«Подкандальный марш»
«Подкандальный марш»
Но отмотаем ленту назад, ведь рассказ еще не закончен.
На волне успеха горьковской пьесы после революции 1905 года, ознаменовавшей пусть не полную отмену, но заметное ослабление цензуры, стал формироваться жанр тюремных песен. (Ранее их открытая публикация, наряду с социальными песнями рабочих, была попросту запрещена.)
Обложка песенного сборника В. Н. Гартевельда. 1908 г.
Летом 1908 года обрусевший швед, музыкант и этнограф Вильгельм Наполеонович Гартевельд (1859–1927), движимый научным любопытством, отправился в длительную экспедицию по Великому сибирскому пути, посетил десятки тюрем, где записал более ста песен. Некоторые из которых, к примеру «Александровский централ», помнят и теперь.
Далеко в стране Иркутской
Между скал и крутых гор,
Обнесен стеной высокой
Чисто выметенный двор.
На переднем на фасаде
Большая вывеска висит,
А на ней орел двуглавый
Позолоченный блестит.
По дороге тройка мчалась,
Ехал барин молодой,
Поравнявшись с подметалой,
Крикнул кучеру: «Постой!»
«Ты скажи-ка, подметала,
Что за дом такой стоит?
Кто хозяин тому дому?
Как фамилия гласит?»
«Это, парень, дом казенный,
Александровский централ.
А хозяин сему дому
Сам Романов Николай.
Здесь народ тиранят, мучат
И покою не дают.
В карцер темный замыкают,
На кобылину[21] кладут».
Я держу в руках эту экстремально интересную книгу — «Песни каторги», с подзаголовком «Песни сибирских каторжан, беглых и бродяг», изданную в 1909 году Московским издательством «Польза». Данный проект, а также организованный Гартевельдом из числа студентов московского университета небольшой ансамбль, исполнявший собранный им репертуар, нужно, вероятно, признать точкой отсчета в становлении жанра именно «песен неволи» на коммерческие рельсы.
Обложка буклета к выходу записей Хора каторжан п/у В. Гартевельда на граммофонных пластинках. 1911 г.
Интересно, что открывала сборник песня «тобольской каторги»:
Ах, ты, доля, моя доля,
Доля горькая моя,
Ах, зачем ты, злая доля,
До Сибири довела?
Не за пьянство, за буянство,
И не за ночной разбой —
Стороны родной лишился
За крестьянский мир честной…
Неизвестно, знал ли об этом Гартевельд (видимо, нет), но песня не имеет к каторжанам никакого отношения. В 1873 году ее сочинил Д. А. Клеменц (1848–1914) и поместил на страницах сборника «Свободные русские песни».
* * *
Как сегодня ругают «русский шансон» за восхваление преступного элемента — так это было и сто лет назад. Концерт коллектива Гартевельда в этнографическом обществе зимой 1909 года вызвал большой резонанс, однако попытка в 1910 году на открытой площадке театра «Эрмитаж» сделать программу «Песни каторжан в лицах» была запрещена московским градоначальником, а затем, по «принципу домино», и во всех остальных губерниях.
Дебют ансамбля произвел фурор среди публики — несколько лет маэстро, позабыв о собственных фортепианных концертах, колесил по присутственным местам империи, демонстрируя диковинку.
Из газеты «Русское слово» от 13 февраля 1909 г.:
«Вчерашнее заседание комитета общества славянской культуры неожиданно началось и закончилось музыкальным отделением, благодаря присутствию композитора Гартевельда.
Вернувшись из Сибири, где он собирал песни бродяг и каторжников, он предложил обществу славянской культуры выступить в концерте с исполнением собранных им песен.
Тут же г. Гартевельд исполнил несколько песен, всем очень понравившихся. Мастер на экспромты, В. А. Гиляровский тут же ответил стихотворением:
Среди тюремной душной мглы
Печальные я слышу звуки,
И в такт им вторят кандалы.
В них все. Разбитой жизни муки,
И голосов охрипших хор,
Под треск воркующей гребенки,
Побега тайный заговор
И звон сторожевой заслонки…
Среди тюремной, душной мглы
Что людям суждена на долю,
Звенят уныло кандалы…
Зовут на волю.
Предложение В. Н. Гартевельда принято собранием».
«Необычный концерт, посвященный песням каторжан и сибирских инородцев, состоялся 6 апреля 1909 года в Большом зале Московского благородного собрания, — сообщает в уникальном исследовании по истории русской грамзаписи А. В. Тихонов. — Огромный колонный зал ломился от публики, среди которой было немало представителей аристократии и высшей администрации. В зале можно было заметить также несколько мундиров тюремного ведомства, чиновники которого первый раз в жизни пришли послушать знакомые им по тюрьмам песни в не совсем привычной обстановке. Хоры и боковые ненумерованные места как всегда занимала молодежь, студенческие тужурки и гимназические блузы мешались с простенькими женскими кофточками и скромными платьицами. Рожденная суровой тюрьмой и угрюмой сибирской тайгой, незнакомая обществу, музыка мира отверженных заставляла молодые глаза гореть от ожидания. Нетерпеливые возгласы с боковых рядов с требованием начать концерт несколько раз перебивали В. Н. Гартевельда, читавшего доклад.
Во время концерта настроение аудитории резко изменилось. Бурным аплодисментам не было конца, как и требованиям „спеть на бис“. При исполнении грустных напевов, как, например, „То не ветер ветку клонит“, весь зал замирал, но зато после песни аплодисменты превращались в настоящий гром. „Подкандальный марш“ с лязганьем кандалов и визгом гребенок заставили повторить несколько раз…»
На страницах сборника «Песни каторги» упомянутая вещь значится как «Кандальный марш» и занимает всего четыре строчки, целиком написанные на жаргоне и снабженные примечаниями[22]:
В ночи шпаната и кобылка,
Духи за нами по пятам.
Ночью этап, а там бутылку,
Может, Иван добудет нам.
* * *
Вскоре на театрализованном исполнении тюремных песен специализировались уже многие певцы и коллективы, как правило, представленные «хорами каторжников N-ской тюрьмы» или «квартетами сибирских бродяг» (наиболее известны квартеты Гирняка и Шама, Т. Строганова и «квартет настоящих сибирских бродяг» П. Баторина), но со временем социальная тематика в их репертуаре отошла на задний план, вытесненная авторскими подделками «под старину».
Обложка нотного сборника квартета каторжан п/у Б. Гирняка.
«Модные» песни входят в репертуар суперзвезд эстрады. Ф. И. Шаляпин («Солнце всходит и заходит», «Она хохотала» А. Майкова), Н. Плевицкая («По диким степям Забайкалья», «Горе преступника»), Л. Сибиряков («Зачем я, мальчик, уродился», с припиской — воровская песня), Н. Шевелев («Колодники» А. К. Толстого), М. Вавич («Ах, ты, доля»), Ю. Морфесси («Ангел светлый, непорочный»), С. Садовников («Прощай, мой сын») и многие другие с успехом поют фольклор в концертах и записывают на пластинки.
Параллельно по всей России десятками (если не сотнями) создаются дуэты, квартеты и хоры «подлинных бродяг», с энтузиазмом разрабатывающие модную тенденцию на сценах балаганов и кафешантанов.
Но далеко не все были в эйфории от засилья «камерного» пения, и как сегодня ругают «русский шансон» за примитив и восхваление преступного элемента, так это было и сто лет назад. Менее прочих в восторге от обрушившегося шквала псевдокаторжан оказался первооткрыватель «стиля», сам Вильгельм Гартевельд.
«Петербургская газета» от 17 мая 1909 г.:
«Записавший песни каторжан в Сибири В. Гартевельд обратился к московскому градоначальнику с просьбой запретить исполнение этих песен в разных „увеселительных“ садах, находя, что эти песни „скорби и печали“ не к месту в таких заведениях. Просьба Гартевельда градоначальником удовлетворена».
Вероятно, «первопроходец» желал таким образом запретить все-таки не выступления собственного хора, но попытаться хоть как-то справиться с коммерциализацией темы, а в итоге — наступил на свои же грабли.
Летом 1909 года в саду «Эрмитаж» была анонсирована «постановка Гартевельда в декорациях и костюмах „Песни каторжан в лицах“».
Спектакль запретили за несколько дней до премьеры.
Из канцелярского архива за 1910 г.:
«Концерт „Песни каторжан в лицах“ в саду „Эрмитаж“, а также на иных столичных сценах, если будет испрошено на то разрешение — проводить не дозволяю…»
Московский градоначальник, генерал А. А. Андросов.
Невзирая на запреты, в конце 1910 года собранные В. Н. Гартевельдом песни были исполнены профессионалами и записаны на грампластинках компанией «Граммофон». Релиз сопровождался интересной аннотацией.
Первый собиратель каторжанского фольклора В. Н. Гартевельд.
Чтобы хоть как-то отделить свои научные достижения от засилья низкопробных «лубков», композитор отбросил идею о театральной подаче оригинальных произведений каторжан и придал своему проекту более солидную форму. Отныне его программа называлась «Исторические концерты», и, помимо «преступной» ноты, в ней зазвучали «собранные этнографом песни времен нашествия Наполеона». Так, слегка подрихтовав «формат», в 1912 году Гартевельд безо всяких проблем, а, напротив, с успехом, выступил в больших залах Благородного собрания Петербурга и Москвы.
Запреты, как всегда бывает, только подогревали общественный интерес к «музыке отверженных». По всей стране колесили нехитрые труппы профессионалов и любителей, подвизавшихся играть на «тюремной лире».
Один из самых ярких представителей «рваного» жанра Сергей Сокольский. Фото ок. 1913 г.
Одним из участников такого коллектива был отец знаменитого детского писателя, создателя «Незнайки», Николая Носова. В повести «Тайна на дне колодца» Николай Николаевич признавался:
«Песни, исполнявшиеся квартетом „сибирских бродяг“, были очень созвучны эпохе. В них отражались общественные настроения предреволюционных лет. И, конечно же, именно поэтому квартет „сибирских бродяг“ пользовался большой известностью. Он выступал во многих городах тогдашней России и везде имел шумный успех. Весь или почти весь его репертуар был записан на граммофонных пластинках».
В заключение раздела хочется заметить, что русское общество волновали судьбы не только сибирских сидельцев. Это был интерес ко всем «отверженным».
На этом фоне песни о горькой доле каторжан звучали в унисон с песнями о не менее тяжелой участи солдат, крестьян или рабочих. Вспомните хотя бы знаменитую «Дубинушку» В. И. Богданова (1837–1886):
Много песен слыхал я в родной стороне —
Не про радость — про горе там пели,
Из тех песен одна в память врезалась мне,
Это песня рабочей артели:
Эх, дубинушка, ухнем…
…По дороге большой, по большой столовой,
Что Владимиркой век уж зовется,
Звон цепей раздается глухой, роковой,
И «Дубинушка» стройно несется…
Хорошей иллюстрацией моей мысли может стать и такой факт: одновременно с изданием книги Гартевельда поэт Афанасий Коринфский выпускает сборник стихов под заголовком «Песни голи» (1909).
На титуле автор поместил эпиграф из поэмы А. К. Шеллера-Михайлова:
«Эта песня — песня голи,
Песнь о тех,
Кому на воле,
Хуже, чем в тюрьме…»
В период с 1906 по 1914 г. только в Москве и Петербурге было выпущено свыше сотни разных сборников с разбойничьими, нищенскими, каторжными, бродяжьими и арестантскими песнями. Интерес к теме угас лишь с началом Первой мировой, когда наступила эра солдатских, патриотических и антиправительственных песенных изданий.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.