Команда

Команда

Время спрессовалось в трудноразлипаемый слоистый пирог, в котором слои любимой работы становились все тоньше. Одно на другое напластовывались заседания в зале коллегии, поездки в ЦАГИ и другие научные учреждения, доклады в правительстве, поездки на заводы, участие в комиссиях съедали столько драгоценного времени, которое Александр Сергеевич мог бы отдать своему детищу, что его разбирала досада: все-таки главным для авиаконструктора остается самолет. И он с благодарностью думал о своих друзьях и коллегах, вместе с которыми он задумал этот самолет, которые сейчас – без него – с огромным воодушевлением претворяли этот проект в жизнь. Это была его, Яковлева, команда. Он давно уже привык так думать о своих ребятах, о своем КБ: команда. Чем дальше, тем больше они в его представлении становились именно командой, которую он, капитан, подвигает на решение сложных задач. Чем дальше, тем меньше времени оставалось у него самого на решение личных вопросов, тем меньше он хотел слышать от своих «ребят» обращений по их «личным» вопросам. Дело! Дело!

Первая ласточка не делает весны, первый вылет самолета не означает его рождения. Ну, взлетел и взлетел. Дойдет ли до госиспытаний? Дойдет до серии? Как примут его военные. Их ни на какой козе не объедешь. Ведь именно они «забодали» ББ-22, хотя прекрасно знали, что Сталин за эту машину осыпал наградами все молодежное КБ. Уперлись: давай им бомбовую загрузку, обеспечь дальность.

Тут уместно привести мнение одного из ветеранов ОКБ Яковлева Ю.В. Засыпкина, который много и глубоко занимается историей ОКБ, хорошо знал А.С. Яковлева: «Именно военные загубили самолет № 22, потребовав превратить его в бомбардировщик, и Яковлев по неопытности выполнял все их требования. После ББ-22 Яковлев больше никогда не потакал военным. Они же чуть не загубили Ил-2, приводя в пример более скоростной самолет П.О. Сухого. В результате Ил-2 стал одноместным, к чему это привело, хорошо известно».

Проколов больше допускать нельзя. Нужно, чтобы комар носа не подточил.

Ах, этот проклятый комар! Если он еще и сюда нос подточит!.. Сюда – это насчет его дружбы с Кольцовым. Яковлев ценил эту дружбу. Неординарный писатель, герой Испании, остроумный журналист Михаил Кольцов в последнее время возглавлял агитэскадрилью «Правда», и именно на этой почве А.С. Яковлев познакомился с «любимцем Сталина». Похоже, и Яковлев понравился Кольцову, и тот посоветовал ему чаще писать в «Правду», где он был редактором. Потом последовал отъезд Кольцова в воюющую Испанию, и дружба сама по себе прекратилась. Но кому теперь докажешь, что прекратилась? А если он заговорит, а если он назовет фамилию? В конце 1938 года до Яковлева дошли слухи, что Кольцова взяли. Постойте, ведь это же он рассказывал анекдот времен испанской войны? Как это там по поводу того, что республиканские войска взяли городок Теруэль? Ага, вот так: «Вы слышали, Теруэль взяли?». «Не может быть! А его жену?».

А теперь и самого Кольцова взяли…

Кольцов (Фридлянд) Михаил Ефимович (1898–1940), журналист. Сын местечкового ремесленника. В 1916-м начал сотрудничать в прессе. Активный участник событий 1917-го. В 1918-м вступил в РКП(б). С 1920-го жил в Москве. В 1920-м работал в «Правде», в основном в стиле политического фельетона. Часто выступал с сатирическими материалами и был самым известным журналистом СССР. Основатель и редактор самого популярного в СССР журнала «Огонек», редактор журнала «За рубежом», член редколлегии «Правды», руководитель Журнально-газетного объединения. Создатель сатирических журналов «Крокодил», «Чудак». Был тесно связан с руководителями НКВД Г.Г. Ягодой и Н.И. Ежовым; участвовал в провокациях, организованных НКВД за рубежом. С 1937-го депутат Верховного Совета СССР. В качестве корреспондента «Правды» был направлен в Испанию во время Гражданской войны; одновременно выполнял задания по линии государственной безопасности. По результатам поездки опубликовал «Испанский дневник» (1938). По словам прославлявшей Кольцова партпропаганды, он «был неутомимым борцом за идеи Октября, гневно бичуя отрицательные явления действительности, высмеивая бюрократов и приспособленцев». Выполняя «задание партии», участвовал в кампании против троцкистов, обвиняя их в т. ч. в том, что они находились на службе у Ф. Франко (что абсолютно не соответствовало действительности). 8.3.1938 опубликовал в «Правде» апологетическую статью о Н.И. Ежове, где среди прочего характеризовал его как «чудесного несгибаемого большевика, который, дни и ночи не вставая из-за стола, стремительно распутывает и режет нити фашистского заговора». В декабре 1938 г. отозван из Испании и тотчас арестован, приговорен к смертной казни по обвинению в антисоветской и террористической деятельности и расстрелян в 1940 г. Реабилитирован в 1954 г.

Сейчас, когда надо сосредоточить все усилия на доведении до необходимых кондиций самолета, так поспешно прорекламированного Сталину, приходится думать еще и о тех, кого взяли… А ведь Кольцов-то, уж точно, был любимцем Сталина… Наверное, не заговорил… А если заговорил, то не назвал, уж он-то, Яковлев, был для Кольцова не бог весть какой фигурой… Дай бог, чтобы не заговорил.

Что нужно сделать, чтобы ускорить процесс испытания и сдачи? Ну, конечно, надо вести работы одновременно на двух машинах!

Вновь свидетельствует Е.Г. Адлер:

«Параллельно был заложен дублер Як-1, в который по горячим следам первенца вносились всевозможные коррективы. Несмотря на это самолет строился значительно быстрее первого, и уже 17 апреля 1940 года сделал первый полет. Яковлев очень торопился со своими истребителями, зная, что в конце марта и в начале апреля также начали летные испытания самолеты ЛаГГ-1 и МиГ-1. Еще до того, как был построен дублер, АэС пригласил второго летчика-испытателя Сергея Корзинщикова, предвидя возможность задержки летных испытаний при одном летчике. Это вызвало сильное недовольство Пионтковского. Пытаясь смягчить ситуацию, Яковлев назначил Юлиана Ивановича шеф-пилотом завода, а также предложил ему заранее выбрать, на каком из двух экземпляров он хочет летать. Юлиан выбрал первый, не подумав, что второй окажется более доведенным».

Реакция Пионтковского чуть-чуть смутила Яковлева. Чуть-чуть. Он надеялся – да что там надеялся, был уверен, – что такой мудрый человек, как Юлиан, окажется выше обид, а тот обиделся, что Яковлев не посоветовался с ним по поводу того, нужен ли вообще второй испытатель. Тут только Александр Сергеевич поймал себя на мысли, что он и не думал советоваться. Ему не нужны советчики. Это потеря времени, он четко знает, чего хочет…

Помимо верного Пионтковского, у истоков коллектива стоял еще и Дед, так уважительно называли А.А. Демешкевича. Надежный, крепкий специалист, на которого он, Яковлев, всегда мог и может положиться. Демешкевич и Пионтковский – два столпа, два старших товарища, без которых он своей команды не мыслил. Но два – это еще не коллектив. Какие прекрасные ребята трудятся рядом с ними! Сергей Трефилов. Виктор Хромов. Евгений Адлер. Александр Кабанов. Кирилл Вигант. Леон Шехтер. Андрей Ястребов. Константин Синельщиков…

Яковлеву никак не хотелось трений в своем коллективе. При нынешней его загрузке – главный конструктор, замнаркома, начальник главка – ему нужно было, чтобы его соратники, коих он с такой любовью и тщательностью собирал и отбирал все эти годы, работали бы слаженно и дружно.

Теперь они вдвойне, втройне крепче прежнего привязаны к нему, к делу, которому он посвятил свою жизнь. Но творческий коллектив – сложная штука – те тонкие нити бесшабашного товарищества, молодежного энтузиазма, которые связывали их с ним в начале 30-х, когда все только начиналось, непременно будут истончаться, и отход самого Яковлева от непосредственного ежедневного контакта непременно скажется на атмосфере в коллективе, но надо сделать так, чтобы это не ослабило коллектив, а, наоборот, вдохнуло бы в ребят гордость, уверенность. А что касается его самого, то ему, Яковлеву, надо надеяться на себя, на свой здравый ум, и только потом на те могучие силы, которые вынесли его на самый верх, в круги, где товарищество, дружба и прочие сантименты не просто не в ходу, но и даже опасны.

Но при всей своей занятости Яковлев очень тщательно, можно сказать, даже придирчиво отбирал людей для своего КБ. Помимо того, что каждый приходящий работать под его начало должен быть не просто профессионалом высокого класса, но и членом команды.

Своим последним «приобретением» Яковлев очень был доволен. В 1938 году к нему пришел (по рекомендации С.В. Ильюшина) конструктор планеров Олег Антонов.

Антонова Яковлев знал довольно хорошо еще с тех времен, когда сам занимался планеризмом. Более того, он еще тогда в Коктебеле выделил Олега Антонова из общей массы веселых, простых, порой бесшабашных любителей парящих полетов, отметив его внутреннюю интеллигентность, основательную («гимназическую») образованность. Антонов от любительства в деле создания планеров перешел к профессионализму, и на заводе в Тушине он стал строить планеры собственной конструкции. В 1938 году после закрытия завода судьба беспартийного конструктора повисла на волоске. Олег Константинович обратился за советом к «старому планеристу» Сергею Владимировичу Ильюшину, и тот порекомендовал ему молодой коллектив своего протеже Александра Сергеевича Яковлева.

Антонов тяжело переживал свое отлучение от самостоятельной работы, и Яковлев это чувствовал. Вот как вспоминает жена О.К. Антонова Елизавета Аветовна Шахатуни о начале работы Антонова под началом А.С. Яковлева (со слов мужа):

«Яковлев давал задание и смотрит – не обиделся ли я и могу ли делать простые вещи. И убедился, что могу». Чем дольше Олег Константинович работал, тем лучше Яковлев к нему относился. Где можно было, отмечал его отношение к делу. Даже работавших с ним по десять лет людей оставлял на втором плане, а Олега Константиновича выделял. Но никаких разговоров об этом никогда не велось. Просто О.К. получал задания и выполнял их».

Создание коллектива единомышленников и поддержание его высокого творческого потенциала было одним из важнейших условий, при котором Яковлев смог выдержать двойную-тройную нагрузку, которая выпала на него после назначения его заместителем наркома. И как бы ни складывалась жизнь Александра Сергеевича Яковлева – с ее взлетами и неприятностями – по-настоящему он раскрывался, а порой он даже говорил «отдыхал», только здесь в своем коллективе среди верных и преданных людей, со многими из которых он проработал десятки лет.

Да, расслабиться и помечтать о новых машинах, о новых скоростях Яковлев мог только в КБ. В наркомате он был всегда начеку. В КБ его слово было законом, здесь же каждое его слово могли истолковать по-всякому. Иной раз до полной противоположности по смыслу. Наркомат был территорией постоянного напряжения и риска, но на этот участок его поставил товарищ Сталин, и он, Яковлев, был полон решимости оправдать доверие вождя.

В КБ он говорил, с кем хотел, здесь общение было совсем другим. Он вдруг ощутил страшную ответственность: в КБ от его слова зависела судьба его проекта, здесь – судьба других проектов, а опосредованно и судьба авиации страны. В свои неполные 35 лет…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.