Олег Даль

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Олег Даль

Олег Иванович Даль родился 25 мая 1941 года в Москве. Его отец — Иван Зиновьевич — был крупным железнодорожным инженером, мать — Павла Петровна — учительницей. Кроме Олега в семье Далей был ещё один ребёнок — дочка Ираида.

Детство его прошло в Люблино, которое тогда было пригородом Москвы. Как и всякий мальчишка послевоенной поры, наш герой мечтал избрать себе в качестве будущей профессии что-нибудь героическое, например, профессию лётчика или моряка. Однако во время учёбы в школе, играя в баскетбол, Олег сорвал себе сердце и с мечтой о героической профессии пришлось расстаться. С тех пор его стало увлекать творчество: живопись, поэзия. Прочитав в школе лермонтовского «Героя нашего времени», Даль решил стать актёром, чтобы когда-нибудь сыграть Печорина. Тогда он, конечно, и не подозревал, что через каких-то 15 лет эта мечта сбудется.

Окончив среднюю школу в 1959 году, Даль надумал подавать документы в Театральное училище имени Щепкина. Родители были категорически против, и на это у них были свои весомые резоны. Во-первых, профессия актёра в рабочей среде никогда не считалась серьёзной. То ли дело шофёр, врач или, на худой конец, библиотекарь. Эти профессии позволяли их обладателю уверенно чувствовать себя в обществе, иметь твёрдый оклад. Во-вторых, у нашего героя был один существенный изъян: с детства он картавил, а это означало, что на первом же экзамене в театральный институт он с треском провалится. «Ты что же, хочешь такого позора?» — сурово вопрошал отец Иван Зиновьевич.

Однако становиться посмешищем в глазах приёмной комиссии Даль, конечно же, не хотел, поэтому принял решение: дикцию исправить. И это упрямство, а также то, что он всё-таки сумел справиться со своей картавостью, заставило родителей смириться с его желанием стать артистом.

На экзамене в училище Даль выбрал для себя два отрывка: монолог Ноздрёва из «Мёртвых душ» и кусок из «Мцыри» своего любимого поэта М. Лермонтова. И уже во время исполнения первого отрывка он буквально сразил приёмную комиссию наповал. Правда, несколько в ином смысле, чем это требовалось. Длинный и тощий абитуриент, с пафосом декламирующий монолог Ноздрёва, привёл экзаменаторов в состояние, близкое к обмороку. Хохот в аудитории стоял такой, что к её дверям сбежалось чуть ли не всё училище. Самому Далю тогда, видимо, показалось, что дело провалено, но отступать он не умел и поэтому решил идти до конца. Когда хохот улёгся, он стал читать отрывок из «Мцыри». И тут экзаменаторы удивлённо переглянулись: вместо мальчика, минуту назад вызывавшего дикий смех, перед ними вдруг вырос юноша с горящим взором и прекрасной речью. Короче, нашего героя зачислили на первый курс, которым руководил Н. Анненков. (Стоит отметить, что на этот же курс попали молодые люди, которым вскоре тоже предстояло стать знаменитыми актёрами. Это В. Соломин, М. Кононов, В. Павлов.)

В те оттепельные годы кино, проснувшееся от долгой сталинской спячки, искало новых героев, созвучных времени. Среди героев были трое выпускников школы из повести В. Аксёнова «Звёздный билет», которая вышла в свет в журнале «Юность». Кинорежиссёр Александр Зархи задумал в 1961 году снять фильм по этому произведению и отправил своих ассистентов во все столичные творческие вузы с заданием найти актёров на эти роли. Вскоре несколько десятков студентов были отобраны, начались пробы, которые и выявили счастливчиков: Андрея Миронова и Александра Збруева из училища имени Щукина и Олега Даля из Щепкинского (ему досталась роль Алика Крамера). Летом 61-го съёмочная группа отправилась на натурные съёмки в Таллин.

Фильм «Мой младший брат» вышел на широкий экран в 1962 году и имел неплохую прокатную судьбу — его посмотрели 23 млн. зрителей. Имена трёх молодых актёров впервые стали известны публике.

В 1962 году на Даля обратили внимание сразу два известных режиссёра советского кино: Сергей Бондарчук и Леонид Агранович. Первый пригласил его попробоваться на роль младшего Ростова в «Войну и мир» (пробы Даль так и не прошёл), второй доверил ему главную роль в картине «Человек, который сомневается».

Этот фильм являл собой психологический детектив и повествовал о том, как после убийства десятиклассницы следственные органы арестовали невиновного — приятеля погибшей Бориса Дуленко, которого суд приговорил к расстрелу. Именно его и играл Даль.

В фильме есть такой эпизод: следователь допрашивает Дуленко и спрашивает его, почему он оговорил себя? В ответ тот заявляет: «А если бы вас били ногами в живот?» Эта фраза консультантам из МВД показалась провокационной (получалось, что в милиции бьют подследственных!), и её приказали изъять. Пришлось нашему герою переозвучивать этот эпизод и вставлять в уста своего героя другую, более лояльную, фразу.

На момент выхода фильма на экран (1963) Даль благополучно завершил учёбу в театральном училище и какое-то время стоял на перепутье, раздумывая, куда пойти. И тут произошло неожиданное: побывавшая на его дипломном спектакле актриса театра «Современник» А. Покровская позвала его к себе в театр. Правда, прежде чем попасть в этот знаменитый театр, кандидату требовалось пройти экзамен из двух туров. Но Олег с таким блеском сыграл свои роли в обоих показах, что его тут же зачислили в труппу. Зачисленная тогда с ним же Л. Гурченко вспоминает:

«В тот вечер я так сосредоточилась на своём показе, что поначалу очень многого не заметила. Я даже не помню, что за отрывок и какую роль играл Олег Даль под восторженные взрывы аплодисментов всей труппы. Труппа обязательно всем составом голосовала и принимала каждого будущего своего артиста. И когда реакция была особенно бурной, я заглянула в фойе, где проходил показ. Худой юноша вскочил на подоконник, что-то выкрикивал под всеобщий хохот — оконные рамы сотрясались и пищали, — а потом слетел с подоконника чуть ли не в самую середину зала, описав в воздухе немыслимую дугу. Ручка из оконной рамы была вырвана с корнем. На том показ и закончился. Всем всё было ясно…

Даль стоял в середине фойе. В руке оторванная ручка. На лице обаятельная виноватая улыбка. Высокий мальчик, удивительно тонкий и изящный, с маленькой головкой и мелкими чертами лица, в вельветовом пиджаке в красно-чёрную шашечку, с белым платком на груди. Так он ходил постоянно».

Попав в труппу «Современника», Даль в течение пяти лет не играл больших ролей. Однако он почти не переживал по этому поводу, так как одно пребывание в знаменитом молодёжном театре уже достаточно тешило его самолюбие. К тому же его иногда приглашали сниматься в кино.

Следующей картиной молодого актёра стал фильм режиссёра Исидора Анненского «Первый троллейбус». Снимали его в 1963 году на Одесской киностудии. Сюжет его был бесхитростный: заводская молодёжь каждое утро ездит на работу на троллейбусе, водитель которого молодая и симпатичная девушка по имени Светлана. Естественно, юношам она нравится, вокруг этих отношений и вертится весь сюжет. В картине, помимо уже сложившихся актёров, снималась целая группа молодых: О. Даль, М. Кононов, Е. Стеблов, С. Дорошина, С. Крамаров, Д. Щербаков.

Фильм вышел на экраны страны в 1964 году и был хорошо принят публикой — его посмотрели 24,6 млн. зрителей.

В течение последующих двух лет наш герой снялся ещё в двух картинах, однако значительными работами их назвать трудно. Речь идёт о фильмах Е. Народницкой и Ю. Фридмана «От семи до двенадцати» и «Строится мост» О. Ефремова. Последняя картина была целиком поставлена и сыграна «современниковцами» и рассказывала о молодёжной бригаде, строившей автодорожный мост через Волгу. Олег Даль сыграл в ней маленький эпизод, что было вполне объяснимо: его положение в труппе театра продолжало оставаться прежним — на подхвате. Из ролей, которые он тогда играл на сцене, можно назвать следующие: Генрих в «Голом короле», Мишка в «Вечно живых», Кирилл в «Старшей сестре», гном Четверг в «Белоснежке и семи гномах» (все спектакли поставлены в 1963 году), Маркиз Брисайль в «Сирано де Бержераке» (1964), Игорь во «Всегда в продаже» (1965), Поспелов в «Обыкновенной истории» (1966), эпизод в «Декабристах» (1967). Как видим, от года к году положение Даля в театре не улучшалось: ролей становилось всё меньше. И если раньше, по молодости, актёр воспринимал это как должное, то затем его отношение к подобным вещам изменилось. Он стал «качать права», срывался. Именно в те годы он всё чаще стал выпивать. Не ладилась и его семейная жизнь. Его брак с актрисой «Современника» Татьяной Лавровой, ставшей знаменитой благодаря роли Лёли в фильме «Девять дней одного года» (1962), продлился недолго — всего полгода. Именно в этот период, в начале 1966 года, Олега нашёл режиссёр с «Ленфильма» Владимир Мотыль.

Мотыль тогда собирался ставить фильм по сценарию Б. Окуджавы «Женя, Женечка и „катюша“». История того, как был пробит этот, в общем-то, по тем временам непробивной сценарий, заслуживает короткого рассказа. Запустить его в производство долго не давали, пока Мотыль не прибег к хитрому трюку. Он пришёл на приём к тогдашнему завотделом ЦК по кино и пригрозил ему неким компроматом, который мог сильно испортить отношения завотделом с секретарём ЦК по идеологии. Угроза была настолько серьёзной, что припёртый к стене чиновник сдался и тут же согласился взять на себя хлопоты по пробиванию запрещённого сценария.

Между тем исполнителя на главную роль у Мотыля тогда не было, но ещё года два назад, когда он собирался снимать «Кюхлю» по Ю. Тынянову (фильм так и не появился), его коллеги настоятельно рекомендовали ему посмотреть на актёра Даля из «Современника». Мотыль его так и не увидел, однако фамилию запомнил. И теперь решил познакомиться поближе. Слово режиссёру:

«Первая же встреча с Олегом обнаружила, что передо мной личность незаурядная, что сущность личности артиста совпадает с тем, что необходимо задуманному образу. Это был тот редкостный случай, когда артист явился будто из воображения, уже сложившего персонаж в пластический набросок.

Короче, тогда мне казалось, что съёмку можно назначить хоть завтра. К тому же выяснилось, что Даль уже не работает в театре (позже я узнал, что его дела были никудышные: он ушёл из театра после очередного скандала, да и в личной жизни его всё шло наперекосяк) и поэтому может целиком посвятить себя кино. На нём был вызывающе-броский вишнёвый вельветовый пиджак, по тем временам экстравагантная, модная редкость. Ему не было ещё двадцати пяти, но в отличие от своих сверстников-коллег, с которыми я встречался и которые очень старались понравиться режиссёру, Олег держался с большим достоинством, будто и вовсе не был заинтересован в работе, будто и без нас засыпан предложениями. Он внимательно слушал, на вопросы отвечал кратко, обдумывая свои слова, за которыми угадывался снисходительный подтекст: „Роль вроде бы неплохая. Если сойдёмся в позициях, может быть, и соглашусь“».

В позициях режиссёр и актёр в конце концов сошлись, и вскоре был назначен день первой кинопробы. И тут начались сюрпризы. На пробу Олег приехал не в форме и, естественно, всё сорвал. Была назначена новая проба, но и она провалилась по вине актёра. Наверное, у любого другого режиссёра подобная ситуация вызвала бы законное чувство гнева и желание немедленно расстаться с нерадивым актёром, однако Мотыль нашёл в себе силы сдержаться. Его ассистенты метали громы и молнии по адресу Даля, а режиссёр сохранял завидное хладнокровие. Была назначена третья проба (в кино дело беспрецедентное), и на этот раз актёр пообещал не подвести режиссёра. К счастью, данное слово он тогда сдержал и отработал всё, как положено. Однако до благополучного конца было ещё далеко.

Едва была отснята кинопроба с Далем, как на студии тут же нашлись противники этого выбора. По этому случаю был собран худсовет. Приведём лишь отрывок из этого заседания.

«Соколов В.: В Дале нет стихийного обаяния. Вот Чирков в Максиме был стихийно обаятелен. Самый большой недостаток Даля — у него обаяние специфическое.

Гомелло И.: Я согласен. Единственная кандидатура — Даль, но и он не очень ярок.

Окуджава Б.: Сценарий писался в расчёте на Даля, на него, на его действительные способности. Я считаю, что Женю (Колышкина) может сыграть только Даль.

Шнейдерман И.: Но в его облике не хватает русского национального начала…

Элкен Х.: Если герой нужен интеллектуальным мальчиком, всё равно Даля для этого не хватит…

Мотыль В.: Я хочу сказать об огромной перспективе Даля. В пробах раскрыт лишь небольшой процент его возможностей. Моя вера в Даля безусловна. Она основана не на моих ощущениях, а на тех работах, которые им были показаны в „Современнике“».

И всё же отстоять Даля режиссёру и сценаристу удалось, и съёмки фильма начались. Проходили они в Калининграде, где снималась натура. По словам участников тех съёмок, центром всего коллектива были два актёра: Олег Даль и Михаил Кокшенов. Их непрерывные хохмы доводили всю группу до коликов. В. Мотыль вспоминает: «Едут в съёмочной машине по центру Калининграда Даль и Кокшенов. Они пока работали, всё время друг друга разыгрывали, а в этот день им какая-то особенная вожжа под хвост попала. Даль внезапно спрыгивает на мостовую и бежит через улицу в сторону какого-то забора, размахивая бутафорским автоматом и время от времени из него постреливая. Кокшенов тоже прыгает и с таким же автоматом бежит за ним, вопя: „Стой, сволочь, стой!“ Прохожие в ужасе наблюдают за этой сценой, пока не появляется настоящий военный патруль. Возглавляющий его офицер потеет от напряжения мысли: вроде на Дале с Кокшеновым советская военная форма, но какая-то не такая. „Кто такие?“ — спрашивает он артистов. „Морская кавалерия, товарищ майор“, — докладывает Кокшенов. „Железнодорожный флот, товарищ майор“, — рапортует Даль. А этот дядька был на самом деле капитаном 3-го ранга, и „майором“ они его доконали. Никаких артистов он не знал и под конвоем отправил наших ребят на гауптвахту. С великим трудом мы их вырвали из лап армейского правосудия».

Стоит отметить, что это был не единственный инцидент с участием Даля на тех съёмках. В другом случае он устроил скандал в гостинице, и его сдали в руки доблестной милиции. И та упекла артиста на 15 суток. Однако останавливать съёмки было нельзя, и Мотыль лично упросил милицейское начальство отпускать Даля по утрам на съёмки. Вот как вспоминает об этом сам режиссёр: «В милиции мне тогда сказали: „Ладно, забирайте его по утрам, чего конвойных гонять?“ Пусть дух Олега меня простит, я ответил: „Спасибо огромное! Но конвойные пусть будут обязательно!“ Конвойный привозил Олега, вечером приезжал за ним. А на съёмке присматривали за ним уже мои помощники. Олег был две недели как стёклышко. Такой чудесный, добрый, ласковый со всеми, общаться с ним было одно удовольствие…»

В начале 1967 года фильм был закончен и начались долгие мытарства с его выходом на экран. Первыми восстали против него высокие чиновники из Комитета по кинематографии. «Это что вы сняли на государственные деньги? — удивлённо вопрошали они у режиссёра. — Что это за хохмы в фильме о войне?»

Почти то же самое заявил и первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Толстиков, которому устроили просмотр картины в обкоме. Едва закончился сеанс и в зале зажёгся свет, он встал со своего места и гневно изрёк: «Я такую картину не восприемлю!» (именно так он и сказал).

К этим отзывам присоединились и высокие армейские чины из Главного политуправления Советской Армии, пообещавшие «стереть создателей этой стряпни в порошок». Правда, чуть позже, именно из ГЛАВПУРа и пришла помощь картине. Едва их начальник отправился в длительную служебную командировку, его место занял прогрессивный контр-адмирал, который затребовал фильм к себе. Во время сеанса он искренне хохотал над сюжетом и в конце концов изрёк: «Отличный фильм! Надо показывать».

Так картина всё-таки попала на экран, но её прокатная судьба была печальной. Премьерный показ фильма в Доме кино был запрещён, и Б. Окуджаве с трудом удалось пристроить картину в Дом литераторов. Было отпечатано всего две (!) афиши. 21 августа 1967 года премьера состоялась и вызвала бурю восторга у зрителей. Но даже после такого приёма отношение чиновников к фильму не изменилось. Было приказано отпечатать минимальное количество копий и пустить их малым экраном, в основном в провинции. В том году картину удалось посмотреть 24,6 млн. зрителей.

Между тем в момент выхода фильма Даль уже снимался в очередной картине, которая упрочила его популярность. Речь идёт о фильме режиссёра Н. Бирмана «Хроника пикирующего бомбардировщика», в котором Олег сыграл роль лётчика Евгения Соболевского. Созданный актёром образ умного и обаятельного парня, придумавшего фирменный ликёр под названием «шасси» (после выхода фильма на экран тогдашняя молодёжь только так и называла крепкие напитки), пришёлся по душе зрителям. Даль превратился в одного из самых популярных актёров советского кино.

Вообще стоит отметить, что конец 60-х годов стал удачным временем для Олега Даля. После нескольких лет творческих и личных неурядиц всё у него стало складываться более-менее удачно. В театре «Современник», куда он вернулся после долгого перерыва, он получил первую значительную роль — Васьки Пепла в «На дне» М. Горького (премьера спектакля состоялась в 1968 году).

В кино ему всё чаще стали предлагать своё сотрудничество известные режиссёры. Так, в 1968–1969 годах он попал сразу к двум корифеям советского кино: Надежде Кошеверовой и Григорию Козинцеву.

Н. Кошеверова вспоминает:

«Моя первая встреча с Олегом Далем произошла во время работы над фильмом „Каин XVIII“ в 1962 году. Второй режиссёр А. Тубеншляк как-то сказала мне: „Есть удивительный молодой человек, не то на втором курсе института, не то на третьем, но который, во всяком случае, ещё учится“. И действительно, я увидела очень смешного молодого человека, который прелестно делал пробу. Но потом оказалось, что его не отпускают из института, и, к сожалению, в этой картине он не снимался.

Когда я начала работать над фильмом „Старая, старая сказка“, Тубеншляк мне напомнила: „Посмотрите Даля ещё раз. Помните, я вам его уже показывала. Вы ещё тогда сказали, что он очень молоденький“. Основываясь на том, что я уже видела на пробах, и на своём представлении, что может делать Олег, хотя я с ним ещё и не была знакома, я пригласила его на роль.

Несмотря на все мои предположения, я была удивлена. Передо мной был актёр яркой индивидуальности. Он с интересом думал, фантазировал, иногда совершенно с неожиданной стороны раскрывал заложенное в сценарии. Своеобразная, ни на кого не похожая манера двигаться, говорить, смотреть. Необычайно живой, подвижный».

Именно Н. Кошеверова «сосватала» Даля своему коллеге по режиссёрскому цеху Г. Козинцеву в его фильм «Король Лир». Случилось это в 1969 году. Козинцев тогда был на распутье, так как запланированная им на роль Шута Алиса Фрейндлих была на восьмом месяце беременности и сняться в картине не могла. Тут и подвернулась Кошеверова со своим предложением попробовать на эту роль Даля. Была сделана маленькая проба, которая Козинцеву очень понравилась. Так актёр попал на роль, которая позднее будет признана одной из лучших в его послужном списке.

Натурные съёмки «Короля Лира» проходили в августе 1969 года в городе Нарва. А незадолго до них состоялась встреча Даля с его будущей женой — 32-летней Елизаветой Эйхенбаум (Апраксина по отцу), внучкой известного филолога Бориса Эйхенбаума (она работала в съёмочной группе монтажёром). Она вспоминает:

«Первая наша встреча произошла в монтажной на „Ленфильме“. Олегу тогда пришлось расстаться со своими кудрями, и он пришёл ко мне смотреть отснятые материалы с чуть проросшими, вытравленными перекисью волосиками — жёлтенькая такая головка и синие глаза. Сел в уголочек. Очень, очень грустный. Посмотрел и ушёл. И мне почему-то стало жалко его…

В то время он считал себя бродягой и дом не любил. В семье его понимали и не одобряли. (Даль жил в Москве с матерью и сестрой. — Ф.Р.) Вообще он удивительным образом не походил ни кого из родственников…

Затем была съёмочная экспедиция в Нарве. Жили мы в одной гостинице через номер. Среди „киношных“ барышень существовала установка: „В актёров не влюбляться“. И я стойко следовала ей. А потом в ресторане праздновали мой день рождения, и Олег подсел за наш столик. Мы танцевали, но ушла гулять по городу я с другим.

Возвратилась в гостиницу под утро. В холле дорогу перегородил длиннющий субъект, спящий под фикусом. Это был Даль. Попыталась разбудить, а он: „Не трогайте… Здесь моя улица…“ Стала поднимать его, и мы упали вместе. Вот смеху было… Потом долго сидели у окна, смотрели на просыпающийся город.

Но однажды он очень меня разозлил. После того как я проводила маму из Усть-Нарвы в Ленинград, я позвонила ей, чтобы узнать, как она доехала. Было уже очень поздно. Мама сказала, что всё хорошо, только её удивил телефонный звонок нашего друга Г.А. Бялого, который спросил: „У вас всё в порядке?“ — „А что, прошёл слух, что я умерла?“ — „Нет, хуже… Что вас арестовали“. Я страшно перепугалась и утром решила, что должна ехать в Ленинград. На автобус билетов уже не было. Я уговорила какого-то мотоциклиста подвезти меня. Побывав дома, я успокоилась и на следующий день вернулась обратно. Очень устала (кроме всего, в коляске мотоцикла я ехала под проливным дождём) и рано легла спать. Разбудил меня стук в дверь — была уже поздняя ночь. Маханькова (соседка по номеру. — Ф.Р.) подбежала к двери, спросила, кто там. „Елизавета Апраксина здесь? Откройте!“ Она открыла — на пороге стоял милиционер. Евгения Александровна растопырила полы своей ночной рубашки и, перекрыв вход, сказала: „Я её никуда не пущу“. Но я оделась и пошла за милиционером. На переднем бампере милицейской машины сидел Олег. Оказывается, это он попросил милиционера вызвать меня. Я набросилась на него почти со слезами, рассказала о моей поездке в Ленинград, о пережитом страхе за маму.

Утром, придя завтракать, первое, что я увидела, был растерянный, извиняющийся Даль с большим букетом цветов. Узнав об этой истории, Григорий Михайлович огорчился из-за моего невольного ночного страха, но Олега сразу простил. Он вообще ему многое прощал, он его любил…

Олег ухаживал за мной все съёмки. Затем пригласил в гости в Москву в „Современник“. Я рискнула, поехала. С вокзала позвонила прямо в театр, попросила позвать Олега Даля. Услышав в трубке знакомый голос, представилась. „Какая Лиза?“ — услышала в ответ. Я страшно обиделась. Так и уехала обратно в Ленинград, не посмотрев спектакль.

Через несколько месяцев, когда встретились снова на „Ленфильме“, выяснилось, что я оторвала его тогда от репетиции. Трогать Даля в такой момент — трагедия. Но я-то тогда об этом не знала. В этот приезд он впервые остался ночевать у меня. Но я не была ещё влюблена. Сказывалась дистанция…

Олег сразу подружился с моей мамой — Ольгой Борисовной и называл её Олей, Олечкой. Её отец, мой дед — Борис Михайлович Эйхенбаум — был знаменитым литературоведом, профессором, учителем Тынянова, Шкловского, Андроникова. Когда деда не стало, я думала, что таких людей больше нет. И вдруг в Олеге я открыла похожие черты.

Он довольно старомодно попросил у мамы моей руки. Это случилось 18 мая 1970 года. На следующий день он улетел с театром „Современник“ в Ташкент и Алма-Ату на гастроли…

То, что я попала на фильм „Король Лир“, сыграло в моей жизни огромную роль. Для меня до сих пор есть в этом что-то мистическое: если бы этот фильм снимал не Григорий Михайлович, а кто-то другой, но снимался бы Олег — мы бы не стали мужем и женой. Что-то тут было… Я помню приход Григория Михайловича на очередной просмотр материала и его слова, обращённые ко мне: „Лиза, какой у нас вчера был Олег на съёмке!!!“ Я подумала тогда — почему Козинцев говорит об этом мне, может быть, он что-то знает больше меня? Тогда у меня самой ещё не было никаких серьёзных мыслей о нас с Олегом…

Почему я вышла за Олега, хотя видела, что он сильно пьёт? С ним мне было интересно. Мне было уже 32 года, и я думала, что справлюсь с его слабостью. Каким-то внутренним чувством ощущала: этого человека нельзя огорчить отказом…»

А вот как вспоминает о своей первой встрече с Далем мама Лизы Ольга Борисовна: «Он пришёл к нам домой после озвучания. Я знала, что с Лизой у него были уже близкие отношения. В тот вечер он застал у Лизы Сергея Довлатова и сделал всё, чтобы „пересидеть“ гостя. На следующий день ему надо было вместе с театром улетать в Алма-Ату на гастроли. Они с Лизой вошли ко мне в пять утра, и он очень серьёзно попросил руки моей дочери. А мне надо было вставать на работу в шесть. Я ему только заметила в ответ: „Мог бы ещё часик подождать, ничего бы не случилось“. Он мне понравился с первого раза. Удивительные глаза… Когда я на него первый раз посмотрела, то сказала себе: „Ну вот, пропала моя Лиза!“ Я знала, что он давно холостяк, разошёлся с Таней Лавровой и пять лет жил один. Они были женаты всего полгода. Я как-то спросила: почему вы так скоро разошлись? Он ответил: „Она злая“. У меня, кстати, не было такого впечатления, что он безумно влюбился в мою дочь. Правда, совершенно очаровательные письма из Алма-Аты меня убедили в Лизином выборе. Лизе перед отъездом он велел срочно оформить развод, к его приезду, со своим первым мужем. Как только Олег приехал, они тут же пошли в загс. Человек он был особенный, поэтому мне с ним было очень легко. Я далеко не всех Лизиных поклонников любила, так что я совсем не каждому была бы лёгкой тёщей…»

«Король Лир» вышел на широкий экран в 1971 году. В прокате он собрал не очень обильные доходы — его посмотрели всего лишь 17,9 млн. зрителей. Однако за рубежом его успех был более весом: на фестивалях в Чикаго, Тегеране и Милане он завоевал несколько призов.

Между тем в год выхода фильма на экран Даль покинул труппу театра «Современник». Театр тогда готовился к постановке «Вишнёвого сада» по А. Чехову, и Олегу досталась в нём роль Пети Трофимова. Однако, видимо, у него были иные мысли о своём месте в этой постановке, и он заявил, что эту роль играть не будет. Но другую роль ему никто давать не собирался. Тогда он и принял решение уйти из театра.

В том году мог состояться его дебют на сцене МХАТа, куда его пригласил О. Ефремов, чтобы сыграть роль Пушкина в спектакле «Медная бабушка» по пьесе Л. Зорина. Даль очень активно репетировал эту роль, многие, видевшие эти репетиции, считали, что в ней актёра ждёт несомненная удача, однако в какой-то момент он дрогнул. Постановка ему вдруг разонравилась, и он вышел из неё, заставив Ефремова играть эту роль самому.

После этого он уехал в Ленинград, где жила его супруга, и поступил в труппу Ленинградского драматического театра имени Ленинского комсомола. В течение двух сезонов играл Двойникова в спектакле «Выбор» по пьесе А. Арбузова. Играл с полным отсутствием какого-либо интереса к роли. Сам он затем назвал эту пьесу «нелепейшей стряпнёй», а своё участие в ней охарактеризовал не иначе как «из г… конфетку не сделаешь!».

Каким Даль был в тот ленинградский период? Его жена Е. Даль вспоминает: «Рядом с ним я постепенно стала другой. Он мне ничего не говорил, не учил меня, но я вдруг понимала — вот этого делать не нужно. Я была беспорядочна, могла разбросать одежду, у меня ничего не лежало на своих местах. Но вот я увидела, как он складывает свои вещи. Какой порядок был у него на столе, на книжных полках! Когда я просила у него что-нибудь, он, не поворачиваясь, протягивал руку и брал не глядя нужную вещь. Он никогда ничего не искал. И постепенно вслед за ним я начала делать то же самое. И оказалось, что это очень просто…»

А вот что пишет о нашем герое писатель В. Конецкий, его сосед по дому на Петроградской стороне:

«Познакомился я с Олегом довольно странным образом. Возвращаюсь как-то домой, а во дворе на трёхколёсном детском велосипеде катается мужчина. Колени в разные стороны на полметра торчат. Рядом стоит пацан лет шести-семи и плачет. Ну ясно, этот дядька у него велосипед забрал.

Я ему и говорю: „Слушай, парень, ты что маленьких обижаешь?“ Он мне в ответ: „А я шут. Мне всё можно“. Как оказалось, это был Олег Даль…

Он тогда жил в Питере, а наш дом — писательский, и квартира семьи Олега находилась ниже моей на один этаж, по прямой между нашими квартирами было метров двадцать…

Он только что счастливо женился. Тёщу называл Старшая кенгуру, жену — Младшая кенгуру. Ни та ни другая не обижались, даже радовались, когда он их так называл… Но в подпитии Олег старался избегать близких контактов с кенгуру, находя приют у меня.

Находил этот приют он в полном смысле слова явочным путём. Время года, день недели, время суток для него значения не имели. Обычно я от души радовался неожиданной явке артиста, ибо выпивка — штука заразительная, и составлял ему компанию…

Однажды в половине третьего ночи раздался жутковатый по бесшабашной наглости и бесовской весёлости звонок. Я добрался до двери. На пороге возник элегантный, пластичный, артистичный Олег…

Я повёл его на кухню. Было ясно, что выдать, то есть продать, артиста кенгуру или уложить спать — дело безнадёжное и опасное. Достал бутылку сухого вина. Вдруг зазвонил телефон. Я беру трубку. Звонит Старшая кенгуру. Голос не австралийский, а петербургский, чрезвычайно интеллигентный:

— Виктор Викторович, простите, решилась побеспокоить так поздно, потому что у вас свет горит, ещё не спите?

— Нет-нет, пожалуйста, я работаю, не сплю.

— У вас Алика случайно нет?

Артист отрицательно машет руками и ногами, головой и бутылкой.

— Нет его, и не договаривались с ним встречаться нынче… Если придёт?.. Конечно — в три шеи!.. Не за что! Спокойной ночи… — вешаю трубку. — Олег, ты можешь тише? Чего орёшь, как Сидорова коза?

— Когда это я орал?

— Да вот только что показывал, как ботало звякает на козе. И блеял, а на лестнице каждый звук слышно! Что, твои кенгуру дураки? Кто в три часа на шестом этаже на Петроградской стороне может блеять? Кто, кроме тебя?..

Через какое-то время раздаётся звонок в квартиру.

Прячу пальто артиста под своё на вешалке, открываю.

Обе кенгуру на пороге.

— Простите, нам показалось… Алик у вас?

— Откуда вы взяли? Я работаю…

— Ну а вот только сейчас, тут паровоз шёл, поезд, „бе-е!“ — это кто?

— Когда пишешь, чёрт знает какие иногда звуки издаёшь, чтобы подобрать буквальное, адекватное выражение чему-нибудь нечленораздельному… поверьте… это бывает очень сложно… попробуйте сами…

— А можно к вам на минутку?

Уже обе просочились. Старшая в кабинете шурует. Младшая свой нос — в туалет, в кухню, в стенной шкаф. Нет никого! Обе — и Старшая и Младшая — в спальню, а там, кроме материнской иконы, да низкой тахты, да рулона карт, никаких укрытий. Младшая всё-таки и под тахту заглянула. Нет артиста! У меня тоже начинают глаза на лоб вылезать: куда он делся? Ноябрь месяц, окна и дверь на балкон забиты, заклеены, форточки малюсенькие…

— Бога ради, простите, нам показалось…

— Нет-нет, ничего, я вас понимаю, пожалуйста, заходите…

Выкатились.

Почему-то на цыпочках обхожу квартиру. Жутко делается. Нет артиста! Примерещилось! Но вот пустая бутылка стоит, а я не пил! Или, может, это я пил?.. Вдруг какой-то странный трубно-сдавленный голос:

— У дверей послушал? Сумчатые совсем ускакали?

Чёрт! Артист в морскую карту каким-то чудом завернулся и стоит в рулоне за шкафом.

— Совсем? — переспрашивает. — Тогда, пожалуйста, будь друг, положи меня горизонтально: иначе из этого твоего Тихого океана самому не вылезти…»

Стоит отметить такой факт: в 1971 году Даль внезапно решил вести дневник. Е. Даль вспоминает: «Слух об этих дневниках быстро распространился и кое-кого не на шутку напугал. Звонили мне и просили — пускай он перестанет вести этот ужасный дневник. А он писал по минутам: почему отмена (съёмки), когда позвонили или не позвонили…»

Приведу несколько отрывков из этого дневника за 1971 год:

«2 ДЕНЬ — ДЕНЬ ЧЁРНЫЙ.

В грязи не вываляешься — чистым не станешь. Может быть, в этом и есть смысл, но не для меня. Не надо мне грязь искать на стороне; её предостаточно во мне самом. На это мне самому стоит потратить все свои силы, то есть я имею в виду искоренение собственной гнуси. Все мои отвратительные поступки — абсолютное безволие. Вот камень, который мне надо скинуть в пропасть моей будущей жизни. Вчера смотрел „Фиесту“ Э.Х. в постановке Юрского. Это пошлый кошмар безвкусицы!..

4 ДЕНЬ……

Если тебе делает замечание злой или обозлённый мудак — значит, ты или увлечён чем-то и не можешь этого объяснить, или ты в этот момент такой же мудак, как и тот, кто делает тебе замечания, смеётся над тобой. Уметь сдержать эмоции! Помолчать, послушать и подумать — единственное средство сберечь свои мысли, а стало быть, себя. Имею в виду творчество коллективное…»

Что касается кинематографа, то в начале 70-х у Даля случилось несколько ролей, о которых он затем вспоминал с удовлетворением. Это у той же Н. Кошеверовой в «Тени» (1972), где он сыграл сразу две роли: Учёного и его Тени, и у Иосифа Хейфица в «Плохом хорошем человеке» (1973) — там он играл Лаевского. Кроме этого, на телевидении в 1973 году он сыграл сразу три заметные роли: Марлоу в «Ночи ошибок», Картера в «Домби и сыне» и (сбылась мечта его детства!) Печорина в «По страницам журнала Печорина».

Но тогда же случилась у него роль, которую он в дальнейшем без зубовного скрежета не вспоминал. Речь идёт о роли певца Евгения Крестовского в фильме «Земля Санникова».

Эту картину в 1972 году запустили на «Мосфильме» два режиссёра: Альберт Мкртчян и Леонид Попов. На роль Крестовского первоначально был выбран Владимир Высоцкий, однако его высокое киноначальство снимать запретило. И тогда в поле зрения режиссёров появился Даль. Ему выслали в Ленинград сценарий, он с ним ознакомился и дал своё согласие сниматься.

Однако по ходу съёмок недовольство тем, что получается из серьёзного сценария (а по мнению нашего героя, получалось дешёвое зрелище с песнями), всё больше охватывало как Даля, так и исполнителя другой главной роли — Владислава Дворжецкого. Несколько раз дело доходило то того, что оба актёра хотели покинуть съёмочную площадку. Но их каким-то чудом удавалось остановить. В конце концов фильм они доиграли до конца, но отношения с режиссёрами у них были испорчены окончательно. В итоге Даля даже не пригласили на запись песен, звучавших в фильме (эти прекрасные песни написал А. Зацепин). Вот почему в фильме их поёт О. Анофриев. О тогдашнем душевном состоянии нашего героя весьма убедительно говорят строчки из его дневника:

«9. ИЮНЬ. Радость идиота. Мечты идиота. Мечты идиотов. И т.д.

А мысли мои о нынешнем состоянии совкинематографа („Земля Санникова“). X и Y клинические НЕДОНОСКИ со скудными запасами серого вещества, засиженного помойными зелёными мухами. Здесь лечение бесполезно. Поможет полная изоляция!».

Самое удивительное, что, несмотря на такие уничижительные характеристики в адрес фильма человека, который его создавал, «Земля Санникова» была встречена публикой с огромным восторгом. В прокате 1974 года картина заняла 7-е место, собрав на своих сеансах 41,1 млн. зрителей.

Стоит отметить, что многие резкие поступки нашего героя были продиктованы его давним пристрастием к алкоголю. О загулах Даля в киношной тусовке ходили буквально легенды. Он не смог остановиться даже тогда, когда обрёл вторую семью и женился на Е. Эйхенбаум. Сама она так вспоминает об этом:

«Я думаю, что он стал пить в „Современнике“. Там пили многие: кто посерьёзнее, кто в шутку. Постепенно это его затянуло… Он не слабый человек, наоборот, очень сильный. Но это, к сожалению, превратилось в болезнь…

Три года после свадьбы прошли словно в кошмарном сне: в пьяном виде он был агрессивен, груб, иногда в ход пускал кулаки. Пил со случайными людьми у пивнушек, в скверах. Потом и вовсе стал всё пропивать или просто раздавать. Олег был очень добрым человеком. Но из-за этой доброты нам с мамой, случалось, не на что было завтракать. В конце концов мы расстались. Как я думала, навсегда.

Но вскоре (это было 1 апреля 1973 года) раздался телефонный звонок: „Лизонька, я зашился. Всё в порядке…“ — „Эта тема не для розыгрыша“, — ответила я и положила трубку. На следующий день Олег прикатил в Ленинград. Едва закрыв за собой дверь, показал наклейку из пластыря, под которой была зашита ампула.

И следующие наши два года прошли под знаком безмятежного счастья и Олежкиной работы…»

В середине 1973 года Даль окончательно покинул труппу Ленинградского Ленкома и дал согласие вернуться в «Современник». Там ему посулили золотые горы, которые он тут же и получил: его ввели в четыре роли. Среди них были: Балалайкин в спектакле «Балалайкин и Ко» (эту роль до этого играл О. Табаков, обременённый теперь должностью директора театра), Гусева в «Валентин и Валентина», Камаева в «Провинциальных анекдотах» и Магиаша в «Принцессе и дровосеке».

Не менее плодотворными для Даля выдались 1973–1974 годы и в кино. Он снялся в пяти картинах: «Звезда пленительного счастья», «Горожане», «Не может быть!», телефильмах «Военные сороковые» и «Вариант „Омега“».

Последний фильм стал в биографии актёра самым известным из этого списка, поэтому о нём и расскажем подробнее.

Запускать в производство его начали весной 1973 года. Режиссёром был выбран бывший греческий подданный Антонис Воязос. В своё время его интернировали в СССР, где он окончил ВГИК и стал режиссёром документальных и музыкальных фильмов. Теперь ему предстояло снять 5-серийную картину о работе советского разведчика в фашистском тылу. На роль немецкого разведчика барона фон Шлоссера был выбран прекрасный актёр Валентин Гафт. Однако кому-то из высокого начальства не понравилась его национальность, и Гафт отпал. Вместо него взяли актёра Игоря Васильева, с национальностью которого было всё в порядке.

На роль советского разведчика Сергея Скорина выбрали Андрея Мягкова. Однако здесь стал возражать режиссёр. «Такую роль должен играть человек, который меньше всего похож на нашего традиционного разведчика», — высказал свои возражения Воязос. «Кого же это вы имеете в виду? — спросили в ответ. — Уж не Савелия Крамарова?» «Олега Даля», — ответил режиссёр.

Руководители творческого объединения «Экран», где должен был сниматься фильм, прекрасно знали этого актёра. Правда, в основном почему-то с плохой стороны. Знали о том, что он пьёт и часто из-за этого срывает съёмки. Но режиссёр парирует эти сомнения свежей информацией: Даль месяц назад «зашился» и ведёт вполне добропорядочный образ жизни. 2 июня он подписал договор об участии в съёмках фильма «Не ради славы» (так первоначально называлась картина) и вскоре вместе с группой выехал на натурные съёмки в Таллин.

Интересно отметить, что уже на второй день съёмок Даль записал в своём дневнике: «Имел разговор с директором и режиссёром по поводу халтуры. Если это вторая „Земля Санникова“, сниматься не буду». К счастью, опасения актёра не оправдались и со съёмок он так и не ушёл.

Во время работы над картиной Даль дал одно из немногих в своей жизни интервью журналисту Б. Туху. Вот лишь отрывок из него: «Я поставил своей задачей сыграть себя, Даля Олега, в 1942 году, в таких обстоятельствах, в каких очутился Скорин. Здесь все поступки — мои, слова — мои, мысли — мои… Скорин мне интересен своей парадоксальностью. Он не супермен. Просто человек, отстаивающий свои убеждения… В моём Скорине — та самая прелестная страннинка, которая привлекает меня в людях».

Фильм «Вариант „Омега“» был окончательно завершён в середине 1974 года. Однако его премьера по каким-то неведомым причинам состоялась только через год — в сентябре 75-го. Зрителями он был встречен очень хорошо, однако критика его практически не заметила. Но Олегу Далю фильм всё-таки принёс несомненную практическую пользу: после десяти лет невыездного положения он в июне 1977 года отправился с ним на фестиваль «Злата Прага».

Любопытно отметить, что, будучи актёром достаточно востребованным, Даль в те годы мало снимался. Объяснений тут может быть много, но одно из них упомянуть стоит: уколовшись на «Земле Санникова», он отныне очень тщательно подходил к выбору рабочего материала. И эта дотошность многих поражала. Например, в 1974–1976 годах Даль отказался от сотрудничества с тремя известными советскими кинорежиссёрами, которые приглашали его на главные роли в своих картинах. Речь идёт об Эльдаре Рязанове, Леониде Гайдае и Динаре Асановой.

У Рязанова он должен был играть Женю Лукашина в «Иронии судьбы», однако после прочтения сценария сразу заявил, что это не его герой. Режиссёр сомневался и всё-таки упросил актёра сделать пробы. Только после них понял, что Даль абсолютно прав.

Гайдай мечтал увидеть Олега в роли Хлестакова в своей картине «Инкогнито из Петербурга». Актёр сначала вроде бы дал своё согласие, но затем своё обещание забрал обратно. В своём дневнике 17 декабря 1977 года он записал:

«Окончательно отказался от мечты сыграть Хлестакова.

Фильм Гайдая.

Соображения принципиального характера.

Не по пути!!!»

Асанова приглашала его на главную роль — кстати, роль пьяницы — в картине «Беда». Но, прочитав сценарий, наш герой и здесь нашёл расхождения принципиального характера и от роли отказался. Её затем сыграл Алексей Петренко.

Но в те же годы были случаи, когда Даль с первого же предложения давал своё принципиальное согласие. Так было, например, в случае с Н. Кошеверовой, которую он очень уважал как режиссёра и человека (фильм «Как Иванушка-дурачок за чудом ходил», 1977). Режиссёр вспоминает:

«На этом фильме у нас произошла трагическая история. Для съёмок была найдена очень интересная лошадь, красивая, добрая, необычайно сообразительная. В нее влюбилась вся группа, в том числе и Олег. И однажды, когда мы меняли натуру, машина, перевозящая эту лошадь, остановилась на переезде, перед проходящим мимо составом. Внезапный гудок электровоза испугал животное. Лошадь выскочила из машины и поломала себе ноги. Пришлось её пристрелить. Все страшно переживали, и я впервые увидела, как плакал Олег.

Кстати, Олег с гордостью рассказывал, что у него дома живёт кошка, которая, когда он приходит домой, прыгает ему на плечо. Животные его любили…»

В другом случае он не отказал Евгению Татарскому, который предложил ему сыграть матёрого уголовника Косова в фильме «Золотая мина» (1977).

Стоит отметить, что к тогдашней ситуации, существовавшей в отечественном кинематографе, Даль относился в свойственной ему манере — с презрением и жалостью. Вот лишь несколько отрывков на этот счёт из его дневника:

«ГОД 75-й НАСТУПИЛ. Звонил оператор с „Мосфильма“ — заказ сделать мой слайд для журнала „Искусство кино“. У НИХ НЕТ ИСКУССТВА В КИНО, почему же моя рожа должна принадлежать ихнему журналу? Моя рожа — это моя рожа, и больше чья!

3. I. 75 г…

СОЦРЕАЛИЗМ — И ЧТО ИЗ ЭТОГО…

Самое ненавистное для меня определение.

Соцреализм — гибель искусства.

Соцреализм — сжирание искусства хамами, бездарью, мещанами, мерзавцами, дельцами, тупицами на высоких должностях.

Соцреализм — определение, не имеющее никакого определения.

Соцреализм — ничто, нуль, пустота.

Естество не любит пустоты.

Посему столь бездарная пустота, как соцреализм, мгновенно заполнилась всяческим говном и отребьем без чести и совести. Не надо быть талантливым, чтобы сосать такую матку, как „с — р“. Надо просто знать, что надо, и на книжной полке будет расти ряд сберкнижек!

Соцреализм предполагает различные награды и звания!..

18. IV — 25. IV. 1976.

Кинофестиваль во Фрунзе. Никогда ещё не видел такого количества идиотов, собранных в одну кучу!!.

Нынешние деятели искусства напоминают мне обезумевшее от тупости громадное стадо баранов, несущееся за козлом-провокатором к пропасти.

Я стою на вершине холма и наблюдаю эту картину. Кое-кого хочется остановить… Но поздно… Терпение! Терпение!

Пусть все летят к чёртовой матери в пропасть, на дне которой их „блага“, звания, ордена, медали, прочие железки, предательства, подлости, попранные принципы, болото лжи и морального разложения…»

Между тем после того, как в апреле 1973 года Олег Даль бросил пить, его личная жизнь постепенно вошла в нормальное русло. Он стал более выдержан и внимателен к жене, тёще. Если иногда срывался, то тут же старался загладить свою вину. Е. Даль вспоминает:

«Когда мы уже жили в Москве, а моя мама в Ленинграде, мне приходилось мотаться туда-сюда. Однажды я летела в Ленинград на два-три дня. Он с утра уже был недоволен, с ним было трудно справиться. Со мной не разговаривал — а мне уезжать. Такси ждёт — он бреется. Ни до свидания, ни поцеловать. Я в слёзы. Так и села в машину, скрывая слёзы за тёмными очками.

И вот я на аэродроме. Голодная, потому что утром кусок не лез в горло, беру кефир и булку. Откусываю кусок, поворачиваюсь к кефиру, глоток которого я вроде бы уже сделала, а стакана нет. Я смотрю и думаю: либо я сошла с ума, либо стакан упал, либо… Поднимаю глаза и вижу против себя Олега, который смотрит на меня. Улыбается, а глаза влажные. Я не могла вымолвить ни слова, настолько меня это потрясло. Он понял, что в таком состоянии не мог меня отпустить. Махнув рукой на репетицию — для него святое дело, — он схватил такси и понёсся следом за мной. Помню, я тогда сказала ему: „Обижай меня почаще, чтобы потом случались такие минуты“. И ведь не просто утешил — стащил стакан с кефиром, рассмешил и сделал счастливой».

В мае 1975 года семье Олега наконец удалось воссоединиться: обменяв ленинградскую квартиру, они втроём въехали в квартиру в конце Ленинского проспекта. И хотя новая жилплощадь была крохотной и неудобной, новосёлы радовались этому событию.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.