Политбюро не скрывает недовольство Рейганом

Политбюро не скрывает недовольство Рейганом

В Москве росло раздражение по поводу того, что с Рейганом не удалось установить доверительного диалога. Пости все личные письма Рейгана Брежневу (за исключением самых первых), попадали затем на страницы американской прессы в соответствующем пропагандистском оформлении. Не было и конфиденциального канала, как это бывало при других администрациях, поскольку Рейган не видел в этом нужды. Все шло по официальным каналам через госдепартамент. Больше того, когда Громыко приехал на Генеральную Ассамблею ООН, то он не получил традиционного приглашения от американского президента приехать в Вашингтон для беседы с ним. А у Громыко было специальное поручение Политбюро лично высказать президенту нашу оценку состояния отношений с новой администрацией. Но он не смог этого сделать.

30 сентября Политбюро специально обсудило вопрос о переписке с Рейганом. На заседании отмечалось, что американцы пытаются-в выгодном для себя свете обыграть факт направления президентом США 22 сентября послания Брежневу, содержание которого сразу же предали гласности.

Соответствующую работу они проводят и через свои посольства за рубежом. В этой связи Политбюро сочло целесообразным довести до сведения руководства социалистических стран, а также некоторых нейтральных государств нашу оценку как самого послания Рейгана, так и той явно пропагандистской кампании, которую затеяли вокруг него США. В своем обращении к дружественным странам Советское правительство указывало, что „содержание послания президента преподносится американцами в тенденциозной форме, явно рассчитанной на то, чтобы создать впечатление конструктивного подхода администрации США к отношениям с СССР. Одновременно распространяются спекуляции, что в противоположность этому советская сторона ведет „жесткую линию". Все это вынуждает нас разъяснить, как в действительности обстоит дело с посланием президента США".

Следует иметь в виду, что особое возмущение в Москве вызвало то обстоятельство, что администрация Рейгана в погоне за пропагандистскими дивидендами стала использовать советско-американскую переписку на высшем уровне, организуя „утечки" в прессу надлежащим образом подготовленной информации. До сих пор, при всех предыдущих администрациях, такая переписка не предавалась гласности. Сам Кремль строго придерживался этого правила. Шаги администрации, конечно, не укрепляли доверия между руководством обеих стран и значительно обесценивали личную переписку на высшем уровне.

В Политбюро все же сочли целесообразным, чтобы Брежнев послал Рейгану ответное письмо. При этом сделать вид, будто не было „утечки" письма Рейгана в печать и переписка продолжается.

16 октября я вручил Хейгу это ответное письмо Брежнева. В нем, в частности, говорилось:

„Достойно сожаления то, что в Вашем письме вновь предпринимается попытка представить дело так, будто помехой на пути улучшения наших отношений и снижения общей международной напряженности является политика СССР. В нашей с Вами переписке я уже подробно говорил о безосновательности такой постановки вопроса. Равным образом не служит полезной цели и линия в Вашем письме на то, чтобы так или иначе увязать перспективу развития наших отношений с какими-то изменениями в „поведении" Советского Союза. Ставить так вопрос — значит заведомо заводить дело в тупик".

Далее Брежнев касался Кубы, Анголы, Кампучии, призывая Рейгана „без предвзятости" посмотреть на положение дел. Брежнев отвергал ссылку Рейгана на то, что советская „кампания антиамериканизма" является одним из факторов, отравляющих атмосферу.

„Если у кого есть основания предъявлять такой счет по поводу разгула враждебной пропаганды, так это у нас, советской стороны. Чего, например, стоит непрерывная кампания по поводу так называемой „советской военной угрозы". И зачем Вам лично, г-н президент, понадобилось недавно публично заявить, будто СССР строит свою политику в расчете на победу в ядерной войне? Разве Вы не знаете — быть может, это от Вас кто-то умышленно скрывает — мое заявление о том, что ядерная война явилась бы катастрофой для всего человечества?"

Письмо заканчивалось на позитивной ноте.

„Недавно состоялась встреча наших министров в Нью-Йорке (имеются в виду две встречи Громыко с Хейгом в сентябре. — А.Д.). В определенном смысле результаты положительные. Я имею в виду достигнутую договоренность о проведении переговоров по ограничению ядерных вооружений в Европе. Конечно, сделан только первый шаг… Открытым по-прежнему остается важнейший вопрос — о продолжении переговоров об ограничении стратегических вооружений… Будем надеяться, что наши с Вами обмены послужат делу установления лучшего взаимопонимания по ключевым проблемам советско-американских отношений".

Президент тем временем объявил о новой долгосрочной программе наращивания стратегических сил США. Она давала самый крупный прирост современных и наиболее мощных стратегических вооружений из всех планировавшихся и финансировавшихся любым президентом США. Программа включала строительство и развертывание 100 бомбардировщиков „Б-1" при одновременном продолжении работ над „бомбардировщиком-невидимкой" („Стелс"), создание более крупных атомных подводных лодок класса „Огайо", строительство 100 МБР „МХ", совершенствование систем управления и связи.

Эта программа сопровождалась соответствующей модификацией военно-стратегических доктрин США, в которых главным оставалось признание возможности ядерной войны. Рейган на пресс-конференции заявил о своей приверженности „ограниченной ядерной войне", а несколько позднее, в том же году, издал президентскую директиву № 32, в которой предусматривалась возможность ведения „затяжной" ядерной войны с СССР.

20 октября Политбюро вновь обсудило вопрос об отношениях с Рейганом. Конкретно рассматривался вопрос о том, что „среди измышлений", с помощью которых американские руководители пытаются как-то обосновать свой курс на форсирование наращивания ядерного арсенала США, особое место отводится тезису о том, будто советское руководство исходит из возможности победы в ядерной войне. А из этого делается вывод, что в основе такого подхода к ядерной войне лежат якобы агрессивные намерения СССР. С подобным заявлением недавно выступил и лично президент США.

В этой связи было решено опубликовать интервью Брежнева корреспонденту „Правды". Был одобрен следующий текст:

„Вопрос. Недавно президент Рейган заявил, что СССР, судя, дескать, по разговорам его руководителей „между собой", считает возможной победу в ядерной войне. Этим он пытался обосновать свой курс на форсированное наращивание ядерного арсенала США. Что Вы могли бы сказать по поводу упомянутого заявления американского президента?

Ответ. Оставляя на совести г-на Рейгана ссылку на то, будто ему известно, о чем говорят между собой советские руководители, по существу вопроса скажу следующее: начинать ядерную войну в надежде выйти из нее победителем может только тот, кто. решил совершить самоубийство. Какой бы мощью ни обладал, какой бы способ развязывания ядерной войны ни избрал, он не добьется своих целей. Возмездие последует неотвратимо.

Такова наша принципиальная точка зрения. Будет хорошо, если и президент США сделает ясное и недвусмысленное заявление, отвергающее саму идею ядерного нападения как преступную".

Таким образом, пропагандистская война — на самом высоком уровне — лишь усиливала напряженность в советско-американских отношениях.

С целью некоторой стабилизации отношений была предпринята обоюдная попытка договориться о следующей встрече министров. В течение всего ноября я обсуждал с Хейгом этот вопрос. В конце концов, была достигнута договоренность, что встреча состоится в Женеве 26–27 января 1982 года.