Глава десятая МОНМАРТР, ВЕЛАСКЕС

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава десятая

МОНМАРТР, ВЕЛАСКЕС

Если и была какая-то область, в которой Ренуара больше не терзали сомнения, так это его личная жизнь. Без чуткой, ненавязчивой и нежной заботы Алины он не смог бы, вне всякого сомнения, справиться с последствиями приступа хронического полиартрита с таким спокойствием. 14 апреля 1890 года он сочетался с Алиной Шариго официальным браком. Это произошло в мэрии на улице Дрюо, напротив того зала, где 15 лет назад его работы вызвали скандал. Свидетелями бракосочетания были Франк-Лами, Лот, Лестрингез и Зандоменеги.88 Этот брак узаконил статус Пьера, сына Огюста и Алины.

Теперь, когда Ренуар стал добропорядочным семьянином, его намеревались представить к ордену Почётного легиона. Но Ренуар отказался от этой чести, что привело в восторг Моне, написавшего тогда Кайботту: «Я его поздравляю. Возможно, награда могла бы быть ему полезна. Но он должен добиться признания без неё, это будет более эффектно». В мае Ренуар отправляет в Салон одну из своих работ. Члены жюри, возможно, задетые тем, что Ренуара собирались представить к награде, не посмели ему отказать, но повесили картину настолько высоко, что её было практически невозможно рассмотреть. «Портрет дочерей Катюля Мендеса», трёх сестер, сидящих за пианино, был помещён на высоте карниза, под стеклянным козырьком, который гасил свет. Протест по этому поводу, опубликованный в прессе критиком Арсеном Александром, не изменил ситуации. Ренуар принял решение больше никогда не отправлять в Салон ни одной работы. Это не помешало ему поблагодарить критика в письме, отправленном из Ла-Рошели. Не для того ли он снова поехал туда, чтобы попытаться найти тот свет, который так восхитил его в работе Коро?

Затем Ренуар провёл несколько недель в Эссуа, а после этого решил, наконец, навестить Берту Моризо и Эжена Мане. Недавно они приобрели поместье в Мези, небольшой деревне на берегу Сены. Ренуару очень понравилось в Мези, он написал там «Цветы». В один из вечеров Берта рассказала ему, что в июле приезжал Малларме и они вместе поехали к Моне в Живерни, расположенное неподалёку от Мези. Моне подарил Малларме одну из своих картин. Возможно, Берта рассказала Ренуару и о том, что Малларме отдал Дюран-Рюэлю единственный когда-либо сделанный им офорт, предназначенный для одной из его книг. А Ренуар, в свою очередь, сообщил Берте о намерении переехать. Это решение было принято Алиной. Ренуар рассказал, что посетивший их доктор Гаше обратил внимание на то, что маленький Пьер необычайно бледен, и пригласил Ренуаров отдохнуть в Овер-сюр-Уаз. Алина отказалась, опасаясь, что Ренуар будет постоянно беспокоиться за сына, если узнает, что тот разгуливает по берегу реки. На следующий день она с помощью одной из подруг нашла квартиру, сдающуюся внаём, в так называемом Замке туманов. А Ренуар решил также сменить мастерскую. Переезд состоялся в октябре. Он тут же сообщил всем свои новые адреса. Он снял мастерскую в Доме искусств в тупике Эллен, в двух шагах от авеню де Клиши. А жить Ренуары стали в доме 13 на улице Жирардон. Замок туманов расположился на пологом склоне у вершины Монмартрского холма, недалеко от крутого спуска к площади Фонтен-о-Бю. Чтобы избежать падения, этой тропинкой следовало пользоваться очень осторожно, особенно во время дождя. Лучше было идти по улице де Соль. От замка, построенного в XVIII веке, не осталось ничего, кроме деревьев, фруктового сада и зарослей шиповника. Квартира Ренуара была в последнем трёхэтажном доме, в конце аллеи. За водой нужно было ходить к фонтану. Зато у них всегда было свежее молоко, так как коровы, принадлежащие соседу, паслись рядом на холме Монмартр. Вскоре после переезда Ренуар убрал на чердаке перегородку и превратил его в мастерскую. Алина была очень довольна, так как маленький Пьер чувствовал себя теперь почти «как в деревне», да и сам Пьер Огюст Ренуар казался счастливым на новом месте.

Но в начале 1891 года, когда нависла угроза холодной зимы, Ренуар решил отправиться на тёплый юг. Он отказался от новой поездки в Алжир, так как считал, что это путешествие будет слишком утомительным для Пьера. В феврале Ренуар уезжает с женой и сыном в Тамари-сюр-Мер, где он снял виллу. По дороге он заехал в Экс-ан-Прованс. Он сообщил своему другу Полю Берару: «Я снова в Эксе, и эти места, которыми я уже восхищался, ещё больше очаровали меня. Экс — это чудо». В середине февраля ему написал один из сыновей Дюран-Рюэля, обеспокоенный отсутствием художника, и предложил поскорее вернуться. Ренуар ответил не сыну, а самому Дюран-Рюэлю: «Я хочу на этот раз полностью покончить с моими чрезмерными сомнениями и вернуться с большим числом работ». Чтобы успокоить Дюран-Рюэля и вселить в него уверенность, он добавляет два уточнения: «Я очень доволен всем и убеждён, что так будет и дальше» и «Я намерен вернуться с таким количеством работ, чтобы можно было сделать у Вас небольшую выставку в апреле. Здесь прекрасная погода, и я очень много работаю». Но две недели спустя, 5 марта, всё, казалось, снова поставлено под угрозу. В этот день он написал Берару: «Я больше не знаю, какой должна быть хорошая картина. Я всё время мечтаю о чём-то, что выше моих сил. Я никогда не умел оставаться в рамках моих возможностей. Честно говоря, я слишком стар для того, чтобы исправиться, я умру без покаяния; а в остальном я чувствую себя хорошо». Он снова пишет Дюран-Рюэлю: «Мне стоило большого труда прекратить свои сомнения и действовать решительно. Вот уже четыре дня, как мне стукнуло пятьдесят, и в этом возрасте продолжать искать уже, пожалуй, поздновато». 21 марта он отправляет холсты Дюран-Рюэлю. Ренуар уточняет, что именно он отправил в ящике, пересылку которого он сам не смог оплатить: «Там восемь холстов, два из которых не вполне удачные». Четыре дня спустя, обеспокоенный тем, что отправил неудачные работы, он снова пишет Дюран-Рюэлю: «Я добился прогресса и хотел бы вернуться, только когда буду вполне доволен собой», — и уточняет: «Работа пейзажиста даётся мне нелегко, но эти три месяца позволят мне добиться большего, чем год работы в мастерской. Затем я вернусь и смогу в мастерской воспользоваться результатами своих поисков».

Выставка, которую Ренуар планировал на апрель, не состоялась, потому что он всё ещё был в Лаванду. Его путешествие ещё не завершилось, так как в начале марта он решил остановиться в Ниме, где хотел увидеть «Мезон каре».89 В конце апреля он обратился к Дюран-Рюэлю с просьбой прислать ему 100 франков, сопровождавшейся обещаниями, которые должны были обнадёжить торговца картинами: «Я привезу несколько этюдов. Мы решим в Париже, чего они стоят. Здесь я не могу их оценить. В любом случае я уверен, что добился прогресса и смогу продуктивно работать в мастерской».

Картины, привезённые Ренуаром, произвели на Дюран-Рюэля хорошее впечатление, В июле тот, наконец, организовал выставку его работ, которая должна была состояться ещё в апреле. Но, возможно, эта задержка стала причиной того, что Дюран-Рюэль не уделил ей особого внимания. Этот факт вызвал беспокойство, в частности у Писсарро. 14 июля 1891 года он написал сыну: «У Дюран-Рюэля сейчас выставлены работы Ренуара 1890-1891 годов. Выставка не пользуется большим успехом, возможно, потому, что картины размещены в малых залах, тогда как главный зал занят выставкой американских художников». Какую игру затеял Дюран-Рюэль? Прошёл слух, что он был вынужден выкупить много картин за значительную сумму у одного обанкротившегося коллекционера. «И, по словам мисс Кэссет,90 Ренуар, у кого он берёт все работы, всё время недоволен, так как вынужден писать картины, которые должны нравиться публике!» Подобный слух, распространившийся по Парижу, оставляет Ренуара равнодушным. Дело в том, что даже если он действительно пишет «картины, которые должны нравиться», то при этом старается, чтобы они в первую очередь доставляли удовольствие ему самому. Его также не особенно волнует и тот факт, что по поводу его выставки в прессе не появилось никаких серьёзных отзывов. Только молодой критик Альбер Орье взял на себя смелость объяснить своеобразие творчества Ренуара: «Он любит писать миловидных, румяных молодых женщин, красивых от природы… Его оригинальная и, возможно, очень мудрая концепция “вечной женственности” вовсе не является у Ренуара следствием, сознательно вытекающим из скептицизма, приобретённого горьким опытом. Она мне видится более спонтанной, более наивной, более инстинктивной и тем не менее она всё-таки вытекает из некого скептицизма, но совсем не горького, не рассудочного, а весёлого и наивного…» Альбер Орье завершает свой анализ сравнением с XVIII веком: «Кто не хотел бы побывать в этом мире хорошеньких женщин, вечно улыбающихся, полуженщин-полудевочек, розовых, белых, голубых и светловолосых, наделённых всем, что необходимо в жизни, чтобы заставить поверить, что у них настоящее тело, что у них есть душа, что они могут нас понять, полюбить нас? И кто в их компании не вспомнил бы также очаровательных марионеток XVIII века, написанных Буше во всей их поверхностной красоте, в которых было гораздо больше сладострастия и намного меньше простодушия?»

Берта Моризо приглашала Ренуара в Мези, и он неоднократно посещал её в течение лета. В один из последних визитов он прибыл в сопровождении Алины, что несколько смутило хозяйку. Никогда с момента его встречи с Алиной десять лет назад и даже после их бракосочетания в 1890 году Ренуар не испытывал необходимости представить её друзьям, как будто стремился отделить личную жизнь от дружеских связей и профессиональной деятельности. Берта Моризо решилась поделиться с Малларме своим замешательством лишь осенью, написав ему: «Ренуар недавно снова побывал у нас, на этот раз без жены. Мне трудно подобрать слова, чтобы передать моё изумление при виде этой особы, настолько грузной. А ведь я, не знаю почему, представляла её себе похожей на женщин с картин её мужа». И Алина прежде была таковой… Но прошли годы… Это разочарование никак не отразилось на дружбе между Ренуаром и Бертой Моризо. Без всяких задних мыслей она написала ему: «Ваша фраза: “Я работаю и привыкаю стареть” — абсолютно моя. Если бы Вы всегда говорили вместо меня! Я не испытываю недовольство собой, но не стоит так говорить, так как это может принести мне несчастье».

Подобное суеверие не волнует Ренуара. У него есть более серьёзный повод для беспокойства: он ещё не готов к выставке своих работ, которую Дюран-Рюэль собирается организовать в мае 1892 года. В середине августа Ренуар вынужден отклонить приглашение Мюрера присоединиться к нему во время морского путешествия у острова Во. Чтобы принести извинения, он написал дочери Мюрера: «Я разорюсь, если не возьму снова палитру, хотя бы в мастерской. Вот уже больше месяца я не делаю ничего, и в деревне я сильно рискую продолжить это прелестное занятие рантье». В конце сентября — начале октября Ренуар всё же выбрался на несколько дней к Кайботту в Пти-Женвилье. Вернувшись в мастерскую, которая с января 1892 года располагалась на улице Эжесип-Моро, дом 15, он напряжённо работает всю зиму, чтобы подготовиться к своей новой выставке. Он отказался представить работы в галерее Буссо и Валадона на бульваре Монмартр, которую теперь возглавил Морис Жуаян, сменив Тео Ван Гога. Тем не менее Ренуар продал ему несколько холстов. Морис Жуаян предлагал также Писсарро и Моне выставить свои работы. Не означало ли это, что импрессионисты, наконец, стали привлекать внимание коллекционеров? 13 апреля 1892 года произошло печальное событие — скончался Эжен Мане, болевший уже многие месяцы. После его похорон Ренуар постоянно морально поддерживал вдову, Берту Моризо, вместе с самыми верными её друзьями — Дега, присутствовавшим у постели её мужа во время агонии, и Малларме.

Шестого мая 1892 года в галерее Дюран-Рюэля открылась большая выставка работ Ренуара, охватившая все периоды его творчества. Предисловие к каталогу выставки написал критик Арсен Александр. По случаю открытия выставки Ренуар дал обед в кафе «Риш», где по инициативе Клода Моне стали встречаться импрессионисты. Среди гостей присутствовали Моне, Кайботт и Дюре. Малларме направил приглашения на выставку нескольким важным персонам, в том числе своему другу Ружону, директору Департамента изящных искусств. Ружон по совету Малларме купил для государства одну из картин Ренуара — «Девушки за пианино», которая затем была помещена в Люксембургский музей. 12 мая Малларме направил Ружону благодарственное письмо: «От себя лично и по единодушному мнению всех окружающих позвольте поздравить Вас с тем, что Вы выбрали для музея эту картину, столь спокойное и непринуждённое творение зрелого мастера».

Ренуар очень взволнован оказанной ему честью. Он снова и снова возвращался к этому полотну, переделывал, пробовал различные версии, прежде чем отдал его, так как не был уверен, что картина, выбранная Департаментом изящных искусств, ему удалась. Тем не менее не ознаменовала ли эта покупка крутой поворот в отношении государства к импрессионистам? Не означало ли это, что они, наконец, займут то место, которое заслуживают? В Париже в мае 1892 года любители могли познакомиться с работами Сислея в Салоне на Марсовом поле, а также посетить выставку Берты Моризо в галерее Буссо и Валадона на бульваре Монмартр. Наконец, они могли увидеть 110 картин Ренуара в галерее Дюран-Рюэля на улице Лепелетье… Возможно, мнение любителей живописи не совпадёт с мнением Писсарро, выставлявшим свои работы в этой галерее несколькими неделями ранее: «Вчера я видел выставку Ренуара. Сколько прекрасных картин, но они не так удачно представлены, как мои. Так много холстов, слишком много». Их действительно было очень много, но Дюран-Рюэль не отказал себе в удовольствии продать целый ряд работ… Выставка пользовалась большим успехом. А Ренуар смог, наконец, совершить путешествие в Испанию, о котором мечтал уже несколько лет.

Ренуар отправился в Испанию с одним из наиболее горячих своих поклонников, коллекционером Полем Галлимаром. Он предоставил для выставки у Дюран-Рюэля три картины Ренуара. В декабре 1889 года он впервые купил одну из работ художника — «Белокурую купальщицу II», написанную в 1882 году. Поль Галлимар, богатый библиофил, чуть старше сорока лет, коллекционировал живопись. Портрет его жены Люси, написанный Эженом Каррьером, был представлен на Всемирной выставке 1889 года. Галлимар познакомился с новой живописью на вернисаже выставки Моне и Родена у Жоржа Пти. По словам Жюля Шере, когда он появился на обеде, устроенном по случаю вернисажа, «его лицо, красное, без бороды, с усами, было похоже на пион, в центр которого воткнули человеческий нос». Крупное состояние Галлимара не помешало ему просить Ренуара, чтобы тот уступил ему картины по более низкой цене, чем у Дюран-Рюэля… Ренуар не упрекал его в скупости. Между ними возникла своеобразная дружба. 9 августа 1892 года журналист «Л’Эклер» упомянул о путешествии, которое совершили Ренуар и этот «хорошо известный любитель оригинальных и искренних художников». Они не раз путешествовали вместе. А Галлимар продолжал коллекционировать работы Ренуара. К 1903 году в его коллекции насчитывалось 16 полотен художника.

Испания вызвала у Ренуара ужасное разочарование! В течение месяца он не встретил ни одной красивой женщины… Даже «работницы табачных фабрик, столь хваленные литераторами, просто ужасны!». Севилья ему не понравилась, как и Мадрид. Если бы там не было живописи Веласкеса, он бы немедленно вернулся. Но Веласкес там был… «Что мне так нравится у Веласкеса — это аристократизм, проявляющийся в мельчайшей детали, в простой ленте… Маленький розовый бантик “Инфанты Маргариты” — в нём всё искусство живописи! А глаза, кожа у глаз — как это прекрасно! Ни тени сентиментальности, притворной чувствительности! Я знаю, что художественные критики упрекали Веласкеса в том, что он пишет слишком легко. Напротив, это прекрасное доказательство того, что Веласкес в совершенстве владел своим ремеслом! Только те, кто владеет своим ремеслом, могут производить впечатление, что работа сделана одним махом. Но если говорить серьёзно, какая изысканность в этой живописи, столь лёгкой на первый взгляд! А как он умел пользоваться чёрной краской! Чем дальше, тем больше я люблю чёрный цвет. Вы напряжённо ищете и, наконец, наносите маленькую чёрную точку. Ах, как это прекрасно!» И ещё одна вещь вызывала восторг У Ренуара: «Живопись Веласкеса дышит радостью, какую испытывал художник, когда писал!» Особое воодушевление испытал он от картины «Копья».91 Он вспоминает: «Перед этой картиной я провёл много времени, то удаляясь, то приближаясь… А эти лошади — их хочется обнять!» Невозможно отдать предпочтение какому-то полотну среди такого великолепия: «Картины написаны божественно! Используя лессировку92 чёрного и белого, Веласкес ухитряется изобразить плотную, тяжёлую вышивку… А его “Пряхи”! Я не знаю ничего более прекрасного. Фон этой картины — сплошное золото и бриллианты!» Ренуар обнаружил и другие бриллианты — в живописи Гойи: «Хотя бы ради одной картины Гойи “Королевское семейство”93 стоило съездить в Мадрид. Когда стоишь перед ней, разве замечаешь, что король похож на торговца свиньями, а королева словно сбежала из какого-нибудь кабака… чтобы не сказать что-нибудь похуже? Но какие на ней бриллианты! Никто не сумел написать бриллианты лучше, чем Гойя! А маленькие атласные туфельки королевы!»

Вернувшись из Испании, Ренуар решил провести лето с семьёй в Бретани. Яркие впечатления от Испании были ещё настолько свежи в памяти, что Бретань показалась ему какой-то бледной. Проехав через Нуармутье, Ренуары останавливаются в Порнике, на берегу Атлантического океана. Там он учит сына плавать и начинает работать. «Пока всё хорошо, но мне нужно писать пейзажи. Пейзаж становится для меня всё большей пыткой, так как я должен это делать. Конечно, это единственный способ немного научиться своему ремеслу, но работать на воздухе, как какой-то бродячий акробат, — на это больше нет сил». Затем, словно смирившись, он добавляет: «При большом желании и здесь можно написать прелестные вещи, как, впрочем, и повсюду». Безвременная кончина одного из сыновей Дюран-Рюэля, Шарля, которому было всего 27 лет, прервала его отдых. Ренуар должен был поддержать своего торговца картинами в эту трагическую минуту и срочно выехал в Париж. Оставалось надеяться, что хлопоты по подготовке выставки «Живопись Сислея, Ренуара, Дж. Л. Брауна, Дега, Йонкинда и Писсарро», запланированной Дюран-Рюэлем в своей галерее в Нью-Йорке, помогут ему перенести скорбь.

Вернувшись в Порник, Ренуар вскоре переезжает с семьёй в Понт-Авен. Возможно, он захотел поближе познакомиться с этим небольшим городком, который стал так привлекать художников. Сюда впервые в 1886 году приехал Гоген, затем он снова возвращался в Понт-Авен в 1889 и 1890 годах. Здесь он провозгласил себя главой живописной школы. Разумеется, Гогену было недостаточно просто считаться импрессионистом благодаря Писсарро и Дега, пригласившим его участвовать в четвёртой выставке в 1879 году, от участия в которой впервые отказался Ренуар… Прибыв в Понт-Авен, Ренуар остановился в «Отеле путешественников». С 1865 года городок стал местом паломничества художников. Первыми там обосновались американские живописцы. Ренуар не без удовольствия выслушивал жалобы Эмиля Бернара на Гогена, который, по его словам, без угрызений совести присвоил его концепцию живописи. Уже давно Ренуар подозревал, что Гоген «готов прибрать к рукам чужое». Но всё это не настолько важно, Ренуар не собирается сводить счёты ни с кем, кто бы он ни был. Напротив, если что и устраивает его в Понт-Авене, так это возможность работать на свежем воздухе, где никто не придирается и не надоедает.

Вернувшись в Париж, Ренуар снова переезжает и устраивается в новой мастерской на улице Турлак, дом 7, у подножия Монмартрского холма, недалеко от кладбища. Возможно, это друг Дега, Федерико Зандоменеги, сообщил ему о том, что эта студия освободилась. По соседству снимал мастерскую Тулуз-Лотрек. На новом месте Ренуар в конце года стал работать над портретом Малларме. Ещё в 1876 году его портрет написал Мане, изобразив поэта погружённым в раздумья, положившим правую руку на открытую книгу. Погрудный портрет работы Ренуара не очень понравился поэту. Малларме считал, что похож на нём на «преуспевающего финансиста»… Огорчение поэта прибавилось к переживаниям по поводу служебных неприятностей: администрация лицея Янсон-де-Сейи, где он преподавал в течение нескольких лет, по причине его слабого здоровья сократила количество часов читаемого им курса…

Зимой 1892/93 года здоровье самого Ренуара тоже было далеко не в лучшем состоянии. Его угнетала глубокая усталость. Он стал страдать от ревматических болей… В феврале он начал, как и Писсарро, подверженный тому же недугу, искать какое-нибудь «место, где нет ветра и тепло». Он мечтал о юге… Ренуар уезжает в Больё, недалеко от Ниццы, и на несколько недель в апреле останавливается на вилле «Квинсет». Затем Галлимар пригласил его присоединиться к нему в его поместье в Бенервиле, недалеко от Довиля. В Париж Ренуар вернулся только в июне. Он не стал даже терять время на то, чтобы рассмотреть привезённые холсты при «хорошем освещении». Он спешил приехать к Галлимарам ещё и потому, что хотел написать новый портрет Люси Галлимар. Он сообщил Берте Моризо: «Если мадам Галлимар откажется мне позировать — всего три сеанса — я напишу пейзаж». Однако для создания пейзажа нужно, чтобы природа вдохновила художника. На сей раз этого не произошло. В результате Ренуар не написал ни портрет мадам Галлимар, ни пейзаж… «Я не могу больше оставаться здесь; смертельная тоска охватила меня в этих сырых местах». И он решает навестить Алину в Эссуа, заехав по пути в Фалез, Домфрон и Шартр… В Эссуа он оставался совсем недолго, в июле провёл неделю в Сен-Маркуф на Ла-Манше, затем вернулся в Эссуа, чтобы в августе снова поехать в Понт-Авен с семьёй. В конце августа он ненадолго возвратился в Париж, чтобы принять участие в выборах в палату депутатов, второй тур которых состоялся 3 сентября. Он предупредил о своём приезде Дюран-Рюэля, чтобы иметь возможность встретиться с ним, если тот не будет слишком занят во время этой «грандиозной церемонии», как он назвал выборы. Во время этой встречи Ренуар объяснил книготорговцу, что должен будет продлить своё пребывание в Понт-Авене. На это у него были причины…

Когда Ренуар появился в Париже в начале сентября, его поспешила навестить Жюли Мане, дочь Берты Моризо. В своём дневнике она подробно описала этот визит: «Месье и мадам Ренуар отсутствовали, и нас принимал Пьер, который был очень любезен. Он хотел показать нам работы отца, объяснив, что теперь у того две мастерские, одна — чуть ниже на бульваре Монмартр, а другая здесь, в которой он работает, когда чувствует себя неважно. Вскоре вернулась мадам Ренуар, она пригласила нас в мастерскую и показала пейзажи, которые Ренуар написал в Бретани. В первый момент они производят странное впечатление. Освещённые солнцем деревья написаны лаком, изумрудной зеленью и жёлтой сурьмой; они выглядят очень красиво. Месье Ренуар вернулся позже и повёл нас в мастерскую у подножия Монмартрского холма». Жюли Мане, родившаяся 14 ноября 1878 года, вела дневник до 1899-го. Он как никакой другой документ позволяет ближе узнать Ренуара. Например, из него известно, что на следующий день после описанного визита, 9 сентября, Ренуар прибыл на обед к Берте Моризо с опозданием, так как слишком долго искал в районе Инвалидов адрес одного из коллекционеров. Во время этого обеда Ренуар сообщил, что разочаровался, прочитав дневник Делакруа. Жюли в своём дневнике сообщила также, что 20 октября после обеда Ренуар присутствовал на параде русских войск на авеню дю Буа, который, после долгого ожидания, не вызвал особого интереса.

При этом в дневнике Жюли нет упоминания о том, что в ноябре Ренуар присутствовал на вернисаже Гогена в галерее Дюран-Рюэля. Об этом свидетельствует письмо Писсарро сыну от 23 ноября. Писсарро сообщал без всякого энтузиазма: «Сейчас проходит выставка Гогена, вызывающая восхищение поэтов-символистов; они, кажется, полны энтузиазма, а коллекционеры сбиты с толку и озадачены. Ряд художников, как мне сказали, единодушно считают, что его экзотическое искусство слишком многое заимствует у аборигенов Новой Каледонии. И только Дега восхищается им. Моне и Ренуар находят его живопись попросту плохой…»

Посетители этой выставки несомненно обратили внимание на появление на той же улице Лафит, в доме 41, новой галереи, открывшейся в начале года. Хозяин галереи, молодой человек двадцати пяти лет, родившийся в Сен-Дени на Реюньоне,94 не имел никакого опыта. Это был Амбруаз Воллар. Первую выставку в своей галерее он решил посвятить Эдуару Мане, в связи с чем съездил в Аньер, где встретился с вдовой Мане. Будет ли Амбруаз Воллар их новым союзником? Не следует избегать его, хотя торговцев картинами становится всё больше. С 8 октября по 6 ноября выставка произведений Моне, Ренуара, Сислея и Писсарро работала в Гааге… Другая выставка, запланированная на декабрь в галерее Мартен-Каментрон, объединила картины Дега, Моне, Кэссет, Моризо, Писсарро, Гийомена, Сислея, Мане, Ренуара, а также картины школы 1830-х годов… Но имя Амбруаза Воллара стоило запомнить. Это подтверждает Писсарро в письме сыну от 21 января 1894 года: «Я считаю, что этот мелкий торговец ещё покажет себя, он любит только работы нашей школы или те, что отмечены талантом; он большой энтузиаст и знает в этом толк. Он уже заинтересовал некоторых коллекционеров…»

В начале того же 1894 года среди традиционных участников обедов импрессионистов в кафе «Риш» Ренуар встречает доктора Жоржа де Беллио. Он — один из десяти коллекционеров, которых особо отметил Теодор Дюре в 1878 году в своей книге «Художники-импрессионисты». Жорж де Беллио был обладателем большой коллекции. Чтобы регулярно менять картины на стенах своей квартиры, ему пришлось снять соседний бутик, чтобы поместить там резерв в виде нагромождения холстов…

Но вдруг 26 января 1894 года доктор де Беллио неожиданно умер. Эта новость потрясла всех. Ренуар вспоминал: «Каждый раз, когда кто-нибудь из нас срочно нуждался в 200 франках, он бежал в кафе “Риш” к обеду. Можно было не сомневаться, что там будет доктор де Беллио, и он покупал, даже не глядя, картину, которую ему приносили». Как и все художники, глубоко переживавшие уход де Беллио, Ренуар был очень обеспокоен судьбой его коллекции. Если её станут распродавать на аукционах, как будут оцениваться картины?

Не прошло и месяца после похорон де Беллио, как 21 февраля скончался Кайботт. Его сводный брат Альфред, кюре церкви Нотр-Дам-де-Лоретт, находящейся в конце улицы Лафит, отслужил похоронную мессу в понедельник, 26 февраля. По окончании церемонии траурный, кортеж двинулся к кладбищу Пер-Лашез. Боль утраты усугублялась ещё и тем, что художники знали, насколько все они ему обязаны. И Ренуар более чем кто-либо другой чувствовал это, зная, какое обязательство отныне возложено на него. В завещании, которое Кайботт составил несколько лет назад, он попросил Ренуара стать исполнителем его воли. Если коллекция де Беллио должна быть распродана, причём, без сомнения, при не самых благоприятных условиях, то коллекции Кайботта была уготована другая судьба. Он завещал её государству при одном условии: картины должны быть помещены в Люксембургский музей, а затем — в Лувр. И именно Ренуар как его душеприказчик должен был добиться того, чтобы наследие Кайботта было принято государством…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.