Глава 4 1908 год

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 4

1908 год

Награда Столыпину. — Назначение Шварца. — Губернское земское очередное собрание. — Прибытие сенатора Гарина для ревизии градоначальства. — Болезнь великой княгини Елизаветы Федоровны. — Убийство португальского короля. — Государственная Дума. Исключение Пуришкевича на 15 заседаний. — Юбилей 25-летия сценической деятельности А. И. Южина. — Московское губернское дворянское очередное собрание. — Чествование С. М. Борденава. — Обед у меня в честь предводителей дворянства и земства. — Государственная Дума. Законопроект 180 членов Думы о вспомоществовании пострадавшим от разбойнических деяний и революционных партий и лиц. — Прием членов Думы Государем императором. — Пожар в Коломенском уезде. — Назначение нового градоначальника генерал-майора Адрианова. — Возобновление сессии губернского земского собрания. — Обед от дворян и земцев. — Кончина А. И. Чупрова. — Анонимные жалобы. — Кончина генерал-адъютанта О. Б. Рихтера. — Прибытие Адрианова. — Мое объявление к населению о трактирах и питейных заведениях. — Совет по делам местного хозяйства в Петербурге. — В виду ожидания холеры. — Чрезвычайное губернское земское собрание. — Приезд великого герцога Гессенского. — Празднование 200-летия со дня основания 5-го гренадерского Киевского полка. — 50-летний юбилей службы в офицерских чинах барона В. Б. Фредерикса. — Приезд великого князя Владимира Александровича в Москву и освящение памятника-креста на месте убиения великого князя Сергея Александровича. — Принесение поздравлений великой княжне Марии Павловне по случаю ее бракосочетания представителями разных учреждений в Москве. — Наводнение в Москве. — Открытие автомобильного движения между станцией Щелковка и г. Верея. — Прибытие в Царское Село шведского короля на бракосочетание своего сына с великой княжной Марией Павловной. — Бракосочетание великой княжны Марии Павловны в Царском Селе. — Юбилей обер-пастора Дикгофа в Москве. — Дело Пуришкевича в суде по оскорблению меня как должностного лица. — Государственная Дума. Речь Коковцова ("Слава Богу, у нас нет парламента"). — Дело по отчуждению земли крестьян села Павшина под Московско-Виндавскую ж. д. — 6 мая в Царском Селе. — Оставление кассационной жалобы по делу о Выборгском воззвании без последствий и приведение приговора в исполнение. — Обед в честь великого князя Дмитрия Павловича. — Международная автомобильная выставка в Москве и пробег автомобилей Петербург — Москва. — Назначение Кривошеина министром земледелия. — Закладка храма при приюте для раненых воинов на Б. Ордынке. — Государственная Дума. Законопроект об отпуске 35 000 руб. Комитету попечения о русской иконописи. — 500-летие Лужнецкого монастыря. — Убийство экзарха Грузии Никона в Тифлисе. — I съезд земских начальников для обсуждения закона 9 ноября 1906 г. — Государственная Дума. Смета Министерства народного просвещения. — Назначение Модля помощником московского градоначальника. — Освящение вновь открытого поселка в Новогирееве. — Кончина М. П. Щепкина. — Государственная Дума. Сыскные отделения. Дуэль между Марковым и Пергаментом. — Открытие Московской окружной ж. д. — Праздник Преображенского полка в Красном Селе. — Открытие школы в Таганской тюрьме. — Юбилейная выставка Общества акклиматизации в Зоологическом саду. — Освящение соборного храма во имя Иверской Божьей Матери при Николо-Перервинском монастыре. — Появление на озимых улитки, уничтожавшей всходы. — Открытие Университета Шанявского. — Московское уездное земское очередное собрание. — Кончина артиста Малого театра А. П. Ленского. — Поднятие колоколов на Рогожском старообрядческом кладбище. — Освящение Сергиево-Елизаветинского убежища во Всехсвятском. — Кустарные мастерские губернского земства в Сергиевом Посаде. — Кончина великого князя Алексея Александровича. — Государственная Дума. Прения по аграрному вопросу. — 75-летний юбилей графа Д. А. Милютина в офицерских чинах. — Увольнение Рейнбота от службы. — Осенняя сессия Совета по делам местного хозяйства. — Мое последнее дежурство в качестве флигель-адъютанта при Государе и производство в генерал-майоры с зачислением в Свиту. — Вооруженное сопротивление, оказанное при обыске в местности Лосиноостровская. — Травля меня "Русским народным союзом имени Михаила Архангела". Прокурор окружного суда Арнольд. — Землетрясение в Италии. Гибель Мессины. — Кончина отца Иоанна Кронштадтского. — Кончина Ф. Н. Плевако. — Закон 9 ноября и землеустройство в Московской губернии.

1 января при высокомилостивом рескрипте Столыпин был пожалован в статс-секретари его величества с оставлением в занимаемых им должностях.

В этот же день последовало также назначение А. Н. Шварца министром народного просвещения. Это был весьма достойный старик, очень твердых убеждений, честный, решительного характера. Его считали отсталым, чересчур консервативным, не подходящим к переживаемому времени, а между тем он стремился только к одному — создать здоровые условия развития здоровой школы.

На следующий день, 2 января, последовало открытие очередной сессии Московского губернского земского собрания под председательством исправляющего должность губернского предводителя дворянства П. А. Базилевского. Открывая земское собрание, я впервые после двух лет моего губернаторства обратился к губернским гласным с речью: "Господа губернские гласные! Открывая сессию губернского земского собрания в два предыдущих года, я, ввиду малого знакомства с губернией, не признавал еще за собой права обращать внимание почтенных собраний на те стороны громадного земского хозяйства, кои требовали тех или иных улучшений. В настоящее время, объехав все уезды губернии, последовательно ознакомившись с земскими учреждениями и с лицами, стоящими в их главе, я получил ту осведомленность, которая позволяет мне обратиться к собранию с несколькими словами, подсказанными мне также и горячим желанием успеха живому земскому делу.

Народное образование, врачебно-санитарное и дорожное дело вот те краеугольные камни, твердая и правильная постановка которых только и может обеспечить прочность и красоту земского здания. На обсуждение настоящего собрания будет, между прочим, предложено постановление Московского уездного земского собрания, принявшего только к сведению мое сообщение по поводу некоторых очевидных неустройств школьного дела в уезде и не признавшего нужным принять какие-либо действительные меры к их устранению. Это постановление, отдельно взятое, мало интересовало бы меня как представителя местной власти, но оно глубоко затрагивает принципиальную сторону дела.

Я думаю, что всякое сообщение, подтвержденное фактами, сделанное земскому собранию в интересах его прямого ведения, от кого бы таковое ни исходило, заслуживает по меньшей мере внимания, но не формального, холодного "принятия к сведению". Вот почему я счел нужным отдать постановление уездного собрания на суд губернского как высшей инстанции, которой закон вверил право суждения о постановлениях уездных земств, носящих в себе признаки прямого нарушения интересов населения. Отнюдь не в защиту своего протеста я позволил себе высказать это, но только и исключительно в видах пользы дела народного образования, столь же мне дорогого, как и вам, господа гласные. Ваше решение по этому делу будет иметь руководящее значение для всей губернии не для одного только школьного, но и для всех областей земского дела.

Переходя далее к дорожной и врачебно-санитарной части, я позволю себе остановить внимание собрания на крайнюю необходимость хотя бы частичного улучшения путей сообщения в некоторых пунктах губернии, хорошо известных губернской земской управе. Стесненное положение земской кассы не позволяет, конечно, в настоящее время производить крупных расходов на дорожную часть, но, может быть, ожидаемая отсрочка взноса в казну части земского займа на дорожное дело и даст средства выполнить частичные улучшения.

Возможное появление холеры весной заставляет озаботиться принятием действительных мер предупреждения и борьбы с эпидемией. С этим вопросом связаны не только устройство и оборудование достаточного числа бараков, но главным образом общее улучшение врачебно-санитарной части. Необходимо усилить земский надзор за санитарным состоянием городов, селений, общественных мест, фабрик и пр. Необходимо не только точное исполнение доселе изданных земствами обязательных постановлений, но и издание дополнительных, вызываемых новыми требованиями жизни, в особенности в подгородных подмосковных местностях.

В заключение я позволю себе засвидетельствовать, что администрация губернии всегда готова идти навстречу всем закономерным начинаниям земства и содействовать силами своего разумения проведению в жизнь земских мероприятий на пользу населения. Идти рука об руку с земством в пределах закона будет всегда составлять мое искреннейшее желание.

Пожелав вам, господа губернские гласные, полного успеха и дружной работы в предстоящих вам трудах на пользу дорогого земского дела, я на основании статьи 69 Положения о земских учреждениях объявляю Московское очередное губернское земское собрание открытым".

Открыв таким образом земское собрание и поговорив с некоторыми гласными, я уехал, после чего собрание приступило к своим занятиям, которые и велись до 20 января. Главным предметом занятий было обсуждение доклада финансовой комиссии, которая развернула весьма печальную картину земского хозяйства. Финансовое положение губернского земства за последние годы неудержимо катилось под гору, увеличивая дефицит; в течение 1906 г. недостаток кассовой наличности возрос до 800 000 руб., увеличившись за один только год на 200 000 руб., что неминуемо должно было привести к катастрофе и совершенно нарушить правильное течение земской жизни. Для предотвращения этого финансовая комиссия и наметила ряд систематических постепенных мероприятий, которые и предложила вниманию собрания.

Доклад финансовой комиссии сильно задел гласных, входивших в состав прежней управы и являвшихся в данном случае виновными, и вызвал большие острые и весьма страстные прения. Гласные эти — Головин, Челноков и прочие не хотели признать за собой вины и старались свалить все на администрацию, которая плохо, мол, собирает недоимки земских сборов, благодаря чему в уездные земские кассы поступает мало денег, и уездные земства в свою очередь не в состоянии уплачивать свои недоимки в кассу губернского земства. Вследствие этого гласный Д. Н. Шипов и предложил собранию обратиться ко мне с просьбой понудить полицию к более энергичному ее вмешательству в дело взыскания земских сборов с населения.

Гласный же из крестьян Я. В. Ильин возражал на это, считая несправедливым и несвоевременным принимать чрезвычайные меры к взысканиям с крестьян недоимок. Он находил нормы оценок, установленные "хваленой земской статистикой", преувеличенными и работу статистиков не соответствующей действительности. Он порицал хозяйственные действия прежней управы, говорил о непроизводительных расходах и закончил свою речь словами, что земству следует "по одежке протягивать ножки".

Д. Н. Шипов и H. H. Щепкин возражали Ильину, но тот никак с ними не соглашался и стал развивать свою мысль, говоря, что "земство дает крестьянам не то, что им нужно" и что для удовлетворения разных земских "затей" крестьянину нередко приходится продавать последнюю овцу и лишать детей молока. Самой непроизводственной "затеей" Ильин считал земские статистические работы, на которые, по его мнению, истрачены были чересчур крупные суммы из народных средств, а между тем эти работы не только оказались не полезными, но и прямо вредными, так как статистики, интересуясь больше политикой, чем делом, умели только заниматься агитацией, к делу же относились халатно; в Московском, например, уезде статистики оценили леса ниже, чем леса в глухих уголках других уездов губернии, и таких примеров, по мнению Ильина, было много.

Большие дебаты вызвал и другой доклад — о постановке дела в земском приюте для сирот им. Александра II, причем прения по этому вопросу с очевидностью выяснили, что положение дела в этом приюте было поставлено прежней управой крайне ненормально. За три года сменилось 15 воспитателей, а недавно пришлось уже новой управе отстранить от должности и заведовавшую приютом г-жу Филатову. Докладывая об этом, Рихтер раскрыл ужасающую картину, которую он застал в приюте, посетив его. Это очень задело бывшего члена управы М. В. Челнокова, который выступил в защиту приюта и бывшей начальницы Филатовой, заявив, что эти наговоры несправедливы, что дети всегда себя держали прекрасно и воспитание было поставлено образцово, при этом он протестовал против суровых наказаний, которых будто бы намерена была держаться новая управа. Член новой управы Выборни, возражая Челнокову, говорил, что в приюте невозможная распущенность, детей никогда нельзя собрать для занятий, они разбегаются, воспитатели не в силах с ними справиться, что бывали случаи, когда дети накидывали петли на голову воспитателей и подтаскивали их к столам, был случай, что воспитанник раскаленным железом обжег руки учителю, причем заведовавшая приютом Филатова старалась извинить этот проступок тем, что воспитанник проделал это ради опыта.

Член управы Грузинов прибавил к этому, что все проступки детей объяснялись всегда их болезненным состоянием, и как только кто-нибудь из воспитанников совершал проступок, ему ставили градусник, чтоб убедиться, не болен ли он. Гласный Я. В. Ильин, присоединяясь к словам Выборни и Грузинова, говорил, что как крестьянин Подольского уезда он хорошо знает приют и может засвидетельствовать, что благодаря прежней управе дело там поставлено так, что питомцы приюта вместо облагораживающего влияния на народ вносят одну заразу, и что пора земству отказаться от этой дорогой и во вред народу затеи земства, что лучше отдавать сирот в крестьянские семьи и оплачивать их воспитание, тогда на те же средства можно было бы с большим успехом воспитывать не 70, а 200 детей.

Гласные И. Ф. Михайлов, К. К. Мазинг и H. H. Хмелев старались защитить прежнюю головинскую управу и заведовавшую приютом Филатову, которая будто бы отдавала всю душу детям, действуя с редким благородством и энергией. Мазинг говорил, что все дети приюта выдержали экзамен, а потому, значит, дело образования в приюте поставлено хорошо. Но Ильин не находил возможным и с этим согласиться, говоря, что окончание курса в земском училище ничего еще не доказывает, так как он наблюдал, как ученики в первый же год по выходе из школы не могли даже правильно читать.

Такую же неприглядную характеристику представил собой и доклад по губернскому сельскохозяйственному складу, в котором состояние склада было охарактеризовано "состоянием полного хаоса и беспризорности"; там не велось никакого счетоводства и отчетности, так как прежний заведующий презрительно относился к такого рода "канцелярщине", вел одни только товарные книги, но и те велись им с полной небрежностью, в них было найдено много ошибок. По подсчету валовая прибыль за три года выразилась в сумме 22 000 руб., но оказалось, что это только теоретически, так как вся эта сумма, и еще с превышением, ушла на оплату персонала склада, путевые, почтовые и другие расходы.

Таким образом, все почти затронутые в этом собрании вопросы дали яркую картину, насколько прежняя управа, увлекшись всецело политикой, мало обращала внимания на деловую сторону земского хозяйства. По упущениям, найденным в делопроизводстве корзиночной мастерской в селе Вяземах, собрание, большинством 24 против 19 голосов, постановило даже произвести расследование в отношении действий прежнего состава губернской земской управы. Левая группа гласных все время старалась подчеркнуть тенденциозное отношение правых к действиям прежнего состава управы и оправдать действия последней, но факты говорили сами за себя, и потому она осталась в меньшинстве.

Что касается моего предложения о найденных мной непорядках в школах Московского уезда, после очень длинных и страстных дебатов вопрос был рассмотрен в особой комиссии, по представлению которой собрание постановило возвратить дело в Московское уездное земское собрание на предмет нового детального рассмотрения и постановления определения по существу.

Пока шло земское собрание, в Москву 8 января прибыла сенаторская ревизия под председательством сенатора Гарина для расследования неправильных действий чинов Московского градоначальства. Вместе с Гариным прибыли директор Департамента полиции Зуев, чиновники особых поручений при Министерстве внутренних дел Фрейнат и при дворцовом коменданте А. Н. Тимофеев, представители Департамента Государственного казначейства Н. А. Дмитриев и Министерства юстиции П. А. Гассман и Д. П. Бусло. Последний представлял из себя форменного провокатора и был правой рукой Гарина, почему ревизия и приняла с первых же своих шагов характер не сенатской ревизии, а какого-то мелкого сыска.

В этот же день великая княгиня, ввиду предстоявшей ей операции, переехала во вновь устроенный ею лазарет для увечных воинов Русско-японской войны. Лазарет этот был устроен в октябре 1907 г. в одном из домов большого владения, приобретенного ее высочеством на Б. Ордынке для устройства совершенно нового благотворительного учреждения в строго христианском духе, получившего наименование "Марфо-Мариинской обители милосердия". Кроме дома, где находился лазарет, было еще несколько домов и большой сад. Вслед за лазаретом через год в одном из других домов открылся кружок детей "Детская лепта". Цель кружка была, чтоб дети состоятельных родителей с раннего возраста помнили, что есть дети, которые нуждаются в самом необходимом, и что помогать этим детям своим трудом и излишком своего имущества есть обязанность каждого христианина.

При лазарете был небольшой состав сестер милосердия. Операция, достаточно сложная, была произведена профессором Рейном, специально для этого приехавшим из Петербурга, и, к счастью, очень удачно. Великая княгиня, оправившись от болезни довольно быстро, через 6 недель могла вернуться в Николаевский дворец.

Вся Москва, привыкшая смотреть на великую княгиню как на свою, узнав о болезни и операции, которые явились для всех, даже самых ее близких, большой неожиданностью, с тревогой следила за выпускаемыми бюллетенями. На третий день после операции для ухода за августейшей сестрой прибыла принцесса Ирина Прусская, которая и оставалась при великой княгине до ее выздоровления.

21 января получено было потрясающее известие об убийстве в Лиссабоне португальского короля и его наследного принца. Король с семьей возвращался из виллы Викоза в Лиссабон; когда королевский кортеж приближался ко дворцу, то из рядов публики выдвинулась группа в 15 человек, в длинных накидках, со спрятанными карабинами, и как только расстояние от них до кортежа сократилось до выстрела, они открыли стрельбу.

Король, приподнявшись в коляске, тотчас упал, сраженный тремя пулями. Наследник, также сраженный несколькими пулями, упал на руки матери — королевы Амелии, которая только по случайности осталась жива. Второй сын, Дон-Мануэль, был контужен. Диктатор Франк успел выскочить из экипажа и скрыться. На площади поднялась безумная паника и давка, масса людей были раздавлены. Испанец Кордоба — убийца короля — был убит конвойным офицером, другой — полицейским, удалось задержать только троих. На престол вступил Дон-Мануэль.

В Москве 26 числа в церкви Петра и Павла в Милютинском переулке по короле была отслужена торжественная траурная месса в присутствии принцессы Ирины Прусской, великой княжны Марии Павловны, великого князя Дмитрия Павловича, лиц высшей администрации и сословных учреждений и португальской колонии. В Государственной Думе в Петербурге и в Государственном Совете память убитых почтена была вставанием и посланы были депеши с выражением соболезнования королевскому дому и португальскому народу.

22 января в Государственной Думе обсуждался вопрос о закрытии дверей в заседаниях Комиссии по государственной обороне. Говорил А. И. Гучков, прося от лица Комиссии по государственной обороне разрешения Думы закрывать двери во время заседаний в тех случаях, когда представители ведомств заявят, что та или другая тайна, которую они пожелают сообщить, носит характер военного секрета. Сдержанность и корректность, с которыми Гучков обратился к Думе, очевидно, не понравилась Пуришкевичу, который, войдя на трибуну, протестовал против такой осторожности Гучкова и прибавил: "Если бы я был морским или военным министром (всеобщий хохот) и если бы в эту комнату вошел депутат Милюков, я бы застегнулся на все пуговицы и поднял бы воротник" (шум, возгласы, крики "Долой!" "Вон!").

Пуришкевич пошел на свое место, крича: "Милюков — мерзавец, подлец!" Тогда Хомяков, Председатель Думы, обратился к Пуришкевичу: "Член Государственной Думы Пуришкевич, предлагаю вам извиниться перед Думой, иначе я предложу вас исключить на 15 заседаний". Пуришкевич на это отвечал: "Ввиду того, что я себе позволил, как это тут называется, непарламентское выражение, я беру свое слово назад, но заменяю другим, которое начинается с той же буквы, что и имя "Милюков".

На этот новый вызов Хомяков сказал: "Ввиду того, что член Думы Пуришкевич позволил себе оскорбить одного из наших товарищей, я предлагаю исключить его на 10 заседаний". Пуришкевич, давая объяснение, входя на кафедру, ответил: "Я всхожу на эту кафедру с тем, чтоб повторить то, что имел честь сказать. Я предпочитаю быть исключенным на 10 заседаний и с удовольствием плюну Милюкову…" (шум, звонок председателя). После этих слов Пуришкевича Хомяков предложил исключить его на 15 заседаний, что и было принято Думой.

24 января в Малом театре состоялось редкое торжество: юбилейный спектакль "Отелло" в честь А. И. Южина, праздновавшего свой 25-летний юбилей. Зрительная зала была совершенно полна, много было представителей искусства, печати, группы депутаций, все было нарядно, все, что было в то время в Москве выдающегося, все было в Малом театре. Первое появление дорогого всем в Москве А. И. Южина (Отелло) встречено было шумными аплодисментами. После сцены в Сенате происходило чествование окруженного артистами труппы и депутациями юбиляра. Первым приветствовал его Малый театр, от лица которого А. П. Ленский, впервые появившийся после болезни, прочел следующий адрес: "На этом светлом празднике перед лицом Москвы, с радостным единением собравшейся сегодня в старых стенах нашего театра, чтобы благодарить художника, уже четверть века щедро расточающего перед нею дары своего разностороннего духовного богатства, мы, ближайшие ваши товарищи, счастливы выразить вам, дорогой Александр Иванович, чувства нашего общего уважения и горячей любви. Подчиняясь отличающей вас редкой способности отдавать всего себя интересам того дела, в которое вы раз поверили, вот уже, 25 лет все силы своего ума, своей благородной души и прекрасного таланта вы посвящаете исключительно заботам о благе нашего дорогого театра и стойкой борьбе за художественную независимость актера. Как же нам не любить вас, как нам не гордиться вами, верный рыцарь и неутомимый защитник нашей общей святыни". Адрес вызвал гром рукоплесканий, во время которых юбиляру поднесен был традиционный юбилейный жетон, украшенный бриллиантами.

За Ленским выступила M. H. Ермолова, появившаяся на сцене также первый раз после целого года отсутствия. Ее приветствовали рукоплесканиями, перешедшими в целую овацию по адресу артистки. Трогательно прочла она письмо от отсутствовавшей маститой артистки Г. Н. Федотовой. Г. Н. Федотова приветствовала Южина как своего товарища-артиста, как свидетельница его первых шагов на сцене, поздравляла благородного, неутомимого защитника актерской семьи от всевозможных "влияний". Это приветствие вызвало целую бурю. Южин, получив письмо, приложил его к губам.

А. А. Бахрушин прочел прочувствованный адрес от Императорского русского театрального общества и передал папку с адресом. Затем выступал Ф. П. Горев от Александрийской сцены и подал золотой венок. От оперной труппы Тютюнник, Салина, Трезвинский, от балетной Гельцер, Тихомиров и Мосолова. П. Д. Бобрыкин прочел адрес от Общества любителей российской словесности, а Л. М. Лопатин от Театрально-литературного комитета. От Художественного театра в присутствии Станиславского, Самаровой, Москвина и Вишневского В. И. Немирович-Данченко прочел следующий адрес: "Глубокоуважаемый князь Александр Иванович! Двадцать пять лет назад вы вступили на эти подмостки Чацким. Спустя три года сыграли графа Дюпуа и Мортимера и этим помогли Малому театру, имевшему уже свою большую славную историю, найти обновление в репертуаре сильных, красивых произведений романтизма, отмеченных громадным вдохновением и свободной, возвышенной мыслью. Всем собравшимся сегодня приветствовать вас хорошо памятны эти прекрасные страницы Малого театра, на которых ваше имя стоит рядом с именами M. H. Ермоловой и А. П. Ленского. Вы составили блестящее артистическое трио, которое с энтузиазмом благородной мысли и увлекательной убежденности, наперекор враждебным условиям эпохи призывало к героизму и самоотверженности. Тем же отношением широкой искренности, безупречной добросовестности и независимым проявлением индивидуальных черт вашего дара был проникнут и весь ваш 25-летний творческий путь. Художественный театр плохо понимал бы вершины своих стремлений, если бы не счел себя обязанным приветствовать в вас, дорогой Александр Иванович, артиста, который всегда оставался непоколебимым и неизменно верным благородной, культурной миссии театра".

Затем шли приветствия от провинциальных деятелей сцены — И. О. Пальмина, который говорил от имени "громады", с лишком 1000 подписей, от театра Корша и от "маленькой Грузии", представитель коей, соотечественник Южина, одетый в национальный костюм, очень остроумно сказал, прощая юбиляру, что он посвятил свои силы не грузинскому театру: "Твоя "Измена" исключает всякую измену", намекая на пьесу князя Сумбатова-Южина. Это вызвало гром аплодисментов.

По окончании приветствий Южин, обратившись к публике, сказал: "Господа! Сейчас в той роли, которую я сегодня играю, я произнес одну фразу, которую я повторю: "Я груб в речах". Я не умею говорить. Все то, что я встретил сегодня от вас, что нашел в лице массы лиц, приветствовавших меня сотни раз, превосходит мои заслуги, то, что я сделал. Все, чему я обязан сегодняшним днем, поистине великим для меня, это вот этим подмосткам и тем товарищам, тем друзьям, которые были моими учителями и руководителями, и этим священным стенам и кулисам Малого театра. Я до земли кланяюсь и благодарю эти кулисы и эту родную мне сцену, которые привели меня оттуда, с галереи, сюда, на сцену. Господа! Искренно благодарю и низко кланяюсь дорогой, родной мне Москве за этот привет, который она мне сегодня подарила".

Этим торжество окончилось, но в 1-й картине, при новом появлении Южина, театр опять задрожал от рукоплесканий — в течение 5 минут ему не давали говорить. Спектакль затянулся за полночь, я уехал, полный впечатлений от этого дружно единодушного чествования маститого артиста.

В этот же день утром открылось очередное Московское губернское дворянское собрание. В исходе одиннадцатого часа утра в Российское благородное собрание прибыл московский генерал-губернатор С. К. Гершельман со мною и был встречен всеми дворянами во главе с исправляющим должность губернского предводителя П. А. Базилевским. Гершельман проследовал в большой Колонный зал и объявил очередное Московское губернское дворянское собрание открытым, пригласив дворян в Чудов монастырь к слушанию литургии и молебствия и к принесению установленной присяги.

Генерал-губернатор уехал, а я и все дворяне направились в Чудов монастырь. После литургии была отслужена панихида по великому князю Сергею Александровичу, а затем молебствие. Перед приведением дворян к присяге преосвященный Серафим, епископ Можайский, обратился к дворянам с краткой речью, призывая их твердо держать знамя дворянства и ревностно защищать права и прерогативы верховной власти.

Вернувшись в собрание, дворяне приступили к занятиям, перед началом коих по предложению П. А. Базилевского послана была приветственная телеграмма великой княгине Елизавете Федоровне следующего содержания: "Помолившись об упокоении души незабвенного великого князя Сергея Александровича, московское дворянство, памятуя всегда милостивое и благожелательное отношение покойного великого князя и Вашего высочества к дворянству, повергает перед Вами чувства неизменной преданности и выражает Вашему высочеству искреннее пожелание скорейшего и полного выздоровления".

Первые дни собрания были посвящены разным хозяйственным докладам и вопросам, проходившим гладко и без особых прений. 28 же января под влиянием вспышки партийных страстей собрание приняло почти бурный характер. Попытка одного из дворян H. M. Андреева защитить молодое поколение от обвинений в деморализации и развращенности была встречена в собрании шумным протестом, когда он произнес слова, что "молодежь отличается только меньшим лицемерием и ханжеством", а когда он прибавил, что "не русскому дворянству бросать грязный комок в наше молодое поколение, которое во время освободительного движения проявило такое гражданское мужество…", то поднялась целая буря, ему не дали говорить, заглушая всякие его попытки говорить криками и вынудив его, наконец, сесть.

Инцидент этот произошел при рассмотрении доклада уполномоченных от московского дворянства "О съезде уполномоченных дворянских обществ", происходившем весной 1907 г., когда князь П. Н. Трубецкой, коснувшись вопроса изменения наследственных прав крестьян, заявил, что "каждый из дворян, живущих в деревне, знает, насколько в настоящее время деморализована крестьянская молодежь. В умах молодого поколения в деревне царит полная анархия, которая грозит нашей Родине величайшей опасностью. Об этой полной деморализации и разнузданности молодежи я говорил не раз со стариками, — продолжал Трубецкой, — и все указывали на необходимость изменения наследственных прав на началах, уже одобренных московским дворянством. Старики жаловались на чрезмерное вмешательство сельских сходов и волостных судов во всю крестьянскую жизнь, говоря, что такое вмешательство и положило начало деморализации и потому необходимо усиление родительской власти".

Ф. Д. Самарин, соглашаясь с этим заявлением Трубецкого, находил, что все сказанное им о крестьянском молодом поколении вполне применимо и ко всем остальным сословиям, и потому предлагал вопрос расширить. Он считал первой причиной распущенности молодежи упадок авторитета родительской власти, и потому находил необходимым не только изменение закона о наследовании, а общий подъем власти, укрепление родительской власти и обращение внимания и на духовную сторону, в которой развитие уважения к родителям должно было бы играть главную роль.

29 января в собрании обсуждался вопрос о решительном исключении из московского дворянства Ф. Ф. Кокошкина, подписавшего Выборгское воззвание. В этот день дворяне явились в громадном числе, их было 352 человека. Все хоры были заняты дворянскими семьями, много публики было и за колоннами. Доклад собрания предводителей и депутатов по делу Ф. Ф. Кокошкина был прочитан секретарем дворянства и прослушан с напряжением. […]

Председатель собрания П. А. Базилевский по выслушании доклада заявил, что никаких новых обстоятельств, которые могли бы послужить основанием для пересмотра дела по существу, не имеется, и что никаких объяснений Ф. Ф. Кокошкин звенигородскому предводителю дворянства не представил, а потому собранию предстоит лишь постановить окончательное решение.

В защиту Ф. Ф. Кокошкина выступили П. А. Столповский, В. В. Пржевальский, князь Е. Н. Трубецкой, Ю. С. Кашкин и князь П. Д. Долгоруков. П. А. Столповский говорил о неправильном применении статей 165 и 166 IX тома, которые гласили, что только дворянин, опороченный судом, может подлежать исключению, а Ф. Ф. Кокошкин хотя и был под судом, но приговор суда еще не вошел в законную силу, и следовательно, он еще не опорочен судом. В. В. Пржевальский говорил, что Кокошкин поступил честно и вполне сознательно, что "пассивное сопротивление" является лишь одной из конституционных мер борьбы и потому-де допустимо.

Князь Е. Н. Трубецкой, оговорившись, что отрицательно относится к Выборгскому воззванию, все же не усматривал явного бесчестного поступка, так как Кокошкин не преследовал корыстных целей и речь его на суде дышала благородством и искренностью, так как он принес себя в жертву идее.

Ю. С. Кашкин, в глубоком волнении, говорил, что нельзя драть с одного вола две шкуры, что Кокошкин уже осужден судом и что "не дай Бог, чтобы московское дворянство опозорило себя исключением Кокошкина".

Князь П. Д. Долгоруков произнес пространную речь и в конце ее сказал: "Помните, что вы судите избранника Москвы в Первую Государственную Думу, и имей он право вновь избираться, он был бы вновь послан той же Москвой и во Вторую и в Третью Думу. И при выборах в Третью Думу с их классовыми перегородками он был бы избран десятками тысяч голосов, при всеобщем же голосовании за него подали бы сотни тысяч, и ему было бы оказано Москвой предпочтение перед всеми нами, находящимися в этом зале. Таким образом, называя Кокошкина бесчестным, вы бросаете всему московскому населению, всей Москве вызов".

Против Ф. Ф. Кокошкина говорили барон Н. Г. Черкасов, С. С. Бутурлин, Н. А. Жедринский, граф Д. А. Олсуфьев, Ю. П. Бартенев, К. Н. Пасхалов, Ф. Д. Самарин. Барон Н. Г. Черкасов привел пример, как отнеслась Государственная Дума к действиям одного из своих членов, когда он призывал правительство иностранного государства поддержать наш народ и материально помочь ему для борьбы с правительством, и как Дума тогда заявила, что поступок ее члена настолько позорен, что большинство не желает даже присутствовать при объяснениях этого члена, заклеймившего себя позорным словом. Черкасов находил, что поступок Кокошкина хуже.

С. С. Бутурлин, говоря после Ю. С. Кашкина, заявил в противовес его заявлению, что "не дай Бог, чтоб московское дворянство опозорило себя, не исключив Кокошкина". Н. А. Жедринский в горячей речи, раскрыв весь ужас Выборгского воззвания, если б народ пошел по его стопам, сказал, что постановление московского дворянства об исключении Кокошкина может вызвать ропот только в иудействующей части московского населения, а никак не во всей Москве, как говорил князь П. Д. Долгоруков.

Граф Д. А. Олсуфьев явился твердым защитником исключения Кокошкина. Ему представлялось странным, что защитники Кокошкина, представители кадетской партии, хотят удержать его в среде дворянского собрания, с их точки зрения являющейся анахронизмом. Он не обвинял Кокошкина в бесчестном поступке, допускал, что многие, быть может, анархисты не бесчестны, но говорил, что мыслимо ли, чтоб анархист требовал, чтоб его оставили в московском собрании.

Ю. П. Бартенев рассматривал поступок Кокошкина как измену, как бесчестное деяние, которое могло вызвать целые потоки крови. К. Н. Пасхалов говорил, что "если обелим Кокошкина, то похороним московское дворянство". Ф. Д. Самарин говорил последним и, присоединяясь к соображениям графа Олсуфьева, сказал, что если собрание отклонит предложение об исключении Кокошкина, то тем самым оно одобрит Выборгское воззвание.

Закрытой баллотировкой собрание большинством 260 голосов против 92 решило исключить Ф. Ф. Кокошкина из Московского дворянского собрания. Объявление результатов баллотировки было встречено гробовым молчанием.

31 января принят был текст всеподданнейшего адреса, который накануне подвергся обсуждению в частном совещании. Адрес был принят большинством 198 голосов против 122. А. Д. Самарин прочел адрес:

"Великий Государь! В дни тяжелых испытаний, не раз посещавших Русскую землю, древнее служилое сословие вместе со всеми русскими людьми в течение веков и делом, и словом являло свою веру в зиждительную силу самодержавной царской власти во всей ее полноте и нераздельности. Эта вера не поколебалась и доныне в московском дворянстве.

Государь! Склони снисходительный слух к голосу верноподданного твоего дворянства и милостиво прими его искреннее, от глубины души идущее слово. Ныне, как и встарь, нет на Руси политической силы, равной царской власти. Царь — единый представитель своего народа, державный выразитель его совести. Он один — верховный руководитель его судеб, ответственный лишь перед Богом. Правда царская — в сознании народном — выше и сильнее преходящего внешнего права, и слово царское животворит мертвую букву закона.

Проникнутое этой верой, московское дворянство радостно приветствует властное решение твое, Государь, возвещенное 3 июня минувшего года, видя в нем проявление свободной воли царя: только он, в единении с народом, может дать желанное обновление Русской земле. Судьбы России вверены тебе, Государь. Под гнетом соблазнов и сомнений доселе мутится народная жизнь… Царственной волею своей утверди целость державы твоей, Государь. Водвори в ней законный порядок и охрани жизнь и благосостояние всех твоих подданных. Мы же, готовые по заветам отцов и дедов наших служить тебе и Родине до последней капли крови, повергаем перед Престолом твоим одушевляющие нас чувства любви и упования. Такова наша мысль, таково наше чувство. Молим Всевышнего, да узрит Отечество наше — великая, единая, нераздельная Россия, верная своему историческому прошлому, — годы счастия, мира и благоденствия в роды родов".

Чтение адреса покрыто было восторженными кликами "ура" и продолжительными рукоплесканиями. Когда все успокоились, поднялся князь Е. Н. Трубецкой и от группы дворян (по преимуществу кадетского лагеря, в лице 51 человека) прочитал следующее особое мнение с просьбой приложить его к журналу заседания:

"Вполне сочувствуя единодушному желанию московского дворянства выразить наши верноподданнические чувства монарху и признавая посему желательным подачу приветственного адреса, мы, нижеподписавшиеся, считаем, однако, долгом заявить следующее. Основная мысль принятого на дворянском собрании адреса сводится к отрицанию законодательных прав народного представительства, что в корне противоречит манифесту 17 октября, всему Учреждению Государственной Думы, а также статьям 7 и 86 Основных законов. Адрес заключает в себе несомненное пожелание об изменении существующего государственного строя, а потому представляется нам неприемлемым по существу и незаконным по форме.

Принимая во внимание, 1) что заявления о необходимости изменения государственного строя не входят в компетенцию сословных учреждений; 2) что заявления об общегосударственных нуждах представляются в настоящую минуту излишними ввиду существования представительных учреждений, призванных о них заботиться; 3) что в силу постановления дворянского собрания от 30 января была исключена самая возможность официального обсуждения адреса, и стало быть, и голосования каких-либо поправок; 4) что официальное обсуждение на дворянском собрании ни в коем случае не могло быть заменено обсуждением частным ввиду невозможности делать на частном собрании какие-либо постановления, мы просим приложить наше особое мнение к журналу заседания".

1 февраля Н. Ф. Рихтер от небольшой группы дворян внес по поводу принятого всеподданнейшего адреса особое мнение: "Не считая возможным по долгу верноподданного, по совести и принятой нами присяге подать свой голос за принятие предложенного нам в заседании 31 января сего года проекта всеподданнейшего адреса как противоречащего Основным законам и манифесту 17 октября 1905 г., мы, нижеподписавшиеся, подали свои голоса за его отклонение. Но так как упомянутый адрес в собрании не обсуждался и принят закрытой баллотировкой, то, не желая принимать на себя нравственной за оный ответственности, мы просим настоящее наше мнение приложить к журналу заседания 31 сего января". Это особое мнение, кроме Н. Ф. Рихтера, подписали: граф Ф. А. Уваров, А. Д. Грузинов, князь Л. М. Голицын, граф А. Гудович, А. А. Шлиппе, П. Дурново, А. Аверкиев, барон А. А. Крюднер-Струве, В. Рихтер, граф Мусин-Пушкин, князь А. В. Голицын, В. Р. Расторов, граф Д. С. Шереметев, князь В. С. Мещерский и M. M. Людоговский.

После этого князь П. Н. Трубецкой и граф Д. А. Олсуфьев предложили собранию выразить обособленно Государственному Совету и Государственной Думе пожелание плодотворной работы и успеха на благо исстрадавшейся Родины и на счастие и величие обожаемого монарха. Против этого предложения выступил А. Д. Самарин, произнесший горячую речь, сильную по своей ясности и прямоте. Он заявил, что новое предложение имеет целью толкование принятого всеподданнейшего адреса и как бы его дополнение. Никакое толкование, по его словам, к принятому адресу не может быть допущено, иначе пришлось бы вернуться к вторичному обсуждению адреса. Самарин самым решительным образом протестовал против всяких дополнений и толкований адреса, находя это несовместимым с достоинством московского дворянства. По рассмотрении в депутатском собрании внесенного предложения большинством двух третей голосов оно высказалось против посылки телеграммы в Государственный Совет и Государственную Думу. Собрание присоединилось к этому решению депутатского собрания. После этого, прежде чем приступить к выборам на дворянские должности, собрание выразило П. А. Базилевскому глубокую благодарность за труды, понесенные им по исправлению должности губернского предводителя дворянства в течение полутора лет при трудных обстоятельствах. Затем было приступлено к уездным выборам.

По Московскому уезду предводителем дворянства избран был П. А. Базилевский, кандидатом — П. В. Глебов, помощником — Л. М. Савелов и депутатом князь — В. А. Голицын. По Богородскому уезду: предводителем дворянства — А. Д. Самарин, кандидатом — П. П. Кисель-Загорянский, депутатом — Н. И. Андросов. По Серпуховскому уезду: предводителем дворянства — П. А. Янов, помощником предводителя — А. Н. Писарев, депутатом дворянства — П. Н. Костылев. По Звенигородскому уезду: предводителем дворянства — граф П. С. Шереметев, депутатом — Н. Ф. фон Штейн и помощником предводителя — Т. Г. Карпов. По Бронницкому уезду: предводителем дворянства — А. А. Пушкин, единогласно, помощником предводителя — А. А. Варгин, депутатом — П. А. Агапов. По Можайскому уезду: предводителем дворянства — А. К. Варженевский, единогласно; помощником предводителя — С. Г. Варженевский и депутатом — M. M. Людоговский. По Подольскому уезду: предводителем дворянства — А. М. Катков, депутатом — А. П. Сабуров. По Дмитровскому уезду: предводителем дворянства — граф М. А. Олсуфьев, единогласно, кандидатом к предводителю — А. В. Макаров, помощником предводителя — Ф. И. Тютчев, единогласно, депутатом он же, единогласно. По Волоколамскому уезду: предводителем дворянства — князь С. Б. Мещерский, единогласно, помощником предводителя — князь А. Д. Голицын, депутатом — Д. В. Телегин. По Рузскому уезду: предводителем дворянства — граф В. В. Мусин-Пушкин, кандидатом предводителя — П. Ю. Зограф, помощником предводителя — Н. Н. Дурново, депутатом — Н. В. Кадышев. По Клинскому уезду: предводителем дворянства — барон В. Д. Шеппинг, помощником предводителя — М. А. Нарожницкий, депутатом — князь Ю. М. Козловский. По Коломенскому уезду: предводителем дворянства — Д. А. Бутурлин, депутатом — В. Р. Расторов. По Верейскому уезду: предводителем дворянства — А. К. Шлиппе, депутатом — генерал-майор Е. М. Пржевальский.

2 февраля назначены были выборы кандидатов на должность московского губернского предводителя дворянства. В залах Благородного собрания царило большое оживление. Дворянские семейства наполняли хоры. Когда все было готово, председатель П. А. Базилевский предложил дворянам приступить к выборам на должность губернского предводителя дворянства, причем им было оглашено письмо князя Трубецкого, который по закону имел право баллотироваться как бывший предводитель, но не пожелал и отказался. Затем П. А. Базилевский последовательно обращался с предложением баллотироваться к графу С. Д. Шереметеву, к П. М. Рюмину и уездным предводителям, прослужившим трехлетие и более, но все отказывались выставить свою кандидатуру.

Когда очередь дошла до А. Д. Самарина, то сразу раздались крики: "Просим, просим". Почти все дворяне поднялись с мест и огласили зал рукоплесканиями. А. Д. Самарин низко кланялся, отклоняя просьбу, а когда рукоплескания стихли, то обратился к собранию со следующей речью:

"От всей души благодарю господ дворян, которые оказали мне высокую честь, предложив баллотироваться в кандидаты на должность московского губернского предводителя дворянства. Не умею передать словами того смущения, которое овладевает мною в настоящее время.

Пятнадцать лет моей службы прошли в уезде. Круг моей деятельности был сравнительно не обширен и ограничивался почти всецело пределами уезда. Неся по избранию дворянства государственную службу, я всегда считал, что и в уезде я служу дворянству, так как службой своей я всегда старался привлечь доверие к дворянству со стороны всего местного населения, в особенности же со стороны крестьянства.

Теперь вы желаете, чтобы я посвятил себя несравненно более широкой, более почетной, но в то же время и гораздо более ответственной деятельности. Сомневаясь в своих силах и чувствуя недостаточную подготовленность к этому почетному делу, я усердно прошу вас не возлагать на меня столь тяжелого бремени и дать мне возможность по-прежнему служить царю и Родине в родном мне Богородском уезде".

Данный текст является ознакомительным фрагментом.