Любовь Брежнева (племянница Леонида Брежнева) Кремлевская Золушка
Любовь Брежнева
(племянница Леонида Брежнева)
Кремлевская Золушка
ИЗ ДОСЬЕ:
«Леонид Ильич Брежнев — на протяжении восемнадцати лет правитель советского государства. Обладатель всех высших наград и званий страны — Герой Социалистического Труда, четырежды Герой Советского Союза, Маршал Советского Союза, лауреат ордена «Победа».
Несмотря на всю противоречивость своего правления, в 2013 году был признан лучшим политиком СССР за всю историю.
Скончался в 1982 году в возрасте 75 лет.
Родной брат Леонида Брежнева Яков Ильич прожил 87 лет и умер в 1997 году.
Любовь Брежнева — дочь Якова Ильича, племянница Леонида Ильича. Автор книг о своей знаменитой семье. Живет в США».
Первая мысль, когда ее видишь: «Похожа или нет?». Она похожа. Не копия, конечно, но внешнее сходство с Леонидом Брежневым, что называется, налицо.
О том, что у генерального секретаря есть племянница, стало известно не так давно. Героиней семейной хроники Брежневых всегда была дочь Галина. О ней написаны сотни статей, опубликованы книги, сняты фильмы. Между тем как судьба ее двоюродной сестры Любови не менее драматична и интересна.
Сегодня Любовь Яковлевна (она дочь родного брата генерального секретаря) живет в Америке. И в Москве бывает наездами. В российской столице, где она пыталась устроить свою судьбу и где счастье было так возможно, ее больше ничего не держит.
Наша встреча оказалась возможна благодаря появлению на русском языке мемуаров Любови Брежневой. Перед тем, как начать беседу, я получил в подарок только что доставленный из типографии экземпляр: на обложке цвета кремлевской стены две фотографии — Любови и ее некогда всемогущего дяди, и огромная надпись: «Племянница генсека».
«Нравится?» — улыбаясь, спросила автор. И поведала о себе, своих родственниках, надзоре КГБ и многом другом…
— Родилась я на Урале, моя мама из казачества. Прадед был казачьим атаманом. Родители познакомились во время войны. Папа вместе с металлургическим техникумом, где преподавал и в котором Леонид Ильич до войны был ректором, эвакуировался в Магнитогорск. И встретил 17-летнюю красавицу-маму, от которой скрыл, что женат. В общем, банальная история.
Мама узнала обо всем, когда была на 8 месяце беременности, получив письмо от жены отца. От пережитого шока у нее отнялись ноги. Но тем не менее с отцом жить она не стала. Сказала ему: «Если ты раз обманул меня, значит, и еще раз обманешь». Посадила его на поезд и отправила к семье. Позже у папы родилась еще одна дочь.
Я впервые встретилась с отцом, когда мне было 4 года. Мама разрешила ему приехать, когда собиралась выходить замуж. С тех пор мы стали общаться с папой. Хотя все равно мать старалась, чтобы я была ближе к отчиму.
* * *
А Леонида Ильича я увидела, когда мне было лет пять. Но по-настоящему мы познакомились в Магнитогорске, куда он приезжал по делам как первый секретарь ЦК компартии Казахстана. Мне тогда было уже 10 лет. Леонид Ильич был таким красивым мужчиной, что я даже спросила маму, почему она не вышла за него замуж.
Когда дядя стал расти в должностях, мама поменяла мою фамилию на отцовскую. И я стала Брежневой. Хотя при этом мама очень боялась, что из меня станут делать принцессу.
В общем-то, так оно и произошло. Правда, в своей знаменитой семье я была, скорее, на положении Золушки. Но у меня хорошая закваска и пребывание под сенью дядиного могущества меня не испортило.
Мама не отпускала меня в Москву, они долго вели с отцом переговоры. Леонид Ильич к тому времени был уже очень большим человеком в стране и хотел, чтобы все его родственники тоже перебрались в столицу. Я приехала сюда впервые в марте 1964 года. На разведку. Такая вся провинциальная, скромная, наивная, заранее всех обожающая. И я благодарна отцу за то, что он показал мне этот город с самых положительных сторон. Отрицательные я узнала сама, когда стала здесь жить.
Отец поселил меня в номере «люкс» гостиницы «Москва». Потом я поняла, что его сняли не столько для меня, сколько для того, чтобы вести там секретные переговоры с секретарями обкомов. Папа помогал брату в организации заговора по свержению Хрущева. Они шушукались, пили коньячок. А потом мы все вместе отправлялись в гостиничный ресторан на 7-м этаже, где за отцом был закреплен отдельный столик. Мы с папой были помешаны на домашней лапше и котлетах по-киевски. Нас в ресторане принимали, наверное, за ненормальных.
Во взрослые разговоры я не вникала, мне это было совсем не интересно. Я, как и все девчонки, мечтала стать актрисой. И отец, у которого одно время был роман с Екатериной Фурцевой (министром культуры СССР. — Примеч. И.О.), взялся устроить меня во ВГИК.
Екатерину Алексеевну мы застали на одной из загородных дач. Министр культуры лежала, свернувшись калачиком, на садовой скамейке. Когда папа ее разбудил, Фурцева кинулась к нему целоваться, приговаривая, что вопрос о моем поступлении уже решен и я завтра же стану сниматься в главной роли у Бондарчука. Больше к вопросу о моем актерстве мы не возвращались. Было решено отдать меня в институт иностранных языков.
Поступала я очень интересно. На экзаменах на меня смотрели, затаив дыхание, и дрожащей рукой ставили пятерки. Никто даже не слушал ту чушь, которую я несла. Экзаменаторы мечтали только о том, чтобы я поскорее убралась из аудитории. По идее, меня подобное отношение должно было бы радовать. Но я сразу поняла, чем за все придется платить.
Когда отец первый раз привез меня в институт, я попросила его оставить машину подальше от входа, чтобы никто не видел. В коридоре, как сейчас помню, стояли девочки. Я скромно подползла, такая вся провинциалка, и вдруг слышу как одна студентка с придыханием говорит: «Знаете, мы будем учиться с племянницей самого товарища Брежнева». Меня всегда убивало, что меня воспринимали лишь как племянницу Брежнева.
Так же произошло и с моим отцом. К нему было прибито клеймо «брат Брежнева». Он с этим жил, и с этим умер.
Как-то папа сказал: «Я всю жизнь носил обноски (дядя Леня был на 7 лет старше) после брата. И так из них и не вырос».
* * *
Отец был хорошим, милым, замечательным человеком, таким же как Леонид Ильич. Много лет проработал на металлургическом комбинате, был начальником цеха. Ходил в кепке, брезентовых штанах, и все знали его как Яшу. Когда Леонид Ильич стал большим человеком, он перевел брата в столицу.
Отца — как же, брат самого Брежнева — тут же устроили в Комитет по науке и технике, которым руководил Гвишиани, зять Косыгина. Он был назначен заведующим отделением. Первое время папа почти плакал, говорил, что не понимает, чем ему надо заниматься. Потом его перевели в министерство черной и цветной металлурги.
С ним сразу же все захотели познакомится, он стал вести бурную светскую жизнь, ходить в рестораны. В общем, пошло-поехало, и он начал спиваться.
Я тоже попала в довольно-таки незавидную ситуацию. С одной стороны, меня воспринимали как племянницу генсека. Но с другой стороны, его семья меня не принимала. Делала вид, что меня нет. А ведь каждому человеку неприятно, когда она него плюют. В особенности, если плюют сверху. А дядина семья поступала со мной именно так. Леонид Ильич пытался меня защитить, но куда там…
У отца с мамой даже был уговор, чтобы я общалась с дядей, а с его семьей ни в какие отношения не вступала. Я так и делала, да и с их стороны особой прыти наладить контакт не проявлялось.
Папу это очень расстраивало. Он даже плакал иногда: «Как же так, мою мурзилку обижают!». Но простим им это…
* * *
Жили они в основном на дачах. Одна была в Завидово, другая — на Рублевском шоссе. Очень скромные, надо сказать.
Виктория Петровна — дядина жена — сделала все, чтобы оттолкнуть нас с отцом от Леонида Ильича, и нагнала своих родственников. Мы с отцом последние годы ходили к дяде в его кабинет на Старой площади. Он был под номером шесть. И я всегда у отца спрашивала, как там дела в палате номер шесть. Папа очень злился.
В Москве у Брежневых была специальная однокомнатная квартира, в которой Виктория Петровна хранила подарки, полученные Леонидом Ильичом от разных стран. Как-то она, непонятно зачем, взяла с собой на ту квартиру отца. Он рассказывал мне, что на полу стояли коробки, на которых были написаны имена детей и внуков генсека.
«Первая леди» не ладила с братом мужа. Во время их очередной ссоры отец в сердцах сказал: «Дурак я, что не дал тогда Леониду отрубить ей башку».
Оказывается, как-то во время войны Виктория Петровна устроила мужу скандал из-за своего якобы чересчур скромного гардероба. Леонид Ильич в ответ на ее сетования молча сгреб все платья в одну охапку и топором изрубил на мелкие кусочки.
Когда у меня закрутился роман с немцем, дядю стало от меня «колотить». С Хельмутом, слушателем военной академии, мы встретились в квартире знаменитого кинорежиссера Романа Кармена.
Это была любовь с первого взгляда. В тот вечер в гостях у Кармена находилось много знаменитых людей. Актер Николай Черкасов предложил устроить тест на интеллект. Я пыталась отказаться, так как была невысокого мнения о себе и попросту боялась опростоволоситься. Но Черкасов настоял на своем. Хельмут тоже прошел тест. И представляете, наши с ним результаты были одинаковы!
Мы стали встречаться. Но сверху, видимо, была дана команда — остановить наш роман. Поначалу я стала замечать, что во время моего отсутствия в моей комнате кто-то бывает, у меня стали пропадать вещи и письма. А потом кагэбэшники и вовсе перестали стесняться.
Однажды меня вызвали на допрос и прямо сказали, что я должна прекратить общение со «своим фашистом». Я попыталась намекнуть, кто мой дядя и заявила, что генеральный секретарь очень любит свою племянницу. В ответ мне засмеялись прямо в лицо и намекнули, что очень часто подобные встречи заканчиваются самоубийством допрашиваемых. Это уже было чересчур!
Мы с Гельмутом решили подать заявление в ЗАГС и официально оформить свои отношения. Когда у меня отказались его принять, я заявила, что закон о запрете браков с иностранцами отменен. «Для всех, кроме племянницы Брежнева», — ответили мне.
Последней надеждой был разговор с дядей. Но он мой рассказ о романе с немцем воспринял довольно негативно. Назвал Гельмута «фрицем», а услышал его имя, неудачно пошутил: «Хорошо хоть, что не Адольф». На мою просьбу выпустить нас с Хельмутом за границу, ответил: «Тебя отпущу и другие побегут. И останусь я один с Косыгиным. Да и Косыгин по возможности свалит». Вскоре Хельмуту пришлось уехать из Союза и вернуться в Берлин.
В последние годы у нас с дядей были довольно сложные отношения. Хотя, как мне кажется, он относился ко мне с уважением. Потому что я была одной из немногих, кто всегда говорил ему правду в лицо. Он, правда, сердился, а однажды не выдержал. «Если ты такая умная, — сказал дядя Леня, — то садись на мое место. И я посмотрю, каково тебе тогда будет».
* * *
Отношения в их семье были сложные, недружные. Леонид Ильич плакал из-за своей семьи, я видела. Из-за детей, из-за жены.
Он был очень несчастным человеком. У него даже был комплекс неполноценности на почве своих непутевых детей. Когда Михаил Суслов (человек, которого считали «серым кардиналом» Советского Союза: в годы правления Брежнева именно Суслов определял идеологию страны. — Примеч. И.О.) начинал в компаниях разговор о том, в какой строгости и дисциплине воспитаны его дети, дядя говорил: «На что это ты, Миша, намекаешь? Не на балбесов ли моих? Ты прав, мне с ними действительно не повезло».
Суслов, кстати сказать, был одним из немногих, кто не злоупотреблял своей властью. Когда его дочь вышла замуж, он поселил молодых в своей квартире. Чего никак нельзя сказать о Косыгине или Андропове, о скромности которых ходят легенды.
Когда я встречалась на приемах с невесткой и дочерью Андропова, то всегда поражалась их элегантной и дорогой одежде, которые нельзя было купить даже в кремлевском магазине. Дядя в шутку называл Андропова «лубянским скромником».
Из всего своего окружения Леонид Ильич больше всех любил Черненко. Называл его своей самой верной собакой. На мой вопрос о других «соратниках», дядя сказал: «Другие на следующий же день после моей смерти придут поковырять мою могилу».
* * *
Единственным членом семьи Брежневых, кто отнесся ко мне доброжелательно, была Галина. Она была человеком с доброй душой. Хорошая, но заблудшая.
Я так говорю не потому, что она умерла. Галя действительно была неплохим человеком. Но на ее тусовки я никогда не ходила, ни она сама, ни ее друзья не были мне интересны. Галина, к сожалению, не вынесла то бремя славы и ответственности, которое выпало на ее долю. Она потеряла себя. Как и мой отец.
Он звал меня жить к себе — он тогда жил в Староконюшенном, где его соседом был писатель Михаил Шолохов. Я пару раз была на тусовках с балеринами, за которыми он ухаживал, и всякими делами. Когда к отцу приставили мальчиков из Комитета госбезопасности, Шолохов сказал ему: «Твои соглядатаи мне всех девочек распугают. Давай их обольем керосином». Я отказалась поселиться у отца. Он меня за это потом упрекал. Ты, говорил, лишила меня возможности проявить свои родительские чувства.
Они долго с дядей обсуждали, куда меня поселить и, в конце концов, дали комнату в общежитии МГУ. Сегодня меня удивляет, почему никому из них не пришло в голову сделать мне однокомнатную квартиру? Нет, они поселили меня в общежитии. И там уже эти мальчики из КГБ могли делать со мной все, что хотели. Романа с иностранцем мне так и не простили…
Незадолго до смерти Леонид Ильич позвонил отцу и сказал, что очень устал. «От чего ты устал?» — спросил папа. «От жизни», — ответил дядя и повесил трубку. Через несколько недель его не стало…
* * *
Зимой 1989 года мне позвонил один приятель и сказал, что в американском посольстве дают анкеты на выезд. Я тогда работала в обществе «Знание», в журнале «Твое здоровье». Писала какие-то статьи. На собеседовании в посольстве девушка, увидев мою фамилию, спросила: «Ну что, Вам было хорошо, а теперь плохо и Вы бежите?». Но в конце концов мне дали статус эмигранта.
Приехала я в Штаты без языка, без друзей. Первые 2 года были сплошным страданием. А потом ничего, привыкла. В 1995 году у меня там вышла книга. Но то, что опубликовано здесь, более откровенно. Хотя я сказала половину из того, что могла сказать.
Поначалу меня одолевали сомнения, стоит ли раскрывать секреты семьи? Но сами же Брежневы меня на это и подтолкнули. Когда им стало известно о моих переговорах с издательством, то они стали выставлять меня в глазах общества чуть ли не как самозванку и княжну Тараканову.
Ох уж эти родственники! Они ведь даже не дали денег, чтобы моего отца смогли похоронить по-человечески. В результате папу кремировали. А мне даже не сообщили о его смерти. Я какое-то время думала, что он живет в доме для престарелых…
В Америке у меня началась новая жизнь…
Провожая меня, начинающая писательница призналась, что не писала документальную повесть и не ставила своей целью очернить кого-то или, наоборот, превознести. Она просто поведала то, что считала нужным. И написала то, что за что ей не стыдно. Потому что сделала все это с любовью.
«Игорь, а Вы не женаты? — неожиданно спросила Брежнева. — Тогда я Вам подпишу книгу. Держите».
На улице я раскрыл подаренный экземпляр. На первой странице было написано: «С любовью от Любови»…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.