Письмо Брежнева Рейгану. Реакция в Вашингтоне
Письмо Брежнева Рейгану. Реакция в Вашингтоне
Хотя между Рейганом и советским руководством не существовало никакого конфиденциального канала, а сам Рейган явно предпочитал этому свою публичную риторику, в Москве было решено попытаться все же завязать с ним личную переписку.
6 марта Брежнев направил Рейгану личное письмо, которое представляет несомненный интерес. В письме, которое не было опубликовано до сих пор, излагались следующие основные мысли советского руководства:
— Существующее военно-стратегическое равновесие объективно служит сохранению мира на земле. Мы за то, чтобы, не нарушая этого равновесия, последовательно вести дело к снижению его уровня.
— Мы вообще за нормальные, добрые отношения с США, от состояния которых зависит климат международного положения в целом.
— Нынешнее состояние советско-американских отношений, острота проблем, требующих своего решения, вызывают необходимость в проведении и развитии активного диалога на всех уровнях. СССР выступает за такой диалог и готов договариваться о взаимоприемлемых решениях. Особое значение во всем этом имеют встречи на высшем уровне.
— Важно проводить профилактическую работу, предупреждать возникновение очагов военных конфликтов. В этом плане в Европе положительную роль играют меры по укреплению доверия в военной области, проводимые по решению общеевропейского совещания. Теперь мы предлагаем существенно расширить и зону применения таких мер. Мы готовы распространить их на всю европейскую часть СССР при условии, разумеется, соответствующего расширения зоны мер доверия и со стороны западных государств. СССР выступает за успешное завершение мадридской встречи. Особо важное значение имело бы принятие на ней решения о созыве общеевропейской конференции для обсуждения и решения вопросов военной разрядки и разоружения в Европе.
— Мы считаем, что разработка и применение мер доверия могли быть полезными и в районе Дальнего Востока.
— В некоторых странах высказывается мнение, что недавние наши предложения, касающиеся Персидского залива, нельзя оторвать от вопроса о пребывании советского военного контингента в Афганистане. Наша позиция состоит в следующем: будучи готовыми договориться по Персидскому заливу как самостоятельной проблеме и участвовать в отдельном урегулировании положения вокруг Афганистана, мы вместе с тем не возражаем и против того, чтобы вопросы, связанные с Афганистаном, были обсуждены в увязке с вопросами безопасности Персидского залива.
— Мы со своей стороны готовы продолжать без промедления соответствующие переговоры с США по ограничению вооружений и их сокращению — с сохранением всего положительного, что до сих пор было достигнуто в этой области.
В качестве одной из практических мер мы готовы договориться о том, чтобы уже теперь установить мораторий на размещение в Европе новых ракетно-ядерных средств средней дальности СССР и стран НАТО, т. е. заморозить в количественном и качественном отношении существующий уровень таких средств, включая ядерные средства передового базирования США в этом районе.
— Было бы полезно созвать специальное заседание Совета Безопасности с участием высших руководителей государств, чтобы наметить пути к оздоровлению международной обстановки, недопущению войны.
— Возвращаясь к мысли об очагах напряженности и задачи их ликвидации, предлагаем специально выделить вопрос о положении на Ближнем Востоке. Советский Союз готов вести совместные поиски с США, с европейскими государствами, так как политическое урегулирование там за последнее время оказалось отброшенным назад.
— Советские предложения, говорилось в заключение, охватывают широкий круг проблем, предусматривают меры политического и военного характера. Мы понимаем, что потребуется время для их изучения. Видимо, будет возникать потребность и в каких-то консультациях, обменах мнениями, короче — в различных формах диалога. Мы к этому готовы.
Такова была программа в области советско-американских отношений (письмо было обсуждено и утверждено на специальном заседании Политбюро). Хотя ряд положений в нем был изложен с запросом и не все было приемлемо в тот момент для США, в нем все-таки было достаточно позитивного материала для дальнейшего диалога между Москвой и Вашингтоном, если бы последний этого захотел. В духе этого письма были выдержаны и некоторые публичные заявления советского руководства.
Интересной была реакция на эти заявления двух видных американских политических деятелей: бывшего президента Никсона и рейгановского министра обороны Уайнбергера.
В беседе со мной Никсон позитивно отозвался о подходе СССР к советско-американским отношениям, изложенным Брежневым на только что состоявшемся XXVI съезде партии. Никсон сказал, что Брежнев правильно сделал, что не дал втянуть себя в публичную перепалку с Рейганом. Предложение о встрече на высшем уровне явилось полной неожиданностью для Рейгана (с которым Никсон говорил), ибо последний ожидал ответной критики и подготовился к ней, но никак не ожидал предложения о встрече. Общее состояние дел в наших отношениях, заметил Никсон, начинает меня сильно беспокоить, особенно учитывая явное непонимание в Белом доме мотивов, которыми вызваны те или иные предложения советской стороны.
В этой связи продолжал он, я позволю себе дать один личный совет Москве: не очень „выпячивать" тему о встрече на высшем уровне в дальнейшем публичном или негласном диалоге с Рейганом. Эта идея — по времени — скорее всего, претворится в жизнь в отношениях с европейскими лидерами, а не с Рейганом. Поясняя свою мысль, Никсон сказал, что Рейган разговаривал с ним по телефону сразу же после выступления Брежнева. К удивлению Никсона „кто-то уже успел внушить Рейгану мысль о том, что это предложение явилось результатом „решительной линии", занятой публично Рейганом в отношении СССР". Кроме того, Рейган думает, что, говоря о саммите, советский руководитель рассчитывает „переиграть" его на такой встрече, используя свой большой опыт, тем более что Рейган пока не разобрался во всех деталях.
Я, продолжал Никсон, постарался переубедить Рейгана, ссылаясь на свой опыт трех встреч на высшем уровне. Однако я не уверен, смог ли переубедить Рейгана в отношении оценок действий советского руководства. Он вроде по-прежнему убежден, под влиянием своего окружения, в успехе своего курса.
Несколько дней спустя я имел неофициальный разговор с Уайнбергером на обеде у Кендалла в связи с 60-летием последнего.
Я поинтересовался его мнением насчет предложений, высказанных Брежневым на съезде, а также в личном письме Рейгану. Уайнбергер ответил, что они изучаются. Однако если говорить откровенно и сугубо неофициально, добавил он, то он сам не предвидит быстрого улучшения отношений между нашими странами при администрации Рейгана.
На вопрос, почему он пришел к такому выводу, Уайнбергер немного помялся, а затем выпалил: „Москва считает, что она может обращаться с Рейганом, как с Картером, а Рейган намерен доказать обратное".
Я попросил уточнить, кто внушил Рейгану подобную экстравагантную мысль об оценках Москвы и на чем она, собственно, основывается.
Объяснения Уайнбергера носили сумбурный характер. Вначале он повторил избитый „тезис", будто СССР „испытывает" сейчас Рейгана, как он „испытывал" в свое время Картера (но на мой уточняющий вопрос он ничего не мог сказать конкретного). Затем попытался представить дело так, что советское руководство, убедив Картера пойти на встречу на высшем уровне, смогло „переиграть" его на этой встрече, заключив для себя более выгодный договор об ОСВ-2. Рейган не захочет, чтобы над ним „смеялись так же, как смеялись затем над Картером и его наивностью".
Я сказал Уайнбергеру, что его рассуждения не выдерживают критики. Взять, например, договор об ОСВ-2. Тут никто никого „не переиграл". Он отвечает интересам обеих стран. „Назовите мне ваши конкретные претензии к договору", — попросил я Уайнбергера. Он ответил, что еще не смог детально изучить договор и что этим занимается сейчас администрация.
Я заметил, что создается странная ситуация, когда договор заранее объявляется администрацией Рейгана „недостаточным или неудовлетворительным", а уж затем проводится его изучение с одной целью — „доказать его неприемлемость".
В целом надо сказать, что Уайнбергер произвел на меня удручающее впечатление своим примитивизмом и некомпетентностью в вопросах советско-американских отношений, что, впрочем, являлось тогда характерной особенностью администрации Рейгана.
24 марта я обедал с Хейгом. Он подробно расспрашивал о работе съезда КПСС, затем остановился на предложениях, содержавшихся в письме Брежнева Рейгану.
По словам госсекретаря, администрация США „в принципе" — за диалог с СССР на разных уровнях. Он надеется на встречу с Громыко по крайней мере на сессии Генассамблеи ООН (т. е. через полгода!) Для встречи на высшем уровне надо еще „немало поработать", прежде чем вопрос примет более конкретные очертания.
Хейга заинтересовала идея возможного обсуждения вопросов, связанных с Афганистаном, в увязке с вопросами безопасности Персидского залива. Но конкретно он ничего не предложил.
Относительно расширения мер доверия Хейг признал, что „он никак не ожидал, что мы пойдем на такие меры вплоть до Урала". Об этом он сказал и Рейгану. Вместе с тем он высказал фактическую неготовность США что-либо предпринять нам навстречу в отношении зон доверия „за пределами европейских берегов". Касаясь переговоров об ограничении стратегических вооружений, Хейг лишь заметил, что это предложение для них неприемлемо, поскольку оно означало бы „сохранение советского преимущества". США должны размещать свои ракеты в Европе. Он, по существу, уклонился от обсуждения проблемы Ближнего Востока, сославшись на то, что в этом районе сейчас переплелось „слишком много чувствительных и противоречивых элементов".
Из беседы явствовало также (он особенно и не скрывал этого), что вокруг Рейгана идет борьба не столько по существу политического курса, сколько вообще за влияние на президента. Хейг был недоволен тем, что в вопросы ведения внешней политики США пытаются вмешиваться „дилетанты из окружения президента".
Беседа с Кендаллом в начале апреля не оставила сомнения, что в Белом доме по-прежнему господствуют сильные антисоветские настроения. Видный предприниматель-республиканец имел хорошие связи в Белом доме. Хейг и Уайнбергер были его давние друзья. Он высказал мне свое беспокойство по поводу набирающей в Белом доме силу „теории публичных предостережений" СССР по разным вопросам, в первую очередь относительно Польши. Хейг не очень-то верит в эффективность этой теории, но он не против таких „предупреждений", полагая, что они могут создать в США выгодное для администрации впечатление сдерживания СССР, особенно когда последний и так не собирается что-либо делать.
К удивлению Кендалла, горячим сторонником „предупреждений" стал Уайнбергер, который вместе с помощниками президента Мисом, Бейкером и Алленом убедил Рейгана в целесообразности таких действий, придающих ему, помимо прочего, имидж „сильного президента". Уайнбергеру при этом очень нравится быть самому в центре внимания прессы, потому он и выступает часто с антисоветскими выпадами. Вообще же Уайнбергер все чаще вмешивается в сферу деятельности госдепартамента, что не нравится Хейгу.
В числе немногих иностранных послов я был (28 марта) на ежегодном обеде известного в Вашингтоне клуба „Гридайрон". На обеде было около 500 человек — представители администрации, конгресса, делового мира и средств массовой информации. По традиции, во время обеда объектом дружеских шуток становятся видные политические деятели, начиная с президента. Последний также выступил, обменялся остроумными репликами с лидером оппозиционной партии и другими. Немало было пародийных выступлений. Вообще это было интересное, чисто американское политическое шоу, несколько непривычное для иностранцев.
В театрализованном представлении неожиданно выступила супруга Рейгана, она участвовала в шуточном хоре группы переодетых корреспондентов, которые пели частушки и плясали. Это было необычно даже для американской аудитории. Как мне доверительно рассказал один из устроителей вечера, поскольку пресса недоброжелательно высказывалась о Нэнси Рейган (ее критиковали за высокомерие, увлечение дорогими вещами, богатыми знакомыми и т. п.), ей посоветовали пойти на такой экстравагантный шаг. Пресса это оценила и стала в более благоприятном свете освещать ее деятельность.
В перерыве у меня состоялся краткий разговор с Рейганом. После обмена обычными приветствиями он выразил надежду, что сможет в будущем более обстоятельно побеседовать со мной, заметив, что это рекомендовал ему и Никсон.
Я ответил президенту, что готов встретиться с ним в удобное для него время. Рейган сказал, что обязательно сделает это, но чуть позже. Чтобы беседа была полезной, он хотел бы глубже изучить вопросы внешней политики и отношений с СССР. Сейчас, добавил он в шутку, мне было бы трудно „на равных" вести беседу, поскольку Вы, как посол, „пережили" уже нескольких президентов США и хорошо знаете все детали вопросов, а я еще нет.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.