Отставка Хрущева. Джонсон подтверждает свой курс

Отставка Хрущева. Джонсон подтверждает свой курс

Тем временем в Москве происходили драматические события. В октябре 1964 года в результате закулисных интриг в руководстве КПСС был смещен Хрущев. Это был настоящий „дворцовый переворот". Пленум ЦК КПСС, созванный после того, как вызванного из отпуска Хрущева на президиуме ЦК заставили подать в отставку, был призван лишь утвердить решение и придать ему видимость законности.

К тому времени Хрущев растерял свою популярность из-за того, что вел непоследовательную политику, принимал половинчатые решения. Он разоблачал, критиковал и старался преодолеть сталинизм, но все же не был готов к настоящим реформам, да, по существу, он и не ставил перед собой такой задачи. Он не представлял себе, что возможно что-то другое, помимо системы, основанной на господстве одной партии — КПСС.

Организаторы заговора (Подгорный, Суслов, Брежнев и некоторые другие) не были объединены какими-то общими целями большой политики, единой политической платформой. Руководствовались они, скорее, эгоистическими соображениями, прежде всего стремлением получить или сохранить власть, либо опасениями потерять высокие посты. Во внешней политике они вообще не предлагали каких-либо изменений.

Новые руководители поспешили закрепить и свои международные позиции. Я получил срочное указание встретиться с президентом Джонсоном и объяснить положение дел.

16 октября я посетил президента в Белом доме и сообщил о состоявшемся в Москве пленуме ЦК КПСС, об отставке Хрущева и об избрании Первым секретарем ЦК Брежнева и Председателем Совета Министров Косыгина.

Сказал, в соответствии с поручением, что генеральная линия советской внешней политики, как она определена в решениях XX, XXI и XXII съездов КПСС, остается неизменной и что Советское правительство и в дальнейшем будет неуклонно следовать этому курсу. Дал президенту дополнительные разъяснения, предусмотренные полученными инструкциями. Высказал некоторые свои соображения.

Для Джонсона, как, впрочем, и для всех других, это сообщение было явной неожиданностью. Он сразу же осведомился о судьбе Хрущева. Однако этот интерес, как явствовало, был вызван не столько особыми личными симпатиями к смещенному руководителю (они ведь не встречались друг с другом, только переписывались), а, скорее, естественным любопытством, хотя в целом, по нашим наблюдениям, сам Джонсон считал, что у него установилось известное взаимопонимание с Хрущевым. Он не выразил вместе с тем какого-либо своего отношения к факту ухода Хрущева с политической арены. Джонсона интересовали новые советские лидеры и их будущий курс. Ему при этом импонировало то, что эти лидеры срочно поручили советскому послу лично встретиться с ним и заверить в их желании развивать отношения с президентом. Джонсон выразил свою признательность за этот шаг нового советского руководства и пожелал ему успеха.

Выразив далее свое намерение расширять контакты с новыми руководителями СССР, президент сказал, что хотел бы высказать некоторые соображения, которые он просил довести до их сведения.

Джонсон сказал, что стремится продолжать курс Кеннеди, который делал все, что мог, ради упрочения мира. Соответственно, он надеется, что в Советском Союзе тоже будет сохранена преемственность во внешней политике. Если будет переизбран еще на один срок, то надеется на возможность ослабления напряженности, прогресса в области разоружения и сокращения военной активности. Он хочет ясно сказать: „Мы не хотим похоронить СССР, но, с другой стороны, не хотим быть и сами похороненными" (Джонсон использовал широко известное в США высказывание Хрущева). Президент считает, что нет причин бояться друг друга. Он сам „готов ночевать у советского посла без пистолета" и думает, что и посол не побоялся бы поступить таким же образом. Проблема, однако, сейчас в том, чтобы „убедить и оба наши народа думать также".

Джонсон уверял, что как президент, он предпочитает удовлетворять насущные нужды своего народа, а не тратить деньги на военные приготовления. Он подчеркнул при этом важность „отхода от застарелых антагонизмов".

Говоря о необходимости проявления взаимной гибкости, Джонсон вспомнил о кубинском кризисе, сказав, что тогда ни одна из сторон не знала точно, чем все это может кончиться. „Я уходил в те дни из дома, прощаясь с женой и детьми, не будучи уверен, увижу ли их снова". Но он хотел бы в этой связи подчеркнуть лишь одну мысль: в создавшейся тогда ситуации обе стороны немного уступили друг другу, отойдя от несгибаемых, фиксированных позиций. „Я никогда не сомневался в искренности мирных устремлений советской стороны, но в то же время, если говорить откровенно, имел некоторые сомнения в отношении ее гибкости". Джонсон заявил, что готов поехать в любое место и говорить с кем угодно, если это только даст какие-либо положительные результаты в пользу мира.

Касаясь Вьетнама (и „инцидента" в Тонкинском заливе), Джонсон заявил, что лично он считает, что в целом у Советского Союза будет даже больше, чем у США, проблем с теми, кто хочет добиться сейчас господства в этом районе (т. е. с китайцами), но это, конечно, не его, Джонсона, дело. Помимо прочего, он, видимо, имел в виду и тот факт, что в этот день Китай взорвал свое первое ядерное устройство.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.