Глава 9 Любовь
Глава 9
Любовь
Родион Щедрин как-то сказал, что композитора всегда спрашивают о Музе, и признался, что ему повезло. Ведь его Муза, вдохновлявшая его на создание балетов, да и не только балетов, всегда находится рядом.
Щедрину никогда не бывает скучно с женой, ведь она парадоксальна, впечатлительна, женственна и образованна.
Родион Щедрин, как и Майя Плисецкая, родился в Москве. Но семья Щедриных происходит из города Алексина Тульской области, знаменитого тем, как героически его жители противостояли татарскому хану Ахмату в XV веке. Тогда, потеряв у Алексина два дня, татары сожгли дотла деревянную крепость. После этого город восстанавливался очень долго: в середине XVII столетия там проживало менее пяти сотен человек. Но в конце XVIII века Алексин — уже уездный город, а к началу века XX-го он мог похвастать активной общественной и культурной жизнью. Город любил и часто бывал там Антон Павлович Чехов.
Отец Родиона Щедрина, Константин Михайлович, принадлежал к одной из самых уважаемых в Алексине семей. Все братья Щедрины были знатоками музыки, музицировали, семейный оркестр Щедриных устраивал благотворительные концерты. Отец композитора превосходно играл на скрипке, составляя инструментальное трио с двумя старшими братьями Родиона. Усилиями Щедриных в 1919 г. в Алексине была создана городская музыкальная школа, заведовал которой Константин Михайлович. Она существует до сих пор и называется Алексинской детской школой искусств им. К. М. Щедрина. На доме, где жила семья Щедриных, установлена мемориальная доска.
Родион Щедрин любил Алексин и часто бывал там у своей бабушки. Именно в семье были заложены те качества — приверженность классическим тенденциям в сочетании с развитием русской тематики, — которые стали главными отличительными чертами творчества композитора.
В 1941 году Родион поступил в Центральную музыкальную школу-десятилетку при Московской консерватории, но из-за начавшейся войны обучение было прервано и возобновилось лишь в 1943 году.
В конце 1944 года в Москве открылось новое учебное заведение — Московское хоровое училище, куда был приглашен в качестве преподавателя отец Родиона. Он попросил зачислить в училище и своего сына. Много позже Щедрин вспоминал: «Пение в хоре захватило меня, затронуло какие-то глубинные внутренние струны. И первые мои композиторские опыты (как и опыты моих товарищей) были связаны с хором. В училище нашем царило захлебное увлечение музыкой, в том числе фортепианной».
По окончании училища у Родиона уже была весьма достойная исполнительская программа, но сочинение музыки влекло его больше всего. В 1950 году Щедрин поступил сразу на два факультета Московской консерватории — фортепианный и теоретико-композиторский и еще до окончания курса считался довольно известным композитором. В 1954 году его пригласили написать музыку для постановки пьесы Василия Катаняна «Они знали Маяковского». Музыка понравилась — и Щедрин познакомился с семейством Брик. Да, именно так — супругой среднего литератора Катаняна была скандально известная Лиля Брик — муза Владимира Маяковского и сестра писательницы Эльзы Триоле, жены Луи Арагона, великого поэта Франции.
Она выступала моделью для многих знаменитых художников, фотомоделью, снималась в кино, режиссировала, переводила. Но истинным призванием Лили было влюблять в себя мужчин и заводить интересные знакомства. Именно Лиле была посвящена поэма «Облако в штанах» и почти все последующие творения Маяковского. Особое место в лирике Маяковского занимает стихотворение «Лиличка!». «…если я что написал, если что сказал, тому виной глаза-небеса, любимой моей глаза.» Последняя открытка от Лили Маяковскому отправлена 14 апреля 1930 г., в день самоубийства поэта. Позднее Лиля напишет: «Если б я в это время была дома, может быть, и в этот раз смерть отодвинулась бы на какое-то время». Она до последних дней жизни носила на цепочке подаренное поэтом кольцо с гравировкой ее инициалов — Л.Ю.Б., которые складывались в бесконечное «ЛЮБЛЮ». Впрочем, злые языки до сих пор обвиняют Брик в гибели поэта, и не без оснований: известно, что Лиля Брик сотрудничала с ОГПУ и была любовницей чекиста Агранова, заместителя Ягоды. Из пистолета Агранова Маяковский и застрелился. «Вокруг ее имени накручена уйма чертовщины, осуждений, ненависти, укоров, домыслов, сплетен, пересудов. Это была сложная, противоречивая, неординарная личность. Я не берусь судить ее. У меня нету на это прав.» — говорила о Лиле Брик Плисецкая.
После развода с Осипом Бриком и смерти Маяковского Лиля не долго печалилась. Она вышла замуж за командира «червоного козачества» Виталия Примакова, репрессированного в 1937 г. Но Лиля его судьбу не разделила, она осталась на плаву и стала супругой литературоведа Василия Катаняна.
Стареющая Брик занималась переводами, теоретическими трудами (например, о творчестве Ф. Достоевского), скульптурой (ее работы хранятся в частных коллекциях). Ее домашний салон на Кутузовском в шестидесятые годы был заметным центром неофициальной культурной жизни. Лиля дружила с Пастернаком, Пабло Нерудой, Марком Шагалом, Фернаном Леже, Мейерхольдом, Эйзенштейном, Хлебниковым, Назымом Хикметом, Айседорой Дункан. Поэт Андрей Вознесенский получил путевку в жизнь благодаря ей. Лиля устраивала грандиозные обеды. На столе были деликатесы, которые простым советским людям и не снились: икра, лососина, балык, окорок, соленые грибы, ледяная водка, настоянная по весне на почках черной смородины. А с французской оказией — свежие устрицы, мули, пахучие сыры.
«У Бриков всегда было захватывающе интересно. Это был художественный салон, каких в России до революции было немало. Но большевики, жестоко расправившиеся со всеми «интеллигентскими штучками», поотправляли российских «салонщиков» к праотцам, по тюрьмам да в Сибирь. К концу пятидесятых, думаю, это был единственный салон в Москве», — вспоминала Майя Михайловна.
Лиля Брик очень любила балет. Сама она в юности изучала классический танец, но балерины из нее не вышло. В картине «Закованная фильмой» по сценарию самого Маяковского Лиля играла балерину, сошедшую с экрана в мир людей. Свои фотографии в лебединой пачке и на пуантах она хранила и показывала их Майе, спектакли с участием которой посещала все до одного, каждый раз присылая на сцену гигантские корзины цветов. Лиля могла себе это позволить: долгое время она была очень богата: решением самого Сталина Лиля Брик получала третью часть (мать и сестры другие две трети) наследия Маяковского. А потом, после такого же волевого и необоснованного решения Хрущева, Лиля оказалась нищей. Хрущев приказал прекратить выплаты наследникам Маяковского, Горького, Алексея Толстого. Лиля принялась распродавать вещи, картины, но образ жизни не изменила. И по привычке делала своим друзьям царские подарки.
Лиля Брик прожила долгую жизнь и ушла из нее добровольно. Она покончила с собой в 1978 году на даче в Переделкине, приняв смертельную дозу снотворного. Она решила, что своей физической беспомощностью (у нее был перелом шейки бедра, кости не срастались) причиняет боль близким и обременяет их.
Однажды Брик, которая одной из первых в Москве купила магнитофон и стала коллекционировать голоса друзей дома, дала Щедрину, часто бывавшему в ее доме, прослушать магнитофонную запись, в которой балерина Майя Плисецкая напевала мелодии из прокофьевской «Золушки». Родион был поражен тем мастерством, с которым Плисецкая воспроизводила труднейшие для исполнения мелодии, причем делала это без малейшей погрешности и в соответствующих тональностях.
Заметив интерес молодого композитора, Лиля устроила их встречу. Это было в 1955 году. Общество в тот вечер у Брик собралось изысканнейшее! Вот дословная запись из дневника Майи, помеченная 25 октября: «Сегодня была у Лили Брик. К ним в гости пришел Жерар Филип с женой и Жорж Садуль. Все были очень милы и приветливы. Супруги высказали сожаление, что не видели меня на сцене, но я «утешила» их, подарив им свои фото с надписью (весьма плохие, хороших не было). Гостей больше не было (был еще композитор Щедрин)».
Жорж Садуль — историк кино, автор многотомного труда о кино, переведенного на русский язык. Умнейший, интереснейший человек.
Имя Жерара Филипа сейчас многие и не помнят, а в пятидесятые этот французский актер был кумиром миллионов. Его фильмы «Ночные красавицы», «Большие маневры», «Фанфан-Тюльпан» шли и в СССР. В Жерара Филипа были влюблены без памяти тысячи советских женщин, его удивительная красота покоряла, завораживала: одухотворенное лицо с правильными чертами, огромные голубые глаза — и вдобавок к этому незаурядный, яркий актерский талант. Конечно, на таком фоне остальные мужчины на той вечеринке несколько стушевались. Но Щедрин умел себя проявить! В тот осенний французский вечер он много играл на бриковском «Бехштейне», в том числе и свои произведения. Музыка Щедрина увлекла присутствующих, и рыжая красавица Майя отвела взгляд от французской кинозвезды и обратила внимание на внешне скромного, неяркого российского юношу. Ей исполнилось уже тридцать, а ему — всего только двадцать три. Такая разница в возрасте по тем временам считалась большой, неправильной: принято было выходить замуж за мужчин старше себя и только с ними же и заводить романы.
Засиделись тогда допоздна, расходились уже в ночи, и Родион развез поздних гостей на своей «Победе» по домам. Маршрут пролег таким образом, что Майя вышла на Щепкинском последней. По дороге они разговорились. Уже прощаясь, она обратилась к молодому композитору с просьбой — не смог бы он с пластинки записать на ноты музыкальную тему чаплинского фильма «Огни рампы». Майе нравилась эта мелодия, и она раздумывала о номере на сюжет фильма. Щедрин согласился и через несколько дней прислал клавир. Но что-то в последний момент помешало, и номер света не увидел. Щедрин обиделся — и прервал знакомство.
Второй раз Майя и Родион встретились лишь на премьере «Спартака» в 1958 году. На той премьере была вся театральная Москва и билетов было — не достать, но за несколько дней до премьерного вечера Плисецкая снова встретила Щедрина в салоне Брик, и он попросил у нее контрамарки. Она обещала.
История постановки «Спартака» — долгая. Композитор Арам Хачатурян еще зимой 1941 года в газетной статье сообщил, что по заказу Большого театра СССР совместно с либреттистом Волковым и балетмейстером Моисеевым приступает к работе над балетом «Спартак». А последняя точка в партитуре была поставлена А. Хачатуряном лишь в начале февраля 1954-го. С тех пор «Спартак» ставился на разных сценах много раз, и каждый раз — на основе нового, измененного либретто. На сегодня в мире существуют более 20 версий постановки.
Сюжет балета лишь примерно основывается на известных исторических фактах, а частично — на эпизодах из одноименного романа Джованьоли. Легионы Римской империи, возглавляемые жестоким полководцем Крассом, вторгаются в мирные селения. Среди захваченных в плен, обреченных на рабство людей — Спартак и его невеста Фригия. Он не может с этим смириться, не мыслит свою жизнь в рабстве. На рынке продают рабов и Спартака разлучают с Фригией. Красавицу доставляют к полководцу Крассу, но его постоянную подругу куртизанку Эгину настораживает интерес полководца к новой рабыне. На празднике Красс приказывает привести гладиаторов: пусть сражаются насмерть в шлемах без глазниц, не видя друг друга. Победителем оказывается Спартак, но такая победа приводит его в отчаяние: ведь он убил друга. Спартак принимает решение бороться за свободу. Его поддерживают и другие гладиаторы.
Поиски Фригии приводят Спартака на виллу Красса, войска Спартака окружают его дворец. И вот уже Красс попадает в плен к гладиаторам. Но Спартак не хочет расправы, он предлагает Крассу в открытом честном поединке решить свою судьбу. Красс принимает вызов и проигрывает. Спартак гонит его прочь — пусть все узнают о его позоре.
Месть Красса не знает пределов, он полон решимости разбить войска восставших рабов и собирает легионеров. Спартак готов принять бой. Но Эгина вместе с куртизанками пробирается к гладиаторам и соблазняет самых морально неустойчивых из них, заманивая в ловушку и передавая в руки легионеров Красса. В неравном бою с легионерами гибнут Спартак и его верные друзья. Фригия находит тело Спартака и оплакивает его как героя.
Постановка была богатой, масштабной и очень дорогой. Эгина в начале появлялась во дворце Красса из нижнего люка, на подъемнике, в струях настоящего фонтана. А в финальной сцене поднималась по мраморной лестнице в золотом шлеме с длинными перьями, в искрометной кольчуге, в изумрудном шифоновом хитоне. Игорь Моисеев делал партию Эгины специально для Плисецкой. Роль вышла эффектной, драматичной, очень чувственной и даже страшной. Так, одна поклонница призналась балерине: «Я вас всегда обожала. А после этой роли я вас ненавижу!» Некоторые сцены Эгины были на грани дозволенного: секс в те времена был в СССР под запретом.
В гладиаторских поединках участвовала вся мужская часть труппы. Все переливалось красками, кипело, полыхало. Костюмы искрились перламутром, играли цветастой вышивкой театральных камней.
Утром следующего дня Щедрин позвонил Майе по телефону и наговорил комплиментов. Потом попросил разрешения прийти в класс, посмотреть ее репетиции. Мол, работает над новым балетом, а знает о предмете недостаточно. Плисецкая великодушно дала разрешение. К этой репетиции она подготовилась особенно: надела новый французский эластичный купальник, облегавший ее стройное тело. Такой фасон и материал были в то время редкостью. Майя купила его у фарцовщицы за большие деньги — но оно того стоило.
Она начала репетиции с соблазнительных па Эгины из «Спартака», потом перешла к разминке. «На Щедрина обрушился ураган фрейдистских мотивов.» — шутила потом Плисецкая. Смущенный композитор поспешил уйти, но потом позвонил красавице балерине и предложил покататься по Москве. «Старикашка Фрейд победил», — хихикала Майя. Она без раздумий согласилась. Потом была еще одна встреча, и еще одна. Она оставляла ему билеты на свои спектакли, потом они вместе гуляли по городу или катались. Встречались в композиторском доме на улице Огарева, где Щедрин жил с матерью, Конкордией Ивановной, и у нее, на Щепкинском, ночами прислушиваясь, как продрогшие чекисты в по-прежнему исправно сопровождавшей балерину машине слежки включали шумно детонировавший мотор, чтобы согреться.
По выражению самой Плисецкой это был «головокружительный роман». В 58-м они провели вместе целое лето в Карелии, в лесу возле Ладожского озера, в Доме творчества композиторов в Сортавале. Они понимали, что их взаимное чувство не случайно и не мимолетно, что это — навсегда.
«Сортавальское лето было всплеском счастья. Жили мы в крошечном коттедже, прямо в лесу, среди гранитных валунов, в совершенном отдалении от людей. Коттедж был из одной малюсенькой комнаты. Метров семь-восемь. Туалет — весь лес. Ванная — Ладожское озеро. Комары не щадили. По ночам снаружи лоси терлись о наши дощатые стены. В дожди в домике было зябко. Коттедж не отапливался. Крыша чуть протекала. Но мы лучились радостью. Что человеку, мудрые философы мироздания, в конце концов, нужно — задам вновь извечный вопрос?..» — писала она в дневнике.
В августе Майя Михайловна поняла, что ждет ребенка. Встал кардинально важный вопрос: танцевать или детей нянчить? Плисецкая выбрала первое. Она сознательно отказалась от возможности иметь детей, поскольку не могла позволить себе потерять рабочую форму из-за беременности. Щедрин без восторга, но согласился.
Десятилетия спустя предприимчивая девица, пользуясь поверхностным внешним сходством, принялась выдавать себя за дочь Майи Михайловны Плисецкой. Балерина сразу же отвергла новоявленную «родственницу», во всеуслышание объявив: она не рожала никогда. Да, была беременность, но она сделала аборт. Это было ее решение, и судить себя за него вправе только она сама. Да еще ее муж — а он смирился. «Балет предусматривает помимо всего прочего замечательное телосложение и отличную физическую форму, — признал Родион Щедрин. — После родов с любой женщиной происходят революционные изменения. Многие балерины потеряли свою профессию.»
В те годы Родион Щедрин много работал в кино, писал к фильмам музыку. Платили ему за это хорошо, и он смог купить машину. Чудесное лето хотелось продлить, и они отправились на этой машине из Москвы в Сочи. Майя рассчитывала побывать на знаменитом курорте, в Мацесте: колено поднывало. Маршрут пролегал через Тулу, Мценск, Харьков, Ростов, Новороссийск. Из-за того, что молодые люди не состояли в браке, во всех гостиницах их отказывались селить в один номер. Пришлось проводить ночи в машине. Не обошлось и без приключений.
«На первом ночлеге у обочины в Мценске (это в том самом Мценске, где Катерина Измайлова Лескова, Шостаковича законного мужа и деверя на тот свет отправляла) мы выставили сумку с провиантом на холодок, под машинное крыло. Тесно в автомобиле больно, да жареные цыплята задохнутся. Вокруг нас — темень непроглядная. Глаза выколешь. Тишь, ни души. Сладко заснули.
Утром, чуть рассвело, отворили дверцу. Закусить перед новой дорогой надо. Хватились, а сумки след простыл. Как ночью, без малейшего шума сумели унести? Может, зверь какой? Или левша — лесковский умелец — новый способ хищений изобрел?..»
Оставшись без еды, молодые люди покатили в железнодорожную столовую на вокзал: там было открыто круглосуточно. Там действительно было открыто, но угощение оказалось отвратительным: картошка с синевой, компот с мухами, хлеб черствый, посуда немытая. «Чувствую, смотрит на меня Щедрин испытующе, — описывала это происшествие сама Майя Михайловна. — Закапризничает балерина, взбрыкнет, взнегодует, ножкой топнет. А я ем за обе щеки. Уплетаю. Аппетит у меня всю жизнь был зверский».
Влюбленные отправились дальше, прикупив на дороге арбузов с бахчи и яблок из местных садов. Заночевали среди бескрайней степи за Ростовом, около какого-то прудика. Арбузы и яблоки сложили рядом с машиной, прикрыв ветками. Смеялись даже, когда прикрывали: кому арбузы понадобятся? Кругом бахчи. Людей не видно.
«Занавесками окна прикрыли. Заснули сладко. На рассвете решаем по кусочку арбуза съесть. Первый завтрак. Ветки раздвигаем — пустота. Ни арбузов, ни яблок. Ну уж это слишком.»
Третью ночь ночевали на пляже возле Архиповки в Джубге. В нескольких метрах от машины плескалось Черное море. В этот раз из съестного у них были жареные куропатки — деликатес с местного рынка. Багажник занимали вонючие канистры с бензином: их всегда брали с собой путешественники, бензоколонок было мало, да и бензина часто там не было. Куропаток опять пришлось оставить вне машины.
«Родион добрый час потратил на сооружение ловушки для грабителей, если покусятся и на наших куропаток. Смысл, помнится, был в том, что эмалированная кастрюля, в которой покоились куропатки, висела чуть над землей на толстом шнуре.
Привод с колокольцем от кастрюли вел через ветровое стекло в кабину и был привязан на ночь к ноге Щедрина. Мы потешались и почли себя Эдисонами. Если посмеют — хотя на пляже ни души, — Родион тотчас проснется и пальнет в разбойников из стартового пистолета. Для острастки.
Спали слаще обычного от сознания полной защищенности нашего провианта. Наступает утро. Мой первый вопрос:
— Висят? Целы? Завтрак будет?..
Щедрин проверяет натяжку шнура. Колоколец звонит. Радуется:
— Цела кастрюля. Ощущает ее вес рука. Попируем.
Встаем. Сначала — купаться. Потом куропатки.
Мамочка родная! Вместо кастрюли камень на шнуре висит. И записка карандашом: «Спасибо». Матушка Россия!»
Конечно же, мелкие неприятности не могли омрачить счастья влюбленных. Романтическое путешествие, близость любимого человека, предвкушение еще большего счастья. «Я очень хотела выйти замуж за Родиона», — призналась как-то Майя Михайловна журналистам. Но несмотря на взаимную любовь, их брак был далеко не решенным делом. Щедрин рассказывал, как еще до женитьбы, на репетиции одного из концертов к нему подошел заведующий сектором музыки ЦК КПСС и спросил, действительно ли у Родиона роман с Майей Плисецкой. Щедрин ответил утвердительно и услышал: «Надеюсь, вы не собираетесь на ней жениться. Вы испортите себе репутацию. Подумайте об этом».
Да, после такого многие мужчины опрометью побежали бы прочь от своих избранниц, но не таков был характер у Родиона Константиновича! Любовь Родиона к Майе от этого только усилилась. Влюбленные стали встречаться каждый день.
Но примерно в это же самое время в доверительной долгой беседе Екатерина Фурцева прямо сказала Майе: выходите замуж, вам веры будет больше. И даже пообещала помочь с квартирой. Майе и самой интуиция подсказывала: замужнюю — меньше терзать будут.
«Вернувшись в Москву, второго октября 1958 года мы отправились в ЗАГС, — вспоминает Майя Михайловна. — Бракосочетаться. Сегодня признаюсь, что это была моя инициатива».
Тот день выдался холодный, ветреный и слякотный, моросил дождь. Расписывались без помпы — в районном ЗАГСе. Запомнилось подслеповатое помещение без окон, канцелярский стол под сукном. Торопливая суровая женщина сунула формуляры для заявлений и скомандовала: «Идите в коридор и заполните. Потом ко мне вернетесь».
А лишь потом, прочитав фамилии, вдруг подняла на «брачующихся» взгляд:
— Вы балерина Майя Плисецкая? Я никогда в Большом театре не была. А в Москве родилась. Как бы билеты на вас получить?..
Конечно же, билеты Майя ей пообещала! Взяла телефон. Дама растрогалась, отбросила формальности, вышла из-за стола: «Чтобы вам на одной подушке состариться. Поздравляю!..»
И шлепнула в паспорта прямоугольные фиолетовые печати: зарегистрирован брак с таким-то, такой-то. 2 октября 1958 года, город Москва.
— Теперь можно вдвоем в гостинице заночевать. Прогресс, — смеялась Майя.
Прямо из ЗАГСа молодые отправились в гастроном — купить шампанского, водки и кое-какой снеди. Надо же будет друзьям пир закатить — свадьба все-таки.
В магазине какая-то нелюбезная старушенция в шерстяном платке — один нос да беззубый рот снаружи — сердито толкнула Майю в бок: «Девушка, вы тут не стояли!..»
Щедрин назидательно ответил: «Это не девушка. Это моя жена».
Заботясь о счастье дочери, Рахиль Мессерер пробивала ей ордер на новое жилище. И добилась своего! Этот ордер стал ее подарком к Майиной свадьбе.
Квартира была крохотная, немногим больше коттеджа в Сортавале. Две комнатенки и кухня. Всего двадцать восемь с половиной метров. Передней не было вовсе. Майя шутила, что, чуть разбежавшись, могла бы допрыгнуть от лифта сразу на брачное ложе.
Но район был хороший: Кутузовский проспект. Рядом Москва-река. Напротив — гостиница «Украина».
В настоящее время семья живет на два дома — то в Испании, где работает Майя Михайловна, то в Германии, в Мюнхене, где работает Родион Константинович, занимающийся музыкальным издательством. В паре часов езды от Мюнхена, в предгорьях Альп, и лежит то самое знаменитое Лебединое озеро, воспетое Чайковским. Кроме того, Щедрин и Плисецкая нередко отдыхают от дел в Литве, где недалеко от Тракайского замка у них есть дом.
«Он продлил мою творческую жизнь по крайней мере на двадцать пять лет», — говорит Плисецкая о своем муже. И это при том, что их совместная жизнь вовсе не была конфетной! Характер блистательной, вулканической Майи подчас очень трудно выдержать. Ходили слухи о том, что несколько раз Щедрин собирался развестись, уходил от нее. Журналисты муссировали сплетни о неких его любовницах, коллеги-неудачницы злословили о ее «гражданских мужьях». Каких только романов ей не приписывали! Не могли понять сплетники, что такое бывает: красавица, умница, прима Большого — и при этом верная и любящая жена. Да, всегда и везде Майя Михайловна говорила, что кроме супруга не замечает других мужчин. Да, они порой ссорились — но каждый раз мирились, оставляя представителей «желтой прессы» ни с чем. Ведь каждый из них понимал, что может найти другого — более молодого, более уступчивого партнера, но все это будет не то, ненастоящее, ненужное. Им никогда не было скучно друг с другом, и Майя действительно стала музой своего супруга.
Роман с Майей стал вдохновляющим моментом при создании совсем еще молодым Щедриным его первого балета — «Конек-Горбунок» по сказке П. П. Ершова. Он ездил в Белоруссию, в деревни — слушать народные песни, но образ Жар-птицы был продиктован блистательной Майей, теми ее репетициями — в облегающем купальнике.
«Музыка к балету «Конек-Горбунок» — моя ранняя, очень ранняя работа. Но работа этапная, важная для моего творческого самоутверждения, многое в жизни моей определившая. Работа, на которой «поймал» я в свои музыкантские руки неземную Жар-птицу — Майю Плисецкую. Ей эта партитура и посвящена.» — признавался сам Родион Щедрин, посвятивший любимой еще много прекрасной музыки.
Любовь помогла Щедрину совершить невозможное — сделать «невыездного» человека «выездным». А в то время это было не просто трудно, а почти невозможно. Щедрин подарил любимой женщине не только возможность увидеть мир, он проложил ей дорогу к мировой славе, мировому признанию ее таланта.
При помощи своих знакомых ему удалось сделать так, чтобы Плисецкая попала на прием к недавно назначенному председателю КГБ Шелепину. Тот посоветовал балерине написать письмо Генеральному секретарю Никите Хрущеву. Это невесть какое по счету письмо помогло — вскоре, весной 1959 года, Плисецкая уехала на гастроли в США.
То было поистине грандиозное, более чем двухмесячное турне по крупнейшим городам Соединенных Штатов. Плисецкая покорила американских зрителей точно так же, как до этого она покорила советских. А это было непросто! И не в танце, не в искусстве было дело, а в том, что советских артистов попросту не кормили!
«В Америке в 1959-м я получала за спектакль 40 долларов. В дни, когда не танцевала, — ничего. Нуль. Кордебалету выдавали по 5 долларов в день. Суточные. Или «шуточные», как острили.
А когда позднее я танцевала в Штатах «Даму с собачкой», то американской собачке, с которой я появлялась на ялтинском пирсе, платили 700 долларов за спектакль. Но это так, между прочим», — откровенно писала Майя Михайловна. — Как просуществовать на 5 долларов? Удовлетворить нужды семьи? Купить друзьям подарки? Ребус. Стали обыденными голодные обмороки. Даже на сцене, во время спектаклей. («Мы — театр теней», — потешали себя артисты.)».
Импресарио, к счастью, попался заботливый: он стал кормить труппу бесплатными обедами. Дело сразу пошло на лад. Щеки зарозовели, синяки под глазами исчезли, сил прибавилось, и танцевать все стали куда бодрее. Успех!
Потом, когда поездки за рубеж стали делом вполне привычным, артисты Большого балета научились набивать в дорогу чемоданы консервами, крупами, плавлеными сырками и сырокопченой колбасой — впрок. Благо штрафы за перевес в те времена были не столь жестокие, ведь чемоданы с консервами весили неимоверно! Только натренированные на поддержках танцоры легко расправлялись с этой тяжестью. Но на пути запасливых вставала таможня, и порой запасы конфисковывали — тогда более удачливые коллеги делились.
«Гостиничные номера Америк, Англий превращались в кухни. Шла готовка, варка. По коридорам фешенебельных отелей сладко тянуло пищевым дымком. Запах консервированного горохового супа настигал повсюду надушенных «Шанелью» и «Диором» тутошних леди и джентльменов. Советские артисты приехали!..» — так потом со злобой, с обидой в автобиографии напишет великая Майя Плисецкая.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.