Глава одиннадцатая Эра кинематографа

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава одиннадцатая

Эра кинематографа

Полночь. Лорд Маунтбаттен ведет Агату к двери банкетного зала и, прощаясь, почтительно пожимает ей руку… она, как всегда, страшно смущается, но очень довольна.

Из “Мемуаров”Макса Мэллоуэна

23 МАЯ 1958. “ Весьма неожиданный ’’Вердикт“ – пьесу Агата Кристи приняли прохладно” – крупными буквами напечатала “Таймс”, так оценил рецензент премьеру, состоявшуюся накануне в театре “Стрэнд” (на улице Олдвич). Это был самый деликатный из появившихся отзывов.

Вероятно, Питер Сондерс должен был тщательнее следить за постановочным процессом, тогда бы он заметил опасные симптомы грядущей неудачи, точнее говоря, оглушительного провала. Но, увлекшись празднеством в “Савое” в честь “Мышеловки” и щедрыми дифирамбами, Сондерс пустил на самотек репетиции “Вердикта”. Зато не преминул сделать огромную “угловую” маркизу со своей собственной фамилией. Эту маркизу было видно со всех сторон.

Надпись из ярких ламп, этакий манящий маяк, должна была выглядеть таким образом: “ПИТЕР СОНДЕРС ПРЕДСТАВЛЯЕТ “ВЕРДИКТ”. Девять лет назад он поместил на рекламной маркизе в качестве “наживки” имя самой Агаты Кристи, и тогда этот трюк значительно поспособствовал успеху пьесы “Убийство в доме викария”.

Увы, из-за какой-то неисправности одна из букв не горела, и получилось “Питер Сондерс недоволен “Вердиктом”[83], что наверняка оказалось истинной правдой, после того как незадачливый продюсер прочел в утренних газетах рецензии. В отличие от “Таймс” прочие лондонские газеты не церемонились, разносили пьесу в пух и прах с таким упоением, что Сондерс даже отослал Агате копии старых хвалебных рецензий после дебюта “Свидетеля обвинения”. “Перечтите их, это отвлечет Вас от “Вердикта”, – заботливо предложил он.

Агата, по своему обыкновению, укусы критиков восприняла равнодушно, в тот момент она уже погрузилась в новую пьесу, “Нежданный гость”, которую зрители увидят в августе. Сондерс, разумеется, предусмотрительно трубил о ней во все фанфары, “Гостя” приняли более милостиво (кстати, на рекламной маркизе на этот раз красовалось имя самой Агаты Кристи, а не ее вновь ставшего бдительным импресарио). Впрочем, судьба “Гостя” волновала Агату гораздо меньше, чем события в Ираке, над которым сгустились политические тучи. Там грянула революция, старый режим пал, в стране была провозглашена республика. Планы Макса относительно дальнейших раскопок были пока весьма неопределенны, но похоже, очередная археологическая экспедиция могла и не состояться.

Тогдашний иракский революционный раж Агата отразила в своей новой книжке “Кошка на голубятне”, где Эркюлю Пуаро выпало распутывать историю, замешанную на революционном мятеже в сказочно богатой маленькой арабской стране под названием Рамат. Литературного критика “Обсервер”, Мориса Ричардсона, особенно порадовали “чудные сценки, где мнимые шейхи лихо подкатывают к школе на роскошных сиреневых кадиллаках, доставив на занятия юных гурий, расфуфыренных и крепко надушенных”.

Тревожные предчувствия оправдались: после 1959 года регулярные наезды Макса в Нимруд были прекращены. В том же году совершенно неожиданно умер от сердечного приступа Гарольд Обер. Его коллеги под руководством Дороти Олдинг готовы были с прежним тщанием и энтузиазмом продвигать произведения Агаты Кристи на американском рынке, тем не менее Эдмунд Корк тут же почувствовал, как сильно ему недостает поддержки давнего друга и соратника.

А тут еще на Корка свалились тяжелые переговоры с представителями студии “Метро Голдвин Майер” по поводу прав на книги Агаты Кристи для теле– и кинофильмов, пришлось выдерживать натиск прокатчиков, вникать в предложения и контрпредложения… от всей этой кутерьмы Корк едва не заболел. “Эти деятели из МГМ чуть не свели меня в могилу, – жаловался Корк в письме Розалинде, – то одно требуют, то другое, то третье, порой сами не знают, что им нужно, и до неприличия настырны. Все это несколько настораживает”.

Агата, видимо, пребывала в блаженном неведении относительно переговорных баталий Корка. Они с Максом путешествовали. Индия, Пакистан, Персия. А на Цейлоне к ним присоединилось семейство Розалинды. Этот вояж был задуман не только ради отдыха, таким замечательным образом решили отметить и семейное торжество. Дело в том, что имя Макса было внесено в Королевский список соискателей наград за 1960 год, то есть ему присвоили звание Кавалера ордена Британской империи, которое уже имелось у его супруги.

Итак, представьте цейлонский отель “Маунт Лавиния”. Агата своим характерным, корявым уже почерком описывала Корку недавнее происшествие на пляже: “Двое наглых репортеров пытались запечатлеть, как я резвлюсь в море. Розалинда и Мэтью бросились меня загораживать, надеюсь, успели, ибо в этот момент я была в опасном ракурсе (им удалось бы увековечить мой обширный зад)”.

Агата и Макс вернулись в Лондон к премьере пьесы “Возвращение к убийству”. Агата написала ее в прошлом году, взяв за основу роман “Пять поросят”. Питер Сондерс пристроил эту пьесу в ковент-гарденский “Театр герцогини”, один из самых маленьких в Лондоне. Первый спектакль, по несчастью, совпал с появлением в “Дейли мейл” нового театрального обозревателя. В своей первой рецензии он хотел показать себя “острым критиком” и яда не жалел. Пьесу Агаты он назвал “фантастически скучной”. Этого ему показалось мало, и он добавил: “Мне нет дела до того, что миссис Кристи автор именитый и плодовитый, меня волнует, что ее новая пьеска дурно пахнет!”

Эдмунд Корк уведомил Розалинду, что “таких злобных отзывов со стороны прессы не было еще никогда, даже о “Вердикте” писали не так грубо”.

В 1960 году, юбилейном (Агате исполнилось семьдесят), читатели получили не роман, а сборник рассказов под названием “Приключения рождественского пудинга” и немного о других блюдах”. Книгу Агата снабдила весьма любопытным предисловием, в котором подробно рассказала о замечательных рождественских пиршествах, которые когда-то устраивали в Эбни-Холле. Кстати, в 1958 году Джек Уоттс продал это имение (за 17 000 фунтов) городу Чидл, в древнем особняке теперь располагалась городская ратуша.

Свой сборник Агата, разумеется, посвятила “доброму и гостеприимному Эбни-Холлу”.

А Гринвей-хауз продолжал радовать уютом и весельем своих родных и друзей, изумляя всех изобилием овощей, фруктов и цветов, там произраставших. Лето в 1960 году выдалось благодатным, не жарким, но теплым и солнечным, и Агата с удовольствием ходила на реку купаться. Она взялась за очередной роман, “Бледный конь”, но больше ей нравилось смотреть, как замечательно ее внук играет в крикет (которым очень увлекся). Написала несколько рассказов для сборника “Двойной грех” и другие рассказы”, которые “Нью-Йорк тайме” заклеймила потом как “вторичные” среди прочих произведений Кристи.

Главный редактор французского журнала “Женщины сегодня” попросил через Корка об интервью, но вот что ответила Агата своему порученцу: “Больше всего на свете я ненавижу статьи про “les grands subjets fmimins”[84]. Так им и передай!”

Ее гостеприимством пользовались и супруги Бахманн, Ларри и Джин. Ларри – продюсер из МГМ, который внедрял в студийный график фильмы по ее книгам. Агата делилась с Корком своими опасениями не угодить приглашенным: “Это счастье, что они любят собак. В доме полно псов Розалинды, детей, и постоянно приходится быть начеку. Один пес чуть не прикончил парочку других, а заодно и собаку[85], которую кухарка засовывала в духовку. В общем, жизнь кипит”.

Для первого фильма в МГМ выбрали роман “В 4.50 с Паддингтона”. Сценарий написал Дэвид Осборн в соавторстве с Дэвидом Перселлом и Джеком Сиддоном. На роль мисс Марпл, сухощавой старой девы, они пригласили… плотно сбитую характерную актрису Маргарет Резерфорд.

Резерфорд долго не решалась сказать “да”, причем смущало ее не внешнее несоответствие (коренастая Маргарет, довольно небрежно одетая, с несчастным, будто у испуганной ищейки, взглядом – ни малейшего сходства с миниатюрной, аккуратненькой, невозмутимой мисс Марпл), смущало то, что фильм про убийство. Тогда еще никто не знал о семейной драме актрисы: много-много лет назад отец до смерти избил деда, после чего был признан невменяемым и упрятан в сумасшедший дом. Папашу своего крошка Маргарет никогда не видела (родные говорили ей, что он умер), но всегда помнила о позорной тайне и до конца жизни ненавидела все, что связано с насилием.

И все-таки она не устояла перед обаянием и острым умом почтенной мисс Марпл. В рождественский день 1960 года актриса сообщила в студию, что будет играть. Агате сказали об этом лишь спустя несколько недель, фильм снимали в быстром темпе, чтобы в 1961 году выпустить его на экраны. Название дали иное: “Она сказала – убийство”.

Агата посмотрела фильм в Торки, в Королевском театре, куда прибыла со всем семейством. Было это семнадцатого сентября 1961 года, в театр она вошла спокойно, никто и не заметил. И в тот же вечер написала письмо Корку: “Честно говоря, довольно примитивно!” Ей не понравилось и качество изображения, “при нынешних технических возможностях и стандартах – столь откровенное убожество”. Однако актерская работа Маргарет Резерфорд заслужила ее уважение. Тем не менее позже, когда писательница Гвен Робинс попросит ее оценить мисс Марпл в исполнении Маргарет, то услышит от секретаря Агаты следующее: “Миссис Кристи считает мисс Резерфорд очень хорошей актрисой, но на Джейн Марпл она совсем не похожа”.

Американская газета “Крисчен сайенс монитор” написала, что Резерфорд, в “своем просторном, как парусиновая роба, свитере”, очень напоминает “закутанного английского бульдога”. Разумеется, ехидный рецензент не знал, что актриса снималась не в костюме, а в собственной одежде.

“Мисс Резерфорд в фильме главная по всем параметрам, – отметил А.Х. Уэйлер из “Нью-Йорк тайме”, – особенно выразительны эпизоды, где она во всю мощь использует свой комический дар и возможности фактуры, и мы, совершенно покоренные, еще нетерпеливее ждем разгадки тайны”. Фильм “Она сказала – убийство” шел во всех кинотеатрах Европы и Америки.

Агате исполнился семьдесят один год, она писала шестьдесят восьмую книгу, “И в трещинах зеркальный круг”, с участием мисс Марпл. Этот роман она посвятила, как вы можете догадаться, “Маргарет Резерфорд, с восхищением”. В магазинах он появился в 1962 году. Газеты книжку хвалили, но сдержанно, больше из почтения. Только Морис Ричардсон из “Обсервер” решился на дерзость: “Средненькая Кристи, действие довольно вялое, нет былого напряжения и куража”.

Агата стала хуже видеть и слышать, но годам не уступала, была бодра и активна. Серьезные неприятности настигли ее мужа, гораздо более молодого. Весной 1962 года у него случился удар, легкий, Макс быстро оправился, но начал чересчур осторожничать. Что было очень печально, небольшая физическая нагрузка пошла бы ему на пользу.

“Скажу вам по секрету: Макс сильно сдал, выглядит вдвое старше”, – пишет Эдмунд Корк своей помощнице Дороти Олдинг.

Незадолго до инсульта Макс покинул Лондонский университет и поступил в Оксфорд, стал членом совета “Колледжа всех душ”. Ему больше не нужно было преподавать и читать лекции. Теперь ему платили за то, что он занимался подготовкой своей нимрудской рукописи, ну и время от времени наставлял молодых археологов. “Труд всей жизни” (так он называл будущий фолиант) Максу помогала завершить секретарь и фотограф Барбара Паркер, тоже многие годы проработавшая на нимрудских раскопках.

Уложив в чемоданы трости, ортопедическую обувь и лекарства от ревматизма, осенью Мэллоуэны снова отправились в Германию на Байройтский фестиваль (в городе Байройт родился Вагнер, он и организовал когда-то ежегодный фестиваль своих опер, который длится месяц). С бабушкой и дедом поехал Мэтью, только что окончивший Итон. Внук Агаты был страстным любителем оперы. Перед каждым их с бабушкой посещением спектакля он просматривал клавиры с ариями, а в театре неизменно становился свидетелем того, как Агате рукоплещут меломаны со всего света, собравшиеся в Bayreuth Festspielhaus. Она даже похвасталась в письме Корку: “Должна сказать, в Байройте при моем появлении люди вставали и устраивали овацию”, еще она писала, что раздала сотни автографов, а некоторые наглецы пробирались даже в гостиницу и там ее подкарауливали.

Агата теперь постоянно ходила с тростью (сильно болели отекшие щиколотки), но даже не помышляла отказаться от намеченных поездок в Персию и Кашмир (то есть в Иран и Пакистан). На Ближнем Востоке Агата чувствовала себя как дома, хотя там постоянно происходили какие-то катаклизмы, кипели политические страсти. Ей нравилось ездить по живописным сельским уголкам, по колоритным восточным базарам. Макса, разумеется, влекли древние памятники, которыми его коллеги-археологи постоянно пополняли сокровищницу исторических открытий.

Перед этим путешествием Агате предложили (не кто иной, как Дэвид Бахманн из МГМ) написать киносценарий по роману Диккенса “Холодный дом”, и она с удовольствием согласилась. На этом поприще она не была новичком, ведь в 1956 году она сама переделывала для кино свою пьесу “Паутина”. Правда, ее сценарий тогда так и не понадобился. А для фильма, снятого уже в 1960 году на киностудии братьев Данцигер “Продакшнс лимитед”, в котором блистала Глинис Джонс, Альберт Миллер и Элдон Ховард основательно переработали сценарий Агаты. Но главное, опыт киносценариста у нее уже имелся.

Итак, к апрелю 1962 году сценарий был готов – правда, в нем было двести семьдесят страниц, а для двухчасового фильма требовалось страниц сто – сто десять, не больше. Агата, конечно, это понимала и по возвращении в Англию намеревалась радикально его сократить. Задача, прямо скажем, не из легких, ведь в самом романе восемьсот с лишним страниц. Агата несколько раз переделывала свой объемистый сценарий, за что ей было уплачено 10 ООО фунтов, но… ее “Холодный дом” так и не приняли и в конце концов, от съемок вообще отказались.

Зато был запущен в производство фильм “Убийство галопом”[86], на роль мисс Джейн Марпл вновь пригласили Маргарет Резерфорд. Это была экранизация романа Агаты “После похорон”, в котором вообще-то был задействован Эркюль Пуаро, а не его коллега из Сент-Мэри-Мид. Дэвид Бахманн почему-то решил сменить месье на мисс. Примечательно, что критики даже не заметили подмены. Но то критики. А сама Агата, разумеется, была ошеломлена и возмущена подобным самоуправством. Вольности этим не ограничились: Бахманн перенес действие в “Школу верховой езды”, тем самым вынудив мисс Марпл совершать странные эскапады. Тогда как Пуаро, фигурирующий в романе, наслаждался комфортным интерьером Эндерби-Холла. Надо сказать, ни единой мелочи не было позаимствовано из Эбни-Холла, хорошо знакомого Агате с детства. Да, имение в книжке нисколько не походило на Эбни-Холл, где имелось четырнадцать спален и столько же слуг, но это было прекрасное имение.

“Фарс, да и только” – так оценила Агата эти бессмысленные перетасовки, на что Бахманн заявил, что “у старой леди совершенно отсутствует кинематографическое чутье”.

В киноверсии основное внимание было сосредоточено на завещании только что почившего старого Эндерби (вероятно, кто-то нарочно до смерти его напугал). Под подозрением оказываются все его родственники, остановившиеся в фамильном владении – в “Школе верховой езды”. Смотреть, как мисс Марпл взгромождается на коня и мчится за гончими, устремившись навстречу закату… нет, это было ужасно. “Как только подумаю, что им наверняка не видать успеха, меня охватывает радость”, – признавалась она в ответном письме Корку, который призывал Агату терпимо отнестись к этим вульгарным “эффектам”, поскольку в одном из пунктов контракта со студийными деятелями значилось, что они имеют право вносить изменения, которые требуются для съемок.

Тем не менее при личном знакомстве писательница и актриса были совершенно очарованы друг другом. На съемочной площадке Агата сама подошла к кинозвезде и представилась. Под занавес своей жизни Маргарет Резерфорд вспоминала: “Эта чудесная женщина подошла ко мне на съемках, и мы сразу нашли общий язык. Я ведь когда-то с предубеждением относилась к ее криминальным книгам, но к моменту нашего знакомства успела горячо полюбить славную мисс Марпл”.

И все же Агата никак не могла примириться с галопирующей мисс Марпл, а после общения с исполнительницей вознегодовала еще сильнее. Она заранее предупредила, что на премьеру не придет, и написала Дэвиду Бахманну ехидное письмецо, умоляя его быть добрее, “не замучить насмерть Маргарет Резерфорд всякими спортивными играми на свежем воздухе”.

Летом того же 1962 года, в разгар подготовки к съемкам фильма, внезапно скончался племянник Агаты, Джек Уоттс. А спустя несколько месяцев, в декабре, умер от сердечного приступа Арчи Кристи, так и не познакомившись с внуком. Тот сам написал деду из Итона, предложил встретиться. Арчи с волнением ждал этой первой встречи с почти двадцатилетним уже Мэтью, но не дожил до нее – всего несколько дней.

Вторая жена Арчибальда умерла еще в 1958 году: миссис Нэнси Нил Кристи стала жертвой рака. Тогда Агата отправила бывшему супругу письмо, впервые после развода. Это было послание с соболезнованиями и сожалением по поводу того, что судьба разрушила многолетнее семейное счастье Арчи (тем самым Агата признала, что его брак с Нэнси действительно оказался не просто наваждением, мужским капризом). Возможно, в сердце ее еще жила обида, но в письме на это не было ни намека, только искреннее сочувствие. Арчи был тронут и в ответном письме поблагодарил Агату за участие. А спустя четыре года вдовец и сам покинет этот мир.

Агата с мужественной сдержанностью восприняла эти утраты. В 1959-м не стало и Нэн Кон (Уоттс), подруги детства, милого сорванца. Родные опасались, что реакция наступит позже, спустя месяц-другой: Агата заболеет от перенесенных волнений. Но та давно научилась принимать потери с философским спокойствием, по примеру жителей Ближнего Востока, да и ее близких жизнь к этому приучила.

К таинству смерти она относилась так же, как и к таинству рождения, понимая, что все в мире происходит по воле Высших сил.

Арчи успел стать свидетелем триумфа бывшей жены: двадцать пятого ноября 1962 года все английские газеты на первых полосах крупными буквами сообщали, что спектаклю “Мышеловка” исполнилось десять лет. Снова было устроено великолепное празднество в “Савое”, снова был заказан огромный торт, на этот раз весом в полтонны. Кавалерственная дама Сибил Трондайк помогла Агате держать огромный меч, которым та отрезала первый кусок, за этим священным ритуалом с умилением и гордостью наблюдал Питер Сондерс.

Матово поблескивавшее зеленое платье Агате очень шло, она сияла от удовольствия и почему-то не испытывала привычного смущения. И когда настала роковая минута, когда надо было произнести речь, наша героиня поднялась на сцену и совершила этот подвиг, причем выступление ее было чистейшей импровизацией.

“Это ужасно, – начала она и горестно вздохнула, понимая, что никто ее уже не спасет. – Я знаю, что совершенно не умею говорить. Обычно кому-нибудь приходится заранее писать для меня речь.

Но на этот раз не удалось никого найти, и теперь придется отдуваться самой.

Прежде всего сердечно благодарю за потрясающий вечер, за то, что вы все так добры ко мне. Это, знаете ли, не шутка, когда твою пьесу показывают десять лет подряд, дольше, чем пьесы остальных авторов. Я волнуюсь, я ужасно волнуюсь. Мне иногда даже кажется, что все это происходит не со мной. Я ведь и помыслить не могла о подобном чуде. Понимаете, я вообще-то пишу книжки, я не драматург, и никак не рассчитывала на то, что моя пьеса столько продержится. Десять лет!

И еще я вот что хочу сказать. Не слушайте тех, кто станет вас уверять, что в старости человека ничто не радует. Не верьте им. В семьдесят два года жизнь тоже прекрасна, она не менее хороша, чем в молодости. Вот и сегодня я счастлива, так счастлива, что сильнее просто невозможно”.

Розалинда не сводила с матери глаз, глядя, как она под оглушительные овации покидает сцену. Агата вернулась на место и с победным видом взглянула на дочь.

“Мама, тебе следовало лучше подготовиться, – строго произнесла та, – уж могла бы все обдумать заранее”.

Агате вручили сценарий пьесы в золотом переплете, она с лукавой улыбкой произнесла:

“Золото в доме штука удобная, плюнешь на носовой платок, слегка потрешь, – и блестит как новенькое.

Ничего не скажешь, юбилей удался на славу.

Достославная “Мышеловка” радует зрителей и сейчас. Занавес поднимается и падает, до следующего спектакля, из месяца в месяц, из года в год, из десятилетия в десятилетие.

Вскоре после смерти Арчи в Театре герцогини состоялось представление последней из пьес Агаты, пробившихся на большую сцену, “Правило трех” (пьеса потом перейдет во владение Питера Сондерса). Этот спектакль был не совсем обычным, он состоял из трех одноактных пьес: “Крысы”, “Вечер у моря” и “Пациент”. Агата всегда любила авантюры. И так уж совпало (очень удачно), что под занавес своей драматургической карьеры писательница удивила мир театра творческим новшеством[87]. “Приятный, без изощренных злодеяний спектакль”, – написала “Таймс”, которая умела не только крепко критиковать, но и быть великодушной к почтенной писательнице (которая, между прочим, продолжала трудиться), умела щадить чувства легионов ее обожателей.

За год до десятилетия “Мышеловки” нашу героиню порадовало и ЮНЕСКО, объявившее Агату Кристи самым продаваемым из английских писателей: к тому времени ее произведения были опубликованы в 105 странах.

А как же новые книги, спросите вы? В 1963 году вышла одна-единственная – “Часы”. С элементами триллера и классического детектива, при участии Эркюля Пуаро. Большинству литературных критиков роман показался вполне убедительным, а преданность поклонников Агаты Кристи способствовала тому, что цифры продаж были очень высокими. Мистер Ваучер из “Нью-Йорк тайме” был тронут до глубины души образом “сильно постаревшего Эркюля Пуаро, который, однако же, по-прежнему рвется в бой и готов заняться расследованием, даже будучи прикованным к инвалидной коляске”.

Когда роман находился на стадии печати, Агата с Максом, Мэтью и двумя его приятелями отбыли в Австрию на ежегодный Зальцбургский фестиваль, где наслаждались чудесной музыкой, особенно им понравились “Волшебная флейта” и “Так поступают все женщины” Моцарта, а также шедевр Рихарда Штрауса “Кавалер розы”.

Агата обожала путешествовать вместе с внуком. С ним она снова чувствовала себя молодой. Мэтью и два его оксфордских дружка (Эллис Уиснер и Роджер Агнус) постоянно дурачились, их смех был словно глоток свежего воздуха. Как она завидовала их свободе! Сама Агата жила в роскошных апартаментах, а они в кемпинге, они гоняли по округе на стареньком, побитом авто марки “воксхолл Виктор”. У нее хорошая гостиница, но это всего лишь гостиница. А у мальчиков каждый день был наполнен приключениями, как бы ей хотелось вот так же бесшабашно бродить по австрийским лугам и слоняться по пыльным музеям!

Отнюдь не горя желанием возвращаться в Лондон, там она, однако, снова засела за очередной роман, “Карибская тайна”, а Макс – за близившуюся к завершению монографию “Нимруд и его останки” (несмотря на то, что подхватил жестокий затяжной грипп). Усердно поработав, они со сладостным чувством выполненного долга отправились на зимние каникулы в Египет, остановились в луксорской гостинице “Зимний дворец”. Самочувствие у супругов было неплохим, настроение – тоже. Миссис Мэллоуэн, по обыкновению, отрапортовала Эдмунду Корку: “Млею на солнце в безмятежном спокойствии, как священная корова”. Агата сидела на балконе, подставив ноги ласковым лучам, и любовалась плывшими по Нилу пароходами и лодками.

Идиллия не могла длиться вечно. В начале марта 1964 года на Агату обрушились напасти, перво-наперво в виде фильма “Самое жуткое убийство”. Тот, кто придумал это ходульное название, вообще-то попал в самую точку. Фильм был снят, как это теперь принято называть, “по мотивам” книги “Миссис Макгинти с жизнью рассталась”. Агата поссорилась с МГМ, категорически возражая против переделок (“это же одна из лучших моих книг”!). Ее покоробило название (“тривиальное донельзя”), о чем она и сообщила Ларри Бахманну, который уже полным ходом перекраивал роман.

Сюжет безбожно растянули и переиначили, Агату трясло от ярости. В книге миссис Макгинти была директрисой закрытой школы, а погибла вследствие сильного удара по голове. В кино чинная директриса преобразилась в барменшу и актрису и… была повешена. Вместо Эркюля Пуаро задействовали мисс Марпл (Маргарет Резерфорд), которая внедряется в круг знакомых изуверски загубленной барменши, чтобы найти убийцу. Поклонники миссис Кристи и критики были отнюдь не в восторге от этой киноверсии. “Нью-Йорк тайме” так комментировала роль, написанную для Маргарет: “Талант Маргарет Резерфорд по-прежнему велик, но совершенно очевидно, что даже ее мощная игра не может скрыть огрехов слабого кино”.

Фильм был ужасен, оскорбителен, но то, что позволили себе киношники в очередном своем “творении”, оказалось просто чудовищным. Там снова фигурировала мисс Марпл (Резерфорд, естественно). Грубая поделка называлась лихо: “Караул, убийство!” Дэвид Бахманн прислал Агате сценарий, и он был не по какой-то ее книге, и даже не “по мотивам”. В МГМ испекли свою собственную историю, воспользовавшись… персонажами Агаты Кристи. Агата отреагировала мгновенно и жестко.

“Возвращаю вам эту лишенную смысла мешанину, – написала Агата Пэт, дочери Корка. – Почему, спрашивается, эти деятели не хотят придумать что-нибудь действительно свое? Маргарет Резерфорд сыграет какую-нибудь забавную старушку, скажем мисс Сэмпсон, и советую добавить побольше плоских шуточек. А меня и моих персонажей пусть оставят в покое!”

Я случайно выяснила, что МГМ имеет право использовать моих персонажей в собственных сценариях. Это неслыханно. Ни меня, ни Розалинду никто не поставил об этом в известность. Недели две назад Эдмунд говорил, что они могут предложить свои варианты, но последнее слово за мной. Разве может быть иначе?

Увы, Агата в полном смятении узнала, что в МГМ никоим образом не нарушают контракт, что там есть параграф, дозволяющий использовать персонажей Агаты Кристи по усмотрению студии, в том числе и в сочиненных другими авторами сценариях.

Агата была жестоко оскорблена: “Видеть, как твоих героев превратили непонятно в кого, уничтожили, по сути дела. Что может быть ужаснее?” Представив, что в МГМ теперь начнут выпускать одну поделку за другой, она потребовала, чтобы контракт немедленно был пересмотрен.

Виновником скандала был Эдмунд Корк, который оставил этот пункт в контракте и толком не объяснил Агате, что он означает.

Розалинда тоже была расстроена, о чем и писала Корку: “Мне так стыдно, так больно из-за этой истории с МГМ… это мы виноваты, позволили им трепать маме нервы”.

Ларри Бахманну были отосланы письма, в ответ последовали кое-какие уступки, обещание не использовать персонажей Агаты Кристи в самостоятельных фильмах студии, а также убрать ее имя с этого их продукта. В названии удалили строчку “Агата Кристи”, увеличили имя Маргарет Резерфорд, добавив к нему мелкими буквами “исполнительница мисс Марпл Агаты Кристи”.

Эдмунд Корк в письме к мужу Розалинды истово защищался и превозносил благородство представителей МГМ, согласившихся на такие жертвы: “Мы добились грандиозных уступок, и могу сказать одно: тот, кто не способен это оценить, ничего не понимает в кинобизнесе!” И завершил послание сухо и официально: “Корк”.

Ларри Бахманн попытался умилостивить Агату, призывал не горячиться, приводил всякие избитые доводы в пользу фильма “Караул, убийство!”, который уже был в производстве, причем снимали его в темпе, чтобы скорее завершить.

Ясно было, что остановить съемки невозможно, но до Агаты дошла весть, что в планах МГМ – комедия со знаменитым Зеро Мостелем в роли… Пуаро. Миссис Кристи больше не желала никаких объяснений, да и вряд ли кто сумел бы придумать что-то убедительное.

Изнемогая от ярости, Агата металась по лугам Уинтербрука: до берега Темзы и обратно. Что же это такое! С ее мнением теперь вообще никто не считается? Но какие-то права у нее есть? Только Эдмунд Корк, похоже, не в состоянии объяснить, какие именно. И не в состоянии ничего изменить, ситуация вышла из-под его контроля, совершенно. Несколько раз Агата сама принималась писать Ларри Бахманну и каждый раз рвала свои путаные (от возмущения) послания. Они никуда не годились, а она ведь все-таки писательница. Хватит, эмоции в сторону, но это легко сказать…

И все же она сумела с ними совладать, и вот что было написано в конце концов:

“Мягко стелет, да жестко спать” (так говаривала когда-то моя Няня!). Все эти манипуляции с картиной “Караул, убийство!” очень обидны. Это же посягательство на чужое изобретение. Внедрять в фильм персонажей, придуманных другим человеком, по-моему, в высшей степени неприлично. Неужели вы думали, что я спокойно отнесусь к подобному самоуправству, что оно меня не возмутит? Неужели рассчитывали, что я скрою свои чувства, промолчу? Я и сейчас совсем не уверена в том, что у вас есть право поступать так, как вы поступили”.

Фильм вышел на экраны в июле 1964 года, Агата, очень кстати, отправилась тогда в Цюрих. Литературный критик “Нью-Йорк тайме”, Э.Х. Уэйлер, так отозвался об этой новинке: “Изобилие диалогов, но забавных и остроумных всего несколько. И вообще, фильм довольно скучный и вялый, ни захватывающей интриги, ни действительно смешных ситуаций… ”

В ноябре вышел роман “Карибская тайна”, в котором читатели получили возможность снова встретиться с истинной Джейн Марпл. Критики были в восторге. У поклонников писательницы возникло ощущение, будто воспрянул из небытия их любимый старый друг. Изящная, хрупкая старая дева, отправившаяся отдыхать на вымышленный остров Святого Гонория, конечно, постарела, но была по-прежнему мудра.

Морис Ричардсон из “Обсервер” с удовлетворением отметил, что Агата Кристи продемонстрировала всем “блеск таланта, не поддающегося годам”.

Очень порадовался за Агату и критик из еженедельника “Нью-йоркер”. Он писал: “Читая книгу Агаты Кристи, мы всякий раз невольно думаем: “Боже, и что бы мы делали без этой талантливой леди, полной неиссякаемой энергии?”

Двадцать первого сентября 1964 года Мэтью Причард отметил свой двадцать первый день рождения, что совпало с пятитысячным показом “Мышеловки”.

Примечательным семейным событием стал и переезд (еще в марте) его мамы и отчима в Гринвей. Поселились они в лодочном домике, в “Ферри-коттедже”. Теперь им легче стало присматривать за садом и огородом и держать на контроле компанию “Агата Кристи лимитед”. Но они регулярно наведывались к себе в Поллирэч.

Макс осваивал новую модель “хамбера” в 125 лошадиных сил, а супруга его принялась за новую книгу под названием “Отель “Бертрам”. Когда он появится на прилавках, читателям захочется узнать, какой отель стал прообразом отеля книжного. И в те дни, и сейчас большинство любителей творчества Кристи считают, что это отель “Брауне”, старинный, роскошный и знаменитый, где так любят пить чай жители престижного района Мэйфер.

Из переписки Агаты и Эдмунда Корка, однако, явствует, что писательницу вдохновлял совсем другой отель, тоже весьма именитый. Получив в марте 1965 года рукопись, Эдмунд решил подстраховаться: “Думаю, важно убрать всякое сходство с отелем “Флеминг”… владелец отеля у нас так и остался под именем Капелло, надо бы изменить, слишком прозрачный намек на Манетта, реального хозяина “Флеминга”.

Вышедшую в середине ноября книгу газеты нахваливали, к концу года было продано 50 000 экземпляров. Фрэнсис Айлз из “Гардиан” счел, что “развязка” слишком неестественна, притянута за уши, но тут же добавил: “Но разве это так уж важно, когда мы берем в руки книгу Агаты Кристи? Важно то, что в любом случае мы не сможем оторваться от этой книги до последней строчки”.

“Отель “Бертрам” стал одним из самых популярных бестселлеров миссис Кристи. Но за две недели до его выхода в свет издательство “Коллинз” выпустило еще один, теперь уже ставший редкостью бестселлер. Это был сборник рождественских стихов и рассказов – “Звезда над Вифлеемом” и другие истории”. Почему-то принято считать, что она предназначалась для детей, но это не так. Макс назвал эти притчи “святочными детективными историями… и, возможно, это самые чарующие и самые оригинальные среди лучших ее произведений”. Кстати, сборник был выпущен под двойной фамилией – Агата Кристи Мэллоуэн.

В качестве рождественского подарка Эдмунд Корк получил от Агаты рукопись “Автобиографии”, которую она писала двадцать пять лет. Не хватало только последней главы, ее мемуаристка допишет в следующем году, завершив историю своей жизни в 75 лет. Почему она так решила? Она объясняет это в самой книге: “Теперь, когда я дожила до семидесяти пяти, думаю, пора остановиться: все, что касается жизни, уже сказано”.

Еще до Рождества Агата получила письмо от Фелпса Флэтта, нового президента нью-йоркской корпорации “Додд, Мид и компания”. Сообщив об этом Корку, она добавит: “Ничего себе имя! Не очень-то располагает” и посетует на то, что ее донимают просьбами писатели, жаждущие получить “авторизованную” биографию Агаты Кристи. “Я отнекиваюсь – в конце концов, я пока еще жива”.

Тем не менее в одном из редких интервью (журналисту “Санди тайме” Фрэнсису Уайндему), опубликованном двадцать шестого февраля 1966 года, она скажет: “Мне так нравится вспоминать всякие забавные случаи из детства. Наверное, я расскажу и о своей работе, но не очень много. Если кто-нибудь в будущем соберется описывать мою жизнь, надеюсь, они ничего не переврут”.

Личный друг Фелпса Флэтта, Гордон Кларк Рамзи, составлял подробную библиографию произведений Агаты Кристи, и потому его пригласили на несколько дней в Гринвей. Мистер Рамзи был преподавателем в Вустерской академии[88]. Этой аудиенции (именно так) он был удостоен в благодарность Флэтту, опубликовавшему в 1967 году книгу “Агата Кристи, мастер детектива”, причем благородно сдержавшему свое обещание: в опусе не затрагивалась частная жизнь героини.

Так вот Рамзи стал свидетелем и еще не улегшихся страстей по поводу фильма “Караул, убийство!”, наспех слепленного МГМ (с мисс Марпл), и страстей, вполне яростно бушующих в связи с намерением студии выпустить очередную поделку, теперь уже с Эркюлем Пуаро.

Фильм “Убийства по алфавиту” вышел на экраны в августе 1965 года, роль Пуаро исполнил Тони Рэнделл, поставил его Фрэнк Ташлин, более всего известный по шести фильмам с комиком Джерри Льюисом. И в “Убийствах по алфавиту” Ташлин тоже отдал дань незатейливому трюкачеству.

Только осенью боссы студии МГМ “дозрели” до того, чтобы расторгнуть контракт с компанией “Агата Кристи лимитед”, но прежде хотели выпустить новую версию “Десяти маленьких индейцев” (то бишь негритят), не привлекая к написанию сценария саму Агату Кристи. Набор актеров был несколько рискованным. Пригласили современных американских киноидолов Хью О’Брайана и Фабиана и английских исполнителей классической школы – Уилфрида Хайд-Уайта и Стенли Холлоуэя. Вот такая смесь. Продолжительность фильма 92 минуты, и ровно столько же длился его успех – один сеанс.

А 1966 год запомнился Агате в основном путешествиями. В январе Мэллоуэны отправились в Париж, остановились в отеле “Риц”, где их встречали, как членов королевской семьи. Макс подумал, что и стоимость номера тоже королевская (хотя им сделали скидку: всего 18 фунтов, включая оплату завтрака). И вообще Максу куда больше нравился элегантный “Бристоль”, чем “mauvais[89] стиль” пресловутого “Рица”.

После торжественного раута, устроенного издательством “Коллинз” в честь книги Макса “Нимруд и его останки”, Мэллоуэны отбыли в Бельгию, где посетили “Музей Эркюля Пуаро”. Это произошло в июне, а в августе была Швейцария (“воздух, каков воздух!” – восклицала Агата). Поселились они в Мерлингене, на Тунском озере. (“Пока я здесь, долой все проблемы!!! Пишите, только если что-то очень важное… никаких писем, и я буду совершенно счастлива… ”)

Одиннадцатого сентября они прилетели в Америку, где пробыли до конца года. Макс заключил контракт на обширный курс лекций. Он должен был читать в Гарвардском и Принстонском университетах. Потом посетить с лекциями Балтимор (Мэриленд), Вашингтон (округ Колумбия), Кливленд (Огайо), Остин и Даллас (Техас), Санта-Фе (Нью-Мексико). Далее – Лос-Анджелес, Беркли, Пало-Альто (Калифорния), Чикаго, Нью-Йорк, Филадельфия. А заключительное выступление планировалось в Йельском университете.

Но перед этим долгим вояжем Агата и Макс неделю отдыхали в Нью-Йорке, Агата прошлась по магазинам, где приобрела “необъятные трусы” – так она нарекла купальный костюм (и впрямь солидного размера), чтобы не упустить возможности при случае поплавать. Еще она побывала на могиле своего деда Натаниеля Миллера.

На бруклинское кладбище “Гринвуд” Мэллоуэны отправились на следующий же день после прибытия. Их сопровождающая писала, что “выдался солнечный, но не жаркий день”.

В послании Эдмунду Корку Агата отметила, что “Гринвудское кладбище очень похоже на Луксор… всюду гранитные монолиты”. Далее она совершила паломничество в коннектикутский Ист-Хэмптон, чтобы увидеть родной дом своих предков. “Как прекрасна осенью Новая Англия!” – писала она. О штате Вермонт: “Тут впервые за много лет попробовала настоящее сливочное масло!”

Американские поезда ей не понравились (“ланч там подают совершенно несъедобный”), зато понравилась архитектура и музеи, к примеру техасский город Остин показался ей “очень даже цивилизованным”.

К сожалению, совсем отрешиться от работы Агате Кристи не позволяли никогда. В Англии надумали выпустить сборник ее рассказов специально для молодых читателей, под названием “Тринадцать на счастье”. После этого Агату стали донимать вопросами. Она пожаловалась Корку: “В Америке ко мне подходили и спрашивали: “Так вы теперь пишете и для подростков?“ Но ведь это неправда. Я так всем и говорила… имею я хоть какое-то право контролировать то, как распоряжаются тем, что я написала?” Разумеется, он ответил “нет”, по сути дела – никакого. Выбор обложки и названия – за издательством.

Но случилось и кое-что приятное: в ноябре читателям представили книгу “Третья девушка”. Хотя там присутствовал наш старый друг Пуаро, Агата попыталась отойти от имиджа “старомодной писательницы”. На этот раз она писала о современных лондонских девицах, правда чуть ли не извиняющимся тоном. Хотя равно очевидно, что ей не нравятся свисающие до плеч патлы представителей поколения “Битлз” и вся эта “наркотическая культура”, вдруг проросшая – как неодолимые сорняки – сквозь трещины городского асфальта. Она не может не отметить грязные ногти и мешковатую одежду. Литературному критику из “Обсервер” не оставалось ничего другого, как написать: “Прочитав все это, я не удивлюсь, увидев мини-юбку и на самой А.К.”.

Накануне грядущего года Агата решила осмотреться и заново оценить свою жизнь. То, что она узрела, навевало глубокую скорбь. Мир был по сути прежним, хотя и стал неузнаваемым. Но определенно этот “цивилизованный мир” утратил нормы приличия.

Отвратительно. Ей семьдесят шесть лет, и все равно приходится зарабатывать на жизнь, хотя приняты юридические соглашения, защищающие ее авторские права. Она ужасно выглядит, хотя изо всех сил старается держать фасон. А самочувствие? Никогда еще не ощущала такой усталости.

Выход своим чувствам Агата дала в письме Корку, и тон этого письма выдает ее отчаяние: “И ты, и контора Гарольда Обера могли бы все-таки со мной считаться. И с моими чувствами. Я не дрессированная собачка, которая должна всем вам угождать. Я – писатель, и очень печально, что порой становится стыдно за себя”.

Да, ей было стыдно, что ее интересы уже никого не трогали. Ей не присылали сведения о полагающихся ей выплатах с продаж, никто ни разу не спросил, устраивают ли ее названия сборников рассказов, выпускаемых в серии “Гринвей эдишн”. “Итак, есть еще какие-то претензии, Агата? – вопрошает она и сама же отвечает, не обращаясь ни к кому определенно: – Да, имеются. Я бы хотела получать хоть какую-то информацию о своих заработках! И кто, как не ты, должен ею располагать?! Что ж, я нынче выпустила слишком много пара. Еще раз желаю всего самого лучшего в новом году. Всем привет. Ваша Агата”.

К счастью, в 1967 году многое изменилось к лучшему. Мэтью Причард окончил Оксфорд и все лето провел в Гринвей-хаузе. Осенью он занялся книжным делом, получив предложение от Алена Лейна, главы издательства “Пингвин букс”. А в мае Мэтью женился на прекрасной Анджеле Мэплз. Она часто приезжала в Гринвей. Агата писала Корку: “Мы очень рады за Мэтью. Такая славная девочка”. И это было истинной правдой. Жену Мэтью нашел замечательную.

В том же году внук Агаты продал свои права на “Мышеловку”. В беседе с корреспондентом “Дейли миррор” Тони Пернеллом (2002) он сказал, что не испытывает “никаких сожалений”, хотя Питер Сондерс (покупатель) продолжал неплохо зарабатывать на этой пьесе. По этому поводу Мэтью сказал: “Мы с ним договорились, что никогда не будем обсуждать размеры кассовых сборов”.

Эдмунд Корк теперь прилежно оповещал Агату о каждом новом издании (видимо, подействовало ее негодующее новогоднее письмо). А когда было задумано выпустить настольные игры на основе расследований Пуаро, Корк даже отослал Агате правила игры и образцы картонных фигурок и игрового поля. И что же получил в ответ? “Я не в состоянии выбрать подходящий вариант… они все ужасны. Не морочь мне голову подобными глупостями!”

А ведь сама потребовала, чтобы все ей предъявляли..

В июне Макс получил подарок: его “хамбер” поменяли на “вольво истейт”. На новеньком авто он продолжал лихачить, постоянно превышая скорость. В июле Агата прошла курс лечения у отоларинголога, надеясь, что станет лучше слышать. А в августе супруги отправились на две недели в Любляну, так они решили отметить годовщину свадьбы.

В октябре Макс (уже без Агаты) поехал в Иран читать лекции, и там его настиг второй инсульт. Его забрали в больницу, и снова обошлось без серьезных последствий.

Как видим, миссис Мэллоуэн, несмотря на все свои недомогания, оказалась выносливей более молодого Макса. Узнав, что муж в больнице, она страшно разволновалась, в письме Корку мы читаем: “Ждать, не зная, что тебя ждет, адская мука!”

Когда Макс вернулся домой (в Уинтербрук-хауз), вышла семьдесят третья книжка его супруги. “Бесконечная ночь”[90] поразила критиков. В литературном приложении к “Таймс” читаем: “Агата Кристи проявила невероятную смелость, сделав главным героем рабочего парня, который женится на несчастной девчушке из богатой семьи…”

Радоваться успеху новой книги и затевать по этому поводу торжество времени не было, поскольку Мэллоуэны готовились к последнему своему путешествию в Иран. Они называли его Персией (на старый лад) и хотели навестить столь любимую страну и ее жителей, тоже любимых. На этот раз не нужно было докапываться до таившихся под толщей песка и веков городов, не пришлось больше жарить баранину на керогазе и заваривать чай на воде из Тигра. Это был прощальный визит, ибо политические катаклизмы и солидный возраст больше не позволяли нашим заядлым путешественникам свободно перемещаться по планете. Но, покидая милую свою Персию, Мэллоуэны не стали говорить ей “прощай” и бросать на нее последний взгляд, ибо знали, что она будет с ними всегда. Оба действительно постоянно ее вспоминали.

В 1968 году Максу было пожаловано рыцарское звание. Таким образом, у его леди Агаты Кристи появился рыцарь, сэр Макс Мэллоуэн.

А в 1971 году возвеличили и Агату Кристи, удостоив ее титула “Дама Британской империи”, она была приглашена на обед в Букингемский дворец. Да, девочке, выдумавшей когда-то семейку Котят и воображавшей, что ее обруч – это поезд или рыцарский конь, пришлось долго ждать, но она все-таки стала знатной дамой, которой так мечтала быть в детстве.

До этого события, разумеется, появились книги, каждая чуть слабее предыдущей.

В 1968 году вышел роман “Пальцы чешутся, к чему бы?” (“Не самое лучшее творение Агаты Кристи, хотя попадаются фрагменты, пронизанные ее “фирменным” симпатичным авантюризмом и аурой опасности” – это отзыв Ричардсона из “Обсервер”).

1969 – “Вечеринка на Хеллоуин”, в торонтской газете “Дейли стар” читаем: “Пуаро усталый и вымученный, как и сама книга”.

1970 год, из печати вышла “Пассажирка до Франкфурта” с подзаголовком “феерия”.

Дороти Олдинг, прочитав присланную ей в Нью-Йорк рукопись, тут же отписала Корку: “Между нами говоря, я разочарована. На мой взгляд, это дурное подражание шпионскому роману, причем бездарному”. Именно Дороти настояла на подзаголовке, надеясь, что читатели заранее поймут: это иная Агата Кристи.

Мистер Хьюбии из “Нью-Йорк тайме” не пощадил ни книги, ни автора: “Роман слабый, слабее некуда. И это весьма прискорбно, поскольку у меня возникло такое ощущение, что миссис Кристи вложила в книгу много личного… гораздо больше, чем в другие”.

Коллеге Корку Дороти Олдинг прислала еще более резкие высказывания из той же рецензии: “Каждому случается написать плохой роман, с миссис Кристи такое случалось гораздо реже, чем с другими беллетристами. Но кто-то должен был вмешаться и не допустить этой публикации. Ни читателям, ни репутации самой писательницы данный опус не принес ничего хорошего”. Подчеркнув два последних предложения, Дороти спрашивает: “Уж не нас ли с вами имел в виду рецензент?”

Эй. Дж. Хьюбин мог иметь в виду что угодно, но разве посмели бы литературные агенты Агаты Кристи покуситься на прибыли? Разве решились бы они заявить своей знаменитой подопечной, что ей пора остановиться? Это было бы равнозначно убийству, потому что книги были ее жизнью.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.