Глава четвертая Тоска по родине

Глава четвертая

Тоска по родине

«Катриону» приходится писать тайком от Фенни и падчерицы: жена ревнует к «Катрионе»! Забавно! А Изабелла Стронг многозначительно поджимает губы и, заканчивая продиктованную ей фразу, спрашивает не без иронии:

– Что дальше, дорогой Луи? Не кажется ли вам, что с Катрионой в этой главе пора расстаться?..

Стивенсон однажды рассердился и перестал диктовать.

– Американская ветвь потомства Евы! – обратился он к падчерице. – Роман о Катрионе – роман исторический, да будет это известно вам, вашему мужу и женщине, которой вы обязаны своим рождением!

– Эта женщина рассказала мне кое-что о некой Катрионе из эдинбургских харчевен, – отеческим тоном отозвалась Изабелла.

– Мой роман, повторяю, основан на исторических фактах!

– У Роб Роя, не было внучки по имени Катриона, – отпарировала Изабелла.

– Мне, потомку клана Мак-Грегора, лучше, чем вам и кому бы то ни было, известно, была у Роб Роя внучка по имени Кэт, или…

– Кэт? – с лукавым смешком прервала Изабелла. – Вы сказали – Кэт?

– Да, я сказал Кэт, – раздраженно буркнул Стивенсон. – Что за смысл переспрашивать!

– Потомок Роб Роя сегодня не в духе, – обиженно проговорила Изабелла. – Пожалуй, оставим работу.

– А завтра начнем новую. Я уже придумал название – «Молодой шевалье». Благодарю вас, наблюдательный секретарь! Сегодня вы мне не понадобитесь!

– Мой дорогой Луи! Я суеверный помощник ваш, не забудьте об этом! Обычно мы набрасываем план первых глав, – значит, я еще нужна вам сегодня…

– Вы любопытны, миссис Стронг, – недовольно, хотя и шутливо, проворчал Стивенсон. – Садитесь и пишите: пролог. Действие происходит в погребке. Лица: известный читателю Баллантрэ, хозяин погребка, его жена и некий аристократ, назовем его хотя бы Балмили. В него влюблена жена хозяина погребка – Мари. Сцена ревности. В скобках пометьте: дикая. Я не ревнив и потому, пожалуй, изображу идиллию. Муж ревнует жену к простому парню, который пьет вино в углу погребка. Драка. Аристократ Балмили разнимает драчунов.

– Имя торговца? – спросила Изабелла.

– Парадо. Был такой в Эдинбурге. Ну-с, аристократом любуется Мари. Парадо догадывается, в чем дело, и в ярости выбегает из погребка. Точка.

– Интересно, – заметила Изабелла.

Стивенсон заявил, что пролог ему не нравится, – чего-то в нем не хватает. Серовато, сыровато, вяло, мало подробностей.

– Перейдем к первой главе. Условно назовем ее – «Принц». Имеется в виду Карл Эдуард Стюарт, незадачливый претендент на престол. Гм… Идея! В этом романе будет действовать Алан Брэк!

– И Катриона в таком случае?

– Катриона… – Стивенсон задумался. Вчера он видел Катриону во сне и сон этот запомнил: Кэт Драммонд пришла к нему в Вайлиму, поблагодарила за роман о ней и устроила праздник для туземного населения острова. Она танцевала с английским консулом, вождем Матаафой, а потом вдруг исчезла. Стивенсон отправился на поиски. Он поднялся на гору Веа и стал смотреть на океан. К берегу приближалась бригантина; паруса на ней были трех цветов: зеленого, белого и желтого; на рее грот-мачты стояла Кэт, и тень от ее фигуры изгибалась, вытягивалась и качалась на волнах. «Упадешь, Кэт!» – крикнул Стивенсон и проснулся.

«Тузитала звал меня?» – спросил Сосима.

«Ты кричал, Луи; что с тобой? – спросила Фенни; она вошла полуодетая, в накинутом на плечи халате, босая. – Тебе нехорошо?»

«Мне очень хорошо. Мне снилось, что… что я падаю с горы. Но я не упал, а полетел навстречу парусам».

«Господи боже мой!» – воскликнула Фенни.

«Совершенно верно, – сказал Стивенсон. – Не мешай мне спать. Может быть, я увижу, что было со мною дальше».

Он уснул, и ему ничего не приснилось. В полдень началась гроза – ослепительная, трескучая и короткая. Воздух посвежел, и Фенни распорядилась, чтобы муж надел подбитую мехом куртку и черные суконные брюки.

«Дальше сада никуда не уходи, – сказала она. – Кончится гроза, и мы все уйдем в портовую таможню. Пришли посылки с книгами и моими платьями. Вечером – не забудь – раут у мистера Джеймса».

Когда все ушли, Стивенсон оседлал своего быстрого Бальфура и куда-то поскакал, отдав слугам загадочное распоряжение говорить всем приходящим, что Тузитала дома, но спит и просит заглянуть к нему вечером. Он прискакал к подножию высокой горы Веа, привязал Бальфура к цветущему гигантскому кактусу и стал подниматься по тропинке. Гора Веа была не просто высокой – выше ее туземцы называли только звезды, солнце и луну, – гора Веа была высоты необычайной, и редко кто всходил на ее вершину. Стивенсон остановился на узкой, покатой площадке и поднял взор, не подозревая, что держит путь к своей будущей могиле, которую выроют для него спустя два года.

Он стал карабкаться по уступам, стремясь подняться на вторую площадку, – до нее было не меньше десяти метров, а там тропинка кончилась и желающим достичь вершины пришлось бы буквально ползти, держась за каждую трещину. Стивенсону упрямо хотелось посидеть на плоском камне, который и представлял собою площадку, а дальше всё было безнадежно для его слабых сил.

«Если я заберусь на этот камень, – загадал Стивенсон, – то увижу Эдинбург, родной дом и встречусь с Кэт».

Он ухватился одной рукой за острый выступ в скале, другой нащупал щель и сунул туда пальцы. «Когда-то тебе это удавалось, Луи», – сказал он себе и, сжав губы, подтянулся на мускулах. Он приблизился к площадке на полметра, не больше. Оставалось не менее трех метров, нужно было лезть выше. Он со стоном уцепился за тонкий ствол дерева, лишенного листвы и похожего на змею. Дерево надломилось, треснуло, рука скользнула вниз, голова закружилась, и Стивенсон упал на площадку, с которой минут пять-шесть назад начинал безнадежный подъем. Бальфур посмотрел на хозяина и стал выбивать копытом искры из камня. Стивенсон поднялся, еще раз обозрел взглядом вершину Веа и подумал: «Не может быть, чтобы туда никто не добирался, не может быть! Еще раз, Луи! Ведь ты загадал!»

Руки и ноги скользили по каменным уступам, – ветер снял с них всякую растительность, а солнце насквозь прокалило небольшие участки земли. Один раз Стивенсону удалось зацепиться всеми десятью пальцами за ребра огромного плоского камня, представлявшего собою удобную опору для дальнейшего подъема, но у него не хватило сил на то, чтобы на мускулах втащить себя на этот камень.

«Луи! – подбодрял себя Стивенсон. – Тебе хочется побывать на родине? Лезь наверх, ты легкий, ты почти невесом! Ну же, Луи, постарайся!»

Нет, ничего не выходит! И вдруг он увидел на руках своих кровь; но это не испугало его: ребра камня острые; каждый, забирающийся наверх, естественно, поранит руки. Но кровь тонкой струйкой текла и по его рубашке, а капли падали с подбородка. Стивенсон сплюнул на темно-коричневую землю и раз и два, и оба раза кровью. И это не испугало его: не впервые. Но вот то обстоятельство, что ему не дается такая простая и пустая вещь, как восхождение на вершину горы, – даже и не на вершину, а всего-навсего на площадку, – всерьез напугало и опечалило его. Загадывал, дважды пытался, и еще раз попробует, черт возьми, но будет сидеть на плоском камне!

Нет, не удается. Нет сил. Надо посидеть на площадке возле стертых ступенек, помечтать о родине, о Кэт, о давно прошедших днях молодости. Одно лишь и осталось – праздные мечты, не утоляющие воспоминания, горечь на сердце… Превращаешься в мальчишку-школьника, загадывающего на камешке под ногами: поддашь его в третий раз – и, если он перелетит через канавку, тебя сегодня не спросят по геометрии. А если загадаешь на прохожем, что далеко впереди тебя, если перегонишь его до того, как ему поравняться с аптекой, то вечером тебя ждет небывало счастливое событие.

Камешки перелетали через канаву, прохожего перегонял метров за десять до аптеки, и всё же тебя вызывали и на уроке геометрии и алгебры и ставили плохую отметку, и никаких событий – ни счастливых, ни печальных – не происходило ни вечером, ни утром… Загадывал: поеду на Самоа и там начну жить заново среди неиспорченных современной культурой людей. Мечта исполнилась: прибыл на Самоа, и мечта немедленно же обманула. И снова тянет назад, обратно, домой, на родину. И опять загадываешь, снисходя к своему суеверному сердцу. А что, если попробовать еще раз? Нет, невозможно, совсем нет сил, устал, выдохся, «аминь с восклицательным знаком», как говорил когда-то двоюродный брат Боб. Где-то сейчас Боб? Где миссис Ситвэл? Что делает вот в эту минуту Бакстер? Где Кэт, да и жива ли она?..

Кэт – это первая любовь, вечное раскаяние и неисцелимая тоска. Потерпи, Бальфур, я посижу еще немного, наберусь сил на то, чтобы подняться с земли, и мы тронемся в путь. Я оставил попытку забраться на вершину Веа. Я попрошу похоронить меня там, что и должно быть исполнено: живому Тузитале ни в чем нет отказа, мертвому тем более нельзя отказать.

Пассажирский пароход «Королева Виктория» прошел мимо горы. Стивенсон привстал и помахал руками: счастливый путь!

«Привет родине! – негромко крикнул Стивенсон. – Привет Катрионе, острову сокровищ и маякам „Скерри-Вор“ и „Бель-Рок“! Передайте всем, кто меня любит, что я…»

Певучий голос откуда-то справа ответил:

«Будет исполнено, Тузитала! Тебя все любят, но тебя ищет хозяйка Фенни! Возвращайся скорее домой, Тузитала!»

Сосима в два прыжка достиг площадки, где сидел Стивенсон, и, увидев кровь на его подбородке, груди и руках, испуганно прошептал:

«Тузитала умирает! Скорее домой, Тузитала!..»

Стивенсон обнял своего друга, поцеловал в щеку, лоб и еще раз в лоб и щеку, прижался к нему и сказал:

«Хочу домой, Сосима! Смертельно хочу домой! Только знаешь ли ты, где мой дом?»

«Твой дом в Вайлиме, Тузитала. Я посажу тебя на Бальфура, а сам побегу рядом».

Стивенсон покачал головой, печально улыбнулся:

«Тебе не добежать до моего дома, устанешь; это очень далеко, Сосима!»

«Дом Тузиталы рядом, за этим лесом, – скаля ослепительно-белые, крепкие зубы, проговорил Сосима. – Идем скорей, твоя Фенни ищет тебя!»

Стивенсон поднялся на ноги, обнял Сосиму и с его помощью стал спускаться по ступенькам.