу. Провел в кабинете неделю, отвергая одну идею за другой. На Бродвее не было ни одного спектакля о цыганах. У меня было название: «Король Нью-Йорка». Пьеса будет о том, как дочь цыгана полюбила гаджо[26] и что из этого вышло.

Я ничего не знал о цыганах, поэтому решил сначала собрать материал. Где можно почерпнуть сведения о них?

Немного подумав, позвонил в полицейский участок и попросил разрешения поговорить с детективом.

– В чем дело? – спросил тот.

– Я бы хотел поговорить с цыганами. Не знаете, где их найти?

Детектив рассмеялся:

– Да обычно кто-то из них непременно сидит у нас за решеткой. Но сейчас никого нет. Зато могу дать вам имя одного из них. Сам он называет себя Королем.

– Буду очень благодарен.

Фамилия Короля была Адамс, и детектив объяснил, как его найти. Я позвонил Адамсу, сообщил, что мне надо, и пригласил его к себе. Король оказался высоким грузным мужчиной с черными как смоль волосами и низким, почти трубным голосом.

– Я бы хотел поговорить о цыганских обычаях. О том, как вы живете, – сказал я.

Он молча слушал.

– Я заплачу. Если поговорите со мной и расскажете все, что я хочу узнать, то получите… – я поколебался, – сто долларов.

Он мигом оживился:

– Договорились. Даете мне деньги и…

И я сразу понял, что больше никогда его не увижу.

– О нет. Будете приходить раз в неделю, мы поговорим, и я стану отдавать вам деньги частями.

Он равнодушно пожал плечами:

– По рукам.

– А теперь начинайте.

Он говорил, а я делал заметки. Мне хотелось узнать о цыганах все: как они живут, одеваются, о чем думают и говорят.

В конце третьей недели я узнал об этом народе достаточно, чтобы начать пьесу.

Закончив работу, я показал ее жене.

– Мне нравится! – похвалила она. – Но кому ты ее отнесешь?

Я уже успел над этим подумать.

– Гоуэру Чемпьону. Он ставил бродвейский хит «Прощай, Птичка».

Я отправился к Гоуэру. Раньше он был звездой мюзиклов на «МГМ», но потом уехал в Нью-Йорк, стал режиссером на Бродвее и добился больших успехов.

– У меня для вас пьеса, – объявил я.

– Прекрасно. Сегодня я вылетаю в Нью-Йорк. Возьму ее с собой и прочитаю в самолете.

А я как глупец надеялся, что он, как Дези Арназ, прочтет ее немедленно!

Когда я вернулся домой, Джоджи спросила:

– Ну, что он сказал?

– Пообещал прочитать. Проблема в том, что, как я слышал, у него в работе не один проект. Даже если ему понравится, неизвестно, когда до нас дойдет очередь.

Гоуэр позвонил на следующее утро.

– Сидни, по-моему, это здорово! Должен получиться потрясающий мюзикл! На Бродвее еще не было ничего подобного. Я позвоню Чарлзу Страузу и Ли Адамсу, которые написали музыку для «Прощай, Птичка», и вызову их на совет.

По какой-то причине, вероятно, потому, что я уже пережил немало разочарований, радости не было. Я едва сумел выдавить стандартное «отлично, Гоуэр», перед тем как повесить трубку.

Я стал ждать звонка, и дней через пять Чемпьон действительно позвонил. На этот раз он был явно рассержен.

– Все в порядке? – робко осведомился я.

– Нет. Я сказал Страузу и Адамсу, что нужно написать музыку для этого шоу, а они запросили слишком большой гонорар. Я отказался. Неблагодарные ублюдки!

– Но кому мы…

– Я не буду ставить эту пьесу.

Год спустя кто-то поставил на Бродвее шоу «Бажур» о нью-йоркских цыганах.

Но, как ни странно, депрессия исчезла. Я ощущал необычайный подъем сил. В точности как говорил доктор Мармер. Подъемы сменяются спадами, резкие перепады настроения от эйфории к отчаянию… из тридцати тысяч самоубийств в год большая часть приходится на страдающих маниакально-депрессивным психозом…

Вероятно, сейчас у меня был период эйфории. Я чувствовал, что должно произойти нечто чудесное.

И нечто чудесное случилось. Мне позвонили!

– Сидни Шелдона, пожалуйста.

– У телефона…

– Это Роберт Фрайер.

Преуспевающий бродвейский продюсер!

– Да, мистер Фрайер?

– Дороти и Герберт Филдз просили позвонить вам. Они пишут для меня мюзикл «Рыжая» и хотят узнать, не согласитесь ли поработать с ними. Что скажете?

Не соглашусь ли я снова поработать с Дороти и Гербертом Филдз?

Я старался не продемонстрировать чересчур явного энтузиазма.

– Был бы очень рад снова встретиться с ними.

– Прекрасно! Когда сможете вылететь в Нью-Йорк? Мы хотели бы начать как можно скорее.

Через две недели мы с женой и дочерью перебрались в снятую на Манхэттене квартиру. Единственным разочарованием был отказ Лоры поехать с нами. Я заплатил ей все, что был должен, плюс большой бонус. Прощание было трогательным.

– Я не смогу оставить семью, мистер Шелдон. Но буду скучать по вас и молиться.

В этом была вся Лора.

Роберт Фрайер оказался довольно молодым, красивым, элегантным мужчиной, питавшим истинную страсть к театру. Мы встретились с ним в его офисе на Сорок пятой улице.

– «Рыжую» ждет несомненный успех! – оживленно восклицал он. – Я рад, что вы будете работать с нами.

– Я тоже рад. Расскажите мне о шоу немного подробнее.

– Стихи пишет Дороти, а музыку – Альберт Хейг. Вы с Гербертом напишете либретто. Действие пьесы происходит в Лондоне конца девятнадцатого века. Главная героиня – молодая женщина, которая лепит персонажи, выставляемые в камере ужасов музея восковых фигур. В городе действует серийный маньяк-убийца, не оставляющий следов. Когда он убивает последнюю жертву, наша героиня случайно видит его и воспроизводит его восковой портрет. Смесь детектива и ужастика, с музыкой и песнями.

– Волнующее сочетание.

Мы вдвоем поехали к Дороти и едва обменялись приветствиями, как Дороти предложила:

– Давайте работать.

Дороти и Герберт сочинили не сюжет, а мечту. Я не видел их после работы над «Энн сражается» и посчитал за счастье снова сотрудничать с ними.

Филдзы познакомили меня с Альбертом Хейгом – композитором, написавшим музыку к полудюжине бродвейских шоу. Блестящий музыкант, он позже снискал славу в роли Бенджамена Шорофски в телесериале «Слава».

Идея Филдзов была настолько нова и необычна, что либретто продвигалось легко и быстро. Герберт и Дороти были профессионалами, работавшими семь дней в неделю. Мы трудились с девяти до шести, после чего расходились по домам. Я невольно вспоминал те сумасшедшие дни, когда мы с Беном Робертсом работали одновременно над несколькими шоу, засиживаясь почти до утра.

Мы с Джоджи нашли няню для Мэри, и, когда я не работал, мы бродили по Нью-Йорку. Ходили в театры и музеи, наслаждались вкусной едой в ресторанах. Первым делом я повел Джоджи в «Сарди» и познакомил с приветливым и добрым, как всегда, владельцем. Мы прекрасно поужинали, и Винсент Сарди прислал нам бутылку шампанского за счет заведения.

Мы с Гербертом дописали первый вариант либретто примерно в то же время, когда Дороти и Альберт – музыкальные номера.

Когда все было готово, мы собрались в офисе Роберта Фрайера и показали сделанное.

– Фантастика! – объявил Фрайер. – Все, как я рассчитывал! Ну а теперь поговорим о составе. Кто сыграет главную роль?

Нам была нужна хорошенькая обаятельная актриса с опытом работы в мюзиклах. Непростое сочетание. Перебирая список актрис, мы наконец остановились на имени, которое устроило всех: Беа Лилли, английская звезда театра, которая не только играла в комедиях, но еще и пела и танцевала.

– Идеальный вариант! Я прямо сейчас пошлю ей либретто и музыку! – пообещал Фрайер. – Нам останется только молиться.

Через пять дней мы снова встретились в офисе Фрайера. Он улыбался:

– Беа Лилли согласна играть.

– Какое счастье!

– Надо найти хореографа, и мы в бизнесе.

Но все сорвалось – Беа Лилли пожелала, чтобы шоу ставил ее бойфренд.

Мы снова перебрали имена подходящих актрис.

– Погодите! – вдруг вспомнила Дороти. – Как насчет Гвен Вердон?

Все мгновенно оживились.

– Почему мы не подумали о ней раньше? Прекрасная кандидатура! Красива, талантлива, звезда мюзиклов и к тому же рыжая. Сегодня днем отправлю ей либретто.

На этот раз ждать пришлось только два дня.

– Она будет играть, – сообщил Фрайер и со вздохом добавил: – Но и тут небольшая загвоздка.

Мы уставились на него.

– Она хочет, чтобы шоу ставил ее бойфренд.

– А кто ее бойфренд?

– Боб Фосс.

Боб Фосс считался гениальным хореографом. Он только что поставил два хита: «Пижамная игра» и «Проклятые янки».

– Он когда-нибудь что-то ставил? – спросил я.

– Нет, но он чертовски талантлив. Если вы согласны, я готов дать ему шанс.

– Ужасно не хотелось бы терять Гвен Вердон, – заметил я.

– Значит, не потеряем, – решила Дороти. – Роберт, поговорите с Фоссом.

Бобу Фоссу к тому времени было едва за тридцать. Маленький целеустремленный человечек, актер и танцор, он уже успел появиться в нескольких голливудских фильмах, после чего сделал прекрасную карьеру хореографа и постановщика. У него был собственный, весьма своеобразный стиль: танцуя, он всегда надевал шляпу и перчатки. Шляпу Боб вообще не снимал, очевидно, желая скрыть намечавшуюся лысину. По слухам, перчатки он носил, поскольку ему не нравились собственные руки.

Мы встретились в репетиционном зале, неподалеку от Бродвея. Оказалось, Боб Фосс точно знает, как поставить шоу. Он фонтанировал поразительными идеями, и к тому времени как совещание закончилось, мы были счастливы, что заполучили такого режиссера. Кроме того, в его лице мы приобретали и хореографа.

На мужские роли мы взяли Ричарда Кайли и Леонарда Стоуна, и репетиции начались. А вместе с ними и проблемы.

Боб Фосс, как все хорошие хореографы, был настоящим диктатором. У него имелось свое видение спектакля.

Либретто написано, декорации изготовлены, костюмы заказаны, но Фоссу все не нравилось. Он был одержим, узколоб и упрям и постоянно трепал нам нервы. Мы терпели это по одной простой причине: он был гением. Его хореография оказалась блестящей, она озаряла шоу. Но когда Фосс попытался переписать сценарий, я взбунтовался. Герберт меня поддержал. Мы решили позволить Фоссу ввести третьего соавтора, Дэвида Шоу.

На репетициях все казалось идеальным. Гвен была замечательной актрисой. Танцы поражали яркостью красок, а либретто представлялось просто волшебным. Оставалось молиться, чтобы все и дальше шло так же. Я боялся дышать, гадая, когда начнутся неприятности.

Натали и Марти приехали в Нью-Йорк на премьеру. Прилетел и Ричард с женой Джоан. Мы всей семьей сидели в зале. На этот раз никто не был разочарован.

Премьера состоялась в театре на Сорок шестой улице 5 февраля 1959 года, и критики были единодушны в похвалах. Превозносили Гвен, песни и танцы, восхищались либретто.

«Лучшая музыкальная комедия сезона…» – Уоттс, «Нью-Йорк пост».

«Музыкальный триумф года, возможно, нескольких лет…» – Астон, «Нью-Йорк телеграм» и «Сан».

«Лучший мюзикл сезона…» – Макклейн, «Нью-Йорк джорнал американ».

«Тип-топ-мюзикл…» – Чапмен, «Нью-Йорк ньюс».

«Хит с пылу с жару…» – Уинчелл.

«Настоящий фейерверк…» – Керр, «Нью-Йорк гералд трибюн».

«Рыжая» была выдвинута на «Тони» по семи номинациям и получила пять премий. Нечего и говорить, что мы были на седьмом небе!

Три месяца спустя Гвен Вердон и Боб Фосс поженились.

Лифт снова пошел наверх, и я решил, что пора опять перебираться в Голливуд. Нечего ждать, пока какой-то студии вздумается меня нанять! Я сам напишу пьесу, за которую будут драться студии!

Я всегда считал, что бродвейский хит сделать очень легко. Меня интересовала экстрасенсорика. На эту тему написано много пьес и киносценариев, неизменно серьезных. Мне показалось, что будет забавно написать романтическую комедию о красивой молодой женщине-экстрасенсе.

Я написал пьесу и назвал ее «Римская свеча». Мой агент послал ее студиям и бродвейским продюсерам, и меня поразила суматоха, начавшаяся после ее прочтения. Четыре бродвейских продюсера предложили ее купить.

Мосс Харт, один из лучших бродвейских драматургов и режиссеров, захотел ее поставить. Он только сейчас выпустил легендарный мюзикл «Моя прекрасная леди» и теперь хотел, чтобы продюсер Герман Левин, с которым он работал, спродюсировал «Римскую свечу». Но Сэм Шпигель тоже хотел стать продюсером.

Моим агентом в то время была Одри Вуд, миниатюрная энергичная женщина, выдающийся бродвейский агент. Она работала с мужем, Биллом Либлингом, и они представляли лучших американских драматургов, включая Теннесси Уильямса и Уильяма Инге.

– Спектакль будет из ряда вон выходящим, – предрекала Одри. – Сэм снова звонил. Он готов заключить контракт. Он друг Мосса Харта, и Мосс поставит для него пьесу.

Что может быть лучше!

Но на этом дело не кончилось.

Одри снова мне позвонила:

– У меня новости. Уильям Уайлер прочитал вашу пьесу и хочет ставить фильм.

Уильям Уайлер был одним из самых известных голливудских режиссеров, ставивших такие фильмы, как «Миссис Минивер», «Бен-Гур», «Лучшие годы нашей жизни», «Римские каникулы», «Как украсть миллион», «Смешная девчонка». Он работал в «Майриш компани» и не только собирался ставить картину, но и вложить деньги в бродвейское шоу. Теперь мне предстояло выбрать: Сэм Шпигель и Мосс Харт или Уильям Уайлер и «Майриш компани».

– Раз Мосс хочет ставить пьесу, – сказал я Одри, – пусть так и делает. Сэм Шпигель будет продюсером, а кино снимут Уильям Уайлер и «Майриш компани».

Одри покачала головой:

– Сомневаюсь, что Сэм за это возьмется, если не будет иметь прав на киноверсию.

– А вы спросите, – не унимался я.

Назавтра она сказала:

– Я не ошиблась. Шпигель хочет права на кинопостановку. Но у меня есть прекрасный продюсер, который поставит пьесу. Она только что выпустила на сцену настоящую сенсацию. «Кандид». Ее зовут Этель Линдер Райнер.

Я встретился с Этель, пятидесятилетней, седовласой и очень агрессивной особой.

– Мне понравилась ваша пьеса. Вот увидите, мы сделаем потрясающий хит!

Я прослышал, что Алан Лернер и Фредерик Лоуи написали пьесу об эстрасенсе, но пока придерживают ее из-за «Римской свечи». В кино или на телевидении успех быстро рождает имитаторов, но на Бродвее главное – быть первым. Лернер и Лоуи не хотели выпускать спектакль об экстрасенсе после того, как заявку сделал кто-то другой. Они ждали, как обернется дело с «Римской свечой».

Мы с Аланом вместе работали на «МГМ», и он мне нравился. Он и Фредерик были невероятно одаренными людьми, и я невольно жалел, что они тратят время и талант на шоу, которому не суждено попасть на сцену.

Все твердили, что наш спектакль станет сенсацией, тем более что сам Мосс Харт согласился его ставить.

– Позвоните Моссу и скажите, что мы согласны начать репетиции, – решил я.

– Немедленно звоню. Чем скорее мы начнем, тем лучше.

На следующий день я встречался с Одри и Этель.

– Пришла телеграмма от Мосса, – сообщила Одри и стала читать: – «Дорогая Одри, я получил ваш ультиматум, но пока занят собственной автобиографией, названной „Акт первый“, и смогу приступить к постановке пьесы Сидни не раньше чем через полгода»… Ничего, – утешила меня Одри. – Мы найдем нового режиссера.

Тут мне бы следовало возразить. Напомнить, что на Бродвее нет режиссера лучше, чем Мосс Харт, а также, что нет никакой необходимости спешить. Следовало подождать его.

Но я ненавидел конфронтации. Ненавидел с самого детства, когда то и дело становился свидетелем громких скандалов между Отто и Натали. Поэтому я только кивнул:

– Как скажете.

Это стало одной из величайших ошибок в моей жизни. Этель Линдер Райнер оказалась дилетанткой, не понимавшей специфики Бродвея и Голливуда. Когда я познакомил ее с Уильямом Уайлером, который собирался ставить фильм, она ляпнула, что любит «Сансет-бульвар», поставленный, как известно, Билли Уайлдером.

Мы стали набирать актеров для пьесы. Она выбрала Ингер Стивенс, прелестную молодую актрису, игравшую в телефильмах, Роберта Стерлинга и Джулию Мид. Режиссером стал Дэвид Прессман, имевший крайне небольшой опыт постановщика. Как драматург, я имел право одобрить или не одобрить актерский состав и режиссера, но мне не хотелось неприятностей. Ингер Стивенс и Роберт Стерлинг вылетели в Нью-Йорк, и репетиции начались.

Как-то мне позвонил Уильям Уайлер и встревоженно объявил:

– Сидни, у нас проблема.

Я тяжело вздохнул:

– Что еще случилось?

– Одри Хепберн и Ширли Маклейн прочитали вашу пьесу, и обе хотят играть в картине.

– Ах, Билли, пусть у нас всегда будут такие проблемы! – отмахнулся я.

Пьеса начиналась с того, что красивая молодая женщина-экстрасенс приезжает в Нью-Йорк, потому что увидела на обложке журнала «Тайм» снимок мужчины, за которого, как она знает, ей суждено выйти замуж. Оказывается, он ученый, помолвленный с дочерью сенатора. С этого момента и начинаются проблемы. Армейское руководство не слишком обрадовано известием о романе одного из своих сотрудников с женщиной, возомнившей себя экстрасенсом.

Репетиции были закончены, и премьера состоялась в провинции. Рецензии вполне могли бы быть написаны Натали.

Филадельфия: «Веселые розыгрыши Сидни Шелдона – источник постоянного наслаждения. Невероятно смешно…»

Нью-Хейвен: «„Римская свеча“ Сидни Шелдона прошлой ночью вызвала много смеха в театре „Шуберт“».

«Джорнал ивнинг», Уилмингтон, штат Делавэр: «„Римская свеча“ – великолепная комедия, с „участием“ армии, подобной которой мы не видели с выхода „Нет времени для сержантов“…»

Джон Чапмен: «„Римская свеча“ – веселый, изобилующий шутками фарс о наших вооруженных силах и прелестной даме-экстрасенсе».

В каждом театре, где шла пьеса, зал сотрясался от смеха зрителей.

– По-моему, эта пьеса будет идти вечно, – твердила Одри.

Я старался не слишком радоваться, хотя рецензии были неизменно хвалебными. Но я продолжал работать над пьесой, оттачивая реплики, совершенствуя текст. Все шло так хорошо, что мы решили вернуться в Нью-Йорк. Все пылали энтузиазмом, и не без причины. Зрителям нравилась пьеса.

Пришла пора показать ее на Манхэттене. Мы арендовали театр «Корт», идеальное место для премьеры. Показам предшествовали лестные рецензии. Страницы газет и журналов, посвященные шоу-бизнесу, пестрели снимками и статьями, объявляющими о новом хите. От родных и друзей на Бродвее и в Голливуде потоком шли поздравительные телеграммы. Всех нас охватило невероятное возбуждение. Мы начали делать ставки.

– Бьюсь об заклад, она продержится два года, – твердила продюсер.

– Вместе с гастрольными спектаклями – три, а то и четыре года, – возражала Одри Вуд.

Обе повернулись ко мне. Но я уже успел усвоить горькие жизненные уроки.

– Я много лет назад зарекся что-то предсказывать, когда речь идет о театре.

Премьера прошла прекрасно. Зрители хохотали. К ночи стали поступать первые рецензии.

«Нью-Йорк таймс»: «Скучнее, чем шестидневная велосипедная гонка».

«Вэрайети»: «Персонажи на удивление бесцветны».

«Нью-Йорк гералд трибюн»: «Я никоим образом не желаю дать вам понять, что постановка провалилась. „Римская свеча“ – милое, скромное, средненькое шоу».

«Q-мэгазин»: «Актеры оживили сцену театра „Корт“ куда больше, чем позволяет сценарий».

Какой-то ученый муж сказал, что критик – это тот, кто ждет премьеры шоу, судьба которого не слишком ясна, чтобы потом ворваться и пристрелить раненых.

«Римская свеча» закрылась после пяти спектаклей.

Вскоре Лернер и Лоуи поставили свою пьесу об экстрасенсе. Она называлась «В ясный день можно увидеть вечность».

Пьеса имела огромный успех.

* * *

Из Голливуда позвонила мой агент:

– Мне очень жаль, что с пьесой все так плохо.

– Мне тоже.

– Боюсь, у меня плохие новости.

– Мне казалось, я уже узнал все плохие новости.

– Не все. Уильям Уайлер решил не браться за фильм.

Это оказался последний удар.

До чего же легко почти стать автором бродвейского хита!