В ЗАСТЕНКАХ

В ЗАСТЕНКАХ

Мне надо во Вьетнам, на родину мою.

Китайский климат злой мне сковывает тело,

Но я не жалуюсь, я все-таки пою!

Xо Ши Мин

1

С оккупацией Вьетнама Японией перед патриотическим движением встали новые трудности. Прервались регулярные связи между Севером и Югом страны. Еще более неприятным было то обстоятельство, что патриотические силы практически потеряли связь с внешним миром. Нгуен Ай Куок и его соратники подчас затруднялись даже составить достоверную картину того, как развиваются события на фронтах мировой войны, и в первую очередь о ходе антияпонского сопротивления китайского народа. Для успешной борьбы против японских оккупантов и их вишистских прихвостней Вьетминю, выступавшему в качестве полномочного представителя вьетнамского народа, требовалась также политическая, а в лучшем случае и материальная помощь держав антифашистской коалиции. Последняя нужна была особенно потому, что возникавшие в глухих горно-лесных районах провинций Каобанг, Лангшон, Баккан партизанские отряды практически не имели огнестрельного оружия. Наконец, необходимо было восстановить связи с многочисленными эмигрантскими организациями вьетнамцев в Южном Китае и постараться вовлечь их во Вьетминь.

Одним словом, обстановка настоятельно требовала направить в Китай авторитетного представителя Вьетминя, который мог бы справиться с решением перечисленных выше задач. О том, кто пойдет, особых дискуссий не было. Единственным человеком, который мог бы стать достойной фигурой для контактов и переговоров с любыми зарубежными представителями, да к тому же хорошо знавшим сложные китайские условия, был Нгуен Ай Куок.

В последних числах августа 1942 года он позвал к себе By Аня и попросил его:

— Смастери-ка для меня две печати: одну — Вьетминя, другую… — он секунду помедлил, — вьетнамской секции Международной лиги борьбы против агрессии.

Тут же своим каллиграфическим почерком он написал на китайском и французском языках рекомендательное письмо от указанных организаций, выданное китайскому эмигранту во Вьетнаме господину имярек, направляющемуся в Китай для встречи с представителями Чунцина — в этом городе в те годы находилась резиденция правительства Чан Кайши. Чтобы сбить со следа французскую и японскую разведки, он вписывает в рекомендательное письмо совершенно новое имя — Хо Ши Мин, которое на русский язык можно перевести как «Умудренный». Отныне целая эпоха, связанная с революционной деятельностью под именем Нгуен Ай Куока, осталась позади. Начиналась новая страница его биографии. Под именем Хо Ши Мина он и стал известен всему миру как вождь вьетнамской революции, руководитель вьетнамских коммунистов, борьбы вьетнамского народа за национальное и социальное освобождение.

29 августа в сопровождении двух проводников Хо Ши Мин тронулся в путь. В целях предосторожности шли поодиночке, не теряя друг друга из виду. Хо Ши Мин шел последним, изображая старого, подслеповатого нунга с посохом в руке. После удачного перехода границы связались с одним местным китайцем, которого знали как давнишнего члена КПК. Дальше Хо Ши Мин двинулся в сопровождении этого китайца. Добравшись до городка Тяньдун, они заночевали на постоялом дворе. Поздней ночью в их комнату внезапно ворвались агенты чанкайшистской цзиньча — полиции — и, скрутив обоим руки, увели с собой.

Больше месяца в Пакбо находились в неведении о судьбе Хо Ши Мина. На его поиски были посланы в Китай несколько товарищей. И вот однажды один из них принес в Пакбо китайскую провинциальную газету, которую ему удалось получить от Хо Ши Мина через подкупленного тюремщика в Лючжоу. Когда поля газеты смазали раствором йода, на них проступили буквы, написанные рисовым отваром. Потом такие газеты стали приходить в Пакбо чуть ли не каждую неделю. Свои краткие послания Хо Ши Мин обычно сопровождал четверостишием. Из его писем и стихов, хотя и говорил он об этом вскользь, вырисовывалась мрачная картина мучений, выпавших на его долю в китайских застенках.

Вначале его держали в городской тюрьме Наньнина. После первых дней заключения какой-то провокатор донес тюремному начальству, что новый заключенный ведет в камере «большевистскую агитацию». Тюремщики дали пожилому, изможденному узнику десять палочных ударов по пяткам, а затем, чтобы избавиться от опасного незнакомца, перебросили его в другую тюрьму. Уминь, Учжоу, Лунцзинь, Босе, Лючжоу, Гуйлинь, опять Лючжоу — в общей сложности Хо Ши Мин сменил тридцать тюрем в тринадцати уездах провинции Гуанси. Да, впрочем, тюрем ли? Это была какая-то жуткая, однообразная череда зловонных, кишащих паразитами подземелий, убогих деревенских сараев, мрачных военных казематов. Переводили из одного места заключения в другое пешком, с деревянной колодкой на шее, под вооруженным конвоем, по гористым дорогам и болотистым низинам, под жгучим тропическим солнцем и проливными дождями. За месяцы тюремных скитаний Хо Ши Мин поседел, зубы его шатались и вываливались из кровоточащих десен.

Но ни на один день не терял он присутствия духа, и как только тюремщики запирали на засов дверь его очередной темницы, он писал стихи, вернее, дневник в стихах. Всего из-под его пера вышло в черные дни заключения 114 четверостиший, которые после победы революции во Вьетнаме были изданы отдельной книгой под заголовком «Тюремный дневник» и приобрели международную известность.

Тюремщики следят за каждым движением заключенного и все написанное на непонятном для них языке немедленно отбирают. Хо Ши Мин находит способ усыпить их бдительность — он пишет стихи и ведет дневниковые записи иероглифами ханваня. Может быть, поэтому «Тюремный дневник» — не просто четверостишия, это рвущиеся из мрака к свету мысли автора, закованные в кольчугу чужого языка, это внутренний огонь, который помог ему выстоять, сберечь силы и спова вернуться в строй борцов революции. Великое мужество и яркий поэтический талант — этот сплав позволил Хо Ши Мину создать замечательный лирический рассказ, герой которого — узник-коммунист, борец революции, несгибаемый, чуждый отчаяния, исполненный твердой веры в завтрашний день, в торжество справедливости:

Когда бы не было злой зимы,

забыл бы мир о весне.

Несчастия этой черной тюрьмы

закалкой послужат мне.

И в мрачных застенках, где каждодневно безжалостно втаптывается в грязь человеческое достоинство, Хо Ши Мин не теряет присущее ему чувство юмора, добрую усмешку:

Питаюсь и живу за счет казны.

Солдаты охранять меня должны.

Бреду вдоль рек, брожу по горным кручам:

Немногие, как я, вознесены!

Все муки, страдания, горести побеждаются радостью бытия, полнотой жизни, которая так и брызжет почти в каждой стихотворной миниатюре узника.

Пускай мне руки в сталь закуют.

Но если птицы в горах поют,

То кто запретит мне глядеть вокруг?

«Тюремный дневник» Хо Ши Мина вполне может быть поставлен в один ряд с таким выдающимся творением революционной литературы, как «Репортаж с петлей на шее» Юлиуса Фучика. Вьетнамские литературоведы по праву называют Хо Ши Мина основоположником вьетнамской революционной поэзии, а его «Тюремный дневник» — крупным вкладом в сокровищницу искусства социалистического реализма во вьетнамской литературе. Хо Ши Мин был и борцом революции, и ее певцом.

Пускай в стихах звенит и блещет сталь.

Поэт — боец, других бойцов ведущий.

Таково, считал он, предназначение революционной поэзии.

400 дней в застенках чанкайшистов слились для Хо Ши Мина в один долгий сплошной черный день. Душная, затхлая камера, деревянные нары, слегка присыпанные грязной соломой, чашка вареной чумизы да кружка мутной воды на обед, побои и издевательства тюремщиков — вот слагаемые этого черного дня. Но среди этого мрака в память Хо Ши Мина, как молния в иссиня-черную тропическую ночь, врезался февральский день 1943 года в лючжоуской тюрьме. Один из охранников, чье расположение он сумел завоевать, тайком принес ему почитать местную газету «Лючжоу жыбао». Хо Ши Мин взял газету, глянул на первую полосу и подпрыгнул на нарах от радости, чуть не ударившись головой о низкий деревянный косяк. После шести месяцев ожесточенных боев, оповещала газета крупными иероглифами, Красная Армия Советской России одержала полную победу в сражении под Сталинградом, выведя из строя убитыми, ранеными и взятыми в плен 330 тысяч гитлеровских солдат и офицеров. «Вот оно, свершилось! Теперь близок час и нашего освобождения», — пронеслась в голове узника торжествующая мысль.

Такое событие нельзя было не отметить. Хо Ши Мин извлек из тайника в своей превратившейся в лохмотья одежды чудом сохранившийся заветный серебряный юань, позвал охранника и попросил купить ему в городе соевых хлебцев, кулек конфет и немного «люхуача» — ароматного зеленого чая с лепестками жасмина. Вечером, когда чай был готов, Хо Ши Мин, подняв вверх сжатую в кулак правую руку, шепотом воскликнул: «Да здравствует партия большевиков! Да здравствует Красная Армия! Да здравствует великая победа Советской России!»

Почти точно так же отмечали этот великий день его собратья по неволе на родине: на острове смерти Пуло-Кондор, в сайгонском централе Тихоа, в мрачных казематах главной тонкинской тюрьмы в провинции Шонла, в десятках других тюрем, где томились патриоты. О великой победе под Сталинградом они узнавали по-разному — кто раньше, кто позже, но эта радостная весть непременно доходила до них. Сами же тюремщики приносили ее и угодливо высказывали готовность выполнить просьбы заключенных, если они имеются. Эхо Сталинградской битвы было таким мощным, грозным, всесокрушающим, что заставило вздрогнуть и в испуге втянуть голову в плечи гонителей и палачей добра и справедливости даже за десятки тысяч верст от берегов Волги, в задавленном двойным гнетом многострадальном Вьетнаме.

Из кратких посланий Хо Ши Мина на полях газет явствовало, что его арест — это, по всей видимости, инициатива гуансийских властей, которые предъявили ему абсурдное обвинение в том, что он будто бы «ханьгань» — китайский предатель. И только впоследствии удалось установить, что Хо Ши Мина схватили по доносу скорее всего Чыонг Бой Конга и его сторонников, которые всерьез опасались, что появление авторитетного представителя Вьетминя отрицательно отразится на их позициях во вьетнамских эмигрантских кругах.

Помочь вызволить Хо Ши Мина могло только вмешательство Чунцина. Постоянный комитет ЦК КПИК развернул среди обществ спасения родины зоны Вьетбак, а также среди вьетнамских эмигрантов в Южном Китае кампанию за его освобождение. В Чунцин направлялись сотни писем и петиций с этим требованием. В Пакбо выпустили специальный номер газеты «Независимый Вьетнам» с призывом к китайскому народу «содействовать освобождению одного из старейших вьетнамских патриотов». Это обращение разослали в Коминтерн, ТАСС, во многие китайские газеты, различным демократическим организациям и политическим деятелям Китая.

Однажды, где-то ближе к середине 1943 года, в Пакбо вернулся одни из связных партии, товарищ Кан, и принес трагическую весть; Хо Ши Мин заболел в тюрьме и умер. Так сказал ему, Кану, один гоминьдановский чиновник. Невозможно передать, что пережили, узнав об этой вести, друзья и соратники Хо Ши Мина, все жители Пакбо. После долгих обсуждений решили устроить вечер памяти Нгуен Ай Куока — Хо Ши Мина. Товарищу Фам Ван Донгу поручили написать некролог. Как того требовала старинная вьетнамская традиция, раскрыли скромный бамбуковый сундучок Хо Ши Мина, чтобы раздать его вещи на память боевым товарищам. В Китай срочно отправили специального связного, чтобы узнать подробности гибели Хо Ши Мина и найти его могилу.

Прошло несколько недель полной неизвестности и ожидания, и вдруг однажды в Пакбо пришла из Китая очередная газета, на полях которой, как и прежде, рисовым отваром и до боли знакомым почерком были написаны следующие строки: «Желаю братьям дома здоровья и активной работы. У нас здесь все в порядке». И ниже традиционное четверостишие:

Тучи обнимают горы, горы вытянулись к тучам.

Реки зеркально прозрачны, поредел туман «округ.

Я дошел до Сифэнлина и в волнении растущем

Поглядел на Юг далекий: отзовись, старинный друг!

Радость была неописуемой. Бросились к Кану, показывая ему газету:

— Припомни точно, слово в слово, что тебе сказал китайский чиновник.

Он стал вспоминать, и тут-то все и выяснилось. Оказалось, Кан немного недослышал. Гоминьдановец сказал ему: «чу лоу, чу лоу», что означает «уже на свободе». Капу же послышалось «ши лоу» — «уже умер». Вначале все стали на чем свет стоит ругать Кана, а потом от души принялись хохотать — заливисто, до слез, как это свойственно вьетнамцам, умеющим быстро забывать о плохом, едва только оно минует.

Долгое время оставалось неясным, что побудило чанкайшистов освободить вьетнамского революционера. Только последующие исследования вьетнамских историков позволили прийти к выводу, что освобождение Хо Ши Мина явилось одним из звеньев далеко рассчитанной чанкайшистами политической комбинации, касающейся Вьетнама. Еще в начале 40-х годов, когда Япония оккупировала Индокитай, в кругах, близких к Чан Кайши, вынашивалась идея вторжения китайской армии во Вьетнам, как только позволят обстоятельства, под видом помощи вьетнамскому народу в борьбе против японских оккупантов.

2

Довольно скоро идея вторжения во Вьетнам приобрела в Чунцине телесную оболочку и оформилась в правительственных документах в виде лозунга «Хуа цзюнь цзинь Юэ» — «Вступление китайской армии во Вьетнам». Реализация этого лозунга началась с попыток создания среди вьетнамских иммигрантских кругов прокитайской «пятой колонны». Наибольшие надежды в этом плане возлагались в Чунцине на бывших сторонников разгромленной французами Национальной партии Вьетнама, которые долгое время жили в Китае и активно сотрудничали с Гоминьданом. Гуансийские власти получили из Чунцина предписание сформировать из лояльных вьетнамских иммигрантов широкую революционную по форме организацию, которая послужила бы со временем нужным прикрытием для осуществления плана «Хуа цзюнь цзинь Юэ».

В октябре 1942 года на территории провинции Гуанси была создана такая организация, получившая претенциозное название — «Революционная лига Вьетнама». В состав ее ЦК вошли люди, тесно связанные на протяжении многих лет с Гоминьданом. Среди них первым среди равных считался небезызвестный Чыонг Бой Конг, генерал гоминьдановской армии. Его позиции решительно оспаривал лидер Национальной партии By Хонг Кхань. Весьма одиозной фигурой был еще один член ЦК лиги — 70-летний Нгуен Хай Тхан. Он эмигрировал в Китай в 1912 году и уже успел даже позабыть родной язык. Одно время он сотрудничал с Фан Бой Тяу, поэтому напыщенно величал себя его преемником. Среди же китайцев он снискал известность в совершенно другой области — был довольно ловким гадальщиком и предсказателем судьбы, зарабатывая на этом большие деньги.

С первого же дня деятельность Революционной лиги оказалась парализованной яростной грызней за лидерство, начавшейся между названными деятелями и их сторонниками. В дополнение к этому секция Вьетминя в Юньнани телеграфировала Чан Кайши и командующему 4-м Гуансийским военным округом Чжан Факую, что она не признает созданную Революционную лигу, так как эта организация не имеет своих представителей внутри Вьетнама, а ее ЦК возглавляется китайским генералом. Чжан Факуй неожиданно с вниманием отнесся к этому протесту. Он был крайне заинтересован в том, чтобы привлечь на свою сторону Вьетминь, который, как он уже доподлинно знал, пользуется широкой поддержкой вьетнамского населения. Готовя базу для вторжения китайских войск во Вьетнам, Чжан Факуй направил в партизанскую зону Вьетбак своего доверенного представителя. По возвращении тот сообщил:

— Более 80 процентов населения в нескольких провинциях, которые мне удалось посетить, поддерживают Вьетминь. Если мы хотим чего-либо добиться во Вьетнаме, надо всенепременно установить контакт с Вьетминем.

Время подхлестывало чанкайшистов. Мировая война, это было ясно всем, близилась к концу. Красная Армия после Сталинградской победы уверенно гнала гитлеровские полчища на запад. Американцы потопили японский флот в юго-восточной части Тихого океана. Появилась реальная возможность высадки войск англо-американских союзников на Индокитайском полуострове. Не могли не тревожить Чунцин и крепнущие день ото дня внутри Вьетнама позиции Вьетминя, с которым чанкайшистам не удалось пока найти общий язык. Одним словом, обстоятельства складывались таким образом, что разработанный план вторжения чанкайшистской армии во Вьетнам мог так и остаться лишь проектом на бумаге.

Все это заставило Чан Кайши изменить тактику. Он поручил Чжан Факую срочно разобраться в делах Революционной лиги и решить возникшие проблемы. В августе 1943 года в Лючжоу был создан комитет по подготовке конференции вьетнамских патриотических сил с участием представителей Вьетминя. Начало подготовки конференции совпало по времени с переводом Хо Ши Мина из Гуйлиня в Лючжоу. Когда Чжан Факую доложили, что в лючжоуской тюрьме находится, как полагают, авторитетный представитель Вьетминя, тот сразу же решил сыграть на этой карте и отдал приказ об освобождении Хо Ши Мина. Это произошло в сентябре 1943 года. Таким образом, Хо Ши Мин находился в заключении в общей сложности 13 месяцев.

«Птицей в лесу чувствует себя узник, выпущенный из неволи», — говорят в Китае. Но, очутившись на свободе, Хо Ши Мин еще долго находился в сетях пережитых кошмаров: у него резко ослабло зрение, ноги дрожали и не повиновались при ходьбе. «Слепой ревматик! Кому нужен такой борец?» — с горечью думал он. Но его воля снова оказалась сильнее превратностей жизни. Каждый день он ходит в горы Сифэншань, тренируя ноги, взбирается на кручи, а по ночам до боли в глазах всматривается в темноту, пытаясь восстановить зрение. Это было изнурительно, но приносило пользу — здоровье постепенно восстанавливалось.

Вначале Хо Ши Мин наотрез отказался от предложения войти в состав подготовительного комитета:

— Я столько ждал свободы, что теперь не вправе терять зря ни одного дня. На родине меня ждут важные и неотложные дела. А здесь вместо меня поработают другие наши представители.

Однако на следующий день он получил от Чжан Факуя письмо, в котором тот просил все-таки принять участие в подготовке намеченной конференции, причем просьба была изложена в таком тоне, что не оставалось никаких сомнений: Чжан Факуй рассматривает его согласие как плату за освобождение. Стал ясен замысел чанкайшистов — использовать авторитет Хо Ши Мина во вьетнамских патриотических кругах в политических целях, в интересах своего пресловутого плана «Хуа цзюнь цзинь Юэ».

В этой связи возникает вопрос, знали ли в Гуанси и Чунцине, что Хо Ши Мин — это Нгуен Ай Куок?

Ветеран революции Ле Тунг Шон, который вместе с Хо Ши Мином был в те дни в Южном Китае и вошел вместе с ним в состав названного подготовительного комитета, утверждает, что чанкайшисты знали, с кем имеют дело. Среди членов подготовительного комитета был некто Чан Бао, который в 1925–1927 годах жил в Кантоне, был причастен к деятельности Товарищества и довольно хорошо знал «товарища Выонга». В описываемые же дни Чан Бао ревностно служил чанкайшистам, и было бы странно, если бы он не сообщил своим хозяевам, кто такой Хо Ши Мин на самом деле, тем более что это новое имя ни вьетнамским иммигрантам, ни китайцам ничего не говорило.

Можно утверждать почти со стопроцентной уверенностью, пишет Ле Тунг Шон, что не только Чан Кайши, но и лидеры Революционной лиги доподлинно знали, что Хо Ши Мин — это Нгуен Ай Куок. Именно потому, что чанкайшисты знали, с кем в действительности имеют дело, они и обращались с Хо Ши Мином после его освобождения подчеркнуто радушно и уважительно. Еще бы! Ведь Хо Ши Мин — Нгуен Ай Куок — это видный деятель международного коммунистического движения, популярный вьетнамский революционер. Власти Чунцина поступили бы весьма недальновидно, если бы не попытались использовать его высокий авторитет в своих целях. К тому же и времена настали другие. Гоминьдан выступал в едином фронте с КПК в борьбе против японской агрессии, а в странах, подвергшихся гитлеровскому нашествию, в авангарде борцов против агрессоров шли коммунисты. Почему бы в этих условиях Чан Кайши не сделать попытку наладить сотрудничество с «большевиком» Нгуен Ай Куоком в борьбе против Японии в Индокитае? Короче говоря, делает заключение Ле Тунг Шон, Хо Ши Мина освободили только потому и тогда, когда чанкайшистам стало известно, что это действительно один из руководителей вьетнамского освободительного движения.

Участие Хо Ши Мина в работе подготовительного комитета конференции в корне изменило атмосферу в нем. Если до этого среди членов Революционной лиги имелись ярые противники сотрудничества с КПИК и Вьетминем, то теперь они прикусили языки. Довольно быстро члены комитета одобрили состав партий и организаций, которые имелось в виду пригласить для участия в общенациональной конференции. Это КПИК, Вьетминь, Революционная лига (сокращенно Вьеткать), Национальная партия (сокращенно Вьеткуок) и, наконец, буржуазная партия Дайвьет («Великий Вьетнам»), ориентировавшаяся на Японию. Некоторые члены комитета возражали против приглашения партии Дайвьет, ссылаясь на ее прояпонские настроения, однако Хо Ши Мин высказался за приглашение этой партии, с тем чтобы попытаться привлечь на сторону революции патриотически настроенных представителей интеллигенции из литературной группы «Тылык вандоан», примыкавшей к Дайвьету. Кроме того, Хо Ши Мин предложил пригласить на конференцию представителей ряда организаций, стоявших вроде бы в стороне от политической деятельности, таких, как Союз буддистов, Общество просветления, Общество распространения вьетнамской письменности куок-нгы. В эти организации, говорил он, входит большое число патриотически настроенных людей, которых революция должна привлечь на свою сторону.

Жаркие дебаты разгорелись вокруг предложения Хо Ши Мина и Ле Тунг Шона о том, чтобы в общенациональной конференции наряду с представителями Вьетминя приняли самостоятельное участие также посланцы входящих в него обществ спасения родины — рабочие, крестьяне, женщины, молодежь. Чыонг Бой Конг и его сторонники забеспокоились, что большинство на будущей конференции могут захватить представители Вьетминя. Яростные споры вызвали и сроки проведения будущей конференции. Члены Вьеткатя предлагали созвать ее через три месяца, Хо Ши Мин и Ле Тунг Шон — через год. Они справедливо полагали, что за три месяца Вьетминь не успеет организовать нелегальный выезд своих представителей в Китай, а это позволило бы Чыонг Бой Конгу и ему подобным монополизировать общенациональную конференцию и навязать ей свои решения. Споры ни к чему не привели, и работа в подготовительном комитете зашла в тупик.

После долгих размышлений, взвесив все «за» и «против», Хо Ши Мин и Ле Тунг Шон решили прибегнуть к арбитражу Чжан Факуя. Они направили Чжан Факую послание, в котором изложили свой план: подготовительный комитет преобразовывается в конференцию зарубежных представителей; ее участники обсуждают условия созыва общенациональной конференции, которая должна собраться в течение года, но уже не в Китае, а в партизанской зоне Вьетбак; Хо Ши Мин обязуется подыскать подходящее место для проведения конференции; те из представителей партий и организаций, кто захочет принять участие в конференции на территории Вьетнама, должны заранее сообщить свои имена в подготовительный комитет.

Чжан с большим почтением относился к Хо Ши Мину, называя его «делегат Хо». Хо Ши Мин вызывал в нем симпатию как человек; кроме того, Чжан опасался нарушить вроде бы удачно начавшийся диалог с Вьетминем. Через несколько дней после получения письма Хо Ши Мина Чжан пригласил всех членов подготовительного комитета к себе на обед. В конце обильной трапезы, когда гостям по традиции принесли ароматные горячие салфетки, чтобы утереть лицо и руки, а в фарфоровых расписных пиалах уже дымился душистый зеленый чай, Чжан произнес небольшую речь:

— Думаю, с нашей стороны было бы ошибкой сидеть сложа руки и ждать, когда так блестяще задуманная нами конференция потерпит провал. Движимый этими чувствами, я попросил делегата Хо набросать для меня проект плана проведения этой и последующих конференций. Я тщательно изучил его. Полагаю, что это революционный план, он проникнут духом равенства, желанием сплотить революционные партии и организации Вьетнама. Я хотел бы вас, уважаемые господа, познакомить с ним.

Когда он закончил чтение письма, Чыонг Бой Конгу ничего не оставалось, как поблагодарить Чжана и Хо Ши Мина, а вслед за ним и другие члены комитета выразили свое одобрение предложенному плану.

И вот настал день конференции зарубежных представителей вьетнамского революционного движения. Чтобы избавиться от лишних глаз и полностью контролировать ход конференции, Чжан Факуй выделил для ее участников апартаменты штаба военного округа. Открытие конференции проходило под звуки торжественного марша, исполненного китайским военным оркестром. Китайцы и их ревностные друзья из Вьеткатя всячески старались подчеркнуть праздничность, особую торжественность происходящих событий. Еще бы! Под эгидой чанкайшистов происходило, как они считали, объединение представителей самых различных кругов патриотических сил Вьетнама, многие из которых до этого и знать друг друга не хотели. И китайцы, и особенно деятели из Вьеткатя и Вьеткуока были одеты с иголочки. Казалось, в этот день они нацепили на себя все, что было у них самого лучшего. Военнослужащие щеголяли в новых мундирах и хромовых сапогах. Те же, кто был в штатском, потели от жары в шерстяных костюмах и белых шелковых сорочках. Среди всего этого великолепия инородным телом выглядел Хо Ши Мин, одетый в старый, застиранный чжаншуньи с обтрепанным воротником и с заплатами на плечах и коленях. Весь вид его, казалось, говорил, что все происходящее здесь противно самому его естеству, но что, как истинный революционер-практик, он вынужден подчиниться обстоятельствам и во имя тактических выгод пойти на компромисс с людьми, антипатичными ему и представляющими силы, в конечном счете враждебные делу революции.

Подчеркнуто просто и деловито вел он себя и на трибуне. Хо Ши Мин рассказал о деятельности Вьетминя, особенно много внимания уделив роли коммунистов в борьбе против японских оккупантов. Чжан Факуй часто аплодировал ему, и остальные были вынуждены следовать его примеру. По лицу Чжана было видно, что он гордится Хо Ши Мином как «своим детищем» — ведь это он догадался освободить видного деятеля Вьетминя из заключения, это благодаря ему удалось придать такую широкую политическую окраску Революционной лиге, о которой в Чунцине только мечтать могли. Чжан присутствовал на Конференции до последнего часа, пока не состоялись выборы, на которых Хо Ши Мин был кооптирован кандидатом в члены ЦК Революционной лиги. Только тогда Чжан обрел покой.

«Конференция зарубежных представителей закончилась. Можно ли разрешить Хо Ши Мину вернуться во Вьетнам?» — телеграфировал он в Чунцин. Ответная телеграмма из Чунцина, в которой разрешался выезд Хо Ши Мина на родину, стала фактически первым документальным подтверждением его освобождения из гоминьдановского плена.

Собираясь в дорогу, Хо Ши Мин говорил Ле Тунг Шону:

— Итоги конференции — большой успех для нас. Наше участие оказалось правильным. Бойкот конференции был бы ошибкой. Разумеется, не следует питать иллюзий в отношении Чан Кайши, но мы можем и должны попытаться через Китай найти путь к союзным державам и заручиться их поддержкой нашего освободительного дела.

Наконец, самое важное достижение многомесячной эпопеи с подготовительным комитетом и конференцией, о чем Хо Ши Мин, естественно, сказать не мог: она позволила руководителю вьетнамских коммунистов вернуться на родину накануне жарких событий, вновь встать у руля стремительно нараставшей революции и умело провести ее лодку через пороги и стремнины к долгожданной победе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.