Демонтаж разрядки
Демонтаж разрядки
Разрядка в советско-американских отношениях в 70-х годах оказалась недолговечной. В конце этого десятилетия на смену ей пришли новое обострение напряженности и вновь „холодная война".
Кто несет за это ответственность? США или Советский Союз? Американские историки возлагают основную вину на СССР, его внешнюю и внутреннюю политику. Наши историки времен существования Советского Союза, в свою очередь, практически единодушно винили во всем Соединенные Штаты, их политику и действия. Российские исследователи, отдавая дань новому подходу ко всем прежним официальным концепциям, начали с не меньшим усердием винить во всем прежний режим, находившийся у власти в СССР. Лишь немногие в своих работах стремились дать более сбалансированную оценку.
Дело в действительности обстояло гораздо сложнее. Да и вряд ли кто может дать сейчас исчерпывающий ответ на поставленный вопрос. Ясно, однако, одно: весь процесс демонтажа разрядки явился результатом развития и сложного переплетения различных внутриполитических и внешнеполитических факторов, действовавших в обеих странах.
Постараемся кратко суммировать и проанализировать некоторые из этих факторов.
1. Основной причиной неудачи с разрядкой в тот период явилось существование непримиримых противоречий между господствовавшими государственными идеологиями и связанными с этим подходами СССР и США к разрядке, разных ее концепций, что, в конце концов, и разрушило этот процесс. Советское руководство, равно как и администрации Никсона-Форда- Картера, никогда не пыталось подвергнуть сомнению свою собственную аргументацию, собственные постулаты. Философские и политические противоречия тезиса „разрядка есть форма классовой борьбы" вообще не обсуждались и не подвергались сомнению в советском руководстве. Курс на разрядку осуществлялся параллельно с расширением военной и дипломатической активности в „третьем мире". В то же время США, стремясь, как и СССР, уменьшить ядерную угрозу — и в этом было главное достижение разрядки, — продолжали вести глобальное противоборство с Советским Союзом и оказывать всесторонний нажим на социалистическую часть международного сообщества. При этом у обеих сторон сохранялось совершенно различное видение развития мировой истории и своего места в ней, а их мышление оставалось в основном конфронтационным. Все это не могло не найти своего проявления в конкретной политике обеих сверхдержав, в их концепциях разрядки, во вспышках „холодной войны".
2. Начало разрядки совпало по времени с приходом к власти Никсона и Киссинджера. Оставаясь консерватором, Никсон как президент, несомненно, стал задумываться над поиском новых подходов к решению существовавших проблем, к отношениям с Советским Союзом. Тем не менее, при всех бесспорных заслугах Никсона и Киссинджера в становлении политики разрядки в отношениях с СССР, у меня — а я общался с ними близко и часто — сложилось твердое мнение, что, оказавшись у власти, они не располагали еще готовой или продуманной концепцией разрядки, и тем более окончания „холодной войны". Думаю, что последнее вообще не ставилось ими в качестве конкретной конечной цели.
В первый год-полтора они не проявляли заметных инициатив в области советско-американских отношений; а конкретные шаги в этой области в тот момент тем более не занимали приоритетное место во внешней политике США. Главным для них было решение назревших задач внешней политики страны. Важнейшим побудительным мотивом улучшения Отношений с СССР стала прежде всего острая для США ситуация в Юго-Восточной Азии. Короче, концепция разрядки стала увязываться с более краткосрочной задачей — прекращение войны во Вьетнаме.
Однако было бы недопустимым упрощением все связывать с Вьетнамом. Начинали действовать объективные факторы первостепенного и долгосрочного характера, прежде всего возникновение военно-стратегического паритета СССР и США, что имело большое значение для их безопасности. Отсюда стремление найти и зафиксировать путем переговоров наиболее благоприятные для себя параметры стратегических и обычных вооруженных сил. Играло свою роль и желание администрации США — через укрепление контактов с Москвой — контролировать стремление западноевропейских союзников к самостоятельному развитию отношений с СССР. Время от времени и предвыборные соображения влияли на шаги по нормализации советско-американских отношений, но это были соображения скорее тактического, чем стратегического порядка.
3. Сменявшие друг друга администрации Никсона, Форда и Картера не придерживались последовательного курса на разрядку, да и сама концепция разрядки понималась ими противоречиво и двусмысленно. Достаточно напомнить факт объявления Белым домом повышенной боевой готовности осенью 1973 года в разгар арабо-израильской войны. Да, впрочем, руководство США, говоря откровенно, не было готово на деле признать СССР в качестве равного политического партнера в международных отношениях (например, на Ближнем Востоке), хотя такое партнерство и было зафиксировано в ряде соглашений этого периода.
4. Важно и то, что лагерь сторонников разрядки в США практически не действовал как единая коалиция, в то время как противники разрядки были хорошо организованы и действовали активно („Комитет по существующей опасности" из представителей влиятельных кругов сыграл в процессе де монтажа разрядки особо вредную роль). На первый план вновь стали выходить представители наиболее консервативной, шовинистической и воинственно настроенной части американских политических кругов во главе с Рейганом, выступавших за возвращение Соединенным Штатам „мирового лидерства", потерянного в результате поражения во Вьетнаме.
5. Большой ущерб делу разрядки нанесли события в „третьем мире" (Ангола, Эфиопия, Сомали, Йемен, Афганистан). Выработанная Киссинджером совместно с Никсоном концепция разрядки оказалась подорванной. Разрядка, как выяснилось, совсем не гарантировала желаемого правительством США замораживания социально-политического статус-кво в мире. Не оправдались надежды на отказ Советского Союза от доктрины интернациональной солидарности и от поддержки определенных сил в национальных движениях ряда стран „третьего мира", которые, по существу, подрывали такой статус-кво. Москва при этом исходила из явно ошибочной предпосылки, что можно отделить отношения с США от событий в других частях мира и от своей политики там.
В свою очередь, в США набирала силу доктрина „увязок" различных проблем в отношениях с СССР с целью оказания давления на Москву. Сторонником этой доктрины был Киссинджер. Однако она постоянно вступала в противоречие с его же главной концепцией, что договоренность между СССР и США в области ограничения ядерного оружия имеет первостепенное значение. Так что в этих вопросах, фигурально говоря, Киссинджер сталкивался с самим Киссинджером.
Все это привело к фактическому замораживанию американской стороной переговоров по ОСВ, когда началась предвыборная кампания в 1976 году, и к решению президента Форда заменить в своих выступлениях слово „разрядка" лозунгом „мир с позиции силы". В то же время тема „наращивания советской военной мощи" вновь заняла видное место в политических выступлениях представителей администрации. При этом все неблагоприятные для США социально-политические процессы в мире без особого разбора рассматривались уже как проявление „советского экспансионизма". На этом фоне происходило известное поправение самого Киссинджера, который был одним из американских архитекторов политики разрядки.
6. Внутриполитический тыл политики разрядки в США был подорван „уотергейтским" скандалом, который резко снизил способность администрации США (Никсона и Форда) проводить последовательный курс в советско-американских отношениях. К тому же в условиях США, где внешняя политика обычно персонифицируется с президентом, скандальный уход Никсона невольно порождал серьезные сомнения и в отношении правильности проводившейся им политики разрядки, чем воспользовались ее противники. 7. Сыграл свою роль и серьезный экономический кризис 1974–1975 го дов, который сопровождался политическим натиском правых кругов во главе с Рейганом. 8. Наконец политика ограничения эмиграции из СССР, преследование диссидентов и связанные с этим эксцессы, получившие громкий общественный резонанс на Западе, наносили большой ущерб делу разрядки. Значительная часть американских либералов, обычно выступавших за ограничение гонки вооружений, за ослабление напряженности в советско-американских отношениях, т. е. бывших до этого нашими естественными союзниками, стала де-факто смыкаться — на основе неприятия такой советской политики в области прав человека — с противниками разрядки. Последним во главе с сенатором Джексоном удалось таким образом создать достаточно широкую коалицию сил, чтобы остановить процесс разрядки на торгово-экономическом направлении, а позднее, во второй половине 70-х годов, вообще в советско-американских отношениях в целом. Отсутствие широких контактов между парламентами и общественностью обеих стран, а также в торговых, культурных и научных областях препятствовало формированию материальной и социально-политической базы разрядки, а также способствовало разительной неосведомленности друг о друге, а подчас и об истинных мотивациях их действий. Это мешало поискам развязки в весьма эмоциональной для обеих стран сфере — вокруг проблемы прав человека — и нейтрализации многих стереотипов „холодной войны". Наоборот, непонимание друг друга лишь усиливалось. Росла консолидация противников улучшения отношений с СССР.
9. Важным фактором в подрыве разрядки в советско-американских отношениях играло то обстоятельство, что она все больше зависела от развития процесса ограничения стратегических вооружений, т. е. она имела сравнительно узкую базу для развития сотрудничества. В известном смысле это было неизбежно, ибо до 1972 года отношения между сверхдержавами концентрировались на ядерных вопросах (Договор о запрещении ядерных испытаний, Договор о нераспространении ядерного оружия, Договор по ПРО и ОСВ-1). Но в период 1972–1974 годов СССР и США расширили эту область, включив три новые сферы: другие формы контроля над вооружениями (венские переговоры по ограничению вооруженных сил и вооружений в Европе), торговлю и регулирование отношений в период кризисных ситуаций. К сожалению, на венских переговорах в этот период не было достигнуто какого-либо прогресса. В экономической области существенный удар был нанесен конгрессом в январе 1975 года; дальнейшие попытки с обеих сторон найти компромиссное решение в вопросе о предоставлении Советскому Союзу режима наибольшего благоприятствования не имели успеха. Что касается регулирования кризисных ситуаций, то в различные моменты в течение 1974–1976 годов обе сверхдержавы вели себя так, как если бы вообще ими не был подписан в 1972 году в Москве на встрече на высшем уровне важный документ: „Основы взаимоотношений между СССР и США". Если бремя ответственности за нарушение принципов этих взаимоотношений в Африке лежало в основном на Москве, то на Ближнем Востоке, в антисоветских поощрениях Китая — на Вашингтоне. В целом же в глобальном масштабе дипломатия обеих стран не смогла найти путей, как жить при сохраняющихся, разногласиях по разным вопросам, не нанося серьезного ущерба важным стратегическим направлениям взаимоотношений между обеими странами, т. е. делу разрядки. Отсутствие более откровенного обмена мнениями и сотрудничества в преодолении разногласий лишь усугубляло положение вещей.
Когда, например, переговоры по ограничению ядерных вооружений стали заходить в тупик из-за общего ухудшения политической атмосферы, то и разрядка оказалась обреченной.
10. Отсюда общий вывод: военная разрядка не могла существовать одна без разрядки политической. А отсутствие прочного политического консенсуса в США в пользу поддержки разрядки явилось одной из основных причин ее неудачи. В целом же значение разрядки в 70-е годы не следует недооценивать. Она прежде всего показала всему миру отсутствие фатальной неизбежности непрерывного конфронтационного противостояния двух сверхдержав, двух социально-политических систем. Она значительно уменьшила риск ядерного столкновения. В этот период были заключены важнейшие соглашения и достигнуты серьезные договоренности по военным вопросам. Процесс переговоров по ограничению стратегических вооружений, как позже и других вооружений, все прочнее, хотя с колебаниями и задержками, входил в повестку дня отношений обеих держав. Все это было, несомненно, успехом как американской, так и советской внешней политики. Но, к сожалению, в целом разрядка 70-х годов оказалась не только неполной, но и непрочной, недолговечной.
Остановимся теперь на политике Советского Союза.
При достаточно искренних и настойчивых попытках нашей дипломатии наработать определенный минимум доверия в отношениях с США, добиваться ослабления международной напряженности, ограничения и сокращения вооружений эта политика сталкивалась с немалыми внутренними препятствиями как политико-идеологического, так и военно-практического порядка, сильно вредившими ей.
Мы уже упоминали некоторые из них. Прежде всего — излишняя заидеологизированность нашей внешней политики. Это проявлялось, в частности, в нашем идеологическом противостоянии, в нашей бездумной вовлеченности в далекие от нас региональные конфликты во имя выполнения „интернационального долга" в отношении других народов, что сопровождалось растущими подспудными великодержавными устремлениями советского руководства и было чревато неизбежными — и, к сожалению, ненужными — осложнениями в отношениях с США. Главное мы стали создавать опасный прецедент и непосредственно втягиваться в военные действия в странах „третьего мира", подрывая существо разрядки. Можно прямо сказать, что международная разрядка 70-х годов во многом была похоронена на полях нашего соперничества в „третьем мире", хотя советские лидеры были не в состоянии (или не хотели) это понять.
В руководящих кругах СССР считали, что эти региональные конфликты носят побочный, второстепенный характер и что их можно будет как-то изолировать от основных вопросов отношений с США, например, от переговоров по ОСВ (справедливости ради надо сказать, что все это в немалой степени относилось и к политике администраций Никсона-Форда-Картера, например, на Ближнем Востоке, где американская дипломатия настойчиво добивалась исключения советского влияния и советского участия в ближневосточном урегулировании).
Крупным негативным фактором, постоянно осложнявшим отношение с США и процесс разрядки, было нарушение прав человека в СССР (вопросы эмиграции и диссидентства). Постановка таких вопросов неизменно встречалась советским руководством (и соответственно советскими дипломатическими представителями за рубежом) в штыки, крайне болезненно и рассматривалась как недопустимое вмешательство во внутренние дела СССР. Это усиливало в США не только враждебность в отношении СССР, но и восприятие общественностью советского строя как „империи зла", с которой немыслимо мирно сосуществовать или проводить совместную политику разрядки. Не случайно крайние консерваторы размахивали лозунгом „лучше быть мертвым, чем красным".
Еврейские круги США, которые особенно активно будоражили проблему прав человека, добивались свободы эмиграции из СССР, чему упорно противодействовало советское руководство (тут немалую роль в начале играли идеологические причины: как это так, уезжать из социалистического общества, лучшего в мире?). Наши отношения с еврейской общиной приобрели конфронтационный характер, особенно когда под ее влиянием американский конгресс отказал Советскому Союзу в предоставлении режима наибольшего благоприятствования в торговле. Из-за проблемы эмиграции влиятельные еврейские круги в США играли резкую оппозиционную роль по любым вопросам дальнейшего развития советско-американских отношений. А это в значительной степени сказывалось на американских средствах массовой информации.
Я до сих пор убежден: если бы мы вовремя сняли этот конфликт с еврейскими кругами, то тем самым во многом способствовали бы и развитию процесса разрядки с США. Я несколько раз ставил этот вопрос перед высшим советским руководством, включая Брежнева и Громыко. Однако их позиция была иррациональна: по существу самого вопроса они давали невразумительный ответ, сопровождавшийся раздраженными комментариями о том, что „нельзя уступать нажиму сионистов и позволять им вмешиваться в наши внутренние дела". Тезис „права человека — это исключительно наше внутреннее дело" долго и упорно главенствовал в нашем руководстве.
Отрицательным фактором была и недооценка советскими руководителями роли американского конгресса во внешней политике США. Здесь сказывалось прежде всего их неуважение к собственному парламенту, который штамповал все решения партийного руководства. Соответственно в Москве считали, что главное и чуть ли не решающее значение имела только договоренность с президентом, поэтому не следует особенно принимать во внимание настроения в конгрессе. В результате он преподнес „сюрпризы", сильно ударившие по политике разрядки и советско-американским отношениям. Достаточно вспомнить отказ законодательного органа предоставить СССР режим наибольшего благоприятствования в торговле или ратифицировать, договор об ОСВ-2.
Надо сказать, что идеологический плен брежневского поколения усугублялся изоляцией от внешнего мира, которая была тяжелым наследием Сталина. Явление „зеркального отражения" — перенос советского опыта и понятий на американскую политику — еще одно следствие изоляции и нашей неосведомленности. Советское руководство и народ не понимали Америку, воспринимая, например, Никсона, как своего рода американского генерального секретаря, и только в 1973 году стали уяснять, что есть и другая, не меньшая сила — конгресс США. Явно недооценивалось влияние американского общественного мнения и внутренних факторов. Конечным итогом добровольной самоизоляции стали подозрительность и настороженность в отношении малоизвестного внешнего мира, особенно США. Последним приписывались в основном враждебные и экспансионистские намерения. Впрочем, американская сторона в такой же степени, если не больше, страдала этим пороком.
Значительным фактором, исподволь подрывавшим разрядку, было растущее влияние в Советском Союзе военно-промышленного комплекса. И дело тут не только во все увеличивавшихся аппетитах этого комплекса, как это было и в США. Главное — выход из-под политического и гражданского контроля военной политики и оборонных программ. Дело в том, что вся деятельность в этой области у нас была чрезвычайно засекречена. Даже члены Политбюро знали далеко не все, так как министры обороны и оборонной промышленности замыкались прямо на Генерального секретаря ЦК КПСС, который одновременно был Главнокомандующим и Председателем Совета обороны. Брежнев был давно тесно связан с военно-промышленным комплексом, которым он ранее руководил. Он вообще не только благосклонно относился к военным — хотя его участие в Отечественной войне было не такое уж заметное и весомое, — но и сам причислял себя к высшим военным авторитетам. Звание маршала Советского Союза, присвоенное ему вместе с высшими наградами льстецами из его политического окружения, еще больше поднимало его в собственных глазах.
Короче, военные и руководители военной промышленности, которые одновременно являлись надежной опорой Брежнева в партии и правительстве, имели свободный доступ к нему и добивались одобрения своих проектов и планов в области военного строительства (особенно это относилось к министру обороны Устинову), не будучи обремененными какими-либо знаниями или ответственностью в области внешнеполитических задач. А эти военные проекты не подвергались никакому серьезному обсуждению или гражданскому контролю вне стен кабинетов Генерального секретаря или военных ведомств: ни в Верховном Совете СССР, ни в правительстве, ни даже в Политбюро (где они упоминались в самой общей форме — в порядке информации).
Все это вело, по существу, к бесконтрольной гонке вооружений, не вызывавшейся подчас действительной необходимостью и не очень связанной с конкретными внешнеполитическими задачами или концепциями типа разрядки. Даже принятый обеими-странами — во времена администрации Никсона — принцип военного паритета воспринимался высшим военным руководством СССР как право иметь у себя все виды вооружений, которые имелись в США (но подчас в более значительных количествах). Лозунг „догнать и перегнать Америку" продолжал действовать. Такая концепция паритета, по существу, лишала нас возможности самостоятельно определять свою военную политику. Мы шли как бы по пути, который за нас определяли американцы. В результате в 70-е и 80-е годы в СССР произошел новый резкий виток гонки стратегических и обычных вооружений (по числу танков, артиллерии, самоходных установок мы уже сильно опережали США). Все это делалось под покровом большой секретности, в глубокой тайне, вызывая подозрения за рубежом. Даже высшие чины советской дипломатической службы (кроме Громыко) ничего об этом не знали и продолжали оперировать в беседах со своими зарубежными коллегами данными, которые уже не соответствовали действительности. В отдельных случаях дело доходило и до прямой неправды, когда советские дипломаты — по ориентировкам из Москвы — утверждали, что строительство, например, Красноярской РЛС не нарушало соглашения с США по ПРО, хотя в действительности это было нарушением (как признавал в то время Генштаб в своей докладной записке Брежневу). Надо добавить — не в оправдание, конечно, но как факт, — что советские руководители сами не всегда верили, что США ведут честную игру в области контроля над вооружениями.
Своими практическими шагами мы невольно подыгрывали тем в США, кто активно культивировал „образ врага", утверждал, что для борьбы с ним необходимы сплочение нации и высокая военная готовность страны, невзирая на огромные расходы. Этим непрерывно и занимался Пентагон.
В свою очередь, эскалация военных расходов стала сказываться на внутреннем положении СССР. В конце 70-х и начале 80-х годов у нас появились признаки застоя в экономическом и социальном развитии страны. Это породило во влиятельных кругах США дополнительное искушение продолжать оказывать максимальное экономическое, политическое, психологическое и военное давление на СССР, продолжать гонку вооружений и таким путем существенно тормозить развитие СССР, а значит, и ослаблять его международные позиции.
Разрядка все больше и больше уходила в прошлое.
Еще одно немаловажное обстоятельство. Западные политические деятели, воспринимали Брежнева в 1970–1974 годах, как человека, который был в состоянии вести международные дела и переговоры и который стремился к миру и договоренностям. Во второй половине 70-х годов иностранные руководители, встречавшиеся с Брежневым, видели перед собой уже иного человека. Это хорошо осознавали и мы, советские дипломаты, во время эпизодических поездок в Москву по служебным делам. Брежнев дряхлел, меньше интересовался происходившими в мире событиями. Он отходил от прямого участия в процессе формирования позиций в важнейших переговорах, в том числе и по ОСВ, хотя окончательное их утверждение впрочем, довольно формально — происходило по-прежнему под его председательством. Брежнев уже не был в состоянии давать прежние волевые импульсы в пользу разрядки, и это также ускорило ее закат. А разрядка, надо сказать, в немалой степени была движима личными амбициями Генерального секретаря, как и американских президентов.
В этой связи надо особо отметить важность личных встреч на высшем уровне, как последней инстанции, на которой принимались наиболее важные решения. К сожалению, за исключением периода президентства Никсона, в обеих столицах недостаточно признавали необходимость регулярных встреч для более откровенного обмена мнениями и возможного взаимного учета взглядов и интересов.
И последнее соображение. Демонтаж разрядки во многом зависел от взаимного недопонимания ее критической связи с внутренней ситуацией, общественной атмосферой, возникшей в обеих странах.
Приход к власти президента Картера в 1977 году в силу ряда объективных и субъективных причин сопровождался значительными осложнениями и обострениями в советско-американских делах, неудачными попытками администрации практиковать выборочную или дозированную разрядку.
Неоправданная задержка с завершением договора об ОСВ-2 (который так и не был ратифицирован американской стороной), публичная конфронтация вокруг вопроса о правах человека, переключение внимания Картера на другие проблемы, включая активизацию связей с Китаем, отодвигали советско-американские отношения назад по шкале внешнеполитических приоритетов Белого дома, в то время, как сохранялось усиленное идеологическое и политическое давление на СССР с целью добиться изменений в его внешней и внутренней политике. Действия Картера, рассматривавшиеся советским руководством как прямое вмешательство во внутренние дела СССР, вызывали особое раздражение в Москве.
Все это — в сочетании с бурным ходом событий в развивающемся мире в 1977–1979 годах при одновременном неоправданном конфронтационном вовлечении в них обеих великих держав и, наконец, советская интервенция в Афганистане — знаменовало развал политики разрядки в советско-американских отношениях и возвращение „холодной войны". Не скрою, наступивший новый период в советско-американских отношениях вызвал у меня, как посла и просто гражданина, непростые размышления. Главное, надо было понять, что же является эпизодом в этих отношениях — разрядка напряженности или конфронтация, чреватая даже военным столкновением? Будущее выглядело неопределенным и опасным.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.