«БЛАГОСЛОВЕННЫ ТЕ, КТО ТРУДИТСЯ РАДИ МИРА»

«БЛАГОСЛОВЕННЫ ТЕ, КТО ТРУДИТСЯ РАДИ МИРА»

Ташкент, 1966

Такие минуты называют звездными. И в жизни политиков. И в истории государств.

…После марафонских переговоров премьер-министр Индии Лал Бахадур Шастри и президент Пакистана Мохаммед Айюб Хан наконец-то договорились восстановить нормальные и мирные отношения между своими странами. В декларации, которая вошла в историю как Ташкентская, лидеры двух государств заявили «о своих чувствах глубокой признательности и благодарности руководителям Советского Союза, Советскому правительству и лично Председателю Совета Министров СССР за конструктивную, дружественную и благородную роль в организации настоящей встречи, которая привела к взаимно удовлетворительным результатам».

И пригласили «Председателя Совета Министров СССР засвидетельствовать настоящую Декларацию».

Алексей Николаевич под вспышками десятков блицев, под прицелом телекамер отчетливо вывел свою подпись: А. Косыгин. Их троих, Председателя Совета Министров СССР, премьер-министра Индии и президента Пакистана, наперебой поздравляли дипломаты, участники конференции, гости. С дежурной улыбкой подошел Громыко. Чуть в сторонке стояла Людмила Алексеевна — Косыгин увидел ее сияющие глаза.

На успех этой встречи без преувеличения надеялся весь мир. Любопытно и сегодня вчитаться в письма и телеграммы, адресованные в те дни в Ташкент, Косыгину — они сохранились в его архиве и раньше не публиковались.

Из Новгорода. 5.I.1966 г. Тов. А. Н. Косыгину, г. Ташкент. Приветствую совещание держав, впервые севших за стол переговоров без победителя. Уверен в успехе, только так должны решаться мировые конфликты. Предлагаю внести вопрос Вьетнама по вашему подобию на встрече представителей Северного, Южного, Армии освобождения. Верю Вашу мудрость. С уважением электрик Олейниченко Николай Семенович.

Из Раджбазар, Варанси. Благословенны те, кто трудится ради мира. Вы и премьер-министр Шастри являетесь великими истинно любящими мир личностями. Вы поистине творцы мира. Дай Вам Бог полного успеха в 1966 году. Мильтон Чаран.

Из Осаки. 5 января 1966 г. Как русский, желаю успеха вашей мирной инициативе. Убежден, что Федерация Индии и Пакистана — единственное решение. Иосиф Бешер.

Из Дели. Его превосходительству уважаемому г-ну Косыгину, Премьеру СССР. Мы, местные жители, хотим воссоединения Индии и Пакистана. Если вы сможете помочь в осуществлении этого, то мы, люди этих стран, будем премного благодарны Вам. Это разрушит тот огромный вред и то зло, совершенное нашим бывшим правителем, Британией, ради США. Как объединенная страна (даже как расторгнутый союз) мы сможем жить счастливыми людьми, освобожденными от страха войны и постоянных интриг.

Из Ейска. 5 января 1966 г. Прошу сердечное пожелание передать мое и моей семьи представителям великих государств Пакистана и Индии достигнуть разумных соглашений за мир между их народами и во всем мире. Так желает каждая советская семья. Милюков Петр Семенович.

Из Читтагонга. 7 января 1966 г. Сердечные поздравления вашей эпохальной исторической конференции. Горячо поддерживаем ваше активное участие для разрешения индо-пакистанского конфликта. Абдухалим.

Из Равалпинди. 8 января 1966 г. Ваша заинтересованность, показанная в разрешении кашмирского вопроса, высоко оценивается народом Пакистана вообще и народом Кашмира, в частности. И они молятся за Ваши успехи. Зафар Ахмад Хан.

О самих переговорах написаны книги, научные труды — поэтому не буду пересказывать их ход. Напомню лишь общую атмосферу и то, как действовал Косыгин — к его посредничеству Шастри и Айюб Хан договорились обращаться, если разойдутся в позициях. Вот как рассказывает об этом непосредственный участник встречи дипломат Алексей Леонидович Воронин.

«Советский руководитель предложил временно отложить рассмотрение проблем, вызывающих острые разногласия, и договориться только о том, что не вызывает особых споров. Казалось, с таким подходом нельзя не согласиться, и все же буквально через считаные часы пакистанская делегация заявила, что, пока не будет разрешено основное разногласие в отношении Кашмира, установление мира между Индией и Пакистаном представляется маловероятным.

Шастри сообщил Косыгину о своем намерении покинуть Ташкент. В тот день Алексей Николаевич, по словам журналистов, установил «мировой рекорд» продолжительности дипломатических встреч. Два с половиной часа он разговаривал с Шастри, потом провел сорокапятиминутную встречу с Айюб Ханом, который затем нанес ему ответный визит, продолжавшийся более часа. После этого состоялась вторая встреча с Шастри, длившаяся более двух часов. Затем Алексей Николаевич отправился на обед, данный в его честь Айюб Ханом, и беседовал с ним два с лишним часа, а в полночь снова посетил Шастри и обсудил с ним текст совместного заявления».

Индия и Пакистан отказывались от применения силы при решении любых вопросов. И хотя Кашмир и ныне остается горячей точкой, думается, добрая воля, проявленная в Ташкенте, дух Ташкентской декларации напоминают через годы: возможны нормальные и мирные отношения. Надо только смотреть друг на друга не через прицел винтовки…

После Ташкентской конференции о Косыгине на Западе заговорили как о возможном лидере в кремлевском триумвирате. Инициатор экономической реформы. Плюс незаурядный дипломат. Такой человек способен изменить лицо Советского Союза. Видимо, с этих пор у Брежнева стала нарастать зависть к Косыгину, которую он не всегда даже старался скрывать.

Ташкентский прорыв знаменовал и поворот во внешней политике Советского Союза. Пламенный борец за мир, как часто называли Хрущева, любил побаловаться с огнем. О Карибском кризисе 1962 года, когда СССР и США стояли на пороге ядерной войны, знают все. Были и другие акции, в то время мало кому известные, а то и совсем неизвестные.

Когда на октябрьском пленуме ЦК КПСС (1964 год) снимали Хрущева, кто-то, кажется, Суслов, бросил реплику: он же поссорил нас со всем миром. В самом деле, несмотря на громогласные заявления о мирной внешней политике, у Советского Союза осложнились отношения со многими государствами. Конечно, не только из-за своих собственных просчетов. По ту сторону железного занавеса тоже хватало ястребов.

За полгода с небольшим до отставки Хрущева, в феврале 1964 года на пленуме ЦК с большим докладом выступал Суслов. Докладчика то и дело перебивал экспансивный Никита Сергеевич, лауреат Международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами». В стенограмму пленума эти высказывания не вошли — на полях пометка: «Тов. Хрущев реплики снял». Но сейчас они рассекречены и весьма любопытны в контексте нашего разговора.

«Н. С. Хрущев. Товарищ Суслов, извините меня, хочу включиться на минуточку. Хочу добавить, в чем заключалась, например, наша конкретная помощь Индонезии. Когда президент Сукарно решил осуществить демонстрацию против голландцев, он имел на вооружении эсминцы, крейсер, самолеты-ракетоносцы и прочие боевые средства, которые мы в свое время продали Индонезии по очень недорогой цене. Когда настало время переходить к делу, Сукарно снова обратился к нам с просьбой дать им людей, которые могут управлять подводными лодками. И мы им дали таких людей.

Это, как видите, была поддержка не на словах, а на деле. Сукарно попросил у нас также экипажи для самолетов-ракетоносцев. В разговоре с министром иностранных дел Субандрио я сказал: хорошо, мы вам окажем помощь.

Еще одно замечание, извините меня. Вы, товарищи, конечно, читали в газетах, как ОАР во время борьбы в Йемене наносила удары по войскам контрреволюции, которые пытались реставрировать королевскую власть в этой стране.

М. С. Суслов. И которые поддерживались английскими империалистами.

Н. С. Хрущев. Верно. А кто наносил удары по контрреволюции? Насер обратился к нам с просьбой дать ему людей, чтобы укомплектовать экипажи наших бомбардировщиков, переданных ОАР, дать транспортные самолеты для переброски войск и оружия в Йемен.

Родион Яковлевич Малиновский (министр обороны СССР. — В. А.) говорил мне тогда — мы все это дадим, а получится, что не мы, а Насер защищает Йеменскую революцию. Я ответил ему, — пусть уж лучше под маркой Насера будут воевать наши люди, чем весь Йемен будет, так сказать, под англичанами».

Хрущева прорвало. Он подробно рассказал, как в Йемене сражались наши летчики: «И мы дали самолеты «Ан-12», направили свои экипажи к ним. Мы послали в Йемен оружие и бомбардировщики со звездочками Объединенной Арабской Республики, которые громили там контрреволюцию. Марка была, так сказать, египетская, а экипажи наши, и самолеты наши, и бомбы наши, но всего этого мы не можем сказать открыто. Мы не можем сказать, что фактически это мы воюем. Нет. Мы твердо стоим на позициях невмешательства.

Можно было бы привести много таких примеров, но и этого, я думаю, достаточно, чтобы убедиться в том, какую серьезную поддержку оказывает Советский Союз борющимся народам».

Образно говоря, Хрущев стучал башмаком не только по трибуне ООН. Новые люди в Кремле начали новую политику, в том числе и внешнюю. После успешных переговоров в Ташкенте Косыгин с особым вниманием следит за отношениями с Индией и Пакистаном. 18 января 1968 года он принимает посла Индии и помечает в своей записной книжке: «Послание И. Ганди. Приглашение в Индию. Когда мы сможем сообщить? Хотят видеть в стране». И дальше — о развитии индо-пакистанских отношений, о позиции СССР…

Казалось бы, несомненный дипломатический талант Косыгина можно использовать во благо страны.

Но, но…

Стоп-сигнал от Брежнева

…Лондон, 1967 год. Поездка Косыгина в Великобританию — о ней рассказал в своей книге «Без скидок на обстоятельства» Валентин Фалин.

«Косыгин конкретен, четок, деловит. Англичанам нравится отсутствие у него позерства. Главу правительства вызывает Москва:

— Алексей Николаевич, мы слушали твое выступление в парламенте.

Получилось. Вообще визит удался. По причинам, которые объясню в Москве, важно вовремя остановиться».

Таким по смыслу был «стоп-сигнал» Л. И. Брежнева… Испортил тот звонок Косыгину настроение на всю оставшуюся поездку и годы вперед. Давалось понять: не ваше, премьер, дело — внешняя политика. Занимайтесь бухгалтерией, государственными похоронами и тушением пожаров. А внешняя политика, так сказать, фундаментального достоинства должна делаться Генеральным секретарем. Можно вместе с министром иностранных дел.

…Нью-Йорк, 1967 год. Косыгин принимает участие в работе Генеральной Ассамблеи ООН. Ему передают предложение президента США Джонсона о встрече. Даже для премьера, члена Политбюро, в таких случаях требовалось добро Центра. В Кремле раздумывали и советовались несколько дней, не считаясь с тем, что глава советской делегации оказывается в неловкой ситуации. Наконец согласие дано. Стороны решают встретиться в небольшом городке Гласборо, между Нью-Йорком и Вашингтоном.

«Эта встреча не только имела важное политическое значение, — пишет академик Д. Гвишиани, — но и стала серьезным шагом вперед на пути разрушения стереотипного пропагандистского «образа врага» как с той, так и с другой стороны… Позже, в узком кругу, Алексей Николаевич рассказывал, что из личных контактов с президентом США у него возникло представление о дружелюбном, скромном человеке, способном на проявления доброй воли, на поиски взаимопонимания. Импонировал ему и стиль работы Джонсона, его стремление привлечь к диалогу компетентных людей».

Думается, и Джонсон увидел в своем собеседнике такого же дружелюбного человека, готового к диалогу, поиску компромиссов, без чего не бывает продвижения.

Американская и мировая печать высоко оценила встречу в Гласборо, замечает Д. Гвишиани. Наша пресса ограничилась официальным коммюнике. Причина понятна: Центр, то есть Старая площадь, Брежнев, аппарат ЦК, намеренно осаживал премьера.

…Пекин, сентябрь 1969 года. Косыгин, возвращаясь из официального визита во Вьетнам, летит над Китаем. С борта самолета Председатель Совета Министров СССР отправляет протокольную телеграмму премьеру Госсовета КНР Чжоу Эньлаю с пожеланиями благополучия и мира всему китайскому народу и ему лично.

«Не прошло и десяти минут, как поступила ответная телеграмма, в которой Чжоу Эньлай поблагодарил Косыгина и высказал пожелание, чтобы самолет с советской делегацией приземлился в Пекине, хотя бы ненадолго, — рассказывает Михаил Сергеевич Смиртюков, управляющий делами Совета Министров СССР. — Косыгин согласился. И это в то время, когда отношения между Советским Союзом и КНР, во многом по вине Н. С. Хрущева, были весьма напряженными. Встреча А. Н. Косыгина и Чжоу Эньлая в Пекине состоялась и прошла весьма успешно. Об этом поздно вечером в последнем информационном выпуске новостей сообщило наше телевидение; причем с показом видеосъемки событий. Когда же на следующий день я поздравил Алексея Николаевича с удачно прошедшей встречей с премьером КНР, он помрачнел и ответил:

— Вы вот приветствуете это, а сегодня ночью мне звонил Брежнев, и ничего, кроме упрека, за сообщение по телевидению и особенно за показ видеосъемок я не получил. Хотя ни с кем из сотрудников телевидения я не разговаривал».

И еще одна картинка из этой же серии — свидетельства Валентина Фалина о выработке новых отношений с ФРГ.

«13 августа 1970 года А. Н. Косыгин, завершая разговор со мной в своем просторном служебном кабинете в Кремле, сказал:

— Благодарю вас за организацию работы над Московским договором. Текущая информация была толковой и своевременной. Мы постоянно знали, что происходит. Вместе с тем МИД не суетился, не стучался из-за каждого слова в Политбюро. Так бы всегда.

— Считаю своим долгом заметить, что Громыко руководил переговорным процессом от начала и до финала. Ваш комплимент касательно организационной стороны дела должен принадлежать прежде всего ему. Тем не менее я весьма тронут вашим лестным отзывом. Пока ни от кого с верхнего этажа, включая министра, сотрудники отдела не услышали «спасибо». Разрешите, Алексей Николаевич, от вашего имени сделать это теперь.

А. Н. Косыгин ответил:

— Я даже просил бы вас довести сказанные мною слова признательности до сведения каждого, кто заслужил похвалы».

Двенадцатого августа 1970 года в Екатерининском зале Кремля Председатель Совета Министров СССР А. Косыгин и канцлер ФРГ В. Брандт подписывают Московский договор. «Потом был еще торжественный обед в Грановитой палате — с пространными речами, — продолжает В. Фалин. — Впервые за многие годы глава Советского правительства говорил о Федеративной Республике уважительно». Тот долгий день завершался в ресторане «Седьмое небо» в Останкино. Косыгин как собеседник понравился Брандту, в частности, четкостью выражения мыслей и умением спокойно выслушивать контрдоводы. Канцлер подтвердил приглашение главе Советского правительства посетить Бонн, и это был не только знак вежливости.

Ответного визита не получилось. В «Неоконченной повести» Шуберта две части. Неоконченному диалогу Косыгин — Брандт было отведено лишь вступление.

Спустя год Валентин Фалин уже в качестве советского посла готовил визит Брандта в СССР и предложил вместо Ялты, на которой настаивала Москва, Кавказ, где обычно проводил свой отпуск Косыгин. «Опять невпопад. Почти открытым текстом Центр дает понять, что В. Брандта будет принимать Л. И. Брежнев и ниши для А. Н. Косыгина в замысленной комбинации не предусматривается, поэтому, в частности, предлагается Крым. Но мне по многим причинам (симпатия к Косыгину не последняя среди них) представляется, что неучастие в переговорах с главой правительства ФРГ Председателя Совета Министров СССР — минус».

Конечно же, прав был посол Фалин, а не кремлевские окруженцы, которые искусно подогревали самолюбие Брежнева и нашептывали о его исторической роли. «Неисчислимый вред принесло стране соперничество между Л. И. Брежневым, А. Н. Косыгиным и Н. В. Подгорным, — заключает Фалин. — Противостояние в высшем звене гасило энергию, делало невозможным комплексный подход, всеохватывающий подход к проблемам, лихорадившим общество. Политического деятеля с наилучшими данными для управления государственными делами и экономикой, А. Н. Косыгина, оттесняли на вторые — третьи роли. Треугольник, наследовавший всевластие после Н. С. Хрущева, скособочился».

Большую политику надлежало вершить лично генсеку. А он все чаще забывался.

…1974 год. За десять минут до начала официальной встречи с партийно-государственной делегацией Сирии в Кремле Леонид Ильич отошел покурить и обо всем забыл. Сирийцы возмутились и ушли в свою резиденцию. Спасать положение послали Кузнецова, первого замминистра иностранных дел, и советского посла в Сирии Мухитдинова. Президент Хафез Асад попросил их предоставить самолет: «Мы сейчас же всем составом вылетаем в Дамаск». Нуриддин Акрамович Мухитдинов красочно описал, что произошло дальше.

— Передайте советским руководителям, что меня как человека Асада они могут не принимать и даже не разговаривать со мной, — сказал тогда Хафез Асад. — Но сейчас я прибыл как президент Асад, представляющий сирийский народ, сирийское государство. Со мной весь состав партийного государственного и военного руководства. Как можно так поступать с нами, столько держать в приемной?!

Уговоры не помогали. Мухитдинов позвонил Брежневу: «Хорошо было бы, чтобы зашел Косыгин». — «Сейчас он зайдет к вам».

«Появился Алексей Николаевич. Улыбаясь, как будто ничего не случилось, поговорил с Асадом, затем с каждым в отдельности, рассказал несколько интересных фактов из истории дипломатии. Слегка коснулся нашего положения и сказал:

— Я за вами пришел. Все наши товарищи ждут. Пойдемте.

Асад, поколебавшись, обратился к присутствующим:

— Как, пойдем?

Все встали и пошли».

О неприятном инциденте деликатные сирийцы больше не вспоминали. Но и Брежнев, изрядно перетрухнув поначалу — все-таки огромный скандал! — позже делал вид, что ничего особенного не произошло. На долю премьера отводили страны соцлагеря — по терминологии тех лет, Финляндию…

Мосты

…Много лет назад, не в самые лучшие дни в истории наших отношений с северным соседом, фронтовой журналист Александр Трифонович Твардовский увидел на границе «праздный мост». «Он здесь стоял искони, — писал Твардовский, — он был нужен, он теперь не служил, но и не был снесен до основания — и это заставляло воображать и представлять себе, что придет срок и он будет исправен и вновь будет служить. Так, видимо, обе стороны и смотрели на него». Первыми среди тех, кто сделал рабочим некогда праздный мост, я бы назвал Косыгина и Кекконена. В Финляндии помнят об этом.

«Сдержанный и в определенном смысле демократичный, Алексей Косыгин всегда производил очень приятное впечатление и без натяжки замечательно представлял свою великую страну на международной арене», — вспоминает известный финский дипломат Антти Карппинен, — с ним встретился журналист Дмитрий Анкудинов. Карппинен известен в Суоми как прекрасный знаток советско-российской политической истории, как высококлассный профессионал русской словесности.

Антти Карппинен родился в 1923 году, учился в немецкой школе в Риге. В Латвии он провел тридцатые годы. В 1942–1943 годах служил в финской армии, а после войны изучал германистику и славистику в Хельсинки. Потом — государственная служба, командировки в Москву, Ленинград, Прагу, Бонн.

Косыгина Антти Карппинен помнит еще по своей работе в финляндском МИДе и в Генеральном консульстве Финляндии в Ленинграде. «Он никогда не показывал большой разницы, существовавшей между Советским Союзом и его маленьким дружелюбным соседом. Он был очень симпатичным в общении. Мы всегда уважали его тактичное отношение ко всем финнам, с кем ему приходилось встречаться. А ведь некоторые советские руководители выходили из рамок приличия и смотрели на нас сверху вниз. Но только не он. Помню его неподдельный интерес к экономике Финляндии. Особенно его впечатляло то, как наша маленькая страна может поддерживать разнообразный экспорт на всех направлениях, чтобы учитывать потребности СССР. При этом к его заслугам можно отнести и сложившееся равноправное партнерство между нашими странами. Нас не зажимали, и вся торговля строилась на основе принципов международных экономических отношений».

Будучи Председателем Совмина, Косыгин исключительно хорошо знал конъюнктуру рынка, подчеркивает Карппинен. Его особенно заинтересовал финский опыт подъема страны после Второй мировой войны. Шутка ли, финнам удалось вывести на внешний рынок 80 процентов экономики. В первую очередь экспортным товаром стали бумага и целлюлоза. «Как помню, он интересовался этой темой», — говорит Антти Карппинен.

Еще один момент, благодаря которому у финнов сложилось особое отношение к Косыгину — в нем они видели реального реформатора советской экономики. «Беседуя с финскими специалистами, Алексей Николаевич нередко советовался по тем или иным экономическим вопросам. Косыгин, по сути, раскрывал нам замыслы своих реформ. Он видел, что динамика экономического развития в СССР дает сбои, и пытался переломить ситуацию. Для него, как и для нас, стало важным, чтобы в ходе нашего двустороннего сотрудничества Союз получал высококачественную продукцию. Товары более низкого стандарта Москва могла приобретать и на рынках стран СЭВ».

Карппинен считает одной из заслуг Косыгина развитие советской целлюлозно-бумажной промышленности. Благодаря инициативе Председателя Совмина в Союз приехали финские эксперты, а целлюлозно-бумажные комбинаты были оснащены высококлассной финской техникой.

…К 75-летию Алексея Николаевича президент Финляндии Кекконен подарил ему большой альбом. В нем любовно подобраны снимки с самой первой командировки Косыгина в Финляндию — это было в апреле 1963 года — до последней, в декабре 1977 года. После того апреля эффективнее продолжилось сотрудничество с финскими корабелами; в Светогорске заложили целлюлозно-бумажный комбинат; начались поставки газа; март 1977-го — Кекконен и Косыгин вместе включают атомную станцию «Ловиза» — их пальцы сошлись на символической кнопке пуска АЭС; еще через год премьер-министр и президент закладывают горно-обогатительный комбинат в Костомукше… Сколько, оказывается, можно сделать, если исправлять и наводить мосты…