Г. П. Миллер Из «Воспоминаний пажа» Пажеский корпус. 1871–1873 годы
Г. П. Миллер
Из «Воспоминаний пажа»
Пажеский корпус. 1871–1873 годы
…Время, которое я провел в корпусе, оставило во мне навсегда самые благодарные воспоминания. Во главе корпуса стоял тогда всеми любимый и уважаемый директор генерал-майор Д. Х. Бушен. К сожалению, при мне он был всего лишь год, когда неумолимая смерть лишила нас нашего любимого начальника и, так сказать, второго отца. Надо пояснить, что всего Бушен управлял корпусом пятнадцать лет, но я поступил прямо в старшие классы, почему мне и довелось всего один год провести под его начальством. Но и этот год оставил в моей памяти симпатичный портрет Бушена. Держал он себя чрезвычайно просто, вне строя не требовал титулования и близко входил в нужды каждого пажа; что бы ни случилось, всякий смело шел к нему и всегда находил в нем справедливую помощь, беспристрастный суд и отеческое отношение к молодости. Придет, бывало, на лекцию в класс, сядет где-нибудь на задней скамейке и слушает ответы пажей, не вмешиваясь и не предлагая вопросов; памятью он обладал поистине удивительною, поэтому немудрено, что и вечером зайдет в тот же класс, где побывал утром, и тут же начинались дебаты и споры по поводу прослушанного утром. Как теперь вижу его, окруженного пажами, разговаривающего с ними по поводу утренних ответов или сообщающего им какую-нибудь новость в области знаний так увлекательно, с таким жаром, что нельзя было его не слушать. Словом сказать, Бушен и пажи было нечто неразрывное целое. <…>
В мое время контингент пажей состоял из детей лиц высокопоставленных и богатых и из детей, отцы которых почему-либо имели право на определение сыновей в Пажеский корпус. В том и в другом случае поступление в корпус было обставлено большими трудностями, преодолеть которые удавалось лишь при помощи связей. Бывали и случайные определения в Пажеский корпус по особой высочайшей милости. Так, например, лично я был определен в корпус по особому случаю, именно: родной дядя мой со стороны матери был первым убитым в Севастопольскую кампанию <1853–1855 годы> офицером. <…>
Надо сказать, что император Николай Павлович с большим разбором давал звание пажа; поэтому такая царская милость ценилась особенно дорого. Обыкновенно же назначение в Пажеский корпус совершалось следующим образом. Лицо, имевшее право определить детей в этот корпус, должно было подать на высочайшее имя прошение. Собирались тщательнейшие справки о происхождении и заслугах просителя, и по докладе государю, при благоприятном исходе, сын просителя зачислялся кандидатом Пажеского корпуса, что, однако, не освобождало его от вступительного экзамена. Пожалование же прямо в пажи к высочайшему двору было очень редко и обеспечивало ребенку воспитание на казенный счет. Если почему-нибудь паж высочайшего двора не поступал в Пажеский корпус, а избирал другое учебное заведение, то и в этом последнем он воспитывался на счет Его Величества.
Вообще, доступ в Пажеский корпус был в то время очень труден. Впоследствии же доступ значительно облегчился, почему и элементы, составлявшие контингент пажей, стали разнообразнее, а кастовая обособленность <…> сошла почти на нет. В мое время, наряду с представителем древнерусского боярства, например Нарышкиным, или громким титулом, не диво было встретить юношу со скромной фамилией, из детей выслужившегося генерала.
Очень понятно, что такая рознь порождала и резко отличавшиеся друг от друга партии. Получившие тщательное домашнее воспитание, родовитые дворяне держались особо от прочих сотоварищей, не могших равняться с ними ни воспитанием, ни средствами. Так было в стенах учебного заведения, так перешло и в жизнь. Собственно того, что принято называть товариществом в том смысле, как это понимается в других корпусах Военного ведомства, в Пажеском корпусе не было. <…>
Бывали, однако, случаи, когда всякая кастовая рознь исчезала и все пажи сливались душою воедино. Такое явление особенно сильно давало себя заметить при посещении корпуса государем. В этих редких случаях все становились товарищами по духу, всех одушевляла одна общая радость, все сливались в один общий восторг.
К такому, страстно ожидаемому событию начинали готовиться уже со второй недели Великого поста. Приготовления эти заключались в том, что с 11 часов утра одевались в новые куртки и все блестело чистотой и порядком. Для встречи государя всегда избирался камер-паж из числа лично известных ему. Последнее посещение корпуса в Бозе почивающим императором Александром II навсегда запечатлелось у меня в памяти. Я был тогда уже камер-пажом старшего специального класса, то есть на выпуск в офицеры. Это было в 1873 году, в среду на третьей неделе Великого поста.
В перемену между окончанием классных занятий и началом упражнений несколько человек, стоявших у окна, увидели царские сани, въезжавшие на двор <…>
Тотчас же раздались крики: «Государь, государь!» — и затем команда дежурного офицера поручика Даниловского: «Строиться!»
Государь поднялся сперва в младший возраст, где еще продолжались классные занятия. Между тем внизу, в помещении старших классов, все уже были в сборе, два старших класса, выстроенные и выровненные, с замиранием сердца ожидали появления обожаемого царя. Но вот раздалась команда: «Смирно! Глава направо!» — и в дверях нашей залы показалась его величественная фигура <…> В этот момент в другие двери вбежал покойный Бушен. Государь поздоровался с пажами и милостиво подал руку Бушену, поцеловавшему его в плечо. Подойдя к правому флангу, государь пошел по застывшему фронту пажей; на вопросительный его взгляд Бушен сейчас же называл пажа по фамилии. Многих государь узнавал и сам, потому что ему случалось видеть их на высочайших выходах и балах. Нередко царь был так милостив, что, остановясь перед кем-нибудь из знакомых ему пажей, приказывал передать отцу поклон. <…> Часто государь осведомлялся о том, в какой полк намерен выйти по окончании корпуса камер-паж, и давал совет, указывая, куда именно, по его мнению, лучше; в этом случае указание его считалось за указание промысла Божия и всегда свято исполнялось, хотя и не было обязательным.
Но вот государь обошел фронт и выразил желание посетить лазарет. Директор сопровождает его туда, а пажи, лишь только государь ушел, стремглав бегут в переднюю, и счастлив тот, кому удастся хотя одной рукой держаться за шинель государя. В этой шинели, во внутреннем кармане, всегда находился портсигар кожаный с серебряным ободком, всем нам хорошо знакомый. Очень понятно, что содержимое, за исключением двух-трех папирос, разбиралось на память, и все замирали в ожидании государя. Громкое «ура!» встречало его появление; он подходил к своей шинели, которая набрасывалась на него пажами. Затем с улыбкой, которую никогда нельзя забыть, обращаясь к пажам, государь спрашивал: «Оставили мне парочку папирос?»
«Оставили, Ваше Величество!»
«Ну, Бог с вами. Спасибо за службу».
«Рады стараться, Ваше Императорское Величество!»
«Бушен, отпусти их на три дня».
Громкое «ура!» было ответом на эту милость и сопровождало выход государя. Пажи помогали ему сесть в подкатившие к подъезду сани, застегивали полость и, окружив царские сани, бегом сопровождали царя до ворот корпуса. Это был обожаемый отец, окруженный беспредельно любящими его детьми.
На улице восторженные крики пажей утопали в кликах собравшегося народа, и долго, долго еще слышны были восторженные приветствия. Нечего и говорить, что не скоро могло успокоиться взволнованное молодое сердце…
Время от времени приезжали в корпус и присутствовали при ответах пажей члены Совета военно-учебных заведений и изредка главный начальник генерал-адъютант Н. В. Исаков. Чаще других из числа членов Совета бывал в корпусе <…> генерал В., почтенных уже лет, небольшого роста; сильно близорукий и глуховатый, он, однако, очень интересовался учебною частью и часто предлагал вопросы, вызывавшие в пажах веселое настроение. Помню я, как с ним произошел курьез на экзамене тактики. Этот предмет, составляющий, так сказать, преддверие стратегии, читал полковник Левицкий, увлекавшийся сам и увлекавший своим красноречием слушателей. Генералу В., внимательно вслушивавшемуся в ответ одного из лучших учеников, вздумалось предложить ему вопрос: во сколько времени сорокатысячный корпус, расположенный в шестиверстном районе, может быть выстроен в одну шеренгу. Отвечавший паж был видимо смущен столь неожиданно поставленным вопросом. Так как военная история, на которую постоянно ссылается тактика, подобного примера не дает, потому что при таком построении неприятель легко бы перебил всю армию, по одному человеку, начав с любого из флангов, полковник Левицкий, видя затруднение пажа и желая поддержать его, спросил генерала: «Позвольте, ваше превосходительство, узнать, в каком сражении было подобное построение?»
В свою очередь смутился и генерал. «Где именно, не помню, — отвечал он, — но где-то положительно было». <…>
Вообще экзамены, а в особенности экзамены в старших классах, имели большое значение и обставлялись очень серьезно: почти всегда присутствовала комиссия из членов Главного управления военно-учебных заведений. Но самое серьезное значение имели экзамены, обуславливающие переход из младшего специального класса в старший выпускной и сопряженное с успешным переходом в этот класс производство в камер-пажи, для чего надо было получить не менее 9 баллов в среднем выводе, при 12-балльной системе. Удостоенный производства в камер-пажи мог считать себя обеспеченным в отношении выхода в гвардию при каком бы то ни было исходе занятий в старшем специальном классе. В мое время камер-пажу почти что и некогда было заниматься науками особенно усердно. Камер-паж, кроме своей домашней внутренней службы, то есть дежурства по роте и по лазарету, и общей фронтовой службы: разводов, парадов, нес еще придворную службу, присутствуя при высочайших балах, выходах, обедах и проч.
Если принять во внимание, что наш выпуск состоял из девятнадцати человек, то весьма понятно, как мало времени останется на учение, и снисходительность начальства представится очень естественною. <…>
По окончании экзаменов, весною, старшие классы уходили на практические работы по топографии, иначе сказать, на съемку местности. Для этой цели обыкновенно выбирался <…> Петергоф <…>. Откровенно сказать, две недели, назначавшиеся на это занятие, незаметно проходили в самом веселом препровождении времени. Участки для работы назначались небольшие, так что часа в два с небольшим смело можно было кончить; остальная же часть дня и вечер были в полном нашем распоряжении; зоркий глаз офицеров, руководивших съемкой, отсутствовал, пажи сходились в назначенном месте, и шел пир горой; впрочем, к заре, то есть к 9 часам вечера, все были дома в бараке и до поздней ночи передавали друг другу впечатления дня…
Миллер Г. Воспоминания пажа // Исторический вестник. 1897. Т. 68. № 4. С. 165–172.